Параллельная реальность
Обедаю в кафе в Москве, за спиной живо обсуждают нечто до боли знакомое и уже теперь родное, доносятся обрывки фраз:
— Нам нужно будет взять с собой побольше гранат...
— Очень важно выбрать правильную позицию для пулемета и снайпера...
— Пете еще рано ехать, он слишком зеленый...
— В этот раз у нас будет штурм, так что надо всё тщательно еще раз отработать...
Настораживает, что часть реплик произносит тоненький женский голосок. Да и вообще, разговор более уместен для Донецка, чем для Москвы. Оборачиваюсь, прислушиваюсь: оказывается, стайка ребят студенческого вида обсуждают следующую страйкбольную игру.
Предвкушают веселую игру в войну.
Обедаю в кафе в Москве, за спиной живо обсуждают нечто до боли знакомое и уже теперь родное, доносятся обрывки фраз:
— Нам нужно будет взять с собой побольше гранат...
— Очень важно выбрать правильную позицию для пулемета и снайпера...
— Пете еще рано ехать, он слишком зеленый...
— В этот раз у нас будет штурм, так что надо всё тщательно еще раз отработать...
Настораживает, что часть реплик произносит тоненький женский голосок. Да и вообще, разговор более уместен для Донецка, чем для Москвы. Оборачиваюсь, прислушиваюсь: оказывается, стайка ребят студенческого вида обсуждают следующую страйкбольную игру.
Предвкушают веселую игру в войну.
Дорогие подписчики, опрос для вас!
Иногда я выступаю где-то публично, участвую в телепередачах. Нужны ли здесь, в канале, анонсы таких мероприятий?
Иногда я выступаю где-то публично, участвую в телепередачах. Нужны ли здесь, в канале, анонсы таких мероприятий?
Anonymous Poll
3%
Анонсы не нужны
6%
Анонсы нужны, за час-два
54%
Анонсы нужны, накануне
37%
Анонсы не нужны, нужны отрывки видео, если было что-то по-настоящему интересное
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Повстречался на «Звезде» с хорошими товарищами Джоном Дуганом м Майком Джонсом: оба не говорят на русском, оба отвергнуты своими родными странами и приняты гостеприимной Россией, оба испытывают трепетную любовь к многострадальным людям Донбасса и регулярно с риском для жизни доставляют мирным жителям в проблемные точки еду и другие предметы первой необходимости. Ездят на «буханке», как когда-то делал и я. Буханка другая, а дело то же.
Дело у нас у всех одно:
Забота у нас простая,
Забота наша такая:
Жила бы страна родная,
И нету других забот!
Дело у нас у всех одно:
Забота у нас простая,
Забота наша такая:
Жила бы страна родная,
И нету других забот!
За последние недели я провел десятки встреч, бесед, разговоров, и все, конечно, в основном о войне. Я понял, что глубоко заблуждался.
Я думал, что при том объеме текстов и видео о войне, которые ежедневно выплескиваются в пространство безразмерного интернета, каждый интересующийся вполне может составить и уж наверное давно составил самое точное и яркое представление о войне.
Однако выясняется, что дело обстоит часто прямо наоборот: многие обыденные стороны военного быта, самой жизни на войне часто не попадают в кадр, не становятся предметом повествования: мы — те, кто пишет о войне, — считаем их самоочевидным фоном. В результате именно этот фон — связующее звено, образующее неповторимую атмосферу этой войны — остается неизвестным и непонятным для внешнего наблюдателя.
В оставшееся до отправки на фронт время я попробую осветить некоторые такие повседневные аспекты жизни на войне — позитивные и негативные, красивые и уродливые, такие, какими я их увидел. Если вам интересно что-то конкретное, вы можете написать в комментариях или в бот обратной связи, и я постараюсь рассказать об этом.
Буду надеяться, что для кого-то эти тексты смогут заполнить белые пятна, остающиеся между яркими образами, создаваемыми пишущими и снимающими людьми по всей зоне боевых действий.
Я думал, что при том объеме текстов и видео о войне, которые ежедневно выплескиваются в пространство безразмерного интернета, каждый интересующийся вполне может составить и уж наверное давно составил самое точное и яркое представление о войне.
Однако выясняется, что дело обстоит часто прямо наоборот: многие обыденные стороны военного быта, самой жизни на войне часто не попадают в кадр, не становятся предметом повествования: мы — те, кто пишет о войне, — считаем их самоочевидным фоном. В результате именно этот фон — связующее звено, образующее неповторимую атмосферу этой войны — остается неизвестным и непонятным для внешнего наблюдателя.
В оставшееся до отправки на фронт время я попробую осветить некоторые такие повседневные аспекты жизни на войне — позитивные и негативные, красивые и уродливые, такие, какими я их увидел. Если вам интересно что-то конкретное, вы можете написать в комментариях или в бот обратной связи, и я постараюсь рассказать об этом.
Буду надеяться, что для кого-то эти тексты смогут заполнить белые пятна, остающиеся между яркими образами, создаваемыми пишущими и снимающими людьми по всей зоне боевых действий.
Мир и война
Как мы представляем зону боевых действий? Поселок в нескольких километрах от передовой? Угрюмые небеса взирают на печальный пейзаж, где разрушенные дома обрамляют пустынные улицы и площади, по которым двигаются лишь люди в камуфляже и военные машины, а тишину разрывает грохот артиллерийских прилетов — то далеких, а то и совсем близких...
Эта картинка не так уж далека от реальности, но в ней не хватает ключевого элемента — мирных людей. По всему Донбассу, даже в самых разрушенных городах и поселках, там, где только что были бои, и там, где фронт уже месяцами стоит в считанных километрах, — везде вы встретите мирных людей, не пожелавших или не сумевших покинуть родной дом даже в военное время. Ростки мирной жизни неумолимо пробиваются через пепел войны. Стоит закончиться перестрелке или артобстрелу, как люди выбираются из подвалов, готовят еду на кострах, отправляются через весь город за гуманитарной помощью или просто проведать знакомых, дети весело щебечут, болтают, играют, далеко не отходя от укрытия, собаки невозмутимо бегут по своим собачьим делам.
Когда фронт отодвигается чуть подальше, буквально хотя бы на пару километров, несмотря на постоянные обстрелы, побеги жизни дадут первые цветы: откроются работающие по бартеру и за наличность ларьки и рыночки, где продают всё, что нашлось дома и признано ненужным, кто-то даже сможет починить машину, привезет товар и откроет продуктовый магазин. Люди начнут возвращаться в свои квартиры, чинить то, что можно, образовывать целые ремонтные бригады. Другие станут искать работу: устроятся медсестрами, дворниками, электриками, водопроводчиками, да мало ли еще кем — и станут честно и совсем по-мирному трудиться, несмотря на войну «за углом».
Как воевать, когда с обеих сторон фронта кипит мирная жизнь? Что делать военным? Как можно разместиться в доме, если знаешь, что, стреляя в тебя, могут долбануть в соседний, где все еще живут мирные? Как вести свой артиллерийский огонь, не боясь задеть мирных? И на уровне солдата: заговаривать ли с местными, доверять ли? Что можно говорить, а что нет? А вдруг — это наводчики, вдруг сольют всё ВСУ? Безопасно ли делать покупки в местных магазинах? А если отравят? Как по глупости и доверчивости не схлопотать пулю или не подставить товарищей?
На все эти вопросы нет единого правильного ответа. Страх за себя и товарищей и осторожность многих заставляет закрыть своё сердце: «они все тут нас ненавидят», «все нормальные выехали, остались лишь наводчики и те, кто ждет нашего поражения», — вот что порой можно услышать от наших солдат и командиров.
Каждый раз, когда я слышу эти слова в адрес людей, которых мы пришли освободить от по-настоящему фашистского режима, всё во мне содрогается от уродливости реальности: эти конкретные освободители боятся, а значит, и ненавидят освобожденных. К счастью, они не составляют большинство, а их страхи говорят больше о них самих, чем о мирных людях Донбасса.
До мобилизации я побывал во многих таких прифронтовых населенных пунктах. Без охраны и оружия, в камуфляже и с флагом России на плече. Я приезжал, разговаривал, делал всё, чего не положено делать: поворачивался спиной, шёл с людьми в их квартиры, ел с ними одну еду... И я уверен, что большинство из этих людей не только не желает нам зла, они рады нашему приходу, они видят в русском солдате защитника.
Им горько и больно, когда этот защитник сам подозревает в них угрозу, оскорбляет их своим холодным недоверием.
Конечно, были на огромной территории СВО и случаи отравления, и подстав, и наводчики есть. Но эти единицы не должны застилать для нас народа, за судьбу которого мы воюем. Это в полном смысле слова наши люди. Бабушки — такие же заботливые и стойкие, как наши. Мужчины, такие же трудолюбивые и порой ранимые, как наши. Девушки и юноши — такие же категоричные и бесшабашные, как наши. Дети, такие же жизнелюбивые и наивные, как наши. Они и есть — наши.
Мы воюем за них, мы воюем бок о бок с ними. У них своя война — за сохранение своего дома, за сбережение самой ткани мирной жизни. Мы здесь ради них. И не должны забывать об этом.
Как мы представляем зону боевых действий? Поселок в нескольких километрах от передовой? Угрюмые небеса взирают на печальный пейзаж, где разрушенные дома обрамляют пустынные улицы и площади, по которым двигаются лишь люди в камуфляже и военные машины, а тишину разрывает грохот артиллерийских прилетов — то далеких, а то и совсем близких...
Эта картинка не так уж далека от реальности, но в ней не хватает ключевого элемента — мирных людей. По всему Донбассу, даже в самых разрушенных городах и поселках, там, где только что были бои, и там, где фронт уже месяцами стоит в считанных километрах, — везде вы встретите мирных людей, не пожелавших или не сумевших покинуть родной дом даже в военное время. Ростки мирной жизни неумолимо пробиваются через пепел войны. Стоит закончиться перестрелке или артобстрелу, как люди выбираются из подвалов, готовят еду на кострах, отправляются через весь город за гуманитарной помощью или просто проведать знакомых, дети весело щебечут, болтают, играют, далеко не отходя от укрытия, собаки невозмутимо бегут по своим собачьим делам.
Когда фронт отодвигается чуть подальше, буквально хотя бы на пару километров, несмотря на постоянные обстрелы, побеги жизни дадут первые цветы: откроются работающие по бартеру и за наличность ларьки и рыночки, где продают всё, что нашлось дома и признано ненужным, кто-то даже сможет починить машину, привезет товар и откроет продуктовый магазин. Люди начнут возвращаться в свои квартиры, чинить то, что можно, образовывать целые ремонтные бригады. Другие станут искать работу: устроятся медсестрами, дворниками, электриками, водопроводчиками, да мало ли еще кем — и станут честно и совсем по-мирному трудиться, несмотря на войну «за углом».
Как воевать, когда с обеих сторон фронта кипит мирная жизнь? Что делать военным? Как можно разместиться в доме, если знаешь, что, стреляя в тебя, могут долбануть в соседний, где все еще живут мирные? Как вести свой артиллерийский огонь, не боясь задеть мирных? И на уровне солдата: заговаривать ли с местными, доверять ли? Что можно говорить, а что нет? А вдруг — это наводчики, вдруг сольют всё ВСУ? Безопасно ли делать покупки в местных магазинах? А если отравят? Как по глупости и доверчивости не схлопотать пулю или не подставить товарищей?
На все эти вопросы нет единого правильного ответа. Страх за себя и товарищей и осторожность многих заставляет закрыть своё сердце: «они все тут нас ненавидят», «все нормальные выехали, остались лишь наводчики и те, кто ждет нашего поражения», — вот что порой можно услышать от наших солдат и командиров.
Каждый раз, когда я слышу эти слова в адрес людей, которых мы пришли освободить от по-настоящему фашистского режима, всё во мне содрогается от уродливости реальности: эти конкретные освободители боятся, а значит, и ненавидят освобожденных. К счастью, они не составляют большинство, а их страхи говорят больше о них самих, чем о мирных людях Донбасса.
До мобилизации я побывал во многих таких прифронтовых населенных пунктах. Без охраны и оружия, в камуфляже и с флагом России на плече. Я приезжал, разговаривал, делал всё, чего не положено делать: поворачивался спиной, шёл с людьми в их квартиры, ел с ними одну еду... И я уверен, что большинство из этих людей не только не желает нам зла, они рады нашему приходу, они видят в русском солдате защитника.
Им горько и больно, когда этот защитник сам подозревает в них угрозу, оскорбляет их своим холодным недоверием.
Конечно, были на огромной территории СВО и случаи отравления, и подстав, и наводчики есть. Но эти единицы не должны застилать для нас народа, за судьбу которого мы воюем. Это в полном смысле слова наши люди. Бабушки — такие же заботливые и стойкие, как наши. Мужчины, такие же трудолюбивые и порой ранимые, как наши. Девушки и юноши — такие же категоричные и бесшабашные, как наши. Дети, такие же жизнелюбивые и наивные, как наши. Они и есть — наши.
Мы воюем за них, мы воюем бок о бок с ними. У них своя война — за сохранение своего дома, за сбережение самой ткани мирной жизни. Мы здесь ради них. И не должны забывать об этом.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Снаряды с ураном для ВСУ
Уран — зараза высшего сорта, такая дрянь, которая вызывает болезни даже не у того, кто непосредственно контактировал, а у его будущих детей. Если эти снаряды применят рядом с деревнями Донбасса, рядом с мирными жителями, в том числе и детьми, это будет означать, что страдания от войны, и так уже громадные, продлятся не на годы и десятилетия, а уже на поколения. Какая-нибудь десятилетняя девочка с друзьями весело побегает под дождем, наполненным урановой пылью, и в 2033-м или в 2043 году родит глубоко больного ребенка... И в 2100 году, когда уже будут отстроены города, когда уже возведут, перестроят, забросят, и снова возведут памятники героям и жертвам этой войны, эти больные дети войны всё еще будут живы, и хорошо, если их дети не окажутся поражены теми же заболеваниями.
Я считаю, что если у нас есть хоть какой-то резерв, ракета, разведка, партизаны, хоть что-то, мы обязаны остановить или саботировать поставку и применение этих снарядов на фронт и их применение. Это не просто «красная линия», это — наша историческая ответственность. Думаю, так считают многие. Если не остановим — значит просто нечем.
Ну и да, конечно, такое оружие не применяют там, где собираются жить, не применяют по тем, кого считают за людей. Запад вновь расписывается в том, что его цель — война ради войны, а не спасение Украины, Киев вновь признаёт на деле, что там правят фашисты, и что их цель не защита граждан и не контроль территории, а просто — истребление Донбасса.
Уран — зараза высшего сорта, такая дрянь, которая вызывает болезни даже не у того, кто непосредственно контактировал, а у его будущих детей. Если эти снаряды применят рядом с деревнями Донбасса, рядом с мирными жителями, в том числе и детьми, это будет означать, что страдания от войны, и так уже громадные, продлятся не на годы и десятилетия, а уже на поколения. Какая-нибудь десятилетняя девочка с друзьями весело побегает под дождем, наполненным урановой пылью, и в 2033-м или в 2043 году родит глубоко больного ребенка... И в 2100 году, когда уже будут отстроены города, когда уже возведут, перестроят, забросят, и снова возведут памятники героям и жертвам этой войны, эти больные дети войны всё еще будут живы, и хорошо, если их дети не окажутся поражены теми же заболеваниями.
Я считаю, что если у нас есть хоть какой-то резерв, ракета, разведка, партизаны, хоть что-то, мы обязаны остановить или саботировать поставку и применение этих снарядов на фронт и их применение. Это не просто «красная линия», это — наша историческая ответственность. Думаю, так считают многие. Если не остановим — значит просто нечем.
Ну и да, конечно, такое оружие не применяют там, где собираются жить, не применяют по тем, кого считают за людей. Запад вновь расписывается в том, что его цель — война ради войны, а не спасение Украины, Киев вновь признаёт на деле, что там правят фашисты, и что их цель не защита граждан и не контроль территории, а просто — истребление Донбасса.
Товарищ с позывным «Камень» напомнил мне эпизод из самого начала нашей совместной службы, когда в один из вечеров почти сразу после мобилизации мы сидели и обсуждали возможные ситуации общения с мирными людьми Донбасса, проблемы и сложности доверия, отношений вооруженных и безоружных.
Самый младший из нас, веселый парень без царя в голове, которому едва исполнилось 20, очень волновался: он начитался историй об отравлениях, наводчиках, переодетых азовцах и прочих тайных агентах Киева и представлял себе встречу с мирными как нечто куда более опасное, чем любой обстрел или стрелковый бой. Он придумывал и предъявлял нам как старшим товарищам всё более и более фантастические и изощренные ситуации, чтобы, наконец, вытрясти из нас своеобразную индульгенцию на насилие, чтобы хоть кто-то сказал ему: «Ну, тогда, конечно, стреляй без раздумий». Не получалось.
В какой-то момент он придумал еще один сценарий, на его взгляд безупречный. «А что если ты один, командира рядом нет, а тут подросток лет 15 идет к тебе с руками в карманах и не реагирует на окрики, не останавливается ни в какую… А вдруг у него там нож, пистолет, граната, наконец, — что делать»?
Уж не помню кто, может, Камень, может, я, а может, и кто другой, устав от этой странной и неприятной словесной игры, в сердцах сказал: «Что делать, что делать — решить для себя уже наконец, что тебе по душе: в крайнем случае умереть от того, что доверился, или жить, зная, что убил невиновного. За тебя этот выбор никто не сделает».
Морали никакой. Противный, но нужный, наверное, был разговор. Парень служит теперь в другом подразделении, надеюсь, с ним всё хорошо.
Самый младший из нас, веселый парень без царя в голове, которому едва исполнилось 20, очень волновался: он начитался историй об отравлениях, наводчиках, переодетых азовцах и прочих тайных агентах Киева и представлял себе встречу с мирными как нечто куда более опасное, чем любой обстрел или стрелковый бой. Он придумывал и предъявлял нам как старшим товарищам всё более и более фантастические и изощренные ситуации, чтобы, наконец, вытрясти из нас своеобразную индульгенцию на насилие, чтобы хоть кто-то сказал ему: «Ну, тогда, конечно, стреляй без раздумий». Не получалось.
В какой-то момент он придумал еще один сценарий, на его взгляд безупречный. «А что если ты один, командира рядом нет, а тут подросток лет 15 идет к тебе с руками в карманах и не реагирует на окрики, не останавливается ни в какую… А вдруг у него там нож, пистолет, граната, наконец, — что делать»?
Уж не помню кто, может, Камень, может, я, а может, и кто другой, устав от этой странной и неприятной словесной игры, в сердцах сказал: «Что делать, что делать — решить для себя уже наконец, что тебе по душе: в крайнем случае умереть от того, что доверился, или жить, зная, что убил невиновного. За тебя этот выбор никто не сделает».
Морали никакой. Противный, но нужный, наверное, был разговор. Парень служит теперь в другом подразделении, надеюсь, с ним всё хорошо.
Сколько тащит боец, или Из чего сделаны ноги десантника
В комментариях мне задали вопрос: «Обвес, броник, оружие, боезапас и т.д. весят немерено. Павел Губарев в своём посте как-то писал, что иногда доходит до 70кг (когда они собираются куда-то перемещаться)… а так, думаю, очень часто кг 35-40... Как вы всё это таскаете на себе — полно же обычных людей, не шварценеггеров»
Вопрос интересный и актуальный. В госпиталях по статистике причин госпитализации сразу после легких осколочных ранений и контузий идут разного рода больные спины: защемленные нервы, сорванные мышцы, межпозвоночные грыжи и тому подобное. У мобилизованных всё это встречается еще чаще, ведь в среднем они значительно старше контрактников.
Чтобы лучше себе представить нагрузку, для начала давайте посчитаем всё, что несет на себе и в рюкзаке боец. Ну, хотя бы прикинем, так как у каждого конкретного солдата будут отличия в зависимости от его конкретного предназначения на поле боя.
На себе:
▪️одежда и обувь — в зимний период не меньше 3 кг;
▪️бронежилет и шлем — если повезло и выдали броню из комплекта «Ратник», то это 9 кг, если «Модуль-монолит» (аналогичная защищенность, но плиты не керамические, а стальные и такой же шлем) — то 14 кг;
▪️автомат с полным магазином и каким-никаким обвесом — округляем до 5кг;
▪️патроны (на передке говорят просто БК) — на начало боевой задачи каждому солдату положено иметь с собой запас 900 патронов. Если это правило соблюдается, то это суммарно еще 10 кг только патроны, а еще 6-8 магазинов — это еще 2-3 кг;
▪️гранаты — от двух до бесконечности, в зависимости от типа вес может быть разным, в среднем, скажем, 1-2 кг;
▪️прочее снаряжение: лопатка, аптечка, рация, карабины для эвакуации за веревку (стропу), сама стропа, мелочевка для чистки оружия, открывашка для ящиков с патронами, пачка влажных салфеток (должна быть всегда при себе) и так далее — 4-5 кг.
Итого: даже не начиная разбирать содержимое рюкзака, мы уже насчитали на бойце-автоматчике от 34 до 43 кг разного нужного военного имущества. Если солдат является гранатометчиком или входит в расчет коллективного оружия (автоматического гранатомета, крупнокалиберного пулемета, противотанковой управляемой ракеты), то сверх всего вышеперечисленного он также понесет и это оружие и/или БК к нему. При этом автомат и БК к автомату всё еще останутся при нём.
В рюкзаке солдата тоже никогда не бывает пусто: тут — даже у обычных стрелков — БК к коллективному оружию (чтобы чуть разгрузить товарищей, которые его несут), смена белья, чуток еды (обычно в металлических банках) и воды (1,5-3 литра), может быть термос с чаем, горелка для приготовления еды или окопные свечи, сюда же приторачивается большая полноценная лопата, маленький топорик или походная пила, а у кого-то и большая кирка, спальный мешок, сменная обувь или резиновые сапоги...
Но и на этом нагрузка не заканчивается: у нашего солдата, одетого в броню, с навьюченным рюкзаком и автоматом через плечо, остаются свободными руки. Точнее — не остаются. При выдвижении от точки спешивания или при смене позиции в этих «свободных руках» обязательно окажется коллективное имущество подразделения, без которого на передке не обойтись: электрогенератор, топливо к нему, бензопила, печка, ящик с только что выданным БК, который никогда не будет лишним, да мало ли что еще...
Как всё это удается носить на себе и не «помирать» на втором шагу? Как я и говорил — удается не всем. Разного рода травмы и болячки, связанные с нагрузкой, вылезают у многих и регулярно. Тут помогают только тренировки. И до отправки в зону СВО, и уже в ней все занятия и учения проводятся с полной выкладкой, но естественно без того напряжения, которое связано с реальным боем. Это позволяет постепенно привыкнуть к нагрузке, подогнать снаряжение, максимально удобно (или минимально неудобно) распределить вес. Еще очень помогает понимание того, что абсолютно всё, что ты несешь, тебе, скорее всего, понадобится, и если его не нести, то оно ниоткуда не появится. Здесь, как и во всем остальном, действует универсальный принцип, сформулированный в девизе ВДВ. Никто, кроме нас!
В комментариях мне задали вопрос: «Обвес, броник, оружие, боезапас и т.д. весят немерено. Павел Губарев в своём посте как-то писал, что иногда доходит до 70кг (когда они собираются куда-то перемещаться)… а так, думаю, очень часто кг 35-40... Как вы всё это таскаете на себе — полно же обычных людей, не шварценеггеров»
Вопрос интересный и актуальный. В госпиталях по статистике причин госпитализации сразу после легких осколочных ранений и контузий идут разного рода больные спины: защемленные нервы, сорванные мышцы, межпозвоночные грыжи и тому подобное. У мобилизованных всё это встречается еще чаще, ведь в среднем они значительно старше контрактников.
Чтобы лучше себе представить нагрузку, для начала давайте посчитаем всё, что несет на себе и в рюкзаке боец. Ну, хотя бы прикинем, так как у каждого конкретного солдата будут отличия в зависимости от его конкретного предназначения на поле боя.
На себе:
▪️одежда и обувь — в зимний период не меньше 3 кг;
▪️бронежилет и шлем — если повезло и выдали броню из комплекта «Ратник», то это 9 кг, если «Модуль-монолит» (аналогичная защищенность, но плиты не керамические, а стальные и такой же шлем) — то 14 кг;
▪️автомат с полным магазином и каким-никаким обвесом — округляем до 5кг;
▪️патроны (на передке говорят просто БК) — на начало боевой задачи каждому солдату положено иметь с собой запас 900 патронов. Если это правило соблюдается, то это суммарно еще 10 кг только патроны, а еще 6-8 магазинов — это еще 2-3 кг;
▪️гранаты — от двух до бесконечности, в зависимости от типа вес может быть разным, в среднем, скажем, 1-2 кг;
▪️прочее снаряжение: лопатка, аптечка, рация, карабины для эвакуации за веревку (стропу), сама стропа, мелочевка для чистки оружия, открывашка для ящиков с патронами, пачка влажных салфеток (должна быть всегда при себе) и так далее — 4-5 кг.
Итого: даже не начиная разбирать содержимое рюкзака, мы уже насчитали на бойце-автоматчике от 34 до 43 кг разного нужного военного имущества. Если солдат является гранатометчиком или входит в расчет коллективного оружия (автоматического гранатомета, крупнокалиберного пулемета, противотанковой управляемой ракеты), то сверх всего вышеперечисленного он также понесет и это оружие и/или БК к нему. При этом автомат и БК к автомату всё еще останутся при нём.
В рюкзаке солдата тоже никогда не бывает пусто: тут — даже у обычных стрелков — БК к коллективному оружию (чтобы чуть разгрузить товарищей, которые его несут), смена белья, чуток еды (обычно в металлических банках) и воды (1,5-3 литра), может быть термос с чаем, горелка для приготовления еды или окопные свечи, сюда же приторачивается большая полноценная лопата, маленький топорик или походная пила, а у кого-то и большая кирка, спальный мешок, сменная обувь или резиновые сапоги...
Но и на этом нагрузка не заканчивается: у нашего солдата, одетого в броню, с навьюченным рюкзаком и автоматом через плечо, остаются свободными руки. Точнее — не остаются. При выдвижении от точки спешивания или при смене позиции в этих «свободных руках» обязательно окажется коллективное имущество подразделения, без которого на передке не обойтись: электрогенератор, топливо к нему, бензопила, печка, ящик с только что выданным БК, который никогда не будет лишним, да мало ли что еще...
Как всё это удается носить на себе и не «помирать» на втором шагу? Как я и говорил — удается не всем. Разного рода травмы и болячки, связанные с нагрузкой, вылезают у многих и регулярно. Тут помогают только тренировки. И до отправки в зону СВО, и уже в ней все занятия и учения проводятся с полной выкладкой, но естественно без того напряжения, которое связано с реальным боем. Это позволяет постепенно привыкнуть к нагрузке, подогнать снаряжение, максимально удобно (или минимально неудобно) распределить вес. Еще очень помогает понимание того, что абсолютно всё, что ты несешь, тебе, скорее всего, понадобится, и если его не нести, то оно ниоткуда не появится. Здесь, как и во всем остальном, действует универсальный принцип, сформулированный в девизе ВДВ. Никто, кроме нас!
Я очень редко делаю репосты, но тут особый случай... Вы только посмотрите на это. Это должен увидеть и запомнить каждый. Важно и что сказано и как это сказано. Репост ниже
Forwarded from Verum Regnum|Наш Regnum
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Уважаемая Маргарита Симоньян, проявляя непомерную заботу о «сохранении лица» Запада, а также чтобы киевским нацистам «было не обидно», предложила купить территории бывш. УССР вместе с жителями. Купить — за сумму, равную арестованным на Западе активам ЦБ. Причем — это важно! — признать их официально «репарациями» Киеву. Ну, а внутри России, для быдла, так сказать, предлагает говорить, что это «покупка».
Таким образом, территории бывш. УССР (но только те, «которые хотят быть с нами, это принципиально!») и людей, на них живущих, Симоньян оценила в $300 млрд.
— Ну всё равно же закончится как-то вот так, — заявила госпожа Симоньян.
➡️ Почему это опять в телевизоре? И раз уже оно занялось торговлей, то интересно, а как оно оценивает понесенные нами потери? Или они ничего не стоят? Вот конкретно, каждый солдат? И как насчет сохранения лица России, а?
Если серьезно, то вот, снова явлена народу она — мечта московской элиты: договориться как-нибудь с Западом, чтобы, по словам Симоньян, «и волки сыты, и овцы целы» (отдельно интересно, кем тут Симоньян считает Россию — волком или овцой?) и зажить по-старому, спокойно, без этих ваших волеизъявлений народа, целей СВО, денацификаций и демилитаризаций.
А честь и совесть, которые должны отсутствовать, чтобы сводить кровопролитную войну с фашизмом к покупке территорий... ну, этих слов в словаре московской элиты давно уже нет. И, видимо, именно отсутствие этих «ненужных» качеств — это обязательное условие, чтобы занимать пост руководителя крупнейшего СМИ, представляющего Россию за рубежом, и ежедневно учить нас жить из телевизора. Мы правильно поняли?
Таким образом, территории бывш. УССР (но только те, «которые хотят быть с нами, это принципиально!») и людей, на них живущих, Симоньян оценила в $300 млрд.
— Ну всё равно же закончится как-то вот так, — заявила госпожа Симоньян.
Если серьезно, то вот, снова явлена народу она — мечта московской элиты: договориться как-нибудь с Западом, чтобы, по словам Симоньян, «и волки сыты, и овцы целы» (отдельно интересно, кем тут Симоньян считает Россию — волком или овцой?) и зажить по-старому, спокойно, без этих ваших волеизъявлений народа, целей СВО, денацификаций и демилитаризаций.
А честь и совесть, которые должны отсутствовать, чтобы сводить кровопролитную войну с фашизмом к покупке территорий... ну, этих слов в словаре московской элиты давно уже нет. И, видимо, именно отсутствие этих «ненужных» качеств — это обязательное условие, чтобы занимать пост руководителя крупнейшего СМИ, представляющего Россию за рубежом, и ежедневно учить нас жить из телевизора. Мы правильно поняли?
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Друзья, прошлый пост (перепост) вызвал небывалую дискуссию. Стоит ли мне развернуто пояснить свою позицию по данному случаю?
Anonymous Poll
66%
Да, нужно все разложить по полочкам
34%
Нет, проехали, возвращаемся к постам про жизнь на фронте
Сегодня день Историка.
Мы всей страной 24 февраля прошлого года перешли от чтения исторических романов, учебников и монографий к такой жизни, которая потом будет описываться в подобных книгах.
Для меня, историка по образованию, но не по призванию, всегда остро стоял вопрос проверки исторических данных — вот как, например, убедиться, что фронт продвинулся в такую-то дату в такой-то населенный пункт? Оказалось, в моменте, а не через годы, это сделать куда проще — просто едешь в этот поселок, и если там наши, то, значит, и правда взяли, а если не наши, то не доедешь: либо добрые люди остановят, либо недобрые.
Живем в эпоху прикладной истории, так сказать. С днем Историка всех причастных!
Мы всей страной 24 февраля прошлого года перешли от чтения исторических романов, учебников и монографий к такой жизни, которая потом будет описываться в подобных книгах.
Для меня, историка по образованию, но не по призванию, всегда остро стоял вопрос проверки исторических данных — вот как, например, убедиться, что фронт продвинулся в такую-то дату в такой-то населенный пункт? Оказалось, в моменте, а не через годы, это сделать куда проще — просто едешь в этот поселок, и если там наши, то, значит, и правда взяли, а если не наши, то не доедешь: либо добрые люди остановят, либо недобрые.
Живем в эпоху прикладной истории, так сказать. С днем Историка всех причастных!
«Снаряга» солдата
Пулеметчик «Камень» рассказал о том, что взял с собой на задачу, где был ранен. Вот, чем он поделился:
«На задачу я поехал как стрелок, пулемёт передал помощнику, так как незадолго до задачи у меня началась межреберная невралгия, и БК в 600 патронов на поясе просто не потянул бы.
На себе: броня и каска, разгрузочный пояс (варбелт), на нем 9 магазинов, 2 гранаты Ф-1, расширенная аптечка, мультитул, коллиматор и «магнифаер» в кармане. Автомат с «банкой» и тепловизором, на прикладе закреплен пауэрбанк.
Рюкзак: носилки, шина, дополнительные ипп + витаминки, сухой спирт, веревка толстая, шнур, спальник, пенка, лопата, бушлат, ватники, горелка, газ, 3 пауэрбанка, две рации, зип к коллиматору, салфетки, носки 8 пар, теплые перчатки, маскировочный шарф, пленка 2х3, непромокаемое пончо, гамаши, 2 гранаты, дополнительная аптечка, 20 шт. теплоидов, бензин для каталитической грелки и сигареты везде, где было свободное место, плюс тактические сникерсы (всё это утрамбовано в 20 литровый рюкзак – сухой паек, вода, БК – рассыпухой). Сверху еще «труба» (РШГ).
До этого я брал на задачу куда больше вещей. А минимализму меня научил вражеский танк: на первой задаче у меня был куда больший рюкзак, там было и то, что советовали эксперты, и гораздо больше шмотья. И в один прекрасный момент мой рюкзак «примагнитил» к себе танковый снаряд, и я тут же остался с самым минимумом. Из этой ситуации я сделал вывод, что то, что уничтожил танк, мне и не особо было нужно, так как я более-менее нормально себя чувствовал и с тем, что осталось».
Пулеметчик «Камень» рассказал о том, что взял с собой на задачу, где был ранен. Вот, чем он поделился:
«На задачу я поехал как стрелок, пулемёт передал помощнику, так как незадолго до задачи у меня началась межреберная невралгия, и БК в 600 патронов на поясе просто не потянул бы.
На себе: броня и каска, разгрузочный пояс (варбелт), на нем 9 магазинов, 2 гранаты Ф-1, расширенная аптечка, мультитул, коллиматор и «магнифаер» в кармане. Автомат с «банкой» и тепловизором, на прикладе закреплен пауэрбанк.
Рюкзак: носилки, шина, дополнительные ипп + витаминки, сухой спирт, веревка толстая, шнур, спальник, пенка, лопата, бушлат, ватники, горелка, газ, 3 пауэрбанка, две рации, зип к коллиматору, салфетки, носки 8 пар, теплые перчатки, маскировочный шарф, пленка 2х3, непромокаемое пончо, гамаши, 2 гранаты, дополнительная аптечка, 20 шт. теплоидов, бензин для каталитической грелки и сигареты везде, где было свободное место, плюс тактические сникерсы (всё это утрамбовано в 20 литровый рюкзак – сухой паек, вода, БК – рассыпухой). Сверху еще «труба» (РШГ).
До этого я брал на задачу куда больше вещей. А минимализму меня научил вражеский танк: на первой задаче у меня был куда больший рюкзак, там было и то, что советовали эксперты, и гораздо больше шмотья. И в один прекрасный момент мой рюкзак «примагнитил» к себе танковый снаряд, и я тут же остался с самым минимумом. Из этой ситуации я сделал вывод, что то, что уничтожил танк, мне и не особо было нужно, так как я более-менее нормально себя чувствовал и с тем, что осталось».
Система работает!
Ребята из моего подразделения начали уходить в отпуска. Определена очередность, все идет по плану, в полном порядке! Очень рад, что всем, а не только «трехсотым» удастся отдохнуть, повидать родных и близких, подышать воздухом мирной России!
Ребята из моего подразделения начали уходить в отпуска. Определена очередность, все идет по плану, в полном порядке! Очень рад, что всем, а не только «трехсотым» удастся отдохнуть, повидать родных и близких, подышать воздухом мирной России!
А вот и описание первых ощущений от отпуска, изложенное моим сослуживцем, добровольцем, отцом пятерых детей:
После прибытия с СВО домой очень долго приходил в себя, пару дней не мог отойти от того, что было. После, побыв с семьей, начал ощущать себя нужным и там, и здесь. Большие переживания за парней, которые остались там. Но всё равно большую часть времени уделял семье. Проходя по городским улицам, заметил, что на тебя смотрят как на дикаря. Такое ощущение, как будто сейчас порвут на кусочки. Но это только свои ощущения. На самом деле просто люди понимали, что мы потихоньку возвращаемся в тихие места, но ненадолго. Некоторые люди даже подходили, жали руку. Говорили добрые слова и пожелания. Дети, увидев даже меня, не зная, кто я такой, просто восхищались и говорили своим родителям, какой красивый солдат. Что они тоже хотят быть такими. Мне это очень было приятно слышать. По окончании отпуска начинаю понимать своих родных и жену с детьми. Что они очень сильно по мне будут скучать и переживают. В принципе, всё что мог описал.
После прибытия с СВО домой очень долго приходил в себя, пару дней не мог отойти от того, что было. После, побыв с семьей, начал ощущать себя нужным и там, и здесь. Большие переживания за парней, которые остались там. Но всё равно большую часть времени уделял семье. Проходя по городским улицам, заметил, что на тебя смотрят как на дикаря. Такое ощущение, как будто сейчас порвут на кусочки. Но это только свои ощущения. На самом деле просто люди понимали, что мы потихоньку возвращаемся в тихие места, но ненадолго. Некоторые люди даже подходили, жали руку. Говорили добрые слова и пожелания. Дети, увидев даже меня, не зная, кто я такой, просто восхищались и говорили своим родителям, какой красивый солдат. Что они тоже хотят быть такими. Мне это очень было приятно слышать. По окончании отпуска начинаю понимать своих родных и жену с детьми. Что они очень сильно по мне будут скучать и переживают. В принципе, всё что мог описал.
Народ и солдаты едины
Знакомая из Москвы рассказала, что даже у детского сада, куда ходит её сын, есть подшефная воинская часть, для помощи которой в саду организован сбор пожертвований: решили собирать на тепловизоры для части, куда пошел служить отец одного из детей
Знакомая из Москвы рассказала, что даже у детского сада, куда ходит её сын, есть подшефная воинская часть, для помощи которой в саду организован сбор пожертвований: решили собирать на тепловизоры для части, куда пошел служить отец одного из детей
1 апреля, оно и на войне 1 апреля. По крайней мере в Донбассе одно другому не мешает
Forwarded from Евгений Линин
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Американский супергерой воюет на нашей стороне
На Донецком направлении
Бетмен косит укроп вместе с разведчиками 174 батальона 150 дивизии.
Населённый пункт Марьинка
На Донецком направлении
Бетмен косит укроп вместе с разведчиками 174 батальона 150 дивизии.
Населённый пункт Марьинка
Сегодня снова делюсь не своим материалом, но очень важной иллюстрацией реалий войны. Хищные вещи века, так сказать
Forwarded from Опасный Фрукт
Вот такие "подарки" Оставляют оппоненты нашим солдатам. Хотим обратиться к военнослужащим ВС РФ. Не берите в руки бездумно различные вещи на занимаемых территориях. Всем добра.