Все мы знаем, что в армии вообще и на войне в частности бывает много абсурда, курьезов на грани логики и за ней. Про это есть целые книги. На этой войне тоже без этого не обходится.

Сегодня меня порадовало, что и гражданский мир не отстает от военного по этой части: в Донбассе появилась предвыборная реклама с ошарашивающей надписью: «Единый день голосования — 8, 9, 10 сентября»...

Сборы на войну

Мой боевой товарищ рассказывает:
— Когда впервые прилетел в зону СВО, стал переупаковывать рюкзак и нашел целый карман, набитый малюсенькими носочками всех цветов радуги, мне они были бы впору разве что на один палец. И тут же мне звонит жена, спрашивает, куда я подевал все до одного носки нашей годовалой дочери... Оказалось, что наш пятилетний сынок решил помочь папе собраться на войну и тайком положил мне в рюкзак самое нужное на фронте — побольше носков. Смеялись безудержно всей семьей — я, жена и шестеро детей, включая и авторов этой искрометной носочной катавасии.

Дорогие подписчики, иногда мне выдается шанс отдохнуть, а в еще более редких случаях — в местах отдыха ловит слабенький интернет, которым можно безопасно воспользоваться. В такие моменты хочется поделиться с вами чем-то, но я остро осознаю, что военное бытие, абсолютно гротескное для мирного человека, стало для меня нормой, и я уже не могу взглянуть на него извне. Не ясно понимаю, что интересно, а что — рутина, какие стороны фронтовых будней вполне освещают другие авторы, а какие — остаются недостаточно раскрытыми.

Пожалуйста, напишите мне в комментариях, о чем именно вам хотелось бы прочитать в моем канале?

Новые телеги доехали до нашего подразделения и уже работают. По видео можно подумать, что солдат толкает тележку, но на самом деле он просто за ней идет и нажимает на рычажок на ручке — она катится за счет электромоторов в колесах. На данном видео полезная нагрузка телеги около 60 килограмм. Максимальная нагрузка — 120 кг.

Что там было?

Я знаю, что большинство моих читателей ждут кого-то из близких или друзей с войны. Знаю, что когда мы — те, кого ждут, вернемся, разговоры о войне не будут легкими, но они будут. Многие мои товарищи уже вернулись, кто-то ждет операции, а кто-то — протезирования, и они уже ведут такие же тяжелые разговоры.

Почему тяжелые? Для нас — участников войны — такие разговоры непросты, потому что война — это совершенно другая реальность, здесь другое считается нормой, другие правила игры, другая жизнь во множестве отношений. Разговаривая даже с самыми близкими людьми из нашей мирной жизни, мы часто не знаем, как рассказать о волнующих нас событиях, с чего начать, чтобы быть понятыми и не столкнуться с отторжением. Поэтому и на гражданке ребята тянутся к сослуживцам, подолгу обсуждают с ними вместе пережитое и общих знакомых, оставшихся на фронте.

Для мирных людей, далеких от военного дела, разговаривать с фронтовиками трудно, потому что вокруг войны создана как бы аура болезненности, травмы, о войне принято говорить размыто, в общем. И в то же время опыт каждого бойца совершенно конкретен и его невозможно понять, не вникнув в детали.

Поэтому если вы ждете кого-то с войны, будьте готовы учиться, впитывать новую, пусть и бесполезную для вас лично информацию. Разберитесь в иерархии взводов, рот и батальонов, постарайтесь как можно лучше понять, какие функции выполняет ваш воин на фронте, с каким вооружением и техникой ему приходится работать, на передке ли он выполняет задачи, на какой линии, и какие, собственно, задачи.

Даже знание азов сильно упростит общение, даст понять солдату, что ваш интерес к его военному прошлому не мимолетен, что вы дали себе труд погрузиться в тему. Необходим общий контекст.

Приведу пример:

Мой хороший товарищ Егор стал на этой войне поваром. День за днем, будь подразделение на боевой задаче или на отдыхе, он готовит для всех нас горячую пищу на своей полевой кухне, стараясь выжать максимум из того небогатого набора продуктов, который привозят со склада. Его работа тяжела без всяких шуток и экивоков, в ней масса трудностей и сложностей, многие из которых мне неведомы, и всё же Егор и его товарищи Антон и Женя преодолевают их, и, что бы ни случилось, термос с горячим питанием два раза в сутки оказывается у ребят на передовой. Это важная и нужная служба, которую Егор честно и самоотверженно исполняет, в то время как дома его ждут жена и детишки.

Но представьте себе, как неуютно почувствовал бы себя Егор, если бы после войны кто-то близкий, но ни в чем не разобравшийся, спросил его вкрадчиво и как бы боясь всколыхнуть страшные воспоминания: «А ты убивал людей»?

Реальная смерть

В самом начале прекрасного новогоднего фильма «Реальная любовь» авторы заявляют: любовь повсюду, надо только уметь ее видеть, и предлагают перенестись в аэропорт, где родные и близкие люди встречаются после долгой разлуки. Война — это тот же аэропорт, только ровно наоборот: здесь мы постоянно разлучаемся с друзьями и товарищами, одни уезжают в госпиталя, другие уходят в вечность. Смерть и ее младшие сестры — боль, страдание, увечье — повсюду, надо только уметь их видеть.

Как на фронте относятся к смерти, ранениям? Для тех, кто на войне достаточно давно... нет, нельзя сказать, что ранения и смерть товарищей безразличны. Но они — часть нашего бытия изо дня в день, мы не имеем права как-либо оплошать, поддавшись сильным чувствам.

Представьте мир, в котором на самых обычных работах шанс смерти или увечья такой же, как на войне, и это никого не удивляет.

Вот приходите вы на работу, спрашиваете:
— А где Валя из отдела закупок, да и кладовщика Васю что-то не видно?
— А ты что, не знаешь? Вали больше нет, за нее Настя, а Вася тяжело поломался, наверное, его месяца три не будет. Зато вернулся Коля, помнишь, его полгода назад выбило из колеи, он восстановился и выглядит как будто даже лучше...

И вы на несколько минут позволяете себе помрачнеть, погрустить о Вале, посочувствовать Васе, а потом быстро собираете себя в кучу, идете и работаете в полную силу с теми, кто пришел им на смену. Потом придет время для воспоминаний, визитов на кладбище и звонков в госпиталя, а пока — только работа.

Представили? Вот такова наша работа. Ранения и смерть — часть этой работы, досадная помеха, которая способна остановить отдельных людей, но не сможет одолеть наше общее дело. Риску в неравной степени подвержены все, кто находится вблизи передовой, для снижения этого риска делается очень многое, но исключить его нельзя. И он просто становится фактором работы, суровой действительностью.

К этому, наверное, нельзя до конца привыкнуть, но с этим, оказывается, можно жить.

В поисках нормальности

Что такое «нормальная жизнь»? Понятно, что на войне её не видать. Начиная с жизни в ямах-блиндажах, именуемых почему «бунгало», соседства с неизбывными мышами, сна вполглаза и заканчивая привычным насилием, стрельбой, взрывами, смертью — всё это лежит далеко за пределами нормальности.

И всё же многие из нас пытаются найти в этом совершенно ненормальном пространстве точку опоры, некую связь с собой из прошлой, нормальной жизни.

Я постоянно вижу это в себе и в товарищах. Бывший автомеханик в свободную минуту с радостью ремонтирует пришедшую по гуманитарке «буханку», бывший строитель в охотку придумывает бесконечные усовершенствования для пресловутого бунгало, журналист складывает слова в предложения...

Мало тех, для кого война стала второй натурой. Иногда хочется стать таким, быть эффективнее, меньше отвлекаться, больше совершенствоваться. Принести больше пользы делу. И в то же время понимаешь, что это, наверное, будешь уже не совсем ты. А может, тебя прошлого уже и сейчас нет?

Этого не понять, пока не вернешься. А вернуться нельзя без победы. А победы не будет, пока мы не преобразимся в тех, кто может победить, и тогда уже точно безвозвратно станем другими.

Год в армии

Сегодня ровно год со дня моей мобилизации

Что изменилось? Как будто бы многое, и в то же время ничего. Спящая часть нашего общества так и не проснулась, очнувшиеся не прекратили борьбы. Мы бьемся изо всех сил, теряем друзей, но рубежи на тех же местах. «Война приобрела затяжной характер» — когда-нибудь сухо напишут в учебнике. Мало есть фраз страшнее этой.

Неизменным остается главное — наше дело правое. Мы обязаны довести его до конца. А это на моем нынешнем уровне значит одно: выполнять свою задачу как можно более эффективно. И верить, что победа возможна.

Того же желаю и вам!

Кассеты

В детстве с одних кассет мы смотрели кино, с других — слушали музыку. Теперь кассеты совсем другого типа несут нам смерть и увечья.

Кассетные боеприпасы почти мгновенно перескочили из новостных заголовков в нашу фронтовую жизнь в начале августа, и с тех пор они постоянно с нами.

Присвист, негромкий хлопок в вышине и на землю полетели 62 маленьких разрывных гранатки, каждая не больше патрона от лампочки накаливания.

Гранатки ложатся на землю красивым ровным кругом диаметром 30-40 метров, парочка обязательно упадет в центр круга, и взорвутся, каждая на десятки маленьких острых осколков.

Моего друга Вадима недавно одна такая гранатка отправила в госпиталь — всего одной малютки хватило, чтобы «наградить» его 15 дырками на руке и ноге, и оправить на свалку мотоцикл, который принял на себя основной удар. Чудом у Вадима не были задеты ни магистральные сосуды, ни суставы, и он уже скоро вернется в строй.

Что ни говори, эти кассеты — выдающееся в своей смертоносной эффективности творение инженерной мысли. А помогают защититься от него изобретения даже не прошлого тысячелетия — лопата и пила. Даже самое хлипкое по фронтовым меркам укрытие позволяет почувствовать себя в безопасности от вездесущих «кассеток», главное — чтобы укрытие было с хоть каким-то накатом и сделано так, чтобы люди не сидели напротив входа.

#такиживем

Землянка в три, два, один...

Там где фронт не проходит по населенному пункту, а значит, почти везде, солдаты живут и несут службу в «бунгало» или, попросту говоря, — землянках разной степени обустроенности.

Поначалу такая землянка — это вообще обычная яма, размер и глубина которой определяется исключительно наличием времени, сил и качественных лопат, которые давно уже у большинства либо свои собственные, либо полученные по гуманитарке. Как только у ямы появится крыша любой конструкции, расширять и углублять яму станет значительно труднее, а значит, надо заранее ударно потрудиться, особенно если есть подозрение, что позиция будет долговременной. В большинстве «бунгало» невозможно стоять в полный рост даже человеку скромных габаритов, зато относительно уютно лежать или полусидеть — этакая берлога.

Когда яма готова, настает время наката или его заменителя. Как правило, накат представляет собой ряд бревен, выложенных на отвал земли, получающийся по сторонам ямы, и присыпанный землей. Как правило, для защиты от дождя добавляют еще и какую-нибудь пленку между бревнами и землей. Слово «земля» встречается в этом абзаце так часто не случайно. Просто-таки невозможно выкопать себе «бунгало» и не встретиться с этой субстанцией во всей её многогранной красе.

Согласно умным книжкам, этих самых накатов всегда должно быть не меньше трех: меньшее количество якобы не обеспечивает должной защиты. Однако на практике даже два полноценных наката на «бунгало» встречаются относительно редко, ведь постройка такого, казалось бы, нехитрого сооружения — довольно непростое дело.

Вся штука в материале. Пилить деревья вокруг будущего укрытия никак нельзя — это тут же демаскирует позицию, и она будет накрыта таким шквалом артиллерийского огня, что станет не до стройки. Значит, пилить надо где-то еще или полагаться на организованный подвоз материала. Это рабочая схема, вот только бревна и так и так придется таскать издалека, а это не только трудно, но и опасно: ведь перетаскивающие бревна люди довольно хорошо заметны почти на любой местности, а значит — снова жди обстрел. Поэтому три наката — недостижимая роскошь для абсолютного большинства. Но недостаток бревен компенсируют обычно их диаметром и дополняют защиту слоями ящиков или мешков с грунтом, конечно же, тщательно замаскированных. Такое усиление в шутку считают за половину наката. Так получаются «бунгало» в полтора или два с половиной наката. Вот такая нехитрая фронтовая математика.

#такиживем

Самая главная цифра

Есть в нашей жизнь одно такое число, которое каждый боится, но хочет знать. На фронте и в тылу, во властных кабинетах и в заводских цехах, уверен, абсолютно всем важна эта цифра.

Это наши потери. Народ должен знать, какую цену он платит за борьбу с украинским фашизмом, какой кровью оплачен тот путь, который проходит наша страна на тропе войны. Мы должны знать, сколько братьев и сестер мы потеряли, сколько остались инвалидами.

Нет, это не ослабит нашу решимость, нет, это не отвратит народ от поддержки фронта. Но это станет хотя бы первым словом откровенного диалога власти с народом. Писал и пишу, верил и верю, что без такого диалога невозможна ни маленькая победа в СВО, ни большая Победа в войне за суверенное существование нашей Родины.

Дорогу умолчаний и безмерного лицемерия наша страна уже проходила, и теперь мы смотрим, как одни ее бывшие части погружаются в бедность, другие — в фашизм. Если вновь идти по этой дороге, придем к тому же результату.

Движение вверх начинается с правды.

Вот ее — правды — маленький кусочек: на мемориале «Вагнера» выбито 25 тысяч жетонов павших бойцов. И это только «Вагнер».

«Тяжелое положение на фронте» — один из отвратительных штампов военной журналистики. Эти иносказания, постоянная оглядка на то, что «враг тоже читает, и мы не имеем права давать ему повод для радости» — всё это порождено высокомерием пишущих по отношению к читателям. Этакая поза: мы тут знаем, как правильно всё подать.

Не можешь сказать прямо и конкретно — не говори ничего. Уважаю тех, кто пишет, как Ходаковский: у меня сегодня погибло столько-то, столько-то ранено. Для этого надо иметь волю, потому что каждый раненый и тем более убитый для командира — тяжелый груз. А чтобы написать «на фронте тяжелые бои» — ничего иметь не надо. Разве бои бывают легкими?

Хорошие новости! Дорогие подписчики, я нашел блог еще одного мобилизованного, многие (не все) посты которого настолько близки моим взглядам и ощущениям, что можно сказать, что он уже написал то, что я только собирался. Ниже приведу ссылку на подробный пост про постройку блиндажа в тыловом районе, куда подразделения выводятся после выполнения боевой задачи на переднем краю.

https://t.iss.one/vault8pro/50223

Это не реклама. С автором блога лично не знаком, к сожалению.

Я питаю особую трепетную любовь к автомобилю УАЗ «Буханка» поэтому не могу не поделиться следующим роликом

Buhanka girl vs Bentley girl. В гостях у Волков 🐺💣

Жители Донецка испытывают по поводу исхода СВО «сдержанный оптимизм»

Фрагмент разговора:

«моему сыну 12, он пойдет в армию в 2029 году. Думаю, война к тому времени уже закончится»

Война на расстоянии

Здесь, на российско-украинском фронте, мы в меру слабого интернета с большим интересом наблюдаем за событиями фронта арабо-израильского.

Большинство из нас слабо посвящено в историю и тонкости конфликта, кто-то имеет устоявшиеся или стереотипные симпатии и антипатии к сторонам конфликта, но всё это отходит на второй план по сравнению с чисто военным интересом к чужой войне.

За год службы мы на своей шкуре многое познали о войне и можем вволю посмеяться над незамаскированной техникой, выстроенной как на парад, удивиться невнимательности и неготовности одних и поразиться смелости и наглости других...

Но самое главное, что бросается нам в глаза — жестокость. Смотря на тот ужас, который происходит сейчас в Израиле, на бесконечные потоки расчеловечивающей взаимной ненависти и безумного неизбирательного насилия, мы получаем возможность иначе взглянуть на свою собственную войну.

Мы понимаем, что здесь, у нас, и близко нет такого эмоционального ожесточения, что мы и правда до некоторой степени ведем войну по правилам, войну в рамках. Более того, никому не приходит в голову завидовать тем методам, которые применяют обе стороны в Израиле — ковровым бомбардировкам и кровавому террору, никто не восклицает «вот бы и нам также делать» — наоборот, это воспринимается как нечто абсолютно неприемлемое, недостойное человеческого достоинства. Ужас более жестокой, но гораздо меньшей по размаху войны учит нас, что даже насилие — понятие относительное.

Пока что. Это только пока такой уровень ненависти остается для нас недоступен. Нам кажется это фантастикой, но если наш конфликт, подобно арабо-израильскому, затянется на десятилетия, то постепенно все барьеры падут, пропаганда сделает свое черное дело, глубокие душевные раны покроются уродливыми рубцами, и мы возненавидим друг друга на таком же животном уровне, до которого сегодня опускаются воюющие в Израиле. Остается надеяться, что мы закончим воевать быстрее и перейдем к трудному процессу послевоенного примирения. Не с нынешним киевским режимом — он должен быть уничтожен, — а с народом, потерявшим, как и мы, своих детей, мужей, отцов. Это будет больно, будут пролиты новые слезы и новая кровь. Но войны нужно уметь не только начинать, но и заканчивать.

Свидание с Мариуполем

Служебная задача привела меня в город-герой Мариуполь, мы с ним не виделись больше года, и нынешнее наше свидание было весьма скоротечным — я всего лишь проехал через главные проспекты и центр, остановился на заправке и умчал вдаль.

Но даже такого мимолетного визита в разрушенный войной город, с которого началось мое знакомство со СВО, хватило, чтобы увидеть огромные изменения: десятки сияющих новым ремонтом зданий, как городских учреждений, так и жилых домов, новые дороги, интенсивное движение, улицы полны прогуливающихся людей, тут и там открыты новые кафе, парикмахерские, автосервисы. Город живет!

Да, наверняка сейчас во многом эта жизнь идет за счет приезжих строителей с их большими зарплатами, наверняка при более эффективном управлении можно было бы сделать больше, наверняка из мариупольцев вернулись еще далеко не все, кто хотел бы, а многие никогда и не вернутся. Но город возродился, он не стал и уже не станет городом-призраком, не останется полуживым напоминанием об ужасах войны, которым он был несколько месяцев после осады «Азовстали».

Такие моменты заставляют наполниться неподдельным оптимизмом: «раз здесь получилось, значит...» Нет, ничего это не значит. По крайней мере, пока. Пока число восстановленных городов и поселков не пошло на десятки, всегда будет оставаться неприятное подозрение, что Мариуполь — образцово-показательный город. Город-отчет. Город-маркер. Город, восстановив облик которого, можно отвести взор народа от более масштабных проблем послевоенного восстановления. Восстановления, которое называется послевоенным, хотя война еще далека от завершения...

Приятно будет ошибиться и увидеть когда-нибудь подобное же возрождение Артемовска, Лисичанска, Северодонецка, Соледара, Первомайска, Донецка... Но сначала надо победить, потому что без победы всё это теряет всякий смысл.

Хороший товарищ, журналист, сказал мне недавно в беседе об отсутствии движения на фронтах страшную фразу:

«Война полностью интегрировалась в экономику России».

Предлагаю рассмотреть другие варианты этой фразы:

Покинутые дети полностью интегрировались в экономику России...

Оторванные конечности полностью интегрировались в экономику России...

Слезы матерей полностью интегрировались в экономику...

Волна психических расстройств полностью интегрировалась в экономику...

И так далее.

И самое противное, что мой товарищ отчасти прав: экономика перестроилась под реалии вот именно этой не молниеносной и не всеобъемлющей войны, что значит — огромное количество крупнейших экономических игроков: ВПК, строители нефтяники, дорожники и многие другие — научились извлекать из этой войны сверхприбыли и теперь шкурно заинтересованы в том, чтобы война длилась как можно дольше.

И в этом их интересы строго противоречат интересам общества, для которого война является источником не дохода, а страдания в сотне его разновидностей. Война уже нанесла обществу рану, которая будет затягиваться десятилетиями, и с каждым днем войны эта рана становится глубже.

Итак, интересы людей с настоящими большими деньгами противоречат интересам народа... в случае нашего поражения проиграют и те и другие, вот только нам, народу и солдатам, нужна победа чем быстрее тем лучше, а им — выгодополучателям — победа нужна где-то в туманном отдаленном будущем.

Мы не дети и знаем, что ход войны определяется миллионом малых и больших решений десятков тысяч людей, в погонах и без, с самого верха политического Олимпа и до самого грязного туалета этой мифической горы. Есть ли у нас, солдат этой войны, уверенность, что все возможное делается для того, чтобы победа была достигнута в кратчайшие сроки? Что никто сознательно или несознательно не затягивает войну, не выбирает компромисс между интересами бизнеса и народа, не потворствует наживе ценой наших жизней?

Нет, у нас нет такой уверенности.

Газа. Удар по больнице

Чудовищное людоедство современной геополитики, жертвой которой легко становятся не только сотни людей, но и целые народы, явлено нам сегодня особенно ярко и наглядно. Трагедия сразу для сотен тысяч родственников, близких, любимых. Еще для миллионов — шок, гнев, страх.

В эту страшную ночь особенно важно не поддаться чувствам и помнить несколько простых и важных вещей.

Евреи не равно Израиль или граждане Израиля.

Евреи — этнокультурная общность.

Израиль — фашистское государство.

Арабы не равно палестинцы.

Газа не равно ХАМАС.

ХАМАС — политическая группировка с террористическими методами.

И ответственность за преступления несут только те, кто их совершил, а не их семьи, и тем более — не их народы

Почему я пишу это сейчас? Потому что вижу, не столько по постам, сколько по комментариям к ним, что нам очень легко скатываться к обобщениям, начинать винить, шельмовать и очернять людей, совершенно не причастных к событиям, а лишь находящихся в одной социальной или религиозной группе с участниками...

Я не верю в случайности такого калибра. А если это не случайность, то сегодня авторы чудовищного удара по больнице убили не 500 и не 1000 человек. Они развязали большую войну и шире — вызвали взрыв большой ненависти, который приведет к гибели куда большего числа людей с обеих сторон. И они хотели этого. Истинные авторы этого удара, как и всего геноцида Газы, хотят поджечь Ближний Восток надолго, хотят и этот регион превратить в филиал ада на земле.

Потому что Америка выживет и сохранит свою власть, только если останется единственным островком спокойствия на Земле. Единственной спокойной гаванью для капиталов и яхт тех немногих, кого сильные мира сего еще считают за людей.

Потому что нас с вами, как и палестинцев Газы вместе с израильтянами, они уже не только записали в недочеловеки, но и вовсе заранее списали как сопутствующие потери.