Мы активно раздаем аптечки, собранные благодаря щедрости наших соратников по всей России.

То, что удалось собрать средства и закупить в условиях жесточайшего дефицита все необходимое, я считаю почти что чудом. Потому что, знаю, я такой не один, почти в каждом подразделении есть люди, которые пытаются наладить обеспечение первой помощи, ищут деньги, закупают необходимое.

Эта тема назрела и перезрела. На своем участке нам удалось решить проблему силами гражданского общества, но в масштабе СВО так вопрос не решить. Тут нужна система. Вот даже Александр Сладков тоже осторожно поднимает эту тему.

Мы все таки едем

Не скажу, когда точно, и не скажу, куда конкретно, но наше подразделение мобилизованных десантников вскоре уезжает на СВО. За долгие два месяца подготовки многие из нас уже успели поверить или убедить самих себя, что мы не поедем, что нас оставят в глубоком резерве. Но этому не бывать. Курс подготовки и разные приготовления подходят к концу, обмундирование, бронезащита и оружие выданы, откладывать больше нет смысла.

Мои сослуживцы испытывают сложные чувства: большинство жаждет провести с близкими побольше времени перед долгой разлукой, в казарме вновь слышны уж было затихшие разговоры об обстрелах Донецка и ситуации на фронте, людей охватывает суета сборов, как перед переездом или отпуском — надо всё успеть, ведь давно ожидаемое событие «подкралось» совсем незаметно.

Что до меня, то я чувствую прилив сил, вновь чувствую вкус к жизни. Наросшая за два месяца короста контрактника мирного времени осыпается, я подхожу все ближе к тому, зачем пришел сюда, в войска. К выполнению боевой задачи, к своему малому вкладу в общее дело. До сих пор я лишь принимал всё, что армия мне давала: тренировки, знания, оборудование, экипировку... теперь же близится час, когда мне выдастся шанс рассчитаться по этому долгу, и я сделаю всё, чтобы не оплошать, чтобы выполнить задачу и помочь тем, кто будет меня окружать.

Донецк. Об этом нельзя не сказать отдельно. Милый моему сердцу город страдает от ВСУ ежедневно, гибнут люди, виновные лишь в том, что упрямо живут в родном городе мирной жизнью. Они всем своим естеством отрицают войну, и она их пожирает. Я иду на войну за Донецк. Нет, не мстить да Донецк, а просто: за Донецк. За развороченные прилетами автобусы и остановки, рынки и магазины, кафе и бульвары. Я не смогу остановиться, пока ужас в Донецке продолжается. Пока я могу сделать хоть что-то, что приблизит конец этих обстрелов. Даже если мое направление будет за сотни километров от Донецка, я буду знать, что делаю с защитниками Донбасса одно дело, вношу свою малую лепту в их героический труд. Донецк должен быть спасен. Дончане должны стать свободны от постоянного страха.

В магазине на пути следования нашего эшелона продавщица собрала для нас целый пакет бесплатной еды. Там оказалось и это какао «СкрЕпыши».

Верите вы или нет, а скрепы в нашей стране есть. И одна из них — поддержка солдат, не всегда армии, но всегда именно солдат. И сейчас мы чувствуем эту поддержку особенно сильно. Спасибо Вам!

Первыми погибают лучшие

Мы потеряли «Аметиста». Коля, наш добрый друг и верный товарищ, больше никогда не засмеется с нами над абсурдностью армейской жизни, не приведет исторических аналогий сегодняшнему дню, не сделает «героическое» фото на память.

Он желал быть в гуще событий, хотел принести как можно больше пользы нашему общему делу, он знал, что нам нужна одна победа, и что альтернативой ей может быть только историческое небытие нашей Родины. Один из немногих, он остро чувствовал пульс истории, он знал, что должен быть со своей страной в её роковой час.

Он был отменным специалистом по военной связи и большим энтузиастом своего дела, за два года срочной службы он узнал больше премудростей специальности, чем иные офицеры, и даже спустя пятнадцать лет не утратил интереса к связному делу. Так он и погиб — воином-связистом — до последнего, ценой любого риска обеспечивал связь своему подразделению, до последнего оставался верен своему выбору — защищать Родину.

Смерть всегда отвратительна. Осколки близко упавшего снаряда прошили бронежилет и оборвали жизнь. Нашего друга не стало, осталась только память. Покойся с миром. Я буду скучать.

Армия добра

По пути в госпиталь, где я сейчас нахожусь, я побывал в трех или четырех военных медицинских заведениях, расположенных на разном удалении от «передка» — это были какие-то медроты, перевалочные медсанбаты… если честно, в систему я не вник, меня и товарищей оперативно распределяли и отправляли дальше, помимо ночевки, в каждом пункте мы проводили от силы час-другой.

Но было в этих пунктах разного размера и подчиненности нечто общее, это есть и здесь — в госпитале, где я прохожу лечение. Я говорю не о больничном порядке, не о халатах и уколах. Я говорю о том, что теперь принято называть «гуманитаркой» — слово, на мой взгляд, не лучшее, ведь на самом деле это — овеществленная доброта, забота, щедрость.

Каждое из виденных мною медицинских учреждений было в буквальном смысле завалено гуманитаркой. Целые комнаты с пожертвованными вещами, где лишившегося обмундирования бойца могут одеть с головы до ног, горы сластей в холлах, бесконечные домашние заготовки, соленья, квашенья, просто домашняя еда в контейнерах, а еще — мыло, бритвы, тапочки, и еще много-много всего. И письма, бессчетные письма и рисунки от школьников, открытки от каких-то волонтерских коллективов и просто от отдельных людей — слова поддержки и похвалы, которые мы как будто и не заслужили. На коробках — адреса, откуда пришла помощь, здесь — вся страна: от Калининграда до Сахалина, от Якутска до Тувы.

Я не вижу тех, кто приносит эту помощь, но она никогда не кончается. Я не могу сказать спасибо каждому, кто приложил руку к этому бесконечному конвейеру доброты и щедрости, но мы все здесь благодарны этим людям, благодарны за саму поддержку и труд куда больше, чем за вещи и продукты. Мы знаем, что за нашими спинами, за спиной Армии России, есть еще и огромная Армия Добра, готовая поддержать, позаботиться, ободрить.

Эта невидимая армия неустанно трудится, в ней свои битвы, победы и поражения. Только бьется она не за города и села, а за сердца — те, что уже очерствели, остыли, увяли, и те, что еще можно растопить, обогреть, выпестовать.

Солдаты когда-нибудь вернутся с войны — усталые, изможденные, по инерции злые. Тогда будет главная битва армии добра — пока последний солдат заснет спокойно и ему ничто не напомнит ужасов войны.

Но эта битва никогда не закончится. Армия добра нужна во все времена.

Сегодня старый Новый год, пятилетний Никита Т из какого-то закоулка нашей страны заочно поздравил меня, тоже Никиту Т, с праздником. Очень приятно! Спасибо!

Солдатский жаргон: аббревиатуры

ППД — пункт постоянной дислокации воинского подразделения, то есть место обычного размещения части в мирное время, с капитальными казармами, складами и всем прочим.

ПВД — пункт временной дислокации, некий район развертывания части уже в зоне СВО, но не на передке, а в относительном тылу, в относительной безопасности, здесь подразделение отдыхает между боевыми задачами, сюда возвращаются раненые после лечения, здесь идет относительно нормальная армейская жизнь. Как правило, здесь люди располагаются в заброшенных строениях или блиндажах и землянках.

БЗ — боевая задача, в обиходном употреблении не только и не столько само задание, сколько место, где задача выполняется: «убыть на БЗ», «прибыть с БЗ», «пробыть на БЗ столько-то времени». Задачи могут быть разными, на них может привлекаться всё подразделение или отдельные его части, задачи могут длится дни, недели, месяцы. Оборона, штурм, разведка — это лишь малая доля видов БЗ. Для пехоты почти всегда БЗ — это обстрелы, огневой контакт, окопы, сон в полглаза и круглосуточное наблюдение за противником. Как правило, БЗ проводится относительно недалеко от ПВД, между ними остается сообщение для подвоза всего необходимого.

ПХД — в мирной армейской жизни это значило парко-хозяйственный день, то есть еженедельное мероприятие по чистке и уборке всего и вся: казарм, парков техники, территории части. В зоне СВО эти буквы приобрели другое значение, теперь так почти повсеместно называют подразделение материального обеспечения, которое, как правило, располагается на совсем небольшом удалении от БЗ и обеспечивает воюющее подразделение едой, водой и прочим необходимым. То есть всё, привозимое из ПВД, сначала попадает на ПХД, а уже потом по возможности доставляется на передок.

Типичная фраза в госпитале: «Мои ребята еще на БЗ, мне главное — после лечения сразу убыть в ПВД, а не через ППД ехать по большому кругу, даже если не до конца восстановлюсь, смогу поначалу на ПХД помогать».

Пехота. Смерть — наша работа

Вас готовили к этому, но подготовиться к этому нельзя. Вы приезжаете в лес. Лес не чужой, а как будто тот же, в каком вы гуляли в детстве, только здесь плюс три в январе и сосны тянутся к небу не как-нибудь, а выстроившись ровными рядами, будто они тоже в армии.

С вами много друзей и приятелей, есть и старше, и моложе, есть опытные и наивные, циники и романтики. С ними вместе вы тренировались, ели и пили, осваивали военное дело, вы узнаёте друг друга по походке и по храпу, вы все немножко братья, вы все Свои.

Вам говорят: там — враг. Здесь будет наша позиция, мы не дадим Им пройти. И вы копаете, копаете и копаете — сами роете свое укрытие и надеетесь, что оно не станет могилой. Вы намечаете свой сектор стрельбы, вы говорите себе: если там появится враг, я буду стрелять.

Вскоре рядом начнут рваться снаряды, разрывы скоро станут постоянным фоном, через пару дней вы уже будете четко понимать, откуда и куда летит смертельный «подарок». По вам будет «работать» танк — выстрел и оглушительный взрыв разделяют лишь полсекунды, танк не стреляет вслепую, он окрывает огонь только наверняка. Ночью разведчики врага поползут к вам, чтобы назавтра их пушки били еще точнее. Снайперы с тепловизорами будут ждать, когда вы неаккуратно высунете голову из окопа. И круглые сутки вы будете вслушиваться, ожидая противного комариного жужжания вражеского дрона, и, услышав, гадать, увидел ли он вас и сбросит ли гранату.

Враг хочет разведать ваши позиции и уничтожить вас, убить. Вы пытаетесь сделать то же с ним— ему на голову тоже сыпятся снаряды, по нему бьют ваши танки, над ним летают ваши беспилотники, на него день и ночь направлены ваши глаза и ваши стволы. Враг не пройдет, пока вы живы и не дрогнули. Вы не пройдете, пока жив и не дрогнул враг.

Так пройдут дни или недели. Потом будет передышка, и снова повтор. Не каждому из вас придется стрелять и убить врага — но кому-то точно доведется. Не каждый погибнет или будет ранен, но такие будут. Не каждому придется увидеть, как друг испускает последний вздох, не каждый будет собирать оторванные части тела, по локоть в крови тащить одного за одним до медицинского транспорта. Но такие будут. И все это вы. Это все мы.

Те, кто выживают телесно, не могут не начать по крупицам умирать духовно. Улыбки уже не будут такими широкими, разговоров о будущем станет резко меньше. Когда-нибудь потом мы вернемся и постараемся ожить, как наши прадеды, не будем рассказывать о том, что было, и будем всегда поднимать тост за мир. А пока мы должны быть немного мертвыми, чтобы выжить и победить. Ведь наша работа не для живых людей. Наша работа — смерть.

Вечер в госпитале

Темно, в коридорах потушили свет. Уколы, перевязки, капельницы — всё позади. Ужин съеден, телефонные разговоры утихают: бессчетные родственники со всех концов бескрайней страны в большинстве уже спят.
Телевизор смотреть невозможно, уже тошнит от лоска и параллельности телевселенной, там войны как будто и нет совсем, а ведь для нас она есть, мы только что были там и вот-вот вернемся, война для нас реальней, чем стиральный порошок и льготная ипотека.

Что остается — разговаривать. Идешь по коридору и слышишь обрывки бесед. Кое-где наслаждаются воспоминаниями о родных городах, где-то живописуют еду или выпивку, которыми будут наслаждаться когда-нибудь после войны, реже обсуждают общие увлечения: машины, компьютерные игры, книги.

Но чаще всего говорят о войне. При знакомстве начинают непременно с рассказа о своем ранении, потом обмениваются впечатлениями от последнего боя или особенно запомнившегося эпизода, потом, позже, начинается главное — обмен опытом. Опытные контрактники на коленке учат молодых солдат устранять в бою неполадки крупнокалиберного пулемета, артиллеристы втолковывают операторам дронов, как корректировать огонь, танкисты учат пехотинцев основам совместных действий...

В военном деле тысячи премудростей, всё знать невозможно, и не угадаешь, какая малость, какая деталь может оказаться ключевой в следующем бою. И мы учимся, даем себе после ранения пару-тройку дней выдохнуть, и снова ныряем в пучину, надеясь перенять у товарищей что-то, что поможет в будущем. Здесь, в темных коридорах и палатах госпиталя работает целый университет солдатской премудрости, здесь знают, какой ценой достается опыт, знают, что лучше учиться на чужих ошибках.

Разговоры утихнут, будут сделаны выводы, усвоены уроки, постепенно каждый вернется во сне туда, где его никто не достанет. Почти никому здесь не снится война. Во сне мы свободны от войны.

💬 Ранен, но не сломлен. Журналист-десантник Никита Третьяков в эфире СоловьёвLIVE

— 01:50 Как Никита получил ранение
— 03:39 Основное средство боевого поражения сегодня — это…
— 05:15 Сильно ли пригодился на фронте опыт службы в армии?
— 06:48 Насколько жёстко бандеровцы окучивали позиции десантников?
— 09:01 Обучены ли бойцы ВДВ тактической медицине?
— 13:23 Что из себя представляют военные госпитали?
— 16:47 Каких советов необходимо придерживаться, попадая «на передок»?
— 20:54 Каково современному журналисту оказаться без связи и телефона в окопе?
— 22:47 Чешутся ли руки по журналистике?
— 24:31 Как Никита оценил боевое слаживание десантников перед отправкой в зону СВО?
— 27:34 «Короста контрактника мирного времени» — что это значит?
— 29:29 Каков настрой боевых товарищей в подразделениях ВДВ?

Беседу вёл журналист Иннокентий Шеремет.

Интервью с автором фильма о ЧВК «Вагнер»

@urallive

Новые ракеты ВСУ угрожают Луганску

Вскоре у ВСУ появится новое оружие устрашения — американская дальнобойная ракета, запускаемая из системы «Хаймарс». Это старшая сестра тех дьявольски точных ракет, которые уже не первый месяц убивают наших ребят на фронте и далеко за его линией. Только дальность у нее не 70, а целых 140 километров.

Это принципиальное увеличение досягаемости ракетного огня противника очень много чего значит для военных руководителей — в это пусть вдаются эксперты. Для гражданских людей и простых солдат это значит одно — на территории СВО нет больше безопасных мест. Нет ни в ЛНР, ни в ДНР больше уголка, где люди могли бы вздохнуть спокойно, зная, что для них война кончилась.

В особой опасности оказался Луганск. Сюда уже много месяцев не долетают вражеские снаряды и ракеты, в первый же месяц СВО с огромным трудом наши отодвинули фронт достаточно далеко, чтобы обезопасить многостральный город от вражеских пушек. Здесь мирная жизнь уже почти полностью восстановила свои права, здесь студенты и школьники, улыбки и смех, здесь уже стали забывать звуки взрывов и адреса бомбоубежищ. ВСУ это бесит, в бессильной ярости, не дотягиваясь до Луганска, они вот уже несколько месяцев чуть ли не каждый день своей артиллерией разбирают дом за домом Первомайск и Стаханов —мирные города луганщины, куда эвакуировали жителей прифронтовых сел.

Теперь же они не преминут ударить по Луганску, если только будут уверены, что все ракеты мы перехватить не сумеем. Столица нового региона России, символ успеха СВО, большой мирный город, полный еще гражданами Украины — все это делает именно Луганск лакомой целью для новых американских ракет ВСУ. Жителей Луганска Киев хочет покарать так же, как делает это с жителями Донецка. И будет это делать, если ему оставить хотя бы одну лазейку, один шанс из тысячи.

Держись, город-герой Луганск, будьте бдительны, наши доблестные ПВО!

Выношу из комментариев хорошее стихотворение:

Я тебе написал «Прощай!».
Написал, только не отправил.
Потому что я жив, ты знай,
И позицию не оставил.

Марк убит. И Матвей. И Равиль.
Я один живой из расчета.
Но орудия ствол не остыл.
Их работа — моя работа.

Выстрел будет. Снаряд дослал.
Вижу цель. Выполняю задачу.
Я живой пока. Только устал.
И, наверно, контужен. Плачу.

Вспомнил город, военкомат,
Как к вокзалу шагали строем.
Помнишь Петьку? Жив, говорят.
Ранен, правда, но стал Героем.

Пробуждает война, скажи,
Очень разное в человеке.
Помнишь Юдина? Тоже жив.
Он таксистом сейчас в Бишкеке.

Я тебе «Прощай!» написал.
Зря. Ненужное это слово.
Я вернусь. Ты придешь на вокзал.
Мы мечтать с тобой будем снова.

Рассчитаюсь за всё и вернусь.
Будет ночь довоенной тише.
Только ты не грусти и не трусь.
Мы с тобой историю пишем.

Нил Сорняков

Я вернулся с войны

Вот только с войны нельзя вернуться, пока она не закончена. Нет больше места без войны, есть лишь фронт и тыл. Я снова в тылу. Теперь — надолго. Все, чего я хотел бы сейчас, — быть с моими товарищами, плечом к плечу врастать в землю, выполнять боевую задачу. Уверен, и они были бы мне рады. Нас с ними разлучила сущая мелочь — сломанная голень, за мгновение превратившая меня из боевой единицы в обузу. Они остались там, где настоящий ратный труд, где куется победа, где друг познается в беде. А у меня гипс, костыли, лечебная физкультура.

Я ощущаю острый и ядовитый, как жало скорпиона, чёрный стыд. Мы все его чувствуем. Госпитальный народ — раненые, травмированные, больные — объединен стыдом и чувством вины. Стыдом за то, что мы больше не с товарищами, виной перед теми, кого не вернуть. Нам выпало жить, подышать воздухом мирного города, повидаться с родными, и в этом нет никакой справедливости. Мы не заслужили эту отлучку с фронта точно так же, как наши павшие не заслужили смерти. Это просто война. Здесь справедливостью и не пахнет. И нам стыдно, болезненно стыдно ощущать себя победителями этой несправедливой лотереи.

Не все этим делятся, «настоящие мужики» о чувствах не разглагольствуют. И все же иногда бывает. Однажды я поделился своим стыдом с товарищем по палате, он признался, что чувствует то же самое. «Как ты думаешь, отчего так?» — спросил я.

— Наверное, это значит, что мы все еще живые люди.

Да, мы все еще живы. Мы живы, чтобы рассказать о тех, кого нет, и о тех, кто слишком скромен. Мы вернулись не на отдых, мы вернулись одним своим видом разбудить в тылу тех, кто еще как будто спит, кто так и не понял, что идет война, и что наше будущее только в наших руках. Наша война продолжается и в тылу.

Итак, Эдуард Александрович — пенсионер. Этакая насмешка судьбы. Символ конца эпохи, не меньше.

Много лет Басурин был лицом и голосом Народной Милиции ДНР, лицом и голосом той войны на Донбассе, о которой с 2014 по 2022 год многие предпочитали не говорить. Басурин никакой не ополченец, он кадровый офицер советской, а позже российской (не украинской, заметьте) армии, замполит по образованию и по призванию. Коренной дончанин, в 2014 году он вновь надел погоны и быстро стал тем, кем стал — непримиримым обличителем зверств ВСУ и нацбатов, неполиткорректным правдолюбом, идейным патриотом и военным, так и не согласившимся снять с груди значок с молодым Сталиным.

Как-то после пресс-подхода я подошел к Эдуарду Александровичу, попросил совета о том, как лучше устроить выезды проекта «Буханка», как по-глупому не нарваться на неприятности, не подставить своих спутников. Он выслушал меня, дал подробные рекомендации, а в конце прибавил: «Случается всякое, будь всегда начеку, слушай свое чутье».

Патриоты в России хорошо знают, что любовь к Родине, как правило, безответна. Мое чутье подсказывает мне, что несгибаемый Басурин не будет хоронить в сердце обиду, и на пенсии благоденствовать не станет, пока его родной город утюжат артиллерией. Он найдет для себя новый фронт работ, новый информационный или иной окоп, новый путь бороться за наше с вами будущее. И он не будет один, куда бы ни пошел — его поддержат тысячи.

А эпоха тем временем подходит к концу — кто-то очень хочет сделать из ЛНР и ДНР просто еще одни регионы РФ, обезличить, лишить гонора, подрезать крылья. Не выйдет. Ведь достояние Донбасса — это не вековая история или культурное богатство, настоящее достояние здесь — живая сила народа, ставшего точкой, вокруг которой переворачивается весь мир. Этих людей бюрократам на завтрак не скушать. Это люди из стали.

Навестил своего боевого товарища — отважного пулеметчика с позывным Камень — он тоже в Москве вынужденно. Ранен. С первых дней нашей мобилизации имеющий за плечами опыт контрактной службы Камень вошел в инициативное ядро подразделения: усердно готовился, впитывал информацию из разных источников, тщательно подбирал экипировку, по вечерам занимался дополнительно специальной физической подготовкой. Помогал товарищам словом и делом. Именно такие — наиболее подготовленные — почему-то часто первыми выбывают из строя.

В трех метрах от Камня разорвалась мина, выпущенная из так называемой «польки» — легкого миномета польского производства, ненавидимого солдатами за беззвучный выстрел, не дающий шанса спрятаться. Один осколок повредил моему другу легкое, другой глубоко засел в ноге. Камня спас бронежилет: боковая противоосколочная пластина удержала несколько смертоносных кусков металла, не дала им превратить в фарш брюшную полость.

На поле боя помощь ему оказали оперативно: перевязали ногу, заклеили засасывающую воздух рану специально для этого предназначенной окклюзионной повязкой. Такие повязки как раз входили в состав тех аптечек, которые мы закупали до отправки на СВО на средства, щедро пожертвованные неравнодушными гражданами нашей страны. Спасибо им еще раз! Доброта, принявшая форму аптечек, продолжает помогать.

Теперь Камню предстоит длительное лечение. Он не теряет оптимизма, ему уже не сидится на месте — он начал тренировать выносливость, дыхалку, ноги. Пока цели скромные: подниматься по лестнице на пятый этаж лечебного корпуса и не уставать. Дальше — больше.

Договорились с Камнем встретиться на фронте — у нас там еще очень много незаконченных дел.

Отпуска мобилизованных: остался месяц — отсчет пошел

Верховный Главнокомандующий сегодня фактически приказал давать всем участникам СВО отпуск на 14 дней каждые полгода службы. Это — важнейшее решение для тысяч бойцов. Знаю многих контрактников, которые не были в отпуске с самого 24 февраля. Думаю, уже завтра командование многих частей будет погребено под кипами рапортов с просьбой об отпуске. Не потому, что бойцы жаждут халявы по президентскому велению, а потому — и в этом никому не должно быть стыдно признаться — что служба на СВО — это работа на износ для абсолютно любого стального профессионала. Ни для кого не секрет, что даже самые матерые бойцы совершают ошибки просто из-за переутомления.

Однако настоящий управленческий шторм начнется ровно через месяц. 21 марта исполняется ровно шесть месяцев с начала мобилизации, а значит, в последующие десять-двадцать дней право на «президентский» отпуск одновременно получат десятки и сотни тысяч мобилизованных со всей страны. И объяснить им, что сейчас не время, будет трудно — слова президента не оставляют места для маневра. А значит, в вопросе отпусков нужна система очередности, учета, прозрачного порядка. Во многих частях это уже сделано. В других это предстоит сделать за очень короткий срок. Где-то этот шквал окажется неожиданностью и сразит многих наповал...

Уверен, сердца миллионов родственников и друзей мобилизованных сегодня наполнились надеждой на скорую встречу с ушедшими на фронт близкими. Надеюсь, наша система их не подведет, не обманет.

Не могу молчать

Есть ситуации, когда и помочь ничем не можешь, и оставаться в стороне не позволяет совесть. Бывают драки, в которых точно проиграешь, но правое дело того стоит.

Я долго работал журналистом, и каждая клетка моего профессионального естества говорит мне, что о ситуации со снарядами для ЧВК «Вагнер» мне добавить нечего. Какой может быть анализ или мнение, когда я доподлинно не знаю и не могу проверить ни одного факта, ни одного слова?

И всё же.

Происходит что-то беспрецедентное. Напоминает разве что разборки разных боевых группировок Донбасса в 14-15 годах. Так на нашей Священной войне не должно быть. Нам нужна одна победа. Неделимая. Общая. Достойная предков и потомков.

Для этого тем, кто эту победу куёт, надо быть открытыми и прозрачными, если и не со всем народом — ведь мы помним, что враг бдит, — то хотя бы друг с другом. Если есть какая-то логика в таком или ином снабжении, решении, плане, то все, кого эти решения касаются, должны понимать эту логику.

Я не предлагаю обсуждать приказы или вводить военную демократию, я говорю про то, что только понимая логику приказа, можно исполнить его во всей полноте его замысла, иначе получается буквально и, как правило, топорно, неэффективно. И чем выше уровень командования, тем больше сказывается этот эффект. Огромными массами людей нельзя управлять «втемную»: их инерция такова, что без расчета действий на три хода вперед не избежать беды.

То, что мы видим в публичном поле в последние дни, ясно указывает, что прямой коммуникации между ключевыми для СВО людьми нет. Она нужна как воздух. Она нужна, может быть, больше, чем сами снаряды. Нужен доступ.

#дайтедоступВагнерам
#дайтедоступВПК
#дайтедоступВДВ
#дайтедоступГРУ
#дайтедоступССО
#дайтедоступАхматСиле
#дайтедоступНароднымМилициям

По Брянской области. Сейчас время для сурового и жестокого «Работайте, братья!». Судьба людей зависит именно от них. На каждого волка, мнящего себя сильным оттого лишь, что убивает беззащитных, у нас в стране достаточно волкодавов.

Китай притворяется голубем и говорит о мире. Почему? Да потому, что боится. Боится Запада, боится реальной войны. Боится оттого, что мы пока, вот прямо сейчас, что бы кому ни казалось, мы не побеждаем. И все в мире, кто верил в силу русского оружия, все, кто верил в то, что с Западом можно тягаться на поле боя, — все они в ужасе. Они видят, что их последняя надежда рушится. И этот ужас застилает им глаза, погружает в темную ледяную пучину беспросветного отчаяния.

Мы боремся уже не только за собственное выживание, на нас смотрят миллионы тех, кто знает: не получится у русских — значит, не получится ни у кого. Мы должны вновь победить.