Forwarded from Гейдар Джемаль. Архив
#цитата
Общечеловеческая история. В этой общечеловеческой истории начинает действовать новый фактор, — Пророки. Пророки, которые приходят в пространство, занятое до этого жрецами, царями... Великими царями, которые являлись культовыми фигурами теофании, воплощением божества на земле, окруженными иерархиями жрецов... Где верх — небесный верх — находил прочное соответствие в земном низе. Вот в это пространство являются пророки. И они начинают говорить с самого начала о зле. И это произвело шокирующее впечатление, естественно, это потрясло человечество, потрясло историю. Это потрясло основу человеческой души. Потому что, если на то пошло, друидической Европе, то, что позднее христианство назвало дьяволом и бесами, это был просто некий природный агент. Что такое дьявол для язычника дохристианской Европы? Это некий космический, природный агент, с помощью которого можно осуществлять определенные операции.
И вот внезапно этот разговор о зле, который вдруг пробудил в человеке некий дремлющий до сих пор этический инстинкт, этические чаяния... То есть вдруг оказалось, что зло, в какой-то степени понятно, что зло в какой-то степени человеку открыто, и люди сразу отождествили то, что они понимают о зле, прежде всего, с тем, что они конечны, смертны, уязвимы. То есть они отождествили зло с опытом того, что все, включая их самих, разрушается. Так оказалось, что человеку дано понять зло через опыт деструкции, через опыт того, что все вокруг разрушается и сами они смертны. И это очень внятно. Это не значит, кстати говоря, что это есть зло в конечной инстанции, если проанализировать до конца, что же такое зло. Это не значит, что само по себе разрушение, допустим, есть человек — нет человека, есть предмет — нет предмета, именно это есть зло. Нет. Но человек понимает зло через пример того, что это есть, а потом этого не стало, преходящесть. Вот как человек воспринимает первый вкус зла. И тогда человек начинает задумываться. Мы начинаем задумываться. Если некая вещь есть, а потом ее не стало, что же ее уничтожило? И оказывается, что любая вещь конечна, потому что она определенна и фиксирована. А уничтожило ее то, что она погружена в некую безквалификационную, безкачественную, безграничную основу. Каждая конечная вещь укоренена некоторым образом в бесконечном, которая, с одной стороны, ее держит, а с другой, ей противостоит. Это бесконечное ее уничтожает. Иными словами, все преходящее ничтожится в вечном. Таким образом получается, что Абсолют, (а Абсолют, вообще-то, происходит от корня «растворять», [сольво, десольво]), Абсолют, получается, как бы и есть то самое зло, с которым человек сталкивается непосредственно, которое все ничтожит. Но получается, что зло тогда абсолютно. Это именно та основа, в которой погружена вся реальность. Она и есть зло, раз мы сталкиваемся с тем, что воспринимаем вкус зла через деструкцию, а деструкция несет в себе именно бесконечный, безосновный Абсолют.
Из лекции: «Цветы зла», 2002 г.
Общечеловеческая история. В этой общечеловеческой истории начинает действовать новый фактор, — Пророки. Пророки, которые приходят в пространство, занятое до этого жрецами, царями... Великими царями, которые являлись культовыми фигурами теофании, воплощением божества на земле, окруженными иерархиями жрецов... Где верх — небесный верх — находил прочное соответствие в земном низе. Вот в это пространство являются пророки. И они начинают говорить с самого начала о зле. И это произвело шокирующее впечатление, естественно, это потрясло человечество, потрясло историю. Это потрясло основу человеческой души. Потому что, если на то пошло, друидической Европе, то, что позднее христианство назвало дьяволом и бесами, это был просто некий природный агент. Что такое дьявол для язычника дохристианской Европы? Это некий космический, природный агент, с помощью которого можно осуществлять определенные операции.
И вот внезапно этот разговор о зле, который вдруг пробудил в человеке некий дремлющий до сих пор этический инстинкт, этические чаяния... То есть вдруг оказалось, что зло, в какой-то степени понятно, что зло в какой-то степени человеку открыто, и люди сразу отождествили то, что они понимают о зле, прежде всего, с тем, что они конечны, смертны, уязвимы. То есть они отождествили зло с опытом того, что все, включая их самих, разрушается. Так оказалось, что человеку дано понять зло через опыт деструкции, через опыт того, что все вокруг разрушается и сами они смертны. И это очень внятно. Это не значит, кстати говоря, что это есть зло в конечной инстанции, если проанализировать до конца, что же такое зло. Это не значит, что само по себе разрушение, допустим, есть человек — нет человека, есть предмет — нет предмета, именно это есть зло. Нет. Но человек понимает зло через пример того, что это есть, а потом этого не стало, преходящесть. Вот как человек воспринимает первый вкус зла. И тогда человек начинает задумываться. Мы начинаем задумываться. Если некая вещь есть, а потом ее не стало, что же ее уничтожило? И оказывается, что любая вещь конечна, потому что она определенна и фиксирована. А уничтожило ее то, что она погружена в некую безквалификационную, безкачественную, безграничную основу. Каждая конечная вещь укоренена некоторым образом в бесконечном, которая, с одной стороны, ее держит, а с другой, ей противостоит. Это бесконечное ее уничтожает. Иными словами, все преходящее ничтожится в вечном. Таким образом получается, что Абсолют, (а Абсолют, вообще-то, происходит от корня «растворять», [сольво, десольво]), Абсолют, получается, как бы и есть то самое зло, с которым человек сталкивается непосредственно, которое все ничтожит. Но получается, что зло тогда абсолютно. Это именно та основа, в которой погружена вся реальность. Она и есть зло, раз мы сталкиваемся с тем, что воспринимаем вкус зла через деструкцию, а деструкция несет в себе именно бесконечный, безосновный Абсолют.
Из лекции: «Цветы зла», 2002 г.
Forwarded from Гейдар Джемаль. Архив
#цитата
"В будущем теология должна создавать методологическую базу для нового осмысления физической среды.
Исламский мир будет производить научные и интеллектуальные технологии, но он никогда не станет зоной товарного производства подобно странам Юго-Восточной Азии. Антропологическая и бытийная организация мусульманской общины не позволяет без помех красть ее энергию, ее жизненное время, ее духовный смысл, превращая их в прибавочную стоимость. Такова религиозная природа мусульман. Даже если кто-то из них находится на периферии религиозной практики, он все равно остается включенным в перспективу Откровения. Исламский мир — это третье измерение экономики — не производство, не потребление, но порождение такого нетоварного продукта как смысл Истории."
Из книги «Стена Зулькарнайна»
"В будущем теология должна создавать методологическую базу для нового осмысления физической среды.
Исламский мир будет производить научные и интеллектуальные технологии, но он никогда не станет зоной товарного производства подобно странам Юго-Восточной Азии. Антропологическая и бытийная организация мусульманской общины не позволяет без помех красть ее энергию, ее жизненное время, ее духовный смысл, превращая их в прибавочную стоимость. Такова религиозная природа мусульман. Даже если кто-то из них находится на периферии религиозной практики, он все равно остается включенным в перспективу Откровения. Исламский мир — это третье измерение экономики — не производство, не потребление, но порождение такого нетоварного продукта как смысл Истории."
Из книги «Стена Зулькарнайна»
Forwarded from Гейдар Джемаль. Архив
#цитата
По поводу языков современная материалистическая или позитивистская наука, языковедение, уверена, что языки возникли в человеческом обществе в ходе трудового процесса, в ходе вызовов среды и необходимости коммуникации, как бы они от похрюкивания развились до тех языков, которые мы знаем. В действительности, при всей дарвинистской рациональности этого подхода, дело обстоит совсем наоборот. Чем примитивнее, архаичнее языки, тем они сложнее и фундаментальнее, и несут больше информации, с которой, кстати, мозг говорящего не всегда справляется или вообще не справляется. Девяносто процентов всех импликаций значений, которые мы проговариваем вслух, мы осознаем только на уровне бессознательного, и нужны художественные средства, чтобы их выявить, поднять и так далее. В принципе, язык намного сложнее, чем сознание говорящего, и люди только портят языки, на которых они говорят. Мы, конечно, знаем по религиозным каналам, говоря уже в рамках, так сказать, чисто теологических, что языки являются богооткровенным материалом. Арабский язык был низведен Исмаилу (a. s.), сыну Ибрахима (a. s.) в тринадцатилетнем возрасте, то же самое можно говорить и об арамейском, и о санскрите, и даже о якутском или о чукотском языках, потому что ни один из этих языков не возник естественным путем. Если мы принимаем, что арабский язык был дан в Откровении, то мы не можем после этого сказать, что арабский язык стоит в исключительной позиции, а вот монгольский язык развился из похрюкивания, в ходе перетягивания канатов или складывания каких-то камышовых хижин. Это абсурд, потому что либо все языки возникли путем Откровения, либо ни один. И, фактически, на какой бы язык мы не посмотрели, мы бы увидели, что люди только портят его, не будучи в состоянии с ним справиться в ходе его использования. Так, санскрит, используемый низшими кастами, деградирует до пракритов, потом появляется пали, из пали — новые индийские языки и так далее. Это традиционная точка зрения индийских грамматиков. Что касается чисто арабского языка, данного Исмаилу, мы видим, что арабы тоже не справляются с ним, и диалекты появляются задолго до прихода нашего пророка Мухаммада (s. a. w. s.), и что к его приходу арабский язык уже практически не существовал в чистом виде, иначе как только в таких анклавах как поэзия; кораническое Откровение является восстановлением чистого языка Исмаила, в то время как племена продолжают говорить на диалектах, и дальше эти диалекты, расселяясь уже с выходом Ислама за пределы Аравийского полуострова, уходят в Магриб, на запад, на восток и так далее.
ИЗ КУРСА ЛЕКЦИЙ «СМЫСЛ ВРЕМЕНИ». ЛЕКЦИЯ № 7. ПОЛИТЭКОНОМИЯ СОЦИАЛЬНОГО РАБСТВА
По поводу языков современная материалистическая или позитивистская наука, языковедение, уверена, что языки возникли в человеческом обществе в ходе трудового процесса, в ходе вызовов среды и необходимости коммуникации, как бы они от похрюкивания развились до тех языков, которые мы знаем. В действительности, при всей дарвинистской рациональности этого подхода, дело обстоит совсем наоборот. Чем примитивнее, архаичнее языки, тем они сложнее и фундаментальнее, и несут больше информации, с которой, кстати, мозг говорящего не всегда справляется или вообще не справляется. Девяносто процентов всех импликаций значений, которые мы проговариваем вслух, мы осознаем только на уровне бессознательного, и нужны художественные средства, чтобы их выявить, поднять и так далее. В принципе, язык намного сложнее, чем сознание говорящего, и люди только портят языки, на которых они говорят. Мы, конечно, знаем по религиозным каналам, говоря уже в рамках, так сказать, чисто теологических, что языки являются богооткровенным материалом. Арабский язык был низведен Исмаилу (a. s.), сыну Ибрахима (a. s.) в тринадцатилетнем возрасте, то же самое можно говорить и об арамейском, и о санскрите, и даже о якутском или о чукотском языках, потому что ни один из этих языков не возник естественным путем. Если мы принимаем, что арабский язык был дан в Откровении, то мы не можем после этого сказать, что арабский язык стоит в исключительной позиции, а вот монгольский язык развился из похрюкивания, в ходе перетягивания канатов или складывания каких-то камышовых хижин. Это абсурд, потому что либо все языки возникли путем Откровения, либо ни один. И, фактически, на какой бы язык мы не посмотрели, мы бы увидели, что люди только портят его, не будучи в состоянии с ним справиться в ходе его использования. Так, санскрит, используемый низшими кастами, деградирует до пракритов, потом появляется пали, из пали — новые индийские языки и так далее. Это традиционная точка зрения индийских грамматиков. Что касается чисто арабского языка, данного Исмаилу, мы видим, что арабы тоже не справляются с ним, и диалекты появляются задолго до прихода нашего пророка Мухаммада (s. a. w. s.), и что к его приходу арабский язык уже практически не существовал в чистом виде, иначе как только в таких анклавах как поэзия; кораническое Откровение является восстановлением чистого языка Исмаила, в то время как племена продолжают говорить на диалектах, и дальше эти диалекты, расселяясь уже с выходом Ислама за пределы Аравийского полуострова, уходят в Магриб, на запад, на восток и так далее.
ИЗ КУРСА ЛЕКЦИЙ «СМЫСЛ ВРЕМЕНИ». ЛЕКЦИЯ № 7. ПОЛИТЭКОНОМИЯ СОЦИАЛЬНОГО РАБСТВА
Forwarded from Гейдар Джемаль. Архив
#цитата
Большинству людей, выросших в иудеохристианской культуре, но являющихся агностиками, «откровение» кажется банальным бессодержательным термином, за которым не кроется ничего, кроме поповских басен. Это их проблема. Сам термин «откровение» представляет собой гносеологический парадокс: не интуиция, не опыт, не созерцание — короче, никакая из форм познания, основанных на нормальной взаимосвязи между объектом и субъектом. Но это и не солипсизм неокантианского типа, ибо источник «откровения» — вне воспринимающего субъекта. С точки зрения нормальной гносеологии — будь она эллинской или китайской — «откровение» есть техническая невозможность. В этом его абсолютная новаторская сила.
Центр теологии, построенной на откровении, — финализм, бросающий вызов неопределенности и гомогенности привычного опыта. Все существующее в «нормальной» системе субъект-объектных отношений — это бесконечно перетекающая из одного в другое лента бытия, где согласно древней мудрости «что вверху, то и внизу». Во врожденном человеку пантеистическом первоощущении нет никакой разницы между прошлым и будущим (время циклично), внутренним и внешним, жизнью и смертью. Это у марксистов называлось «диалектикой».
Финализм предполагает безусловный разрыв. Это — как пробой сплошной гомогенной субстанции, который дает эффект незатягивающейся «черной дыры». Суть теологии в том, что этот разрыв мировой ткани дает смысл всему именно благодаря тому, что становится концом всего. Противостояние простому самотождеству бытия есть революционный прорыв в смысл. Пантеизм бессмысленен, в мировых метафизических системах смысл отсутствует. Там есть мудрость, есть понимание всего и вся. Смысла нет! Смысл — это то, «ради чего». В пантеистическом сознании, где абсолют перетекает сам в себя, как лента Мебиуса, отсутствует вектор «ради».
Человек является центральным носителем финализма, поскольку осознает собственную смертность. Это абсолютный финал его как конкретной личности и вместе с тем залог того, что «времени больше не будет». Финализм — это откровение о конечности истории, конечности всего материального мира, опирающееся на безусловный факт личной смерти любого. В пантеизме человеку не дают осознать этот финализм. Его учат, что конец его как здесь живущего индивида означает перевоплощение в другом мире, или же, в случае материалистического «пантеизма», бессмертие в социуме, в виде своих потомков, своих дел, своего доброго имени и т.д.
Понятно, что финализм наносит жесточайший удар по многовариантному концепту сплошной, пронизанной аналогиями реальности, на которой зиждется общественная дисциплина и, в конечном счете, господство объекта над субъектом.
Смертный человек в политической теологии есть представитель Бога, который являет абсолютную антитезу и абсолютный финал для любой длительности, протяженности, конец и отмену любого объектного утверждения. Собственно говоря, это и есть монотеистический принцип: «все, что ни есть, все, что ни помыслено — это не бог». Современные люди не способны к ясному различению между монолатрией (поклонением одному) и монотеизмом (поклонением тому, что представляет собой категорическую оппозицию всему, финал всего). Например, культ «золотого тельца», религия денег — это форма монолатрии. Из широкого спектра идолов для поклонения избран один — деньги. В сфере чисто конфессиональной клерикалы ведут борьбу за то, чтобы интерпретировать монотеизм как монолатрию: из возможных концептов и имен «божества» выбрано одно, на котором сходится цивилизационный консенсус. В действительности, монотеизм есть исходящая из самых недр субъективного глубокая волевая перестройка сознания, в котором в качестве приоритетного центра — смысловой оси — выбрана оппозиция всякому возможному бытию. Это альфа и омега рождения к тому парадоксальному смыслу, которое бытие в себе не содержит.
Гейдар Джемаль, из книги "Стена Зулькарнайна", 2003 г.
Большинству людей, выросших в иудеохристианской культуре, но являющихся агностиками, «откровение» кажется банальным бессодержательным термином, за которым не кроется ничего, кроме поповских басен. Это их проблема. Сам термин «откровение» представляет собой гносеологический парадокс: не интуиция, не опыт, не созерцание — короче, никакая из форм познания, основанных на нормальной взаимосвязи между объектом и субъектом. Но это и не солипсизм неокантианского типа, ибо источник «откровения» — вне воспринимающего субъекта. С точки зрения нормальной гносеологии — будь она эллинской или китайской — «откровение» есть техническая невозможность. В этом его абсолютная новаторская сила.
Центр теологии, построенной на откровении, — финализм, бросающий вызов неопределенности и гомогенности привычного опыта. Все существующее в «нормальной» системе субъект-объектных отношений — это бесконечно перетекающая из одного в другое лента бытия, где согласно древней мудрости «что вверху, то и внизу». Во врожденном человеку пантеистическом первоощущении нет никакой разницы между прошлым и будущим (время циклично), внутренним и внешним, жизнью и смертью. Это у марксистов называлось «диалектикой».
Финализм предполагает безусловный разрыв. Это — как пробой сплошной гомогенной субстанции, который дает эффект незатягивающейся «черной дыры». Суть теологии в том, что этот разрыв мировой ткани дает смысл всему именно благодаря тому, что становится концом всего. Противостояние простому самотождеству бытия есть революционный прорыв в смысл. Пантеизм бессмысленен, в мировых метафизических системах смысл отсутствует. Там есть мудрость, есть понимание всего и вся. Смысла нет! Смысл — это то, «ради чего». В пантеистическом сознании, где абсолют перетекает сам в себя, как лента Мебиуса, отсутствует вектор «ради».
Человек является центральным носителем финализма, поскольку осознает собственную смертность. Это абсолютный финал его как конкретной личности и вместе с тем залог того, что «времени больше не будет». Финализм — это откровение о конечности истории, конечности всего материального мира, опирающееся на безусловный факт личной смерти любого. В пантеизме человеку не дают осознать этот финализм. Его учат, что конец его как здесь живущего индивида означает перевоплощение в другом мире, или же, в случае материалистического «пантеизма», бессмертие в социуме, в виде своих потомков, своих дел, своего доброго имени и т.д.
Понятно, что финализм наносит жесточайший удар по многовариантному концепту сплошной, пронизанной аналогиями реальности, на которой зиждется общественная дисциплина и, в конечном счете, господство объекта над субъектом.
Смертный человек в политической теологии есть представитель Бога, который являет абсолютную антитезу и абсолютный финал для любой длительности, протяженности, конец и отмену любого объектного утверждения. Собственно говоря, это и есть монотеистический принцип: «все, что ни есть, все, что ни помыслено — это не бог». Современные люди не способны к ясному различению между монолатрией (поклонением одному) и монотеизмом (поклонением тому, что представляет собой категорическую оппозицию всему, финал всего). Например, культ «золотого тельца», религия денег — это форма монолатрии. Из широкого спектра идолов для поклонения избран один — деньги. В сфере чисто конфессиональной клерикалы ведут борьбу за то, чтобы интерпретировать монотеизм как монолатрию: из возможных концептов и имен «божества» выбрано одно, на котором сходится цивилизационный консенсус. В действительности, монотеизм есть исходящая из самых недр субъективного глубокая волевая перестройка сознания, в котором в качестве приоритетного центра — смысловой оси — выбрана оппозиция всякому возможному бытию. Это альфа и омега рождения к тому парадоксальному смыслу, которое бытие в себе не содержит.
Гейдар Джемаль, из книги "Стена Зулькарнайна", 2003 г.
Forwarded from Гейдар Джемаль. Архив
#цитата
И дворянство бывшей Российской империи, и «новые бояре» ВКП(б) — КПСС вели беспощадную борьбу против горских народов Кавказа. Почему?
Кавказ представляет собой исторический феномен «прямой демократии вооруженных мужчин». Это такая форма человеческого сознания, при которой физический человек вступает в обратную связь со своей судьбой и с реальностью в целом не опосредованно, через общество, социальные институты, монарха, церковь, а непосредственно! Разумеется, и в пространстве горской жизни существуют коллективные структуры: круг или сход, старейшины и т. п. Тем не менее в этих структурах не происходит экзистенциального отчуждения личности от смысла существования.
Для Российской империи до геополитического конфликта с Кавказом подобным феноменом являлось казачество, в особенности Запорожская Сечь. Принцип прямой военной демократии восходит к «мужским союзам», образовывавшимся на базе германских племен, противостоявших Римской империи. Мужские союзы — особое сакральное образование, которое по своей природе одновременно противостоит империи, бюрократической системной организации социума и вместе с тем является тем лоном, из которого происходит воинская знать, каста героев.
Неслучайно именно поэтому стратеги Санкт-Петербурга сделали ставку на стравливание горцев с казаками. При этом ненависть системной социал-бюрократии к казачеству отнюдь не была утолена усмирением казаков и перерождением их в полицейскую силу; советское расказачивание — лучшее тому свидетельство.
Прямая демократия вооруженных мужчин, безусловно, противостоит духу и идеологии масонства, понятого в самом широком смысле как неформальная клубная организация политического истеблишмента, благодаря которой возможно взаимодействие либералов и традиционалистов. Это неомасонство является практическим строителем общества как пространства дегуманизации. В этой системе человек добровольно отказывается от свободы и от смысла жизни в обмен на безопасность, которая приобретает квазирелигиозное значение. «Прямая демократия вооруженных мужчин» ненавистна системе, потому что в ней каждый берет право на смерть в собственные руки. А общество масонского («сакрально-гражданского» типа) отнимает у людей право защищать свою личную автономность ценой собственной жизни. Община вооруженных мужчин — это братство готовых умереть, а масонское общество в идеале стремится стать «островом бессмертных». Поэтому между таким обществом и такой общиной будет идти война не на жизнь, а на смерть повсюду: в горах Торо-Боро, в укромных уголках американского континента, где ФБР выслеживает и уничтожает религиозные объединения, на Памире и на Кавказе...
Логика Кавказа носит антифеодальный характер. Поэтому на Кавказе и до появления там российского фактора, и во время борьбы с ним, и в советскую эпоху, и, что самое главное, в наши дни шла борьба с «князьями». Ибо последние, выделяясь из братства мужчин в группу избранных, заведомо ориентированы на измену своим в пользу масонского социума, где им отводится роль политических компрадоров. Одним из важнейших инструментов борьбы с предательством феодалов на Кавказе стал многовековой институт абречества.
Цитадель прямой демократии
«Мировое сообщество» (клубная верхушка неомасонской знати) организовала институт «смотрящего по Евразии» именно для нейтрализации таких явлений, как Сечь и Кавказ. Однако революция 1917 года показала мировой элите, что все население империи при определенных обстоятельствах может пройти школу «заказачивания» и в лице Советов, свободных от бюрократического надзора, перейти к «прямой демократии вооруженных мужчин». Поэтому в последующем и потребовалась чистка партии от «казаков» с опытом гражданской войны, в ходе которой они лично соприкоснулись с «мировым духом» — провиденциальным смыслом большой истории.
Крушение КПСС, вслед за дворянством провалившей свою роль «смотрящего», вынудило Запад пойти на едва завуалированное прямое управление постсоветским пространством.
Гейдар Джемаль: ПОВЯЗАННЫЕ КРОВЬЮ, 2011 г.
И дворянство бывшей Российской империи, и «новые бояре» ВКП(б) — КПСС вели беспощадную борьбу против горских народов Кавказа. Почему?
Кавказ представляет собой исторический феномен «прямой демократии вооруженных мужчин». Это такая форма человеческого сознания, при которой физический человек вступает в обратную связь со своей судьбой и с реальностью в целом не опосредованно, через общество, социальные институты, монарха, церковь, а непосредственно! Разумеется, и в пространстве горской жизни существуют коллективные структуры: круг или сход, старейшины и т. п. Тем не менее в этих структурах не происходит экзистенциального отчуждения личности от смысла существования.
Для Российской империи до геополитического конфликта с Кавказом подобным феноменом являлось казачество, в особенности Запорожская Сечь. Принцип прямой военной демократии восходит к «мужским союзам», образовывавшимся на базе германских племен, противостоявших Римской империи. Мужские союзы — особое сакральное образование, которое по своей природе одновременно противостоит империи, бюрократической системной организации социума и вместе с тем является тем лоном, из которого происходит воинская знать, каста героев.
Неслучайно именно поэтому стратеги Санкт-Петербурга сделали ставку на стравливание горцев с казаками. При этом ненависть системной социал-бюрократии к казачеству отнюдь не была утолена усмирением казаков и перерождением их в полицейскую силу; советское расказачивание — лучшее тому свидетельство.
Прямая демократия вооруженных мужчин, безусловно, противостоит духу и идеологии масонства, понятого в самом широком смысле как неформальная клубная организация политического истеблишмента, благодаря которой возможно взаимодействие либералов и традиционалистов. Это неомасонство является практическим строителем общества как пространства дегуманизации. В этой системе человек добровольно отказывается от свободы и от смысла жизни в обмен на безопасность, которая приобретает квазирелигиозное значение. «Прямая демократия вооруженных мужчин» ненавистна системе, потому что в ней каждый берет право на смерть в собственные руки. А общество масонского («сакрально-гражданского» типа) отнимает у людей право защищать свою личную автономность ценой собственной жизни. Община вооруженных мужчин — это братство готовых умереть, а масонское общество в идеале стремится стать «островом бессмертных». Поэтому между таким обществом и такой общиной будет идти война не на жизнь, а на смерть повсюду: в горах Торо-Боро, в укромных уголках американского континента, где ФБР выслеживает и уничтожает религиозные объединения, на Памире и на Кавказе...
Логика Кавказа носит антифеодальный характер. Поэтому на Кавказе и до появления там российского фактора, и во время борьбы с ним, и в советскую эпоху, и, что самое главное, в наши дни шла борьба с «князьями». Ибо последние, выделяясь из братства мужчин в группу избранных, заведомо ориентированы на измену своим в пользу масонского социума, где им отводится роль политических компрадоров. Одним из важнейших инструментов борьбы с предательством феодалов на Кавказе стал многовековой институт абречества.
Цитадель прямой демократии
«Мировое сообщество» (клубная верхушка неомасонской знати) организовала институт «смотрящего по Евразии» именно для нейтрализации таких явлений, как Сечь и Кавказ. Однако революция 1917 года показала мировой элите, что все население империи при определенных обстоятельствах может пройти школу «заказачивания» и в лице Советов, свободных от бюрократического надзора, перейти к «прямой демократии вооруженных мужчин». Поэтому в последующем и потребовалась чистка партии от «казаков» с опытом гражданской войны, в ходе которой они лично соприкоснулись с «мировым духом» — провиденциальным смыслом большой истории.
Крушение КПСС, вслед за дворянством провалившей свою роль «смотрящего», вынудило Запад пойти на едва завуалированное прямое управление постсоветским пространством.
Гейдар Джемаль: ПОВЯЗАННЫЕ КРОВЬЮ, 2011 г.
Forwarded from Гейдар Джемаль. Архив
#цитата
Большевики, вынужденные принять тезис о праве нации на самоопределение, ощущали от этого права на самом деле глубокий дискомфорт и по опыту семнадцатого года считали, что национализм есть главная внутренняя угроза для пролетарской революции. Поэтому довольно рано — уже в двадцатые годы — они стали кроить и ломать более или менее крупные административные образования, по-маккиавеллиевски ссылаясь на это самое право и на необходимость «национального размежевания».
Так была разрушена Горская автономная республика, Закавказская республика, Бухарская ССР и т. д. Сталинский специалист по национальному размежеванию «востоковед» Брагинский кроил и резал «по живому» в Средней Азии, закладывая мины будущих национальных конфликтов, отрезая таджикоговорящие области в ведение «Узбекистана», включая в тот же «Узбекистан» часть казахского этноса — каракалпаков, — и т. д. (Упомянутый эксперт был, конечно, лишь одним из участников грандиозного процесса межэтнического земельного передела, который идет до сих пор!)
Очевидно, что технология, применение которой должно ослаблять врагов, становится самоубийственной, когда применяется к собственным территориям. Само по себе такое применение открывает, на самом деле, тайну нового административного менталитета, который начал складываться при Сталине, но окончательно расцвел только после 1993 г.
Сущность этого менталитета заключается в жестком противопоставлении «центра» и «периферии». Эта поляризация имеет тенденцию к прогрессивному обострению и приобретает, в конечном счете, характер перманентной войны между «центром» и «периферией», в основном, конечно, «холодной», но иногда и «горячей».
Генезис этого менталитета следует искать, видимо, все в том же плохо понятом Риме — во всем известном со школьной скамьи противопоставлении римлянина и варвара. Начиная с мифических варягов, Россия, в силу своего евразийского статуса и благодаря тому, что ее бескрайняя территория является площадкой для противоборства двух взаимоисключающих тенденций — одной, условно, «западной», и другой, условно, «азиатской», — всегда управлялась политическим классом, который в этнокультурном плане выступал как пришлое меньшинство, и поэтому был вынужден одновременно и примирять обе этих тенденции, и противодействовать им. Правящий класс при царизме последовательно включал в себя тюркскую, польско-литовскую, скандинавско-балтийскую компоненты. На последнем же этапе существования царизма петербургская знать, близкая ко двору, была практически полностью космополитизирована. После Октябрьской революции в течение, по меньшей мере, первых тридцати лет доминирующие позиции в составе высшей администрации имели евреи, а также, в меньшей степени, латыши и грузины, хотя с конца тридцатых годов стала подниматься выращиваемая Сталиным новое «евразийское» сословие бюрократов, выходцы из различных национальных — в основном, славянских — низов с почти обязательным условием «интернационального» брака.
Именно этот класс администраторов вкупе со своим интернациональным продуктом второго и третьего поколения стал основой партийной номенклатуры ко времени заката СССР. Поражение Москвы в холодной войне привело к тому, что русско-смешанный элемент, представлявший профессиональных партократов, прошедших на вершины советской власти выборным традиционно-номенклатурным путем, был вытеснен в «конструктивную оппозицию», а на его место прошли «белые воротнички» — вчерашние референты и комсомольцы, среди которых значительную часть составляют евреи.
Гейдар Джемаль: ИЗДЕРЖКИ «ИМПЕРСКОГО ФЕДЕРАЛИЗМА», 2006 г.
Большевики, вынужденные принять тезис о праве нации на самоопределение, ощущали от этого права на самом деле глубокий дискомфорт и по опыту семнадцатого года считали, что национализм есть главная внутренняя угроза для пролетарской революции. Поэтому довольно рано — уже в двадцатые годы — они стали кроить и ломать более или менее крупные административные образования, по-маккиавеллиевски ссылаясь на это самое право и на необходимость «национального размежевания».
Так была разрушена Горская автономная республика, Закавказская республика, Бухарская ССР и т. д. Сталинский специалист по национальному размежеванию «востоковед» Брагинский кроил и резал «по живому» в Средней Азии, закладывая мины будущих национальных конфликтов, отрезая таджикоговорящие области в ведение «Узбекистана», включая в тот же «Узбекистан» часть казахского этноса — каракалпаков, — и т. д. (Упомянутый эксперт был, конечно, лишь одним из участников грандиозного процесса межэтнического земельного передела, который идет до сих пор!)
Очевидно, что технология, применение которой должно ослаблять врагов, становится самоубийственной, когда применяется к собственным территориям. Само по себе такое применение открывает, на самом деле, тайну нового административного менталитета, который начал складываться при Сталине, но окончательно расцвел только после 1993 г.
Сущность этого менталитета заключается в жестком противопоставлении «центра» и «периферии». Эта поляризация имеет тенденцию к прогрессивному обострению и приобретает, в конечном счете, характер перманентной войны между «центром» и «периферией», в основном, конечно, «холодной», но иногда и «горячей».
Генезис этого менталитета следует искать, видимо, все в том же плохо понятом Риме — во всем известном со школьной скамьи противопоставлении римлянина и варвара. Начиная с мифических варягов, Россия, в силу своего евразийского статуса и благодаря тому, что ее бескрайняя территория является площадкой для противоборства двух взаимоисключающих тенденций — одной, условно, «западной», и другой, условно, «азиатской», — всегда управлялась политическим классом, который в этнокультурном плане выступал как пришлое меньшинство, и поэтому был вынужден одновременно и примирять обе этих тенденции, и противодействовать им. Правящий класс при царизме последовательно включал в себя тюркскую, польско-литовскую, скандинавско-балтийскую компоненты. На последнем же этапе существования царизма петербургская знать, близкая ко двору, была практически полностью космополитизирована. После Октябрьской революции в течение, по меньшей мере, первых тридцати лет доминирующие позиции в составе высшей администрации имели евреи, а также, в меньшей степени, латыши и грузины, хотя с конца тридцатых годов стала подниматься выращиваемая Сталиным новое «евразийское» сословие бюрократов, выходцы из различных национальных — в основном, славянских — низов с почти обязательным условием «интернационального» брака.
Именно этот класс администраторов вкупе со своим интернациональным продуктом второго и третьего поколения стал основой партийной номенклатуры ко времени заката СССР. Поражение Москвы в холодной войне привело к тому, что русско-смешанный элемент, представлявший профессиональных партократов, прошедших на вершины советской власти выборным традиционно-номенклатурным путем, был вытеснен в «конструктивную оппозицию», а на его место прошли «белые воротнички» — вчерашние референты и комсомольцы, среди которых значительную часть составляют евреи.
Гейдар Джемаль: ИЗДЕРЖКИ «ИМПЕРСКОГО ФЕДЕРАЛИЗМА», 2006 г.
Forwarded from Гейдар Джемаль. Архив
#цитата
Гуманизм — это повестка, некий ценностный критерий.
Например, есть концепция финансов, представление о том, что такое финансы. Когда мы пытаемся понять, почему рубль зависит от доллара, а доллар поднимается повсюду, мы приходим к тому, что он был завязан на золото, потом был отвязан от золота, золото вообще улетело за облака, как заходящее солнце. Есть некий эквивалент ценности. Мы ищем, ищем, ищем, что же у нас твердое, что у нас неразменное. В сфере современного мира, макроматрицы, гуманизм является тем «золотом», которое обеспечивает все остальные виды валют.
Это и есть «солнце гуманизма». Не вера в человека, не культ человека, не то, что «человек — это звучит гордо». Это определенное сведение взглядов к концепции, что «человек есть мера всех вещей». Вещи могут быть посчитаны, потому что они измеряются человеком…
Мы с Русланом Айсиным зашли в книжный «Ходасевич», и нам на глаза попался журнал «Логос», номер, посвященный опровержению Гуссерля. Я его открываю и читаю рассуждения автора одной из статей о современном направлении, которое выражено профессором Менским в
книжке «Сознание и квантовая механика», — относительно множественности миров.
Согласно этой концепции, человек проживает свою жизнь во множестве миров, но сознание мешает ему осознать свою множественность и сводит опыт проживания всех миров к одной точке, что он в одном мире сидит.
Мальчик ест мороженое в этом мире. Но оказывается, что он ест мороженое во всех мирах. Просто его сознание мешает ему это увидеть, он переживает только здесь и теперь. Там дальше выход в квантовую механику, и мальчик, который ест мороженое, является этой мерой, мерой всех вещей. И его гештальт, его опыт, коррелируемость его опыта с опытом его родителей, которые ему купили это мороженое, с опытом мороженщицы, которая ему его продала, — все в сумме является физико-математическим обоснованием макро-вселенной во всех её измерениях.
Это и есть чистый гуманизм.
Из книги «Сады и пустоши», 2021 г.
Гуманизм — это повестка, некий ценностный критерий.
Например, есть концепция финансов, представление о том, что такое финансы. Когда мы пытаемся понять, почему рубль зависит от доллара, а доллар поднимается повсюду, мы приходим к тому, что он был завязан на золото, потом был отвязан от золота, золото вообще улетело за облака, как заходящее солнце. Есть некий эквивалент ценности. Мы ищем, ищем, ищем, что же у нас твердое, что у нас неразменное. В сфере современного мира, макроматрицы, гуманизм является тем «золотом», которое обеспечивает все остальные виды валют.
Это и есть «солнце гуманизма». Не вера в человека, не культ человека, не то, что «человек — это звучит гордо». Это определенное сведение взглядов к концепции, что «человек есть мера всех вещей». Вещи могут быть посчитаны, потому что они измеряются человеком…
Мы с Русланом Айсиным зашли в книжный «Ходасевич», и нам на глаза попался журнал «Логос», номер, посвященный опровержению Гуссерля. Я его открываю и читаю рассуждения автора одной из статей о современном направлении, которое выражено профессором Менским в
книжке «Сознание и квантовая механика», — относительно множественности миров.
Согласно этой концепции, человек проживает свою жизнь во множестве миров, но сознание мешает ему осознать свою множественность и сводит опыт проживания всех миров к одной точке, что он в одном мире сидит.
Мальчик ест мороженое в этом мире. Но оказывается, что он ест мороженое во всех мирах. Просто его сознание мешает ему это увидеть, он переживает только здесь и теперь. Там дальше выход в квантовую механику, и мальчик, который ест мороженое, является этой мерой, мерой всех вещей. И его гештальт, его опыт, коррелируемость его опыта с опытом его родителей, которые ему купили это мороженое, с опытом мороженщицы, которая ему его продала, — все в сумме является физико-математическим обоснованием макро-вселенной во всех её измерениях.
Это и есть чистый гуманизм.
Из книги «Сады и пустоши», 2021 г.
Forwarded from Гейдар Джемаль. Архив
#цитата
С чем тогда бороться? Бороться нужно только с элитой. Элитой, которая является сердцем, является на самом деле бенефициаром, то есть потребителем и получателем с этого общества, которое устроено как некий механизм перегона соков вашей свободы в черную дыру. А элита – это тот канал, тот воздуховод, по которому жизненная сущность улетает на оплату существования всего этого антропогенного космоса.
Бить по элите. Но какова цель элиты? Ведь бить – означает понимать элиту как некую волящую сущность, как некую волящую природу. Как некую улитку, которая сидит внутри этой скорлупы. Элита хочет просто быть. Она хочет быть сегодня, завтра, всегда. Ее цель – безопасность, неизменность, гомеостазис. Сущность элиты – это полная независимость от каких бы то ни было пертурбаций хоть в антропогенном, хоть в большом Космосе. Цунами? Цунами для населения – не для элиты. Революции? Революции – для населения. Правда, тут бывают исключения: Людовик XVI, Николай II. Бывают. Но страшно редки эти исключения. И страшно далеки они от народа. Хотя бывают.
Что хочет элита? Элита хочет конкретно следующего. Вот, общество есть корабль, который должен плыть все быстрее и быстрее. Чем быстрее он плывет, тем больше нужно кидать в топку. Чем больше кидаешь в топку, тем проблемнее и кризиснее становится само плавание. Потому что количество угля или нефти ограничено. Корабль, естественно, встречает сопротивление среды, и чем выше скорость, тем сопротивление больше. Корабль может погибнуть, но капитан должен каким-то образом перейти на следующий корабль. Этот наш корабль неминуемо погибнет, но капитан, старший помощник капитана, штурман – они должны оказаться на следующем корабле обязательно. Что это означает? На практике это означает концепцию циклов.
Цикличность как исчерпание ресурса этого человечества, которое не безгранично: ведь ресурсы исчерпаемы. Можно человечество «доить». Можно рабов в набедренных повязках довести до статуса нью-йоркского «яппи», с которого можно получить в тысячу, а то и в десять тысяч раз больше, чем с раба. Но ведь выше, чем яппи, основного человека не возгонишь. В конце концов экстенсивный или, скорее, интенсивный рост прекращается. Возгонка за счет интенсивного повышения – образовательного статуса, связей, роста инфраструктуры и т. д., когда общество становится очень крутым, очень сложным и с него взимается громадное количество энергии, – этот интенсивный рост ограничивается природой человека, которая очень проста. Можно превратить человека в терминал для внешних информационных потоков. Можно его превратить в придаток к телевизионному ящику, компьютеру, к различным системам внушения. Но когда человек будет весь вывернут, когда он будет просто жить внешними штампами, всунутыми в него политтехнологами, наступит предел насыщения. С человека получили все.
Перевести в статус нью-йоркских яппи миллиард китайцев или двести пятьдесят миллионов индонезийцев трудно, очень трудно. Это – тупик. Хорошо, есть «золотой миллиард», допустим, есть перспектива сделать два-три «золотых миллиарда». Но не шесть же, в конце концов! Ведь это приведет к обратному эффекту. Потому что должны быть перепады, должны быть «холодные ямы». Конвенция энергии должна идти внутри планетарного социума. Увеличим до трех «золотых миллиардов» – все равно это тупик: в конце концов оказывается, что Космос требует за следующую секунду больше, чем это человечество может дать. Что тогда получается? Получается коллапс.
И тут элита прибегает к нормальному ходу, который описан Жюлем Верном при полете на воздушном шаре. Надо сбросить балласт и улететь к чертовой матери. Балластом является все человечество, которое сбрасывается с борта воздушного шара. Элита же переходит в следующий цикл.
Гейдар Джемаль, Из книги "Новая теология".
С чем тогда бороться? Бороться нужно только с элитой. Элитой, которая является сердцем, является на самом деле бенефициаром, то есть потребителем и получателем с этого общества, которое устроено как некий механизм перегона соков вашей свободы в черную дыру. А элита – это тот канал, тот воздуховод, по которому жизненная сущность улетает на оплату существования всего этого антропогенного космоса.
Бить по элите. Но какова цель элиты? Ведь бить – означает понимать элиту как некую волящую сущность, как некую волящую природу. Как некую улитку, которая сидит внутри этой скорлупы. Элита хочет просто быть. Она хочет быть сегодня, завтра, всегда. Ее цель – безопасность, неизменность, гомеостазис. Сущность элиты – это полная независимость от каких бы то ни было пертурбаций хоть в антропогенном, хоть в большом Космосе. Цунами? Цунами для населения – не для элиты. Революции? Революции – для населения. Правда, тут бывают исключения: Людовик XVI, Николай II. Бывают. Но страшно редки эти исключения. И страшно далеки они от народа. Хотя бывают.
Что хочет элита? Элита хочет конкретно следующего. Вот, общество есть корабль, который должен плыть все быстрее и быстрее. Чем быстрее он плывет, тем больше нужно кидать в топку. Чем больше кидаешь в топку, тем проблемнее и кризиснее становится само плавание. Потому что количество угля или нефти ограничено. Корабль, естественно, встречает сопротивление среды, и чем выше скорость, тем сопротивление больше. Корабль может погибнуть, но капитан должен каким-то образом перейти на следующий корабль. Этот наш корабль неминуемо погибнет, но капитан, старший помощник капитана, штурман – они должны оказаться на следующем корабле обязательно. Что это означает? На практике это означает концепцию циклов.
Цикличность как исчерпание ресурса этого человечества, которое не безгранично: ведь ресурсы исчерпаемы. Можно человечество «доить». Можно рабов в набедренных повязках довести до статуса нью-йоркского «яппи», с которого можно получить в тысячу, а то и в десять тысяч раз больше, чем с раба. Но ведь выше, чем яппи, основного человека не возгонишь. В конце концов экстенсивный или, скорее, интенсивный рост прекращается. Возгонка за счет интенсивного повышения – образовательного статуса, связей, роста инфраструктуры и т. д., когда общество становится очень крутым, очень сложным и с него взимается громадное количество энергии, – этот интенсивный рост ограничивается природой человека, которая очень проста. Можно превратить человека в терминал для внешних информационных потоков. Можно его превратить в придаток к телевизионному ящику, компьютеру, к различным системам внушения. Но когда человек будет весь вывернут, когда он будет просто жить внешними штампами, всунутыми в него политтехнологами, наступит предел насыщения. С человека получили все.
Перевести в статус нью-йоркских яппи миллиард китайцев или двести пятьдесят миллионов индонезийцев трудно, очень трудно. Это – тупик. Хорошо, есть «золотой миллиард», допустим, есть перспектива сделать два-три «золотых миллиарда». Но не шесть же, в конце концов! Ведь это приведет к обратному эффекту. Потому что должны быть перепады, должны быть «холодные ямы». Конвенция энергии должна идти внутри планетарного социума. Увеличим до трех «золотых миллиардов» – все равно это тупик: в конце концов оказывается, что Космос требует за следующую секунду больше, чем это человечество может дать. Что тогда получается? Получается коллапс.
И тут элита прибегает к нормальному ходу, который описан Жюлем Верном при полете на воздушном шаре. Надо сбросить балласт и улететь к чертовой матери. Балластом является все человечество, которое сбрасывается с борта воздушного шара. Элита же переходит в следующий цикл.
Гейдар Джемаль, Из книги "Новая теология".
Forwarded from Гейдар Джемаль. Архив
#цитата
Современные полуинтеллигенты-«образованцы» в постсоветской России жадно накинулись на постмодернизм как на право ни во что не верить и ничего не принимать всерьез. Особенную радость вызывает у них отказ от так называемых «идеологических мифов», к числу которых они в первую очередь относят любое упоминание о гнете, несправедливости, неправедности богатств и т. п. Видимо они надеются на теплые лакейские места при выскочках-олигархах. Тем ни менее все, что отвергла партноменклатура во время приватизации, это не марксистский миф, а глубинная метафизическая правда о человечестве и его истории, которую марксизм, подвергнув сильной редукции, просто использовал.
Такие понятия, как «свобода» и «рабство», «тирания» и «справедливость» — это основы теологического понимания человеческого существования, религиозные категории, в которых описывается подлинное устройство мира. Дело в том, что как «религия господ», так и «религия рабов» всегда содержит в себе политическое измерение, которое раскрывается в теологии власти. Власть есть важнейшая категория общественно-политическое реальности, потому что в ней подразумевается вся сфера возможного и вся мера доступной в данный момент человеку свободы.
Из статьи: «Религиозная сущность Гражданской войны», 2004
Современные полуинтеллигенты-«образованцы» в постсоветской России жадно накинулись на постмодернизм как на право ни во что не верить и ничего не принимать всерьез. Особенную радость вызывает у них отказ от так называемых «идеологических мифов», к числу которых они в первую очередь относят любое упоминание о гнете, несправедливости, неправедности богатств и т. п. Видимо они надеются на теплые лакейские места при выскочках-олигархах. Тем ни менее все, что отвергла партноменклатура во время приватизации, это не марксистский миф, а глубинная метафизическая правда о человечестве и его истории, которую марксизм, подвергнув сильной редукции, просто использовал.
Такие понятия, как «свобода» и «рабство», «тирания» и «справедливость» — это основы теологического понимания человеческого существования, религиозные категории, в которых описывается подлинное устройство мира. Дело в том, что как «религия господ», так и «религия рабов» всегда содержит в себе политическое измерение, которое раскрывается в теологии власти. Власть есть важнейшая категория общественно-политическое реальности, потому что в ней подразумевается вся сфера возможного и вся мера доступной в данный момент человеку свободы.
Из статьи: «Религиозная сущность Гражданской войны», 2004
Forwarded from Гейдар Джемаль. Архив
#цитата
Религия и революция. Религия и есть истинная революция. Первая революция, с которой вообще начинается революция. Религия, как мы сказали, тема зла принесенная Пророками, и объявление всего сущего злом и было духовной революцией. Значит, реальная перспектива эсхатологическая — это перспектива революционная, потому что в ней то, что есть, сменяется на то, что является абсолютно противоположным. Ночь сменяется на день. Революция. Но, внутри этого зла противостояние этой протяженности, противостояние этому вампирическому, высасывающему вакууму вселенной. Это ведь есть наш долг, это и есть революционный путь, который нам заповедовали Пророки, который нам заповедовал Авраам, Моисей, Христос, Мухаммед, мир всем им. Разве царство небесное не силою берется? Но что такое царство небесное? Это то, Божье царство, которое грядет после конца истории, оно берется силой. Всякой силой, внутренней, внешней. Есть такой хадис в Исламе «Каждый верующий должен противостоять злу рукой, если не может — словом, если не сможет и словом — хотя бы в своем сердце». Хотя это самая слабая степень веры. Самая сильная, значит, — это противостояние рукой. Иными словами, человек должен выйти и сказать: «Вот, там где я стою — это зло не пройдет». Если его сметут, ну что ж, Господь оставит его живым, потому что Коран говорит: «Те, кто пали на пути Господа — живые, но вы не знаете». Поэтому цветы зла, они растут вокруг нас, они растут в форме всех тех элементов, которые являются привычными, ожидаемыми паттернами, клише. То, что каждому из нас кажется привычным, не вызывающим вопросов, предсказуемым, это и есть цветы зла. Все это цветы зла. Потому что в них цветет наша будущая гибель, наше духовное затмение, абсолютное торжество искусственного интеллекта и абсолютное торжество информационно-количественного потока, в котором не будет ни плюса, ни минуса, ни ноля, а только выскакивающие из окошка цифры, в которых будет кодироваться наше прошлое и будущее.
«Цветы зла», Лекция, прочитанная в Московской Международной Киношколе, январь 2002 г
Религия и революция. Религия и есть истинная революция. Первая революция, с которой вообще начинается революция. Религия, как мы сказали, тема зла принесенная Пророками, и объявление всего сущего злом и было духовной революцией. Значит, реальная перспектива эсхатологическая — это перспектива революционная, потому что в ней то, что есть, сменяется на то, что является абсолютно противоположным. Ночь сменяется на день. Революция. Но, внутри этого зла противостояние этой протяженности, противостояние этому вампирическому, высасывающему вакууму вселенной. Это ведь есть наш долг, это и есть революционный путь, который нам заповедовали Пророки, который нам заповедовал Авраам, Моисей, Христос, Мухаммед, мир всем им. Разве царство небесное не силою берется? Но что такое царство небесное? Это то, Божье царство, которое грядет после конца истории, оно берется силой. Всякой силой, внутренней, внешней. Есть такой хадис в Исламе «Каждый верующий должен противостоять злу рукой, если не может — словом, если не сможет и словом — хотя бы в своем сердце». Хотя это самая слабая степень веры. Самая сильная, значит, — это противостояние рукой. Иными словами, человек должен выйти и сказать: «Вот, там где я стою — это зло не пройдет». Если его сметут, ну что ж, Господь оставит его живым, потому что Коран говорит: «Те, кто пали на пути Господа — живые, но вы не знаете». Поэтому цветы зла, они растут вокруг нас, они растут в форме всех тех элементов, которые являются привычными, ожидаемыми паттернами, клише. То, что каждому из нас кажется привычным, не вызывающим вопросов, предсказуемым, это и есть цветы зла. Все это цветы зла. Потому что в них цветет наша будущая гибель, наше духовное затмение, абсолютное торжество искусственного интеллекта и абсолютное торжество информационно-количественного потока, в котором не будет ни плюса, ни минуса, ни ноля, а только выскакивающие из окошка цифры, в которых будет кодироваться наше прошлое и будущее.
«Цветы зла», Лекция, прочитанная в Московской Международной Киношколе, январь 2002 г
Forwarded from Гейдар Джемаль. Архив
#цитата
Героев, однако, постмодернизм не осилил, что уже является великим знаком того, что в пространстве симулякров есть не имеющая измерений точка подлинности. Поэтому «Клуб» объявляет пятому, не интегрированному в себя лучу пентаграммы беспощадную войну. В современном мире герой поставлен вне закона. Он лишен своего традиционного статуса и «переквалифицирован» в радикала и экстремиста. Экологи-представители всемирной партии «зеленых», меньшинства и иной параполитический мусор, позирующий в роли репрезентативной части демократии, но в действительности преданно обслуживающий криптотиранию «Клуба» (пока что крипто...), призывают к окончательному уничтожению героя, иногда в форме довольно экзотических стских нападок на «мужское начало», вплоть до предложений медицинскими средствами понизить уровень тестестерона в «сильной половине» человечества. Главная мысль в том, что если эта половина будет послабее, меньше будет проблем. Вопрос: для кого? Да понятно же, для начальника тюрьмы и его ребят с ключами и дубинками у пояса. «Демократия» сегодня говорит не менее причудливым языком, чем когда-то просветители-утописты, мечтавшие бороздить океаны верхом на дельфинах. Но результат интеллектуальной экзотики и тогда, и сегодня один: крепнут каменные стены и алюминиевые купола «фаланстеров», обнесенных колючей проволокой, а красного ли цвета над воротами лозунги или зеленого — это тем, которые с тачкой, извините, всё равно.
В «Интернационале» поется: «Никто не даст нам избавленья — ни Бог, ни царь и ни герой». С царями понятно, но относительно двух других мы бы не были столь категоричны. Конечно, трудно сказать, кого автор и бесчисленные исполнители этого старого пролетарского гимна называют «Богом», скорее всего, «Христа» в его официальной церковной версии. В этом случае, с ними также придется согласиться. Но вот герой... У человечества нет иного шанса, кроме как полагаться на героев. Никто кроме них не способен бросить вызов социальной тюрьме, не сбегая из нее в одиночку. Никто кроме них не способен обезоружить надзирателей и войти в кабинет директора. Для этого, однако, необходима самая малость: уверенность в том, что с Роком нельзя договориться, его можно только уничтожить.
Из статьи: «Наследие Кириллова», 2007
Героев, однако, постмодернизм не осилил, что уже является великим знаком того, что в пространстве симулякров есть не имеющая измерений точка подлинности. Поэтому «Клуб» объявляет пятому, не интегрированному в себя лучу пентаграммы беспощадную войну. В современном мире герой поставлен вне закона. Он лишен своего традиционного статуса и «переквалифицирован» в радикала и экстремиста. Экологи-представители всемирной партии «зеленых», меньшинства и иной параполитический мусор, позирующий в роли репрезентативной части демократии, но в действительности преданно обслуживающий криптотиранию «Клуба» (пока что крипто...), призывают к окончательному уничтожению героя, иногда в форме довольно экзотических стских нападок на «мужское начало», вплоть до предложений медицинскими средствами понизить уровень тестестерона в «сильной половине» человечества. Главная мысль в том, что если эта половина будет послабее, меньше будет проблем. Вопрос: для кого? Да понятно же, для начальника тюрьмы и его ребят с ключами и дубинками у пояса. «Демократия» сегодня говорит не менее причудливым языком, чем когда-то просветители-утописты, мечтавшие бороздить океаны верхом на дельфинах. Но результат интеллектуальной экзотики и тогда, и сегодня один: крепнут каменные стены и алюминиевые купола «фаланстеров», обнесенных колючей проволокой, а красного ли цвета над воротами лозунги или зеленого — это тем, которые с тачкой, извините, всё равно.
В «Интернационале» поется: «Никто не даст нам избавленья — ни Бог, ни царь и ни герой». С царями понятно, но относительно двух других мы бы не были столь категоричны. Конечно, трудно сказать, кого автор и бесчисленные исполнители этого старого пролетарского гимна называют «Богом», скорее всего, «Христа» в его официальной церковной версии. В этом случае, с ними также придется согласиться. Но вот герой... У человечества нет иного шанса, кроме как полагаться на героев. Никто кроме них не способен бросить вызов социальной тюрьме, не сбегая из нее в одиночку. Никто кроме них не способен обезоружить надзирателей и войти в кабинет директора. Для этого, однако, необходима самая малость: уверенность в том, что с Роком нельзя договориться, его можно только уничтожить.
Из статьи: «Наследие Кириллова», 2007
Forwarded from Гейдар Джемаль. Архив
#цитата
Снесут Путина — придет такой же человек. Единственный вариант, который может нас освободить, — через хаос, через революцию. Через пожары, через Сирию в России.
Дело в том, что Соединенные Штаты сохраняют свой контроль над миром, примерно как конькобежец, лавируя и делая пируэты, строя всё на двойном и тройном обмане. Они же не могут грубо на силовом контроле держать ситуацию. Даже «кум» на зоне ведет политику и играет очень
сложную игру с авторитетами, шнырями, активом. Даже ему
недостаточно грубой силы.
Помимо США есть могущественные силы, которые рассматривают США как инструмент. Поэтому ситуация США сложная.
Если в России произойдет разморозка, естественно, начнется хаос. Если начнется хаос, то самолетами ничего не добьешься. Кого им бомбить? Москву?
Из автобиографической книги «Сады и пустоши», 2021
Снесут Путина — придет такой же человек. Единственный вариант, который может нас освободить, — через хаос, через революцию. Через пожары, через Сирию в России.
Дело в том, что Соединенные Штаты сохраняют свой контроль над миром, примерно как конькобежец, лавируя и делая пируэты, строя всё на двойном и тройном обмане. Они же не могут грубо на силовом контроле держать ситуацию. Даже «кум» на зоне ведет политику и играет очень
сложную игру с авторитетами, шнырями, активом. Даже ему
недостаточно грубой силы.
Помимо США есть могущественные силы, которые рассматривают США как инструмент. Поэтому ситуация США сложная.
Если в России произойдет разморозка, естественно, начнется хаос. Если начнется хаос, то самолетами ничего не добьешься. Кого им бомбить? Москву?
Из автобиографической книги «Сады и пустоши», 2021
Forwarded from Гейдар Джемаль. Архив
#цитата
"Информационное общество — это общество, которое постулирует право материи быть непрерывной, гомогенной и не иметь ни малейшего зазора посреди себя."
Из книги «Давид против Голиафа»
"Информационное общество — это общество, которое постулирует право материи быть непрерывной, гомогенной и не иметь ни малейшего зазора посреди себя."
Из книги «Давид против Голиафа»