На русском языке вышла главная книга начала новых ревущих двадцатых, в ходе которых технологическая и социальная трансформация мира наложилась на строительство новой разделенной Европы и символическое восстановление Берлинской стены.
Шошанна Зубофф, исследователь социологии труда в Гарварде еще в 80-е написала классический текст о современной организации менеджмента, а полтора года назад неожиданно представила "Эпоху надзорного капитализма", в которой дана крайне критическая оценка цифровизации.
Текст примыкает к фукольдианской традиции исследований власти, знания и надзора и посвящен, главным образом, экстерналиям цифрового капитализма: там, где Google и Facebook хотели всего лишь зарабатывать на персонализированной рекламе, предоставляя пользователям бесплатные сервисы, возникает образ нового общества.
В этом обществе, например, больше нет разницы между публичным и приватным, слово privacy всерьез употребляется лишь в речах маркетологов. В нем нет анонимных городов социолога Зиммеля: мегаполисы с камерами с
Шошанна Зубофф, исследователь социологии труда в Гарварде еще в 80-е написала классический текст о современной организации менеджмента, а полтора года назад неожиданно представила "Эпоху надзорного капитализма", в которой дана крайне критическая оценка цифровизации.
Текст примыкает к фукольдианской традиции исследований власти, знания и надзора и посвящен, главным образом, экстерналиям цифрового капитализма: там, где Google и Facebook хотели всего лишь зарабатывать на персонализированной рекламе, предоставляя пользователям бесплатные сервисы, возникает образ нового общества.
В этом обществе, например, больше нет разницы между публичным и приватным, слово privacy всерьез употребляется лишь в речах маркетологов. В нем нет анонимных городов социолога Зиммеля: мегаполисы с камерами с
камерами слежения превращаются в нечто среднее между пресловутой big village и концентрационным лагерем. В этом обществе нет места свободе выбора и человеческой индивидуальности - на социальных мифах о которых держался модерн. Каждый из нас лишь незначительная погрешность big data, собранной о поведении и потребления людей в цифрово-надзорном обществе. У данных есть предсказательная сила: собирая и анализируя всю информацию о человеческой жизни, можно создавать эффективные сценарии влияния на желательное потребительское (или политическое) поведение.
Центральный тезис Зубофф: новым фронтиром капитализма оказалась цифровизация всех элементов человеческого опыта. Государства, такие как Китай и Россия, научились использовать те же технологии для укрепления диктатуры.
Никто не ждал от Google такого, но также никто не знает, что делать с этими экстерналиями дигитализации. Рецепт Зубофф - укрепление демократических институтов и ограничение влияния цифровых платформ на человеческий опыт. Некоторые общества не смогут в обозримом будущем воспользоваться этим рецептом. Еще есть всепобеждающая логика шифропанков - людей в цифровых шапочках из фольги, чья паранойя по поводу судьбы данных оправдалась с избытком. "1984" года не будет только лишь потому, что Оруэлл не мог представить себе такую глубокую трансформацию общества модерна, как нынешняя. Он создавал плохую версию индустриального массового мира, но не нынешний утонченный надзорный капитализм.
В России "Эпоху надзорного капитализма" представляет издательство института Гайдара, которое возглавляется Валерием Анашвили.
Центральный тезис Зубофф: новым фронтиром капитализма оказалась цифровизация всех элементов человеческого опыта. Государства, такие как Китай и Россия, научились использовать те же технологии для укрепления диктатуры.
Никто не ждал от Google такого, но также никто не знает, что делать с этими экстерналиями дигитализации. Рецепт Зубофф - укрепление демократических институтов и ограничение влияния цифровых платформ на человеческий опыт. Некоторые общества не смогут в обозримом будущем воспользоваться этим рецептом. Еще есть всепобеждающая логика шифропанков - людей в цифровых шапочках из фольги, чья паранойя по поводу судьбы данных оправдалась с избытком. "1984" года не будет только лишь потому, что Оруэлл не мог представить себе такую глубокую трансформацию общества модерна, как нынешняя. Он создавал плохую версию индустриального массового мира, но не нынешний утонченный надзорный капитализм.
В России "Эпоху надзорного капитализма" представляет издательство института Гайдара, которое возглавляется Валерием Анашвили.
Дэвид Чалмерс выпустил новую книгу "Reality+: Virtual Worlds and the Problems of Philosophy": философы шагают в ногу с рынком, так что она посвящена виртуальной реальности. Главный тезис Чалмерса, известного философа сознания, состоит в том, что жизнь в виртуальной реальности может быть столько же осмысленной, счастливой и полной человеческими переживаниями, как и в нашем обычном мире. В сущности, любая подобная аргументация внутри аналитической традиции строится через опровержение мысленного эксперимента Нозика о "машине опыта": Нозик предполагал, что никто добровольно не откажется от своей настоящей жизни во имя машины, способной генерировать любые ощущения. Примечательно, что Чалмерс не первый автор, защишающий подобную позицию: в исходе в виртуальную реальность, фактически в набор бесконечно разнообразных видеоигр, видит будущее человечества молодой ирландский философ Джон Данахер, чей текст "Automation and Utopia" я подробно разбирал для Logos Review of Books.
Читая Чалмерса, российский читатель может увидеть экзистенциальный разрыв, разделяющий его и автора. Мечта о виртуальной утопии может возникнуть в очень благополучном обществе, которое с одной стороны вынуждено придумывать для себя новые цели развития (что-то вроде киберкоммунизма), а с другой мучительно пытается избавиться от переживания скуки и бессмысленности хорошо благоустроенного существования.
Тезисы Чалмерса в России упираются в вопрос о том, какие институты мы оставим "на реальной земле", прежде чем подключиться в передовому, приятному и полному смысла VR. Условно говоря, не отрежет ли тебе Рамзан Кадыров голову, пока ты будешь подключен к системе. Виртуальная реальность, помноженная на клептократию, дает бесконечные перспективы для укрепления авторитаризма. Самая продвинутая часть общества, воспользовавшись советами Чалмерса, просто уйдет в виртуальную эмиграцию, оставив Москву государственным бандитам и мигрантам, причем первые установят для вторых Синьцзян-2.
В какой-то момент я именно по этим довольно наивным причинам разошелся с постструктурализмом: я понял, что прочитав Делеза, можно обосновать и дать интерпретацию любому явлению так, чтобы в него не хотелось уже вмешиваться. Именно по этой причине я мигрировал в политическую философию, ставящую под сомнение существующий порядок, и предлагающий нормативные принципы для его изменения. Знаменитый тезис Маркса о задачах философии, по-моему, является единственной серьезной апологией наших интеллектуальных практик.
Данахеру я написал в Твиттере, что мне понравилась его книга, но я считаю, что он ошибся в ключевом тезисе: любое умножение реальностей спровоцирует политическую борьбу за возвращение к "настоящему", эта "жажда реальности" отчетливо прослеживается от мифа о пещере к "Матрице" и современному интересу к расследовательской журналистике.
Люди нативные эпистемологи, которые регулярно хотят знать, как оно все устроено на самом деле. Но когда Запад отправится на поиски виртуального счастья, а на остальных территориях планеты будет установлен режим цифрового ГУЛАГа, нас ждут самые интересные и философские времена.
Читая Чалмерса, российский читатель может увидеть экзистенциальный разрыв, разделяющий его и автора. Мечта о виртуальной утопии может возникнуть в очень благополучном обществе, которое с одной стороны вынуждено придумывать для себя новые цели развития (что-то вроде киберкоммунизма), а с другой мучительно пытается избавиться от переживания скуки и бессмысленности хорошо благоустроенного существования.
Тезисы Чалмерса в России упираются в вопрос о том, какие институты мы оставим "на реальной земле", прежде чем подключиться в передовому, приятному и полному смысла VR. Условно говоря, не отрежет ли тебе Рамзан Кадыров голову, пока ты будешь подключен к системе. Виртуальная реальность, помноженная на клептократию, дает бесконечные перспективы для укрепления авторитаризма. Самая продвинутая часть общества, воспользовавшись советами Чалмерса, просто уйдет в виртуальную эмиграцию, оставив Москву государственным бандитам и мигрантам, причем первые установят для вторых Синьцзян-2.
В какой-то момент я именно по этим довольно наивным причинам разошелся с постструктурализмом: я понял, что прочитав Делеза, можно обосновать и дать интерпретацию любому явлению так, чтобы в него не хотелось уже вмешиваться. Именно по этой причине я мигрировал в политическую философию, ставящую под сомнение существующий порядок, и предлагающий нормативные принципы для его изменения. Знаменитый тезис Маркса о задачах философии, по-моему, является единственной серьезной апологией наших интеллектуальных практик.
Данахеру я написал в Твиттере, что мне понравилась его книга, но я считаю, что он ошибся в ключевом тезисе: любое умножение реальностей спровоцирует политическую борьбу за возвращение к "настоящему", эта "жажда реальности" отчетливо прослеживается от мифа о пещере к "Матрице" и современному интересу к расследовательской журналистике.
Люди нативные эпистемологи, которые регулярно хотят знать, как оно все устроено на самом деле. Но когда Запад отправится на поиски виртуального счастья, а на остальных территориях планеты будет установлен режим цифрового ГУЛАГа, нас ждут самые интересные и философские времена.