***
На исходе зимы устаёшь от потери тепла,
и на радужке снег будто вовсе не тает. Не тает...
И всё кажется мне, что до первого снега была
я немножко другая, а может, и вовсе другая.
Я босыми ногами стою на холодном полу,
и глядит на меня настороженно, будто дворняга,
эта женщина в зеркале, белая, словно бумага.
А глаза у неё прогорели в седую золу.
Матереет сквозняк. Леденеет в ладонях вода.
На вопросы свои я давно получила ответы.
Диалог ни к чему. Мы расходимся. Ей в никуда.
А в моём зазеркалье – холодные тени рассвета.
На исходе зимы одинокий вдвойне одинок.
Бесконечные сумерки шарят по улицам слепо...
Я тащу на себе это серое снежное небо
в направлении лета, да толком не знаю дорог...
© Полина Орынянская, 2015
На исходе зимы устаёшь от потери тепла,
и на радужке снег будто вовсе не тает. Не тает...
И всё кажется мне, что до первого снега была
я немножко другая, а может, и вовсе другая.
Я босыми ногами стою на холодном полу,
и глядит на меня настороженно, будто дворняга,
эта женщина в зеркале, белая, словно бумага.
А глаза у неё прогорели в седую золу.
Матереет сквозняк. Леденеет в ладонях вода.
На вопросы свои я давно получила ответы.
Диалог ни к чему. Мы расходимся. Ей в никуда.
А в моём зазеркалье – холодные тени рассвета.
На исходе зимы одинокий вдвойне одинок.
Бесконечные сумерки шарят по улицам слепо...
Я тащу на себе это серое снежное небо
в направлении лета, да толком не знаю дорог...
© Полина Орынянская, 2015
Станция
Кто-то войдёт в подъезд. Не ко мне... и слышу
горький железный привкус дверного скрипа.
Катит по небу к полночи лунный рикша.
Палки ему в колёса вставляют липы.
Чайник вскипел. В окне запотели звёзды.
Щурюсь китаисто, дую, тяну помалу.
День по минуте выжит, по крохе роздан
птицам, клюющим с голоду что попало.
Медленно дзынькаю соло на чайной ложке.
Бабочкой синей порхает над газом пламя...
Дом – это поезд на станции, и в окошке
светится, теплится дальнее огоньками.
Снег выскребает полосы в небе чёрном.
Эй, машинист, давай потихоньку трогай!
Нет, говорит, мы б рады, конечно, чо нам!
Только метёт, совсем замело дорогу...
Вспыхнет ночник – и станет тепло и рыже.
Тени улягутся рядом со мной без спроса.
Может, конечно, снится. Но я же слышу:
кажется,
всё-таки
едем –
стучат
колёса...
© Полина Орынянская, 2017
Кто-то войдёт в подъезд. Не ко мне... и слышу
горький железный привкус дверного скрипа.
Катит по небу к полночи лунный рикша.
Палки ему в колёса вставляют липы.
Чайник вскипел. В окне запотели звёзды.
Щурюсь китаисто, дую, тяну помалу.
День по минуте выжит, по крохе роздан
птицам, клюющим с голоду что попало.
Медленно дзынькаю соло на чайной ложке.
Бабочкой синей порхает над газом пламя...
Дом – это поезд на станции, и в окошке
светится, теплится дальнее огоньками.
Снег выскребает полосы в небе чёрном.
Эй, машинист, давай потихоньку трогай!
Нет, говорит, мы б рады, конечно, чо нам!
Только метёт, совсем замело дорогу...
Вспыхнет ночник – и станет тепло и рыже.
Тени улягутся рядом со мной без спроса.
Может, конечно, снится. Но я же слышу:
кажется,
всё-таки
едем –
стучат
колёса...
© Полина Орынянская, 2017
Не помню ничего за этот год.
Ни май, ни мотыльков на горном склоне.
И как гудел на Волге теплоход
не помню.
Я помню страх, сквозящий, ледяной,
химеру – смесь бессонницы и крика.
Я трудно привыкала жить с войной.
Я не привыкла.
Ещё я помню яростный азарт –
ребята наши брали Мариуполь...
Я думала: вот вишни облетят,
и, может быть, война пойдёт на убыль.
Я пробовала прятаться в делах.
Я уезжала – как, куда? Не знаю…
Я помню в небе серый пух и прах --
не облака, а пух и прах до края.
Я помню, что молилась, как в бреду,
всю осень -- неумело, бестолково.
Хоть от кого-то, может быть, беду
и отвело моё простое слово.
Не помню первый снег – сплошная мгла.
Но помню боль отчаянно и остро,
и гнев, и стыд, когда я поняла,
что верить трудно, а сломаться – просто.
Я оглянусь назад – стоят стеной
подсолнухи в снегу, черно и никло...
Я долго привыкала жить с войной.
Я не привыкну.
Ни май, ни мотыльков на горном склоне.
И как гудел на Волге теплоход
не помню.
Я помню страх, сквозящий, ледяной,
химеру – смесь бессонницы и крика.
Я трудно привыкала жить с войной.
Я не привыкла.
Ещё я помню яростный азарт –
ребята наши брали Мариуполь...
Я думала: вот вишни облетят,
и, может быть, война пойдёт на убыль.
Я пробовала прятаться в делах.
Я уезжала – как, куда? Не знаю…
Я помню в небе серый пух и прах --
не облака, а пух и прах до края.
Я помню, что молилась, как в бреду,
всю осень -- неумело, бестолково.
Хоть от кого-то, может быть, беду
и отвело моё простое слово.
Не помню первый снег – сплошная мгла.
Но помню боль отчаянно и остро,
и гнев, и стыд, когда я поняла,
что верить трудно, а сломаться – просто.
Я оглянусь назад – стоят стеной
подсолнухи в снегу, черно и никло...
Я долго привыкала жить с войной.
Я не привыкну.
Если можно
Господи, дай, пожалуйста,
силы принять, как есть,
всё, что придёт однажды
сквозь дождевую взвесь:
холод осенней ночи,
зимнюю темень дней,
оспины многоточий
на тишине Твоей,
эхо взамен ответа,
тени в Твоей дали
и (если можно – летом)
бремя Твоей земли.
© Полина Орынянская, 2020
Господи, дай, пожалуйста,
силы принять, как есть,
всё, что придёт однажды
сквозь дождевую взвесь:
холод осенней ночи,
зимнюю темень дней,
оспины многоточий
на тишине Твоей,
эхо взамен ответа,
тени в Твоей дали
и (если можно – летом)
бремя Твоей земли.
© Полина Орынянская, 2020
Сны среди бессонниц
Где ливнями намешивало глину,
снегами укрывается февраль.
Зима, перевалив за половину,
закручивает в белую спираль
и день, и ночь, и сны среди бессонниц.
Промаявшись, забудешься к утру —
приснятся голоса далёких звонниц.
По ком звонят? Да нет, я не умру...
И с детства это «мам, я не умру, да?»
подмешивает в кровь тоску и страх...
А звёзды всех оттенков изумруда
всё те же на небесных куполах,
и тот же свет от веку и до веку
стекает утром в сонные сады.
Идёшь по свежевыпавшему снегу —
и веришь, что останутся следы...
© Полина Орынянская, 2017
Где ливнями намешивало глину,
снегами укрывается февраль.
Зима, перевалив за половину,
закручивает в белую спираль
и день, и ночь, и сны среди бессонниц.
Промаявшись, забудешься к утру —
приснятся голоса далёких звонниц.
По ком звонят? Да нет, я не умру...
И с детства это «мам, я не умру, да?»
подмешивает в кровь тоску и страх...
А звёзды всех оттенков изумруда
всё те же на небесных куполах,
и тот же свет от веку и до веку
стекает утром в сонные сады.
Идёшь по свежевыпавшему снегу —
и веришь, что останутся следы...
© Полина Орынянская, 2017
***
Ты знаешь, как больно, как страшно
подняться над миром и вдруг
увидеть свой дом двухэтажный,
свой маленький дом двухэтажный
и яблони эти вокруг.
Как хрупко и, боже мой, зыбко
всё это родное внизу –
до горького птичьего вскрика,
тоски по-звериному дикой,
до слёз ни в одном глазу.
Ты знаешь, что можно измерить
любовь свою только одним –
заведомым чувством потери?
Спаси же и сохрани
во мне забытьё хоть на время,
чтоб облачный этот прибой
баюкал меня в светотени,
и птицы над домом летели,
и так не тревожила боль...
© Полина Орынянская, 2023
Ты знаешь, как больно, как страшно
подняться над миром и вдруг
увидеть свой дом двухэтажный,
свой маленький дом двухэтажный
и яблони эти вокруг.
Как хрупко и, боже мой, зыбко
всё это родное внизу –
до горького птичьего вскрика,
тоски по-звериному дикой,
до слёз ни в одном глазу.
Ты знаешь, что можно измерить
любовь свою только одним –
заведомым чувством потери?
Спаси же и сохрани
во мне забытьё хоть на время,
чтоб облачный этот прибой
баюкал меня в светотени,
и птицы над домом летели,
и так не тревожила боль...
© Полина Орынянская, 2023
Над гнездом кукушки
Ляг. Лежи. Томись или отдыхай.
Рассматривай паутину или считай овечек.
Всё, что с тобой происходит, для времени чепуха.
Потому что оно не лечит.
Потому что этот зимний белый халат,
который ты принял за панацею,
время надело как лаборант
с единственной целью –
ставить опыты: тут надавить, подрезать там,
послушать, где больно, а где очень больно,
а самые чёрные истоптанные места
посыпать солью.
Оно заставляет, испив до дна,
оказаться на самом дне в пустоте и холоде,
и смотрит, кто выживет, а кто ни хрена.
И однажды в какой-нибудь полдень
ты чувствуешь, что и зимнего солнца хватает вполне,
лучшее – враг хорошего после той петрушки.
А думаешь, что выжил и стал сильней...
Вот такой полёт над гнездом кукушки.
© Полина Орынянская, 2020
Ляг. Лежи. Томись или отдыхай.
Рассматривай паутину или считай овечек.
Всё, что с тобой происходит, для времени чепуха.
Потому что оно не лечит.
Потому что этот зимний белый халат,
который ты принял за панацею,
время надело как лаборант
с единственной целью –
ставить опыты: тут надавить, подрезать там,
послушать, где больно, а где очень больно,
а самые чёрные истоптанные места
посыпать солью.
Оно заставляет, испив до дна,
оказаться на самом дне в пустоте и холоде,
и смотрит, кто выживет, а кто ни хрена.
И однажды в какой-нибудь полдень
ты чувствуешь, что и зимнего солнца хватает вполне,
лучшее – враг хорошего после той петрушки.
А думаешь, что выжил и стал сильней...
Вот такой полёт над гнездом кукушки.
© Полина Орынянская, 2020
Полночь. Сретение
У полночи ни окон, ни дверей.
Она глуха, как древняя старуха.
Там тянет к небу щупальца пырей,
щекочет небу звёздчатое брюхо.
Покряхтывают тёмные дома,
пуская дым Медведице в сопатку.
Выходит бледно-синяя луна
и виснет над кладбищенской оградкой...
О дивный край, удобренный костьми
за слоем слой под чёрными крестами,
мы все тебе приходимся людьми.
Зовут зарю навзрыд вороньи стаи,
полгода ухмыляется зима,
присыпанная ржавью воробьиной,
и так спокойно сходится с ума,
когда февраль дошёл до половины.
Мне здесь просторно, Господи. Аминь.
Поля в промозглых рощах, как в заплатках…
Я только здесь без всяких аритмий
прощаю жизни суетность и краткость.
Ни выдернуть меня, ни прополоть
из этой тьмы, которой нет подлунней.
Я тоже буду кость её и плоть,
и земляника в призрачном июне...
© Полина Орынянская, 2017
У полночи ни окон, ни дверей.
Она глуха, как древняя старуха.
Там тянет к небу щупальца пырей,
щекочет небу звёздчатое брюхо.
Покряхтывают тёмные дома,
пуская дым Медведице в сопатку.
Выходит бледно-синяя луна
и виснет над кладбищенской оградкой...
О дивный край, удобренный костьми
за слоем слой под чёрными крестами,
мы все тебе приходимся людьми.
Зовут зарю навзрыд вороньи стаи,
полгода ухмыляется зима,
присыпанная ржавью воробьиной,
и так спокойно сходится с ума,
когда февраль дошёл до половины.
Мне здесь просторно, Господи. Аминь.
Поля в промозглых рощах, как в заплатках…
Я только здесь без всяких аритмий
прощаю жизни суетность и краткость.
Ни выдернуть меня, ни прополоть
из этой тьмы, которой нет подлунней.
Я тоже буду кость её и плоть,
и земляника в призрачном июне...
© Полина Орынянская, 2017
Лоботомия
Зимою я ложусь в свою постель,
как на холодный стол нейрохирурга.
Луна остыла, звёздные окурки
добила налетевшая метель.
Сейчас начнётся рыжий балаган –
ночник плодит бесформенные тени
предвиденья и прочих привидений...
Ты видишь сны? Ага. Ага-ага...
Осыплешься, как хвоя, пух и прах,
в дремотный чад, закружишься да сгинешь.
На самом дне звонит твой личный Китеж,
играя солнцем в тёплых куполах...
...И выдернет, и вырвет, как сорняк,
швырнёт с размаху в утреннее млеко,
заглянет в глаз, потом отпустит веко
лоботомия будущего дня...
© Полина Орынянская, 2016
Зимою я ложусь в свою постель,
как на холодный стол нейрохирурга.
Луна остыла, звёздные окурки
добила налетевшая метель.
Сейчас начнётся рыжий балаган –
ночник плодит бесформенные тени
предвиденья и прочих привидений...
Ты видишь сны? Ага. Ага-ага...
Осыплешься, как хвоя, пух и прах,
в дремотный чад, закружишься да сгинешь.
На самом дне звонит твой личный Китеж,
играя солнцем в тёплых куполах...
...И выдернет, и вырвет, как сорняк,
швырнёт с размаху в утреннее млеко,
заглянет в глаз, потом отпустит веко
лоботомия будущего дня...
© Полина Орынянская, 2016
Обходчик
Звучали поезда, выстрачивая ночи
волшебной чепухой про дальние края.
А утром приходил старательный обходчик,
который не видал ни Соч, ни Алтая.
Он стукал там и тут обыденно, дотошно.
Отсвечивал жилет, зудели провода.
А он себе ходил по узенькой дорожке
вдоль рельсов и бомжей всю жизнь туда-сюда.
Не зная никаких таких законов кармы,
хоть мелкий человек, он всё ж не подло жил.
И ни один Толстой из нынешних бездарных
на рельсы никого ему не подложил.
© Полина Орынянская, 2021
Звучали поезда, выстрачивая ночи
волшебной чепухой про дальние края.
А утром приходил старательный обходчик,
который не видал ни Соч, ни Алтая.
Он стукал там и тут обыденно, дотошно.
Отсвечивал жилет, зудели провода.
А он себе ходил по узенькой дорожке
вдоль рельсов и бомжей всю жизнь туда-сюда.
Не зная никаких таких законов кармы,
хоть мелкий человек, он всё ж не подло жил.
И ни один Толстой из нынешних бездарных
на рельсы никого ему не подложил.
© Полина Орынянская, 2021
***
Сегодня утром умер наш сосед.
Погода муть – и снег, и снег часами.
А я всё вспоминаю этот свет,
который вечно шёл от дяди Сани.
Из них бы гвозди делать, ё-моё.
Под девяносто, борода клоками.
Одет всегда в какое-то старьё,
но кто же с ними спорит, стариками.
Не чешется, не колет и не жмёт,
залатано и чисто – отвали-ка!
И купленная в олимпийский год
под пиджаком синеет олимпийка.
Кепарик – и пошёл за молоком.
Не человек – ходячая эпоха.
Ползёт, как жук, но, знаешь, с огоньком.
Глухой, как пробка, живчик и умёха.
Мы все однажды вырастем быльём,
всему свой срок и всякое такое...
Он был живое прошлое моё –
стальной старик, ни ржави, ни припоя.
И пусто мне. И призрачней теперь
былые краски, запахи и звуки.
А снег идёт, срывается в метель.
И стынут руки.
© Полина Орынянская, 2023
Сегодня утром умер наш сосед.
Погода муть – и снег, и снег часами.
А я всё вспоминаю этот свет,
который вечно шёл от дяди Сани.
Из них бы гвозди делать, ё-моё.
Под девяносто, борода клоками.
Одет всегда в какое-то старьё,
но кто же с ними спорит, стариками.
Не чешется, не колет и не жмёт,
залатано и чисто – отвали-ка!
И купленная в олимпийский год
под пиджаком синеет олимпийка.
Кепарик – и пошёл за молоком.
Не человек – ходячая эпоха.
Ползёт, как жук, но, знаешь, с огоньком.
Глухой, как пробка, живчик и умёха.
Мы все однажды вырастем быльём,
всему свой срок и всякое такое...
Он был живое прошлое моё –
стальной старик, ни ржави, ни припоя.
И пусто мне. И призрачней теперь
былые краски, запахи и звуки.
А снег идёт, срывается в метель.
И стынут руки.
© Полина Орынянская, 2023
Собака
Что знает собака о смерти? Что смерти нет.
Есть одуванчики, снег, прелые листья.
Так будет всегда – у собак не бывает лет.
И это важней человеческих истин.
Что знает она о любви? Что любовь проста:
будь рядом, облизывай руки, сопи под боком,
помахивай закорючкой хвоста
и жди у порога.
Что знает собака о боге? Что он придёт
всегда, даже если ушёл от неё надолго.
И я бы хотела, ты знаешь, вот так же вот
верить и в жизнь, и в любовь, и в Бога.
© Полина Орынянская, 2020
Что знает собака о смерти? Что смерти нет.
Есть одуванчики, снег, прелые листья.
Так будет всегда – у собак не бывает лет.
И это важней человеческих истин.
Что знает она о любви? Что любовь проста:
будь рядом, облизывай руки, сопи под боком,
помахивай закорючкой хвоста
и жди у порога.
Что знает собака о боге? Что он придёт
всегда, даже если ушёл от неё надолго.
И я бы хотела, ты знаешь, вот так же вот
верить и в жизнь, и в любовь, и в Бога.
© Полина Орынянская, 2020
Тихий город
Осыпается небо, отцветает снегами.
Воздух вечером тих и ленив.
Он дрожит и плывёт меж двумя берегами,
между снежных завалов и крыш-оригами,
под которыми светят огни.
Я плыву вместе с ним вдоль своих двухэтажек,
загребая ботинками снег.
Всё, что было неважно, всё, что будет, неважно.
Месяц тоненький кто-то прошкрябал на саже –
может, местный лунатик во сне.
Словно трещины в воздухе, чёрные ветки.
Лает-ухает пёс вдалеке.
Снова пьянка на хате у Вики-соседки –
пропивает всё то, что не пропили предки,
и слеза дребезжит в матерке.
Это пятница, тихий заснеженный город...
А наутро – ни спешки, ни дел.
С чердака голубиный доносится говор,
да соседка поганой метлой вдоль забора
полюбовника гонит (охрипла от ора)
за пол-литрою на опохмел...
© Полина Орынянская, 2018
Осыпается небо, отцветает снегами.
Воздух вечером тих и ленив.
Он дрожит и плывёт меж двумя берегами,
между снежных завалов и крыш-оригами,
под которыми светят огни.
Я плыву вместе с ним вдоль своих двухэтажек,
загребая ботинками снег.
Всё, что было неважно, всё, что будет, неважно.
Месяц тоненький кто-то прошкрябал на саже –
может, местный лунатик во сне.
Словно трещины в воздухе, чёрные ветки.
Лает-ухает пёс вдалеке.
Снова пьянка на хате у Вики-соседки –
пропивает всё то, что не пропили предки,
и слеза дребезжит в матерке.
Это пятница, тихий заснеженный город...
А наутро – ни спешки, ни дел.
С чердака голубиный доносится говор,
да соседка поганой метлой вдоль забора
полюбовника гонит (охрипла от ора)
за пол-литрою на опохмел...
© Полина Орынянская, 2018
Время прощать
Это похмелье. Слишком беда пьяна.
Вынырнешь, дышишь, разинув по-рыбьи рот.
А на тебя глазеет в окно луна,
и на загривке бешено стынет пот.
Вот же – хватай губами ночную мглу.
Воздух грядущего утра налит свинцом.
Холодно? Свечку зажги и поставь в углу.
Время прощать юродов и подлецов.
Если ни сна, ни яви – стесалась грань,
крик застревает в горле, ни вверх, ни вниз, –
время сшивать края у открытых ран:
так заживёт быстрее, хоть оборись.
День, словно ветошь, с треском рванёт во тьму.
Город от снежного ветра дремуч и глух.
Выдумай, как молиться за тех, кому
хуже тебя, и свечку поставь в углу...
© Полина Орынянская, 2016
Это похмелье. Слишком беда пьяна.
Вынырнешь, дышишь, разинув по-рыбьи рот.
А на тебя глазеет в окно луна,
и на загривке бешено стынет пот.
Вот же – хватай губами ночную мглу.
Воздух грядущего утра налит свинцом.
Холодно? Свечку зажги и поставь в углу.
Время прощать юродов и подлецов.
Если ни сна, ни яви – стесалась грань,
крик застревает в горле, ни вверх, ни вниз, –
время сшивать края у открытых ран:
так заживёт быстрее, хоть оборись.
День, словно ветошь, с треском рванёт во тьму.
Город от снежного ветра дремуч и глух.
Выдумай, как молиться за тех, кому
хуже тебя, и свечку поставь в углу...
© Полина Орынянская, 2016
– Господи, сколько же гибнет людей, –
плачет и вяжет, вяжет.
– Мама, война же, ну как без потерь.
Мама, война же.
Веточки-руки, морщины-печали.
Восемь десятков – не шутка.
Помню, мы в детстве в войну играли.
Мама ругалась жутко.
Но в гаражах окопались фрицы,
а в куклы играют дуры...
Рыжие блики слетают на спицы.
В солнечном свете пыль золотится
под стареньким абажуром.
Вечно просили – купи автоматы,
мама, ну, что тебе, жалко?..
И пацаны нам строгали по блату
палки-стрелялки.
– Ты их в кладовку прятала даже,
думала, не найдём там...
Мама кивает и вяжет, вяжет,
вяжет носки для фронта.
плачет и вяжет, вяжет.
– Мама, война же, ну как без потерь.
Мама, война же.
Веточки-руки, морщины-печали.
Восемь десятков – не шутка.
Помню, мы в детстве в войну играли.
Мама ругалась жутко.
Но в гаражах окопались фрицы,
а в куклы играют дуры...
Рыжие блики слетают на спицы.
В солнечном свете пыль золотится
под стареньким абажуром.
Вечно просили – купи автоматы,
мама, ну, что тебе, жалко?..
И пацаны нам строгали по блату
палки-стрелялки.
– Ты их в кладовку прятала даже,
думала, не найдём там...
Мама кивает и вяжет, вяжет,
вяжет носки для фронта.
Стебелёк
Всё течёт, всё изменяется.
Пёс от запахов блажит.
Я зимой была скиталицей
по углам своей души.
Всё впотьмах искала семечку,
из которой по весне
снова доброе и вечное
прорастёт на самом дне
сквозь цветные дрёмы разума,
снов зыбучие пески
и нападавшие за зиму
календарные листки.
А с утра внутри, в серёдке,
слышу странное. А ты?
Видно, вылупился всё-таки
стебелёк из темноты!
В сером небе плещет узенько
синева такая – ах!
И звенят синички-бусинки
на серебряных ветвях.
© Полина Орынянская, 2019
Всё течёт, всё изменяется.
Пёс от запахов блажит.
Я зимой была скиталицей
по углам своей души.
Всё впотьмах искала семечку,
из которой по весне
снова доброе и вечное
прорастёт на самом дне
сквозь цветные дрёмы разума,
снов зыбучие пески
и нападавшие за зиму
календарные листки.
А с утра внутри, в серёдке,
слышу странное. А ты?
Видно, вылупился всё-таки
стебелёк из темноты!
В сером небе плещет узенько
синева такая – ах!
И звенят синички-бусинки
на серебряных ветвях.
© Полина Орынянская, 2019
Сад камней
Я возвращаюсь к себе, прихожу в себя.
Время стекает холодной росой в сады.
Господи, хлеба насущного голубям
дай
Ты.
Пусть на помин моих уходяших дней
пыльную мякоть тюкают не спеша…
Надо бы камни собрать, но в саду камней
так отдыхает между теней душа.
Там, в стороне от торных людских дорог,
где только дождь оставляет недолгий след,
где только ветер-выдох и ветер-вдох
путают в прядях листву облетевших лет,
время молчать, любить и прощать, пока
память латает трещины на камнях,
серыми мхами штопая их бока...
Господи, видишь между камней меня?
Видишь, как сквозь рассвет прорастают сны –
бледная трын-трава на седой стерне?
Веры, терпения, света и тишины
дай
мне.
© Полина Орынянская, 2019
Я возвращаюсь к себе, прихожу в себя.
Время стекает холодной росой в сады.
Господи, хлеба насущного голубям
дай
Ты.
Пусть на помин моих уходяших дней
пыльную мякоть тюкают не спеша…
Надо бы камни собрать, но в саду камней
так отдыхает между теней душа.
Там, в стороне от торных людских дорог,
где только дождь оставляет недолгий след,
где только ветер-выдох и ветер-вдох
путают в прядях листву облетевших лет,
время молчать, любить и прощать, пока
память латает трещины на камнях,
серыми мхами штопая их бока...
Господи, видишь между камней меня?
Видишь, как сквозь рассвет прорастают сны –
бледная трын-трава на седой стерне?
Веры, терпения, света и тишины
дай
мне.
© Полина Орынянская, 2019
***
Ночью славно. Мирно, мерно
за окошком снег валит.
Лучше времени, наверно,
не бывает для молитв.
Не таких, чтоб по канону,
просто – света и тепла.
Просто думать полусонно,
кем я стала, кем была.
Как на майские над дачей
снова будет дым кружить.
Опрокинет дед стаканчик.
Жив!
Как с утра, кряхтя мотором,
лодка тащит рыбака.
Как потом поедем в горы,
как в горах ворчит река,
а её цикады глушат...
За окошком валит снег.
Бог, спасибо, что послушал.
Дальше знаешь сам, как лучше,
Ты хороший человек.
© Полина Орынянская, 2021
Ночью славно. Мирно, мерно
за окошком снег валит.
Лучше времени, наверно,
не бывает для молитв.
Не таких, чтоб по канону,
просто – света и тепла.
Просто думать полусонно,
кем я стала, кем была.
Как на майские над дачей
снова будет дым кружить.
Опрокинет дед стаканчик.
Жив!
Как с утра, кряхтя мотором,
лодка тащит рыбака.
Как потом поедем в горы,
как в горах ворчит река,
а её цикады глушат...
За окошком валит снег.
Бог, спасибо, что послушал.
Дальше знаешь сам, как лучше,
Ты хороший человек.
© Полина Орынянская, 2021
***
Всё преходяще, только этот снег,
растаяв тут, останется в подкорке.
На белом различаются ясней
и прочерки, и набранные строки.
И холод, хоть однажды зацепив,
останется на донышке дыханья,
и буду плакать от цветенья слив
бессвязными горючими стихами.
Вся эта жаль, накопленная впрок,
и хрупкость звуков, контуров и граней,
заброшенные гнёзда у дорог,
за зиму разорённые ветрами...
Когда и как избавиться, скажи,
от боли этой выморочной, нежной?..
Цена такая за любовь и жизнь –
холодный снег в глуби моей кромешной.
© Полина Орынянская, 2023
Всё преходяще, только этот снег,
растаяв тут, останется в подкорке.
На белом различаются ясней
и прочерки, и набранные строки.
И холод, хоть однажды зацепив,
останется на донышке дыханья,
и буду плакать от цветенья слив
бессвязными горючими стихами.
Вся эта жаль, накопленная впрок,
и хрупкость звуков, контуров и граней,
заброшенные гнёзда у дорог,
за зиму разорённые ветрами...
Когда и как избавиться, скажи,
от боли этой выморочной, нежной?..
Цена такая за любовь и жизнь –
холодный снег в глуби моей кромешной.
© Полина Орынянская, 2023
С праздником нас всех, дорогих и любимых! Большого нам женского счастья🌷
Про любимый день
Ты спрашиваешь про любимый день...
Четверг. На наше первое свиданье
ты притащил, как водится, цветы.
А я их не люблю и позабыла
на стойке бара.
А ещё среда,
когда родился сын. Да он в утробе
отбил мне печень пятками своими,
анфан террибль.
Зато гляди, какой.
И пятница, тринадцатое, да.
Я сроду не видала глаз таких –
распахнутых, как мамины фиалки.
Я первого хотела пацана,
но кто-то лучше знает все расклады.
И нянечка сказала: доставай,
мамаша, грудь!
Да где б её достать...
А рядом сдутым шариком лежал
недавно содержательный живот.
...И что смешного я сейчас сказала?
Сам задаёт дурацкие вопросы,
а я ещё и дурочкой смотрюсь.
Вот щас пойду, найду на полке свитер,
в котором ты припёрся на свиданье,
и детям этот ужас покажу.
© Полина Орынянская, 2021
Про любимый день
Ты спрашиваешь про любимый день...
Четверг. На наше первое свиданье
ты притащил, как водится, цветы.
А я их не люблю и позабыла
на стойке бара.
А ещё среда,
когда родился сын. Да он в утробе
отбил мне печень пятками своими,
анфан террибль.
Зато гляди, какой.
И пятница, тринадцатое, да.
Я сроду не видала глаз таких –
распахнутых, как мамины фиалки.
Я первого хотела пацана,
но кто-то лучше знает все расклады.
И нянечка сказала: доставай,
мамаша, грудь!
Да где б её достать...
А рядом сдутым шариком лежал
недавно содержательный живот.
...И что смешного я сейчас сказала?
Сам задаёт дурацкие вопросы,
а я ещё и дурочкой смотрюсь.
Вот щас пойду, найду на полке свитер,
в котором ты припёрся на свиданье,
и детям этот ужас покажу.
© Полина Орынянская, 2021
На портале "Правчтение" вышла подборка моих стихотворений. Признательна за публикацию Сергею С. Арутюнову
https://pravchtenie.ru/sovremennaya-poeziya/ne-ostavi-nas/
https://pravchtenie.ru/sovremennaya-poeziya/ne-ostavi-nas/
pravchtenie.ru
Не остави нас
Пути поэзии – небесные