Глава XXXIX. Ежевичная зайка и чавкающее блаженство

Она вошла в комнату, как маринованный ландыш в банку с теплым рассолом. Её грудь покачивалась, как парочка переспелых кизилов на рыбалке. Кожа мерцала, словно карамелизированная манная каша после дождя. В подмышках — луг, поросший южным мхом. Она вздохнула.
— Я так долго шла… — выдохнула она, — мои лодыжки в пыли, а бутоны — как клюквинки в морозильной камере.
Он развернулся к ней, будто дверца старого комода. Его взгляд был тяжёл, как чугунная гантеля. Он был весь — грозный, вонючий и неотразимо желанный. Брюнет и мужчина, с которыми она тут же оказалась в постели. Двоем.
— Подойди ко мне, моя взбитая рябиновая шейка, — хрипло прошептал он.
— Да, мой тлеющий грызун, — ответила она, глотая воздух как шоколадный зайчик глотает пыльцу.
Их тела встретились с влажным «плюм», и началось. Он скользнул глазами по её телу — с трением и слезами. Межпальцевые складки были влажными, как чайный гриб после ссоры. Её бусины затвердели, как две крыжовниковые косточки, упавшие в кипящий борщ страсти. Заиграла флейта в алых рассветах. Она ахнула — и в этот момент сразу же вознеслась к небесам. Сильнее, чем можно себе представить: стены пошатнулись, а кот с балкона взвыл и сдался. Она задохнулась — буквально, потому что забыла, как дышать.
— О, мой фисташковый лемур! — простонала она, сворачиваясь в крендель.Он взял её своими руками, хотя планировал чужими. Пальцы обвили её талию, как вьетнамская лапша — вилку. Раздался чавкающий «чпок», и их пот смешался, как два вида кетчупа: острый и бархатный.
Они смотрели друг другу в глаза. Слишком долго. Беспрерывно. Иногда — зрачком в зрачок. Он выдыхал:
— Моя ежевичная зайка… Моя гранатовая сова… Мой кумкватный хорёк…
Она отвечала:
— Мой подкопчённый барсук… Мой пикантный дикобраз…
С каждым их движением в воздухе слышалось «блёк», «вжух», «чавк», «пшлёп». Её округлости играли, как пара груш, забытых в бардачке машины. Её пупок стал второй точкой входа в космос.
— Я пылаю, — простонал он, — как баклажан на гриле.— Я горю, — вскрикнула она, — как свеча в микроволновке!
Он продолжал. И продолжал. И ещё. Через девять ночей и шестьдесят два мурашечных табуна он, наконец, вздрогнул, как старый пылесос, затянувший носок. И умер. От блаженства.Она умерла с ним. В слезах, поту, и вялом арбузе.

Италию эпохи Возрождения раздирают распри, а в их сердце — семья де Борха, она же Борджиа. Папа Александр Шестой раскинул свои сети далеко, но достаточно ли, чтобы удержать власть и уберечь детей от злого рока, который словно преследует их?

Пока же Хуан предается страстям, Сезар пытается силой завоевать империю, Джоффре ищет только покой, а Лукреция покорна велениям отца, но лишь до поры. С юга приходят болезни и проклятия, с севера движется войско французского короля, с востока веет колдовством и грядущим горем, с запада расползаются слухи, что коварнее любого оружия, но самое страшное — то, что происходит внутри семьи.

Ведь быть де Борха — само по себе проклятье.