«Начальство, которое прежде только распекало, которое прежде отличалось опытностью и дряхлостью, стало заменяться какими-то щелкоперами,
которые носили пестрые брюки, курили в присутствии сигары, не брили бород, выгоняли вон без суда и следствия, не желали видеть доказательства честности в
беспорочной пряжке. Все это и множество других либеральных реформ, похожих наснисхождение к пестрым брюкам, вломились в умственный мир Павла Иваныча и
произвели в нем потрясение. Павел Иваныч впервые стал ощущать тоску, возвращаясь из должности в лоно своего благоустроенного хозяйства; впервые под
ее влиянием он стал ощущать, что разговоры после обеда с бабой о разных разностях, которые в прежнее время он так любил, не идут к делу и не помогают.
Как человек набожный, он возлагал большую надежду на помощь божию, надеясь, что все эти брюки, честности и бороды "прейдут", ибо посылаются в наказание
народам за беззакония и блудную жизнь; но в сущности это были только самые легкие удары начинавшегося землетрясения.
За бородами пришли времена, когда вдруг мужики перестали
давать взятки. В былое время Павел Иваныч напишет бумажку и знает - что ему сейчас дадут и что потом это даяние он положит в карман; а тут пришло так, что
он только пишет бумажки, а в карман ничего не кладет и не знает, чем занять оскорбленную руку. Затем пошли новые суды, неповиновение в народе (а в том
числе и в кухарке).

И все это вместе внесло в душу Павла Иваныча множество самых непримиримых вещей; не говоря о существе этих вещей, можно указать только на
силу их томительности, исходившей из того, что Павел Иваныч принужден был всеми этими новизнами к размышлениям о чем-то таком, о чем он прежде и не думал. Ради
забвения этой тоски, с которою непосредственно соединялись боль в спине и крестце, ломота костей, нытье рук и ног, Печкин стал шататься в лавку
Трифонова, которая уже успела прославиться своими успокоительными свойствами. Но у Трифонова хотя и было очень много вещей, совершенно не напоминавших
современности, однако же не получалось и полного успокоения, потому что и сюда от времени до времени залетали слухи о новых судах, о честности, о железной
дороге...»
Г. Успенский

Ничего не меняется. Прям, вижу эти лица в дне нынешнем…
Особенно, когда МФЦ распространились (без шуток, одно из тех нововведений, которым можно поаплодировать, вспоминая душные очереди на поклон за очередной
бумажкой) и когда появились новые явления, что окаменелый мозг не всегда способен воспринять.

А почитать можно тут. Текст небольшой.

https://royallib.com/book/uspenskiy_gleb/zemnoy_ray.html

«В это время проснулась спавшая девочка; завидев чужого человека, она сделала серьезное лицо и вопросительно посмотрела на бабушку.
…
– Красавица будет, – проговорил я как-то невольно.
Старушка вдруг нахмурилась и как-то ворчливо заговорила:
– Ох, милушка, не нужно это слово говорить… неладно ты
сказал… нехорошее это слово, барин.
…
– Ах, милушка, милушка… Погибель эта самая красота
нашему брату, бабе… да!
…
В Березовском заводе тогда мы жили, настоящие, значит,
березовские были, а в те времена, ух, как строго было… Казенные были, а тутначальство сторожит, потому и с начальства тоже спрашивали. Давно это, милушка,
было, тогда еще тебя и в помине-то не завелось, – ну, вот и присылают к нам в Березовск одного начальника, Павла Лександрыча… А как прислали его, народ
весьма взвыл, волком взвыл, потому больно строг был Павел-то Лександрыч Изнемцев он; ну, и все требовать зачал, чтобы по закону, а тогдашние-то порядки
хуже смерти были… Да и работа эта в Березовске на промыслах была самаяпроклятущая: золото добывали по шахтам, в земле, милушка, робили, как черви
землю-то точили…
…
Помаялись-помаялись наши мужики, а ведь тогда по-военномувсе было – везде солдаты стояли, казаки. Ну, старики, которые промеж себя
поговорили, посоветовались и вырешили, что надо выручать мир, потому всем петля на шею. Избился народ-то, а Павел-то Лександрыч все нажимает, все нажимает…
…
Был у меня дедушка, совсем древний старик, под сто годов ему
было, и разумом уже начал он мешаться и все больше с ребятишками возился. Вот этот дедушка и говорит мне: «Матушка, ты бы хоть ягоды продавала либо грибы…
Наши бабы таскают к Павлу Лександрычу, и ты бы с ними»
…
Гляжу я, стал Павел Лександрыч со мной заговаривать, слово за слово, а сам таково крепко в меня всматривается. Глупое место было: мне бы
бежать, а мне это даже приятно было… Ей-богу, от глупости больше!.. Потом зачалон меня пощипывать да заигрывать, а я бросила с ягодами к нему ходить. Дома
ничего не говорю, а сама нейду к нему, и конец делу. Только дедушка меня опятьдонимать стал; ступай да ступай, – ну, я и повинилась ему во всем, как на
духу. «Пустое, – говорит. – Надо терпеть, Матренушка…» «А муж?» –говорю. «А што, – говорит, – муж твой означает, коли тут целый Мир
терпит, может, тыщи народу томятся… а?»
…
Я реветь, а дедушка смотрел-смотрел на меня, снял рубаху, повернулся спиной и говорит: «Смотри, дитятко, какие у меня узоры-то нарисованы, да я не ревел, когда миру надо было послужить…» А спина у дедушки вся исполосована белыми рубцами, точно вот обожжена чем, и кости даже знать,
где были измочалены палками… Это его палками наказывали, когда он еще в шахте робил и шахту затопил, потому ему тоже от мира наказ такой был. Ему за это за
самое пятьсот палок и всыпали… Подневольный народ тогда был, замаяли подземной работой, вот мир и порешил шахту у начальства затопить, а дедушка в штегерях
ходил – его и заставили»
Д. Мамин-Сибиряк

Почитать и скачать бесплатно можно тут:
https://royallib.com/book/maminsibiryak_dmitriy/v_bolote.html

«Народ живет вообще неплохо, за закладками на такси ездят. Че мы тут плачемся то?» — депутат Колесников оценил финансовое положение россиян. @bankser

Как говорит один известный в узких кругах публицист: "Как же я вас люблю, начальнички родные". И ругать нельзя. Только любить. Всем сердцем. Горячо, истово.

Знакомый типаж, пролетевший через столетия

«Кроме хозяйки, я застал в столовой еще четырех гостей, чиновников. Один из них, старик без усов и с седыми бакенами, похожий лицом на драматурга Ибсена21, оказался младшим врачом местного лазарета, другой, тоже старик, отрекомендовался штаб-офицером оренбургского казачьего войска. С первых же слов этот офицер произвел на меня впечатление очень доброго человека и большого патриота. Он кроток и добродушно рассудителен, но когда говорят о политике. то выходит из себя и с неподдельным пафосом начинает говорить о могуществе России и с презрением о немцах и англичанах, которых отродясь не видел. Про него рассказывают, что когда он, идучи морем на Сахалин, захотел в Сингапуре купить своей жене шёлковый платок и ему предложили разменять русские деньги на доллары, то он будто бы обиделся и сказал: "Вот еще, стану я менять наши православные деньги на какие-то эфиопские!" И платок не был куплен»
А. Чехов, Остров Сахалин

«База»☝️

Доброго утра от комментаторского клуба ☕️

#комментаторскийклуб

С каждым днем все больше акторов нашего бытия анонсируют удорожание жизни простых тружеников. В сфере ЖКХ анонсируют охренеть какое повышение тарифов. Производственные компании, одна за другой, анонсируют рост отпускных цен. И тд. и тп.
И все чаще вспоминается цитата из знаменитой сказки Льюиса Кэррола:
«Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте,а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее!»
А, может, и не сказки вовсе…

Беда в том, что большинство простых тружеников и служащих, как не беги, эскалатор капреальности медленно, но верно будет везти все ниже и
ниже в утробу социальной пропасти.

И это не фраза. Это просто, как не прискорбно, математически рассчитанный факт.

Помните, как-то говорил, что снимал мини-документалочку с производителем российских гитар? В общем, опубликовал ее заказчик. Правда, пока
только в ВК. Но, если интересно – можете глянуть. Мне кажется, вышло довольно прилично, с учетом того, что снималось все достаточно сумбурно, без особой
подготовки.

https://vk.com/video-185629243_456239481

Старушка одна шла по дороге. Закружилась у нее голова нездорова была.

– Видно, делать нечего, – сказала старушка, – пришел мой час помирать.

Огляделась вокруг себя, где бы ей получше было тут прилечь и помереть.

– Не два же века жить, – сказала она себе, – надо и молодым
дать дорогу.

И увидела она чистую лужайку, всю покрытую густойтравой-муравой. Белая, чистая тропинка с отпечатками босых человеческих ног
проходила через полянку. А посередине была старая разваленная поленница, мохомот времени закрылась, поросла высокими былинками. Понравилась эта мягкая
поленница старухе.

– Не два же века жить! – повторила она.

И легла туда, в прутики, сама, ноги же вытянула на тропинку:
пойдут когда-нибудь люди, ноги заметят и похоронят старуху.

Под вечер идем мы с охоты по этой самой тропинке и видим: человеческие ноги лежат, а на поленнице воробьи между собой разговаривают.
Чудесно это бывает на вечерней алой зорьке, воробушки так, бывает, соберутся кучкой и, как дружные люди, между собой наговориться не могут: «Жив!» –
говорят, вроде того, как бы радуется каждый, что жив, и каждый об этом всемговорит.

Но вдруг все эти воробьи – пырх! – и улетели. А на месте их,
среди былинок, показалась старушкина голова. Живой рукой мы тут чай развели, обогрели старуху, обласкали, она ожила, повеселела и стала нам рассказывать,
как она тут, в этой поленнице, собралась помирать.

– Вот, милые охотнички, – рассказала она, – закружилась у
меня голова, и я думаю: не два же века мне жить, надо дать дорогу и вам, молодым. Ну, легла я в эту мягкую поленницу, в эти самые былинки. И стало мне
хорошо, как в раю. Так и подумала, что все кончилось мне на земле. И тут прилетели птички; думаю, наверно, райские, вот какие хорошенькие петушки и
курочки, вот какие ласковые и уветливые. Я таких птушек на земле никогда не видала. А что они между собой говорили, то мне было все там понятно – один
скажет: жив! и другой отвечает: и я жив! И все так повторяют друг другу: жив, жив, жив!…

Простые птушки, подумала я, тут, в раю, понимают, как хорошо жить на свете, а у нас, на земле, люди все-то жалуются, всем-то им нехорошо.

Тут один петушок, задорный такой, сел на веточку противсамого моего рта, чирикнул:

– На, вот тебе!

Долго ли петушку, и капнул мне в самый рот, и поняла я, чтоне на небе лежу, на земле.

– Что ж, – засмеялись мы, – или ты думала: в раю птицы не
капают?

– Нет, батюшки мои милые, не к тому я говорю, что птицы нанебе не капают, а к тому, что не след у нас на земле рот разевать.

М. Пришвин, Старухин рай

Чужой-грудолом. 0+ версия

Любопытный детектив случился…

Прочитал я тут японскую народную сказку про царя обезьян (да, бывает дергает на такую экзотику). И очень напомнила она мне известный всем сказ Шергина про волшебное кольцо.

Полез искать. Не из Японии ли «ноги растут». Оказывается, у восточных славян есть порядка двадцати вариаций сказки о волшебном кольце. А они в свою очередь, очень сильно похожи на писанные еще на санскрите сказки.

Короче, нехитрое расследование привело меня к собранию древнеиндийских текстов «25 рассказов Веталы».
Надо будет ознакомиться. Интересно же 🧐

Я нашел!

«База» от комментаторского клуба ☝️ Как отцы и деды выжили - вообще не понятно. То ли дело при царе-батюшке…

С добрым утром ☕️

#комментаторскийклуб

❗️США рассчитывают выстроить "превосходные отношения" с Китаем и Россией — Трамп

Немного о первой половине 19-го века и казенных крепостных русских людях


«– Ах, милушка, милушка… Погибель эта самая красота нашему брату, бабе… да! Ты думаешь, я всегда такая-то была: сморщенная, да
желтая, да старая?.. Ох, нет, милушка! Красивая была в девках, а замуж вышла –еще краше стала. По шестнадцатому годку замуж-то вышла, так оно было из чего
хорошеть-то… В Березовском заводе тогда мы жили, настоящие, значит, березовские были, а в те времена, ух, как строго было… Казенные были, а тут начальство
сторожит, потому и с начальства тоже спрашивали. Давно это, милушка, было, тогда еще тебя и в помине-то не завелось, – ну, вот и присылают к нам в
Березовск одного начальника, Павла Лександрыча… А как прислали его, народ весьма взвыл, волком взвыл, потому больно строг был Павел-то Лександрыч Из
немцев он; ну, и все требовать зачал, чтобы по закону, а тогдашние-то порядкихуже смерти были… Да и работа эта в Березовске на промыслах была самая
проклятущая: золото добывали по шахтам, в земле, милушка, робили, как червиземлю-то точили… Тяжелая была работа, ну, а начальство требует, а чуть что –
сейчас палками… Нынче уж этого нет, а прежде у нас на промыслах за все палкамимужиков колотили. Павел-то Лександрыч больно уж донял тогда весь Березовск: и
работою и своими порядками… Пробовали его подкупать, как других начальников,так куда тебе – приступу нет. Просто бедовенная беда, народу-то по приискам
тыщи приколотились – все забедовали… И раньше начальство было, и взятки онобрало, сколько хотело, и вообще действовало не по закону, а жилось куда легче,
чем при Павле Лександрыче; а он все по закону делал…
Да вот поди ж ты… и человек он был все-таки, надо сознаться,очень хороший, дай ему, господи, царство небесное! – жалобным голосом
вставила старушка. – Давно уж его нет в живности-то… Работой он томилнарод больно. Помаялись-помаялись наши мужики, а ведь тогда по-военному все
было – везде солдаты стояли, казаки. Ну, старики, которые промеж себяпоговорили, посоветовались и вырешили, что надо выручать мир, потому всем петля
на шею. Избился народ-то, а Павел-то Лександрыч все нажимает, все нажимает…
А я тогда молода была, совсем глупа, – совершеннодругим тоном заговорила старушка, мешая угольки в куреве. – Ну, известно,
ничего этого не понимаю… Старики так промеж себя говорят, а нам какое дело? Баб разве спрашивают в этакие дела мешаться? А тут и до меня дошла очередь… Был у
меня дедушка, совсем древний старик, под сто годов ему было, и разумом уженачал он мешаться и все больше с ребятишками возился. Вот этот дедушка и
говорит мне: «Матушка, ты бы хоть ягоды продавала либо грибы… Наши бабы таскают к Павлу Лександрычу, и ты бы с ними». «Штой-то, – говорю, – дедушка,
учить меня, у меня свой муж есть».
Прошло так малое время, он опять свое, я к мужу. Тот из лица так выступил да и сказал только всего: «Дедушке больше нашего с тобой знать»…
Бабенка я в те поры была совсем молодая, бойкая на речах; ну, думаю, коли вы так, буду, мол, ягоды продавать. И точно, наберу круженьку земляники и к Павлу
Лександрычу снесу, – он сам любил ягоды покупать у баб. Ну, таким манером покупал у меня ягоды и деньги платил, супротив других баб даже больше платил и
все наказывал чаще носить… Гляжу я, стал Павел Лександрыч со мной заговаривать,слово за слово, а сам таково крепко в меня всматривается. Глупое место было:
мне бы бежать, а мне это даже приятно было… Ей-богу, от глупости больше!.. Потом зачал он меня пощипывать да заигрывать, а я бросила с ягодами к нему
ходить. Дома ничего не говорю, а сама нейду к нему, и конец делу. Только дедушка меня опять донимать стал; ступай да ступай, – ну, я и повинилась
ему во всем, как на духу. «Пустое, – говорит. – Надо терпеть, Матренушка…» «А муж?» – говорю. «А што, – говорит, – муж твой
означает, коли тут целый Мир терпит, может, тыщи народу томятся… а?» И пошел наговаривать, и пошел наговаривать, складно умел таково говорить. Тут уж и я
поняла, к чему он речь-то подводит, и даже ужаснулася; ноженьки моиподкосились, свет из глаз… Конечно, по промыслам бабы везде балуются, а в
Березовском это даже совсем нипочем, а

мне-то стало обидно, што меня свои же вяму толкают. И вскинулась я на дедушку, так с кулаками над ним и хожу: «Ты,
такой-сякой, чему меня учишь, а? Как у тебя, старого, язык повернулся?..» А онна меня. «Разве, – говорит, – я тебя из-за денег посылаю, глупая?
Ежели, – говорит, – мир так порешил, потому как от Павла Лександрыча житья нет… Мир-то больше нас с тобой. Послужи миру-то, а твоей вины тут никакой
не будет». Я реветь, а дедушка смотрел-смотрел на меня, снял рубаху, повернулся спиной и говорит: «Смотри, дитятко, какие у меня узоры-то нарисованы, да я не
ревел, когда миру надо было послужить…» А спина у дедушки вся исполосова набелыми рубцами, точно вот обожжена чем, и кости даже знать, где были измочалены
палками… Это его палками наказывали, когда он еще в шахте робил и шахту затопил, потому ему тоже от мира наказ такой был. Ему за это за самое пятьсот
палок и всыпали… Подневольный народ тогда был, замаяли подземной работой, вотмир и порешил шахту у начальства затопить, а дедушка в штегерях ходил – его и
заставили»
Д. Мамин-Сибиряк, В болоте

В это воскресенье будет Лермонтов. Уже готов. Осталось просчитать, да залить.
А пока есть свободные часы, работаем наперед. Ибо, свободные часы - редкая роскошь