📌 Список переведенных текстов.
1. Ибн Хальдун. Исцеление вопрошающего.
Гл. 1. Разъяснение Пути суфизма.
2. ар-Рагъиб аль-Исфахани. Kitāb tafṣīl al-našʾatayn wa taḥṣīl al-saʿādatayn.
Гл. 1. О познании человеком своей души.
3. Дж. Браун. “Рабство и Ислам":
Гл. 1. Существует ли "Рабство"?;
Гл. 2. Рабство в шариате;
Гл. 3. Рабство на просторах исламской цивилизации;
Гл. 4. Трилемма рабства;
Гл. 5. Аболиционизм в Исламе;
4. Фрэнк Гриффел, "Философская теология аль-Газали":
Гл. 3. Аль-Газали о роли философов в Исламе;
Гл. 4. Примирение разума и откровения через "правило толкования";
Гл. 5. Космология в раннем Исламе. (paused)
5. Майкл Бройд, Религиозный арбитраж как светская ценность;
6. Отрывок из книги Islamic Exceptionalism американского политолога Шади Хамид.
1. Ибн Хальдун. Исцеление вопрошающего.
Гл. 1. Разъяснение Пути суфизма.
2. ар-Рагъиб аль-Исфахани. Kitāb tafṣīl al-našʾatayn wa taḥṣīl al-saʿādatayn.
Гл. 1. О познании человеком своей души.
3. Дж. Браун. “Рабство и Ислам":
Гл. 1. Существует ли "Рабство"?;
Гл. 2. Рабство в шариате;
Гл. 3. Рабство на просторах исламской цивилизации;
Гл. 4. Трилемма рабства;
Гл. 5. Аболиционизм в Исламе;
4. Фрэнк Гриффел, "Философская теология аль-Газали":
Гл. 3. Аль-Газали о роли философов в Исламе;
Гл. 4. Примирение разума и откровения через "правило толкования";
Гл. 5. Космология в раннем Исламе. (paused)
5. Майкл Бройд, Религиозный арбитраж как светская ценность;
6. Отрывок из книги Islamic Exceptionalism американского политолога Шади Хамид.
Дзен | Статьи
Ибн Хальдун. "Исцеление вопрошающего". Гл. 1. Разъяснение пути суфизма
Статья автора «Saracēnus | Σαρακηνός» в Дзене ✍: Оглавление: Знай, да озарит Аллах наши сердца светом [Своего] руководства, что Аллах предписал сердцам [некоторые] акты веры, а конечностям —...
#history #españa #andalus #infante
Продолжаю читать книгу La Reconquista y España авторства испанского писателя и журналиста Pío Moa, который, по всей видимости, является достаточно спорной фигурой в стране.
В главе с говорящим названием La Hispanofobia como Idealogía, Моа достаточно жёстко проходится по критикам термина и процесса Реконкисты, обвиняя их во всех возможных грехах культурного левачества. Об этом, однако, мы поговорим позже.
В своей яростной критике, среди прочих Моа упоминает очень интересного персонажа, которого называет "отцом андалусского национализма" и утверждает, что тот даже принял Ислам. Речь идёт о человеке по имени Blas Infante Pérez de Vargas (или просто Блас Инфанте).
Инфанте, родившийся в 1885 году, был испанским политиком, сторонником федеративного строя страны и региональной автономии. Будучи регионалистом и своего рода социалистом, Инфанте совершенно не вписывался во франкистское видение будущего страны, а потому и был ими расстрелян в 1936.
До своей смерти, однако, Инфанте успел оказать действительно серьёзное влияние на формирование национализма в Андалусии. В частности, он был одним из главных организаторов съезда, на котором была принята конституция Андалусии, а также её флаг, т.н. Arbonaida. Интересна этимология этого слова. Андалусийский интеллектуал Антонио Мануэль утверждает, что оно происходит от слова البُلَيْدة, которое нетипично для классического арабского, но существовало в андалусийском арабском и означает нечто вроде "моя маленькая родина". Отметим также, что выбор цветов флага также напоминает об исламском наследии региона.
Утверждение о принятии Ислама Бласом оспаривалось как членами его семьи, так и иными историками, описывающими его взгляды как деистические и антиклерикальные. Однако в 1924 Инфанте посетил Марокко и в частности могилу эмира Севильи аль-Мутамида. Некоторыми источниками утверждается, что здесь он и произнёс слова шахады 15-го сентября того года в присутствии двух местных потомков морисков.
Продолжаю читать книгу La Reconquista y España авторства испанского писателя и журналиста Pío Moa, который, по всей видимости, является достаточно спорной фигурой в стране.
В главе с говорящим названием La Hispanofobia como Idealogía, Моа достаточно жёстко проходится по критикам термина и процесса Реконкисты, обвиняя их во всех возможных грехах культурного левачества. Об этом, однако, мы поговорим позже.
В своей яростной критике, среди прочих Моа упоминает очень интересного персонажа, которого называет "отцом андалусского национализма" и утверждает, что тот даже принял Ислам. Речь идёт о человеке по имени Blas Infante Pérez de Vargas (или просто Блас Инфанте).
Инфанте, родившийся в 1885 году, был испанским политиком, сторонником федеративного строя страны и региональной автономии. Будучи регионалистом и своего рода социалистом, Инфанте совершенно не вписывался во франкистское видение будущего страны, а потому и был ими расстрелян в 1936.
До своей смерти, однако, Инфанте успел оказать действительно серьёзное влияние на формирование национализма в Андалусии. В частности, он был одним из главных организаторов съезда, на котором была принята конституция Андалусии, а также её флаг, т.н. Arbonaida. Интересна этимология этого слова. Андалусийский интеллектуал Антонио Мануэль утверждает, что оно происходит от слова البُلَيْدة, которое нетипично для классического арабского, но существовало в андалусийском арабском и означает нечто вроде "моя маленькая родина". Отметим также, что выбор цветов флага также напоминает об исламском наследии региона.
Утверждение о принятии Ислама Бласом оспаривалось как членами его семьи, так и иными историками, описывающими его взгляды как деистические и антиклерикальные. Однако в 1924 Инфанте посетил Марокко и в частности могилу эмира Севильи аль-Мутамида. Некоторыми источниками утверждается, что здесь он и произнёс слова шахады 15-го сентября того года в присутствии двух местных потомков морисков.
Forwarded from Wild Field
Интересно, что несмотря на левые взгляды и андалусийский национализм, его идеи активно использовали франкисты
Обсуждая недавний инфоповод с одним мудрым братом, снова вернулся к мысли о том, что мышление многих современных мусульман зачастую страдает от реакционности.
В современном мире, естественно, исламские установки во многом являются ненормативными и бросающими вызов статусу-кво, что, конечно же, хорошо и должно продолжаться, но ненормативность не должна выливаться в какой-то странный edgelordизм, в котором она становится самоцелью.
Мышление мусульманских интеллектуалов средних и ранних веков было по-настоящему независимым. Их эпистемология не страдала от подсознательного желания жёстко ограничить источники понимания мира. Приводя несколько карикатурный пример, они могли без особых проблем сказать, что планета круглая, а солнце, по всей видимости, горячее.
В наши же дни самые банальные вещи могут стать камнем преткновения, так как любое мнение автоматически политизируется, а далее стоит только вопрос того, где найти эхо-комнату, в которой человеку будет комфортно.
Противостоять последствиям - и продолжающимся попыткам - колонизации необходимо, да, но ничуть не менее важно сохранять при этом ясность мышления.
В современном мире, естественно, исламские установки во многом являются ненормативными и бросающими вызов статусу-кво, что, конечно же, хорошо и должно продолжаться, но ненормативность не должна выливаться в какой-то странный edgelordизм, в котором она становится самоцелью.
Мышление мусульманских интеллектуалов средних и ранних веков было по-настоящему независимым. Их эпистемология не страдала от подсознательного желания жёстко ограничить источники понимания мира. Приводя несколько карикатурный пример, они могли без особых проблем сказать, что планета круглая, а солнце, по всей видимости, горячее.
В наши же дни самые банальные вещи могут стать камнем преткновения, так как любое мнение автоматически политизируется, а далее стоит только вопрос того, где найти эхо-комнату, в которой человеку будет комфортно.
Противостоять последствиям - и продолжающимся попыткам - колонизации необходимо, да, но ничуть не менее важно сохранять при этом ясность мышления.
#culture #modernity #philosophy #plato
"В своей теории форм Платон утверждает, что за пределами материального мира существует вечное царство нематериальных Форм, включающее в себя трансцендентные свойства бытия: Истину, Красоту и Добро. Несмотря на то, что эти идеалы метафизически находятся вне пределов досягаемости человека, Платон считал, что они должны направлять человеческое общество. Вся его политическая философия вращается вокруг необходимости стремления к идеалам и, следственно, универсальным стандартам красоты, физического здоровья и всестороннего совершенства, т.е. арете (ἀρετή, "добродетель"/"совершенство" - прим. пер.).
Платоническая философия продвигает эти идеалы [...] потому, что они соответствуют вечной истине: истине за пределами этого мира. В этом смысле платонизм разделяет базовую метафизику традиционных религий, которые также исходят из представлений об истине за пределами этого мира и поощряют человеческое самосовершенствование за счет соответствующих ему качеств.
Но начиная с семнадцатого века вера в существование истины за пределами этого мира стала ослабевать. Само понятие истины было извлечено из царства вечного и низведено до уровня человеческого: она стала основываться либо на чувственном восприятии (эмпиризм Гоббса, Локка и Юма), либо на рассуждениях разума (рационализм Декарта, Спинозы и Лейбница).
Это было первой волной протеста Запада против существования идеалов. Несмотря на создание новых «мета-нарративов» и квази-идеалов, таких как универсальный разум, в основе своей это было атакой на метафизику Платона. Либерализм, сам являющийся продуктом Просвещения, столь же враждебно настроен в отношении платонизма. Ставшая чем-то мирским, истина оказалась в руках человека; а без веры в вечное царство за пределами личности идеалы существовать не могут.
Спустя пару столетий либерализм стал бояться идеалов. В конце концов, само существование идеалов свидетельствует о существовании некоего стандарта, который более важен, чем индивид и его личные предпочтения, что заставляет его — не знающего ничего, кроме мира, в котором его собственная деятельность принимается за первоисточник смысла — чувствовать обиду. Для либерала сама идея вечного кажется тоталитарной, а то, что оно должно иметь некое влияние на его жизнь видится практически фашизмом.
По крайней мере, так утверждает Карл Поппер. Являясь главным идеологом современного либерализма, Поппер поносит Платона именно потому, что так видит его философию. В своей книге «Открытое общество и его враги» он утверждает, что платонизм, стремящийся управлять обществом с помощью бескомпромиссного набора абсолютов, был предшественником современного фашизма. Убежденный, что истина принадлежит этому миру, Поппер не может разглядеть в идеалах что-то иное, кроме социальных конструктов. Современные прогрессисты с их политическим анти-идеализмом идут по его стопам".
https://thecritic.co.uk/the-death-of-ideals/
"В своей теории форм Платон утверждает, что за пределами материального мира существует вечное царство нематериальных Форм, включающее в себя трансцендентные свойства бытия: Истину, Красоту и Добро. Несмотря на то, что эти идеалы метафизически находятся вне пределов досягаемости человека, Платон считал, что они должны направлять человеческое общество. Вся его политическая философия вращается вокруг необходимости стремления к идеалам и, следственно, универсальным стандартам красоты, физического здоровья и всестороннего совершенства, т.е. арете (ἀρετή, "добродетель"/"совершенство" - прим. пер.).
Платоническая философия продвигает эти идеалы [...] потому, что они соответствуют вечной истине: истине за пределами этого мира. В этом смысле платонизм разделяет базовую метафизику традиционных религий, которые также исходят из представлений об истине за пределами этого мира и поощряют человеческое самосовершенствование за счет соответствующих ему качеств.
Но начиная с семнадцатого века вера в существование истины за пределами этого мира стала ослабевать. Само понятие истины было извлечено из царства вечного и низведено до уровня человеческого: она стала основываться либо на чувственном восприятии (эмпиризм Гоббса, Локка и Юма), либо на рассуждениях разума (рационализм Декарта, Спинозы и Лейбница).
Это было первой волной протеста Запада против существования идеалов. Несмотря на создание новых «мета-нарративов» и квази-идеалов, таких как универсальный разум, в основе своей это было атакой на метафизику Платона. Либерализм, сам являющийся продуктом Просвещения, столь же враждебно настроен в отношении платонизма. Ставшая чем-то мирским, истина оказалась в руках человека; а без веры в вечное царство за пределами личности идеалы существовать не могут.
Спустя пару столетий либерализм стал бояться идеалов. В конце концов, само существование идеалов свидетельствует о существовании некоего стандарта, который более важен, чем индивид и его личные предпочтения, что заставляет его — не знающего ничего, кроме мира, в котором его собственная деятельность принимается за первоисточник смысла — чувствовать обиду. Для либерала сама идея вечного кажется тоталитарной, а то, что оно должно иметь некое влияние на его жизнь видится практически фашизмом.
По крайней мере, так утверждает Карл Поппер. Являясь главным идеологом современного либерализма, Поппер поносит Платона именно потому, что так видит его философию. В своей книге «Открытое общество и его враги» он утверждает, что платонизм, стремящийся управлять обществом с помощью бескомпромиссного набора абсолютов, был предшественником современного фашизма. Убежденный, что истина принадлежит этому миру, Поппер не может разглядеть в идеалах что-то иное, кроме социальных конструктов. Современные прогрессисты с их политическим анти-идеализмом идут по его стопам".
https://thecritic.co.uk/the-death-of-ideals/
The Critic
The death of Ideals
TikTokers are going “goblin mode”. Burnt out by the pandemic and the pressures of modern life, millennials and Gen Z have taken to shamelessly “slobbing out and giving up”…
#art #poetry #arabic #literature
"Размышления Массиньона о том, что согласные буквы - это тело слова, а гласные, изменяющиеся в зависимости от значения, являются его душой, ведут глубже в эту область загадочных арабских высказываний, и когда он утверждает, что каждое слово имеет два значения - ẓāhir и bāṭin, внешний и внутренний смысл, это справедливо в отношении мистической поэзии во всем исламском мире. Корень каждого арабского слова вызывает множество ассоциаций в уме слушателя или читателя и может привести его обратно к словам Корана и традиции; это свойство, как метко подмечает Арнольд Штайгер, подобно лире, в которой движение одной струны заставляет вибрировать все остальные и таким образом производит тайную мелодию связанных понятий. Таким образом, словарный состав даже самого простого стиха насыщен смыслом, что делает адекватный перевод на любой другой язык едва ли возможным. Металлическая твердость и кристаллическая яркость арабских слов способны выразить в двух простых строчках целую систему мышления".
📚 Schimmel, Annemarie. As Through a Veil: Mystical Poetry in Islam. Columbia University Press, 1982. p. 23.
"Размышления Массиньона о том, что согласные буквы - это тело слова, а гласные, изменяющиеся в зависимости от значения, являются его душой, ведут глубже в эту область загадочных арабских высказываний, и когда он утверждает, что каждое слово имеет два значения - ẓāhir и bāṭin, внешний и внутренний смысл, это справедливо в отношении мистической поэзии во всем исламском мире. Корень каждого арабского слова вызывает множество ассоциаций в уме слушателя или читателя и может привести его обратно к словам Корана и традиции; это свойство, как метко подмечает Арнольд Штайгер, подобно лире, в которой движение одной струны заставляет вибрировать все остальные и таким образом производит тайную мелодию связанных понятий. Таким образом, словарный состав даже самого простого стиха насыщен смыслом, что делает адекватный перевод на любой другой язык едва ли возможным. Металлическая твердость и кристаллическая яркость арабских слов способны выразить в двух простых строчках целую систему мышления".
📚 Schimmel, Annemarie. As Through a Veil: Mystical Poetry in Islam. Columbia University Press, 1982. p. 23.
#history #anthropology #ibn_khaldun #ernest_gellner
"Сегодня в мусульманском мире можно наблюдать устойчивую тенденцию к созданию Уммы - вселенского объединения всех сторонников ислама на базе общей веры и решимости исполнять предписанный ею закон. Но как строится в таком обществе внутренняя политика? На практике мусульманские государства являются насквозь патерналистскими. Правительства здесь опутаны плотной сетью коррупции. Формальные общественные институты значат гораздо меньше, чем неформальные связи, опирающиеся на оказанные в прошлом взаимные услуги, на покровительство сверху взамен на поддержку снизу и т.д. Священный закон регулирует мельчайшие подробности повседневной жизни, но не институты власти. Незыблемая религиозная конституция заключает в себе правила, определяющие течение общественной жизни, но не содержит проекта организации политической власти. Этот вакуум заполняет патерналистская политика, но общество не выказывает при этом недовольства. Фундаменталисты последнего поколения проявляют особу непримиримость по отношению к институтам, деятельность которых предполагает какой-либо компромисс с миром. Они держат себя так, будто являются незамутненным воплощением самого ислама, и решительно осуждают богословов старого поколения, запятнавших себя сотрудничеством с нечистым государством. Эти новые пуритане пока еще не захватили всю власть, но если им это удастся, будет интересно посмотреть, станет ли их сценарий опустошения царства (разумеется, земного) столь же катастрофическим, как и во многом аналогичные фундаменталистские замыслы большевиков.
В традиционном исламском мире (как его описал Ибн Халдун*, и как он потом еще долго существовал в неизменном виде) основой политического строя была сплоченность, а сплоченность могла возникнуть лишь в суровых условиях племенной жизни, где никакое государство не заботилось о поддержании мира и потому безопасность человека зависела только от взаимного доверия соплеменников. В противоположность этому, в атомизированном мире городов, вызванных к жизни экономическими потребностями общества, сплоченность была делом немыслимым, ибо разобщенные специалисты не способны к эффективному сотрудничеству и в конечном счете обречены подчиняться. Социальная солидарность и цивилизованное производство суть вещи несовместные: каждая из них имеет свою нишу в обществе. Поэтому город всегда получал правительство в дар от племен, причем через каждые три или четыре поколения дар этот возобновлялся, так как предыдущие правители-завоеватели, расслабившись в условиях цивилизованной городской жизни, теряли былую силу, единство и сплоченность.
В современном, гораздо более развитом и широком городском мире по-прежнему сохраняется атомизация, но вот от благодатной племенной почвы, производившей политические таланты, теперь уже мало что осталось. Как бы то ни было, даже грамотные представители племен уже не могут без специальной подготовки занимать современные административные должности, и все более редкими становятся военные победы клановых вооруженных формирований над современной регулярной армией. Поэтому вместо прежних кланов обществом сегодня управляют квазиплеменные клики, союзы, заключаемые по принципу землячества, родства, обмена услугами, опыта совместной работы в учреждениях и т.д. Причем во всех этих случаях ведущую роль играют доверительные личные отношения, но не формальные связи, задаваемые существующими бюрократическими структурами. Новая асабийа взращивается теперь не на пастбищах, а на арене мафиозной деятельности. Любопытно, что эта система не вызывает в мусульманских обществах возмущения и в общем воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Такое причудливое сочетание религиозного морализаторства и циничного патернализма поражает многих наблюдателей".
📚 Эрнест Геллнер. Условия свободы. МШПИ. 2004. стр 37-38.
"Сегодня в мусульманском мире можно наблюдать устойчивую тенденцию к созданию Уммы - вселенского объединения всех сторонников ислама на базе общей веры и решимости исполнять предписанный ею закон. Но как строится в таком обществе внутренняя политика? На практике мусульманские государства являются насквозь патерналистскими. Правительства здесь опутаны плотной сетью коррупции. Формальные общественные институты значат гораздо меньше, чем неформальные связи, опирающиеся на оказанные в прошлом взаимные услуги, на покровительство сверху взамен на поддержку снизу и т.д. Священный закон регулирует мельчайшие подробности повседневной жизни, но не институты власти. Незыблемая религиозная конституция заключает в себе правила, определяющие течение общественной жизни, но не содержит проекта организации политической власти. Этот вакуум заполняет патерналистская политика, но общество не выказывает при этом недовольства. Фундаменталисты последнего поколения проявляют особу непримиримость по отношению к институтам, деятельность которых предполагает какой-либо компромисс с миром. Они держат себя так, будто являются незамутненным воплощением самого ислама, и решительно осуждают богословов старого поколения, запятнавших себя сотрудничеством с нечистым государством. Эти новые пуритане пока еще не захватили всю власть, но если им это удастся, будет интересно посмотреть, станет ли их сценарий опустошения царства (разумеется, земного) столь же катастрофическим, как и во многом аналогичные фундаменталистские замыслы большевиков.
В традиционном исламском мире (как его описал Ибн Халдун*, и как он потом еще долго существовал в неизменном виде) основой политического строя была сплоченность, а сплоченность могла возникнуть лишь в суровых условиях племенной жизни, где никакое государство не заботилось о поддержании мира и потому безопасность человека зависела только от взаимного доверия соплеменников. В противоположность этому, в атомизированном мире городов, вызванных к жизни экономическими потребностями общества, сплоченность была делом немыслимым, ибо разобщенные специалисты не способны к эффективному сотрудничеству и в конечном счете обречены подчиняться. Социальная солидарность и цивилизованное производство суть вещи несовместные: каждая из них имеет свою нишу в обществе. Поэтому город всегда получал правительство в дар от племен, причем через каждые три или четыре поколения дар этот возобновлялся, так как предыдущие правители-завоеватели, расслабившись в условиях цивилизованной городской жизни, теряли былую силу, единство и сплоченность.
В современном, гораздо более развитом и широком городском мире по-прежнему сохраняется атомизация, но вот от благодатной племенной почвы, производившей политические таланты, теперь уже мало что осталось. Как бы то ни было, даже грамотные представители племен уже не могут без специальной подготовки занимать современные административные должности, и все более редкими становятся военные победы клановых вооруженных формирований над современной регулярной армией. Поэтому вместо прежних кланов обществом сегодня управляют квазиплеменные клики, союзы, заключаемые по принципу землячества, родства, обмена услугами, опыта совместной работы в учреждениях и т.д. Причем во всех этих случаях ведущую роль играют доверительные личные отношения, но не формальные связи, задаваемые существующими бюрократическими структурами. Новая асабийа взращивается теперь не на пастбищах, а на арене мафиозной деятельности. Любопытно, что эта система не вызывает в мусульманских обществах возмущения и в общем воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Такое причудливое сочетание религиозного морализаторства и циничного патернализма поражает многих наблюдателей".
📚 Эрнест Геллнер. Условия свободы. МШПИ. 2004. стр 37-38.
#history #architecture #mamluks #crusades
Один из редких примеров культурного влияния крестоносцев на исламскую архитектуру - минарет Белой мечети ар-Рамлы.
Здание мечети, возведённое ещё в период правления омейядов, до наших дней не дожило. Сохранился лишь минарет, возведенный позднее мамлюкским султаном Бейбарсом после окончательного поражения Второго Иерусалимского королевства франков.
Один из редких примеров культурного влияния крестоносцев на исламскую архитектуру - минарет Белой мечети ар-Рамлы.
Здание мечети, возведённое ещё в период правления омейядов, до наших дней не дожило. Сохранился лишь минарет, возведенный позднее мамлюкским султаном Бейбарсом после окончательного поражения Второго Иерусалимского королевства франков.
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
#politics #sports #culture #mena
«Концепция неопатриархата Хишама Шараби, в которой автократ проецирует себя как фигуру отца, имеющего влияние на разных уровнях общества, является полезным инструментом для изучения того, как в контексте Ближнего Востока и Северной Африки футбольное поле становится полем битвы. Она основана на идее Мишеля Фуко о том, что институты власти превращают общественность в активных участников собственного подчинения, делая восстание немыслимым. Неопатриархат и представление о лидере как об отце нации восходят к арабской борьбе за независимость в начале двадцатого века. Лидеры тогда, как и сейчас, представляли себя родителями, обязанными воспитывать своих детей. Саад Заглул, лидер египетской националистической партии Уафд и основатель каирского футбольного клуба «Аль-Ахли», оплота антимонархического республиканизма, был «отцом» своей страны. Его жена Сафия была матерью Египта в те годы, когда Саад был изгнан из страны британцами. А клуб Саада «Аль-Ахли» стал стартовой площадкой для революции 1919 года, спровоцированной его изгнанием. Тремя годами позднее Великобритания была вынуждена предоставить Египту независимость.
Как и во франкистской Испании, где массовая популярность футбола и отсутствие дешевых альтернативных развлечений сделали эту прекрасную игру громоотводом для инакомыслия, на Ближнем Востоке и в Северной Африке футбол в течение многих лет был единственным крупным институтом наряду с Исламом, способным предложить общественное пространство для инакомыслия. Вдали от пристального внимания международных СМИ футбол стал площадкой для высвобождения сдерживаемого гнева и разочарования, а также для борьбы за политические, гендерные, экономические, социальные, этнические и национальные права. […]
В странах, где социальная мобильность и экономический прогресс во многом зависели от внутрирежимного непотизма, футбольное поле было редким меритократическим исключением, в котором талант и результативность имели большее значение, [чем связи]. Футболисты, зачастую вышедшие из небогатых семей, становятся знаменитостями благодаря своему мастерству, а не благодаря тому, кем был их отец. [...]
Футбольные стадионы стали аренами политической агитации и социального протеста в таких странах, как Алжир и Египет, когда волна репрессий прошла по самым плотно заселённым районам. «Спортивные арены стали следующим местом, в котором можно было заметить степень общественного недовольства. На каждом матче происходили беспорядки и молодежные демонстрации», — пишет Саид Шихи, описывая протесты, прокатившиеся по Алжиру в конце 1980-х годов. Попытки автократов кооптировать футбол для улучшение своего имиджа и отвлечения внимания от их непопулярной политики превратили футбол в политическую игру в кошки-мышки с высокими ставками между болельщиками, деспотами и исламистами за контроль над полем, а также в противовес джихадистскому использованию футбола в качестве инструмента сближения и вербовки. Все участники этой игры рассчитывают на то, что только футбол способен вызвать такие же глубокие эмоции, страсть и вовлечённость, которые у большей части местного населения вызывает только Ислам».
📚 Dorsey, James M. The Turbulent World of Middle East Soccer. Oxford University Press, 2016.
«Концепция неопатриархата Хишама Шараби, в которой автократ проецирует себя как фигуру отца, имеющего влияние на разных уровнях общества, является полезным инструментом для изучения того, как в контексте Ближнего Востока и Северной Африки футбольное поле становится полем битвы. Она основана на идее Мишеля Фуко о том, что институты власти превращают общественность в активных участников собственного подчинения, делая восстание немыслимым. Неопатриархат и представление о лидере как об отце нации восходят к арабской борьбе за независимость в начале двадцатого века. Лидеры тогда, как и сейчас, представляли себя родителями, обязанными воспитывать своих детей. Саад Заглул, лидер египетской националистической партии Уафд и основатель каирского футбольного клуба «Аль-Ахли», оплота антимонархического республиканизма, был «отцом» своей страны. Его жена Сафия была матерью Египта в те годы, когда Саад был изгнан из страны британцами. А клуб Саада «Аль-Ахли» стал стартовой площадкой для революции 1919 года, спровоцированной его изгнанием. Тремя годами позднее Великобритания была вынуждена предоставить Египту независимость.
Как и во франкистской Испании, где массовая популярность футбола и отсутствие дешевых альтернативных развлечений сделали эту прекрасную игру громоотводом для инакомыслия, на Ближнем Востоке и в Северной Африке футбол в течение многих лет был единственным крупным институтом наряду с Исламом, способным предложить общественное пространство для инакомыслия. Вдали от пристального внимания международных СМИ футбол стал площадкой для высвобождения сдерживаемого гнева и разочарования, а также для борьбы за политические, гендерные, экономические, социальные, этнические и национальные права. […]
В странах, где социальная мобильность и экономический прогресс во многом зависели от внутрирежимного непотизма, футбольное поле было редким меритократическим исключением, в котором талант и результативность имели большее значение, [чем связи]. Футболисты, зачастую вышедшие из небогатых семей, становятся знаменитостями благодаря своему мастерству, а не благодаря тому, кем был их отец. [...]
Футбольные стадионы стали аренами политической агитации и социального протеста в таких странах, как Алжир и Египет, когда волна репрессий прошла по самым плотно заселённым районам. «Спортивные арены стали следующим местом, в котором можно было заметить степень общественного недовольства. На каждом матче происходили беспорядки и молодежные демонстрации», — пишет Саид Шихи, описывая протесты, прокатившиеся по Алжиру в конце 1980-х годов. Попытки автократов кооптировать футбол для улучшение своего имиджа и отвлечения внимания от их непопулярной политики превратили футбол в политическую игру в кошки-мышки с высокими ставками между болельщиками, деспотами и исламистами за контроль над полем, а также в противовес джихадистскому использованию футбола в качестве инструмента сближения и вербовки. Все участники этой игры рассчитывают на то, что только футбол способен вызвать такие же глубокие эмоции, страсть и вовлечённость, которые у большей части местного населения вызывает только Ислам».
📚 Dorsey, James M. The Turbulent World of Middle East Soccer. Oxford University Press, 2016.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Сиди Халил ибн Исхак (у. 1374/767) — автор одного из важнейших текстов маликитской школы, произошёл из иракских курдов и жил в Египте. Его отец был факихом ханафитской школы, известным своей праведностью и богобоязненностью. Он также проявлял сильную любовь к некоторым из его современников-маликитов, в частности, к шейхам АбдуЛлаху аль-Мунуфи и ибн аль-Хадж, которую передал сыну.
#biography #malikiyyah
#biography #malikiyyah