Интересный комментарий из дружественного канала к техно-оптимистическому эссе Сэма Альтмана. Моя позиция противоположна.

Посмотрите вокруг - жизнь во многом тяжела и уныла. Даже у самых умненьких из нас. Как это преодолеть? Дело в том, что, говоря в терминах этого текста, «реальное движение, способное преодолеть любое положение вещей» это не интеллект, а труд. Искусственный интеллект или человеческий – это инструмент для труда в широком смысле. Пока жизнь такое говно, вне зависимости много у нас интеллекта или мало, машинный он у нас или человеческий, пересекаются ли всякие его "потоки" или нет, человечеству будет нужен труд.

Неолиберальное воспитание заставляет многих из нас думать две ужасные мысли. Первая это то, что труд это тяжелое занятие, которое нужно избегать, и которое никогда не вознаграждается по заслугам. Вторая это то, что преодолеть "положение вещей" можно только (в последней инстанции) деньгами. Из этих двух ужасных мыслей следуют и соответствующие им мечты – либо о неожиданном богатстве, либо о UBI, универсальном базовом доходе. Я как-то поднимал в этом канале дискуссию о UBI, и слышал много утверждений, мол "круто будет не трудиться, я смогу заниматься творчеством" (творчеством как противоположностью труда, видимо). Трагедия этих идей в том, что общество, пытающееся преодолеть "положение вещей" деньгами, а не трудом, никогда не вылезет из дерьмового состояния (даже чисто экономически это не работает, тут необязателен какой-то "духовный" аргумент).

Конечно, личный отказ от этих двух идей не меняет сам по себе мир, в котором мы живём. В том мире, что есть, труд действительно тяжел и редко вознаграждается, и без денег ничего не преодолеть. Но труд это еще и такая редкая штука, которая – в отличие от интеллекта и денег – действительно является сама по себе процессом по созданию условий для реализации собственных возможностей. Ты не можешь надумать себе счастье из интеллекта, ты не можешь купить себе возможность улучшать мир, но ты можешь трудиться над тем, чтобы труд улучшал твою жизнь.

С экономической точки зрения, мне близка позиция Современной монетарной теории, MMT (если вам нужна какая-нибудь полу-безумная теория, чтобы быть очень edgy, это одна из лучших, что сейчас есть). Вместо UBI она требует гарантии трудоустроенности: чтобы государство было "работодателем в последней инстанции". Неолиберальный подход к экономике предполагает поддерживать какой-то процент безработных, благодаря которому люди боятся потерять зароботок, терпят дерьмовую работу и маленькую зарплату – и так приходят к "двум ужасным идеям", что я описал выше. Отказ от этого подхода, и от необходимости безработицы, абсолютно необходим, особенно с учетом того, как выглядят продукты ИИ. Потому что иначе нас ждут куча безработицы и нищеты + куча сделанного ИИ говна, которое ужасно, но и так сойдет, поскольку никто не захочет давать людям возможность трудиться, чтобы сделать что-то эфемерно лучше.

Заводной Карнап объявил день гемблинга, 7.07. В честь этого мы будем читать Борхеса, “Вавилонскую Лотерею”.

Как все люди Вавилона, я побывал проконсулом; как все – рабом; изведал я и всемогущество, и позор, и темницу… Я познал то, чего не знают греки, – неуверенность.

Под конец рассказа Лотерея полностью сливается с миром, становится от него неотделимой, не более чем метафорой. Иногда Борхеса интерпретируют именно так: как метафориста. Этот взгляд упускает то развитие, которое его магические понятия проходят, прежде чем окаменеть и превратиться в мир. Лотерея, став миром, перестаёт быть собой. Её едва уловимое различие с миром – важнейший элемент борхесовской логики. Ключевой пассаж показывает, что в самом начале Лотерея была революционным желанием, и достижением, бедноты:

В плебейских кварталах ширилась тревога иного рода. Члены жреческой коллегии умножали ставки и наслаждались всеми превратностями страха и надежды; бедняки (с понятной и неизбежной завистью) понимали, что они исключены из этих бурных, столь восхитительных переживаний. Справедливое стремление к тому, чтобы все – и бедные, и богатые – равно участвовали в лотерее, привело к волнениям, память о коих не изгладили годы. Некоторые упрямцы не понимали (или притворялись, будто не понимают), что речь идет о новом порядке, о необходимом историческом этапе… Как-то один раб украл красный билетик, и при розыгрыше ему выпало, что у него должны выжечь язык. Такое же наказание определял кодекс законов за кражу билета. Одни вавилоняне утверждали, что он заслужил кару раскаленным железом как вор; другие великодушно полагали, что палач должен покарать его по велению судьбы… Начались беспорядки, произошло прискорбное кровопролитие, но в конце концов вавилонский народ настоял на своем вопреки сопротивлению богачей.

Речь идёт не просто о желании волнительных развлечений, а именно о каузальной логике насилия. То наказание, что получает раб, ведет к беспорядкам не потому, что Лотерея как-то его меняет – напротив, борьба ведётся за право подвергаться ровно тому же (неизбежному) насилию, но по совершенно другой логике, за право уничтожить легальные причины своей судьбы, даже понимая, что сама судьба от этого не изменится. Борьба ведётся за право на горе игрока, а не раба, даже если жизнь игрока неотличима от наказания за гордый бунт.

Народ учреждает таким образом регулярный искупительный ритуал, сродни тому, что среди философов 20 века было принято называть, с сомнительной антропологической точностью, карнавалом или потлачем. Столь сложное перераспределительное действо трудно совершать без ошибок, ошибок, порождающих множество жалоб, которые организующая Лотерею Компания не принимала:

Лотерея это интерполяция случайности в порядок мира, и принятие ошибок в ее исполнении – не нарушение хода судьбы, но ее, судьбы, подкрепление.

Это роковое заявление можно было бы сравнить с заявлением полиции, что все насилие, что оно совершает по ходу своей деятельности, является всегда справедливым, так как полиция служит в конечном счете справедливости. Эта формула отменяет революционное самоопределение народа, который отдал свою судьбу ритуалу Лотереи. Она смешивает сакральную случайность Лотереи со случайностью административной ошибки. Такое смешение, наверное, было неизбежным в силу самого существования Компании как силы, отдельной от учредившего ее народа.

Вавилоняне – не склонный к спекуляциям народ. Размышления о природе лотереи, само сословие интеллектуалов, что ими займется, появляются лишь для интерпретации этого заявления Компании. Они находят интеллектуальный выход из технократического тупика: они требуют бесконечного и непрерывного свершения лотереи, вмешательства случайности в каждый аспект и каждый момент ее производства. Лотерея сливается со своим платоническим “Небесным Архетипом”, она повсюду и неуловима.

Одна из [гипотез] внушает чудовищную мысль, будто уже много веков Компания не существует и будто священный беспорядок в нашей жизни – чисто наследственный, традиционный; согласно другой, Компания вечна и будет существовать до последней ночи, когда последний бог уничтожит мир. Еще одна версия гласит, что Компания всемогуща, но влияет только на ничтожные явления: на крик птицы, на оттенки ржавчины и пыли, на утреннюю дремоту. Другая, высказываемая устами маскирующихся ересиархов, состоит в том, что Компания никогда не существовала и не будет существовать. Еще одна, не менее гнусная, убеждает нас, что совершенно безразлично, подтверждаем мы или отрицаем реальность этой таинственной корпорации, ибо весь Вавилон – не что иное, как бесконечная игра случайностей.

В день гемблера я желаю вам верно следовать тем сакральным и судьбоносным ритуалам, что вы сами себе учредили, не отдавать их Компании, не прощать в них ошибок, не смешивать их с жизнью.

Что-то старинное с Полиной Колозариди, я почему-то видимо решил назвать себя художником, кем я буду себя через два года называть, страшно и подумать. Но может быть интересно! Там в главной роли - олдскульный ранний чатжипити