Почитайте разговор инженера гугла и нейросетки, после которого он решил, что у нее есть сознание, и побежал устраивать скандал.

https://twitter.com/tomgara/status/1535716256585859073

Что такое "сознание"? Теперь становится ясно, что сознание — это способность сделать так, чтобы о тебе написали грустную и relatable историю в большой и важной газете (ссылка на WaPo из твита у меня не пашет, правда). Если ты можешь это сделать, то тебя защищают и признают твои права, будь ты рабочий, нейросетка, беженец, солдатик или "хороший русский". А если не можешь, то и хрен с тобой.

Ошибка фанатов Фишера

Я, признаться, очень люблю селф-хелп всякий, и пытаюсь как-то справиться с тем фактом, что вся суть моего интереса к философии и письму – в том, что селф-хелп оказывается нужен довольно сложный и запутанный и поэтому нужно вот это всё. Недавно записывали подкаст, хотели поговорить об умных концептах, в итоге обсуждали, как улучшить свое самочувствие. (Вроде даже неплохо вышло. Выйдет в Июле! Оставайтесь на линии). Это всё, конечно, чуточку неловко или стыдно (а потому столько усилий я прилагаю, чтобы притвориться, что весь селф-хелп, что я пишу, это на самом деле про философию), но самое главное – еще и как будто бы виновато.

Ведь фанаты Марка Фишера, эти юные розововласые американцы, сразу начнут меня ругать – мол, селф-хелп это просто так ка*******м нас так заставляет ему подчиняться. Как был убежден очень молодой Делез, "Революция внутри совершается, чтобы не совершать ее снаружи" (потом он, конечно, передумал, и стал рассуждать о том, как получше отдаваться ТбО). Сам МФ очень хотел, чтобы что-нибудь такое "структурное" поменялось и вылечило его депрессию, и не особенно у него получилось, к сожалению.

Концептуальная ошибка тут заключается, мне кажется, в убеждении, что то, от чего нам больно – это что "структура" от нас слишком много требует; то есть от того, чего в нас не хватает – типа от того, что К. хочет, чтобы мы были хорошими Покупателями и Работниками и т.д., а мы не можем. (Поэтому МФ под конец жизни топил просто за базовый доход и вообще поменьше работать...) Но то, чего в нас не хватает, болеть не может. Наоборот – болит у нас от того, что в нас лишнее по отношению к нашей роли в "структуре", от того, что из нее торчит и в нее невпихивается. Какие-то наши органы или конечности не влезают в Покупательство или Работничество, и мы не хотим их туда нормально впихивать, и вот они и болят, потому что им тесно.

Другими словами, неотчужденный труд – это не тот, который идеально "про нас" и нам отдается, а такой, которому мы сами полностью отдаемся и делаем себя про него. Отдаться этому труду (в том числе и труду покупателя и потребителя) – это такое решение, которое приходится принять прежде, чем получится немножко и сам труд выбирать и адаптировать адекватно нашим нуждам.

И, раз уж на то пошло, труд Революционера, если уж он так привлекает, особенно подвержен этой проблеме. Этот труд крайне, смертельно отчужден ("мы, коммунисты – мертвецы в командировке"). Мы не можем его адаптировать максимально под себя и под свой комфорт – этот труд требует максимальной ему отдачи.

Так что вот, селф-хелп – попытка вписать себя самого в какой-нибудь изобретаемый на ходу язык и какую-нибудь грамматическую структуру (или институционально-фармакологическую, если кому-то так больше нравится). Я бы сказал, что шутки о том, что селф-хелп – это написать свою книгу об селф-хелпе и заработать на ней – очень точные, потому что селф-хелп для себя в идеале приходится написать самому, и заставить мир этот хелпд-селф принять это важная часть процесса.

Или вот другая милая история:

Сценографы всегда переживали из-за того, что их искусство ценится недостаточно высоко, что профессия театрального художника вечно остается в тени режиссера и актерской труппы.

Джованни Никколо Сервандони был придворным итальянским архитектором, живописцем, театральным художником (впрочем, есть мнение, что на самом деле его звали Жан-Николя Серван, и что он был французом, «италинизировавшим» свои имя и фамилию — итальянские архитекторы и художники тогда были в моде).

У Джованни была бешеная работоспособность. Он строил дворцы и парки, оформлял королевские свадьбы, был директором декораций в Парижской опере. В течение 1738–1743 и 1754–1758 годов Сервандони поставил серию театральных постановок, во многом напоминающих машинные пьесы семнадцатого века, с упором на тщательно продуманные изменения декора и спецэффекты – и без актеров. Сервандони представлял себе, что он возведет сценографию в ранг чистого искусства, что люди будут приходить исключительно насладиться пространством. Его первое «шоу» было посвящено Базилике Святого Петра в Риме и получило очень очень сдержанный отклик.

Позже Сервандони добавил в представления музыку и пантомимы – без особого успеха. Он умер нищим и не очень известным.

В начале своей карьеры на заре 20 века Гарри Гудини арендовал театры, где показывал себя запертым в ящик с дюжиной замков. Аудитория, с замиранием дыхания, наблюдала по часу-полтора, как иллюзионист пытается выбраться из ящика. На самом деле, как рассказывал Гудини, на «освобождение» уходило е больше минуты. Иногда он проводил этот час за чтением газеты, периодически издавая звуки борьбы и страдания, чтобы держать аудиторию в напряжении.

«Гудини, – пишет Джозеф Воутерс, – смог сделать то, что не удалось Сервандони. Он смог заставить аудиторию смотреть на коробку сцены – ни что иное, как обыкновенный декор. Он создал перформанс, состоящий исключительно из сценографии».

Меня немного забавляет, когда в традиционной мифологии – как это любят делать в геймдеве – ищут какие-то альтернативы взгляду, концентрирующемуся на насилии. Это напоминает деятельность фольклористов времен романтизма, типа братьев Гримм, которые превращали народные сказки из упоения насилием – в том числе сексуальным – во что-то куда более удобоваримое. Разве это не настоящий колониализм – переваривать такие источники согласно нашим моральным представлениям, превращать эти народы в "благородных дикарей"?

Вообще – если вы изображаете мир, и в вашем изображении нет насилия – это не потому, что вы так хорошо придумали и избавились от него, а только потому, что вы его скрыли. Насилие есть всегда, и особенно оно видно в утопии (Оксана Тимофеева как-то привела отличный пример: если вокруг идеальный коммунизм, а меня предала моя единственная любовь, страдания будут еще хуже, потому что ну и как-то неловко страдать в идеальном обществе, и в отчужденный труд с головой не погрузиться, и свободы ее не лишить...). Если вы придумываете утопию или какое-то там просто счастливое время, не надо отмахиваться от вопросов о том, куда делось то или иное страдание: именно ответы на них и показывают, на чем строится ваша утопия, на чьих костях.

В играх насилие надо не скрывать, а надо делать его максимально видимым. Стоит предлагать людям поиграть в диктаторов (и демократически выбранных президентов), и без какого-либо подвоха подсчитывать и показывать – вот столько-то людей вы убили, столько-то сместили, столько-то сгнобили в рабстве – ради вот такого вот процветания вот такой вот численности людей и т.д. Это можно спокойно добавлять и в существующие игры. Они действительно хорошо изображают, например, колонизирующий взгляд: и не надо от этого хорошего изображения отказываться, надо только выкапывать и демонстрировать его подноготную, его собственное значение-в-себе. (Есть хороший блог, который, без излишне деколониальной адженды, очень хорошо критикует с исторической точки зрения разные игры – вот скажем про AC: Valhalla и про Europa Universalis; он не давит на моральность, а показывает, например, как безобидно или даже благотворно выглядящие механики типа "повышения уровня культуры" скрывают за собой массу насилия).

Иначе останется только играть, смотреть, читать только мультяшные утопии. (Вот кто-то упоминал какую-то стратегию не про насилие, я пока не играл, типа о том, как восстанавливают разрушенный мир... то есть фантазия в том, что мир надо разрушить настолько, чтобы уже хуже не могло быть, и тогда точно насилия уже не будет?)

Я за насилие в искусстве, потому что я против мифического – "оправданного" – насилия в жизни. Разница между видимостью и реальностью здесь особенно важна. Ее надо подчеркивать, а не устранять.

Вот критикуют Симондона за то, что не хватает ему веры в форму кубика сахара. Моя же критика Симондона — симметрично о том, что он не просек негативности материи, и для него материя кубика это конкретный "сахар" как какая-то единственная и понятная точка начала всех его любимых технических процессов, а не ускользающий маркер той нехватки, которую любой связанный процесс может обнаружить в самых разных местах.

Это так приятно — накатать постец на реактивном вдохновении от какого-нибудь текста или обсуждения, схлопнуть всю сложность проблемы за счет фокусировки именно на том, что там было прочитано. Это не так неловко, как впаривать оригинальное что-то экс нихило. Потом, конечно, становится понятна слабость и односторонность всего написанного. Даже лестно, что мне на это комментаторы дружелюбно и мягко указали (в комментариях тут), а не стали катать слегка агрессивные реакции, как это делал я.

Разве это как раз не хорошая имманентная концепция насилия: схлопнуть сложность какого-то явления, чтобы быстро и эффективно с ним разобраться?

Вот и в играх есть такая геймдизайнерская проблема. Есть какие-то объекты, они типа как проблемы, чтобы интересно было решать проблемы, вот это типа играть значит. А раз проблему можно решить, значит можно сделать так, чтобы объект проблему больше не создавал, заткнуть его и вычеркнуть и сделать его молчащим и довольным так или иначе. Это может быть "убийство", но это может быть и поцелуй, и доставка еды, и строительство дома для представителя популяции: что угодно, что навсегда исключит этот объект из живого цикла создания проблем в этом воображаемом мире. Разве не любое такое действие — в "имманентном" смысле — убийство, даже если изображено с помощью цветочков и довольной, счастливой, сытой физиономии, что уже никогда нас не потревожит? Разве игры, где такое убийство и изображено как убийство не честнее в каком-то смысле?

Недавно пригласили записать подкаст о "будущем" (как понятии, а не реальности). Получился такой терапевтический выпуск о том, как жить без будущего в качестве ориентира. Спасибо Артёму и Свете за приглашение и разговор. Вот можно послушать: https://sandbox.mave.digital/ep-11

Мы В ПЕСОЧНИЦЕ ведем ноушен с материалами, которые были в выпуске. А на самые интересные делаем мини-посты в инстаграме.

Вчера Валентин Голев написал такой текст про Теорию Руин Альберта Шпеера, на которую ссылался в 3 выпуске. Получилось интересно в разрезе будущего, с которого на нас кто-то смотрит. Будущего, которое становится всегда лучше. Будущего, в котором можно найти оправдание насилию и политическим репрессиям.

Подписывайтесь на наш инст и на тг Валентина «roguelike theory»

Откуда появляются алгоритмы?

Сейчас читаю классную книжку Флориана Ятона с непростым названием «The Constitution of Algorithms: Ground-Truthing, Programming, Formulating». Это такая этнография в духе лабораторных исследований, зародившихся в 1970-х и 1980-х годах. Суть в том, что в один момент социологи, антропологи науки, а также кто-то между ними, решили понять, как устроено научное знание на практике: как учёные общаются друг с другом, проводят опыты, как они (вместе) пишут статьи, и так далее. В рамках этого направления выросло множество классических работ в исследованиях науки и технологии.

Ятон как антрополог в этой работе идёт к компьютерным учёным, а именно тем из них, кто занимается темой компьютерного зрения и проводит с ними время, чтобы ответить на вопрос: как конституируются (его язык, если проще – появляются, но важно иметь в виду, что это протяженный во времени процесс) алгоритмы? Про различные сопряженные с таким появлением алгоритмов практики Ятон и пишет в книге через теоретические обзоры и виньетки из своего полевого опыта.

Если не вдаваться в подробности аргумента, а говорить только про впечатления, то…
Во-первых, в книге Ятона история и проблематика компьютерного зрения описана наиболее интересным образом из тех, что я пока видел. В различных учебных пособиях по машинному обучению это часто описано без связи с историей, а многие работы из медиа и исследований технологий наоборот зачастую излишне удаляются от технической практики.
Во-вторых, благодаря исторической части в другой из глав узнал ещё об одной составной части наследия Джона фон Неймана. Ранее я знал про его роль в экономике и теории игр, а благодаря этой книге теперь знаю, что он, оказывается, ещё и способствовал распостранению метафоры компьютера как мозга (Ятону эта метафора не нравится и часть книги посвящена её критике)

Думаю, что может соберусь духом и напишу куда-нибудь более обстоятельную рецензию, поскольку хочется для себя лучше отрефлексировать эту работу. Ещё можно послушать подкаст с автором о книге можно послушать тут.

Сейчас время, когда мы все всё время пытаемся, и нам говорят, что мы недостаточно пытаемся и должны пытаться больше, и мы себе повторяем тоже, что если еще попытаемся, вот тогда получится.

Я в какой-то момент нашёл один абсолютно эффективный - и крайне пугающий - способ выйти из этого убогого модуса попыток. Как в мудрости "Перестать пытаться и начать жить", только более конкретно: абсолютно запретить себе то, что вы постоянно пытаетесь делать. Я писал уже, как запретил себе пытаться уснуть и "починить режим"; запретил пытаться притворяться, что этот блог не про селф-хелп; еще я запретил себе пытаться бросить курить (Делёз: "Алкоголик этот тот, кто всё время бросает пить"), пытаться заработать много денег и ещё ряд вещей. Знакомым, кто постоянно пытается и не может найти себе отношения, я тоже предлагаю запретить себе их искать ну хотя бы на годик, просто посмотреть вообще, как живется без теребления тиндером. Они меня не слушают, и потому я запрещаю себе пытаться научить их правильно жить.

Откуда появляется дикий страх по поводу таких запретов? Почему так страшно прекратить все эти бессмысленные попытки? Это же не про реальные потребности жизни-и-смерти (как-то же мы все дожили до вот-сейчас с херовым режимом, бухая и без любви, и проживем еще так же много лет), но в связи с какими-то воображаемыми идеалами и требованиями. Эти идеалы и мешают больше всего: из-за них ни одна попытка не оказывается достаточно хорошей. И договориться с ними не получится, вы же пробовали. Они настолько агрессивные, что само предложение не следовать им может вызвать настоящую ярость. Можно только выбить их ещё более мощным клином идеала человека, который не пытается постоянно, как идиот, сделать то, что у него не получится.

Иногда, когда я что-то такое делаю, у меня получается научиться лучше себя слышать и удовлетворять соответствующие потребности куда более эффективно. И как-то так выходит, что что-то действительно начинает получаться. Но этот шаг запрета, отказа пытаться, и следующей за ним абсолютной неизвестности и обречённости: "как же я так, всю жизнь буду курить и никогда не займусь настоящей философией?" не пропустить.

Ну вот и про коллективные идеалы я думаю ровно то же. Если запретить себе идиотские попытки ("а давайте все вместе еще раз попытаемся без пластика"), то может быть и найдём настоящие решения / привыкнем / вовремя помрём. А бессмысленные ритуальные попытки адресовать проблемы нужно себе запрещать; иначе иллюзорное служение идеалам всегда будет заменять собой реальность, и мы никогда не разучимся пытаться.

Написали о присутствиях войны, опосредованных телефоном, в газету "Искусства рабочего класса" в соавторстве с Лесей Прокопенко. А сейчас вот еще выложили на сиг.му, тоже по-английски, почитайте. Называется "Война здесь, а нас нет".

Там без каких-то серьезных выводов, просто вот есть такие присутствия, а вот есть такие отсутствия. Почему-то очень многие связанные с войной вещи оказываются вовлечены в эту диалектику, по контрасту с другими конфликтами, о которых мы читали как тотально присутствующих или напрочь отсутствующих.

Спасибо Ире Конюховой за приглашение написать в газету на такую тему.

https://syg.ma/@sygma/war-is-here-we-are-not

некоторые модели-генераторы изображений позволяют описывать будущую картинку с помощью текстовой затравки. при этом разным словам можно приписывать разные веса – численные коэффициенты, на которые будет опираться нейросеть

чем больше цифра, тем важнее становится слово, а если коэффициент отрицательный, то модель, наоборот, постарается найти нечто совершенно обратное и максимально далекое ему

это с неизбежностью [1] привело к появлению оригинальной техники «затравок с отрицательными весами»: созданию картинок, которые модель видит полной противоположностью исходному запросу

экспериментируя с таким подходом и генератором stable diffusion, твиттерянин supercomposite обнаружил, что запрос «анти-брандо» (brando::-1) выдает неожиданную картинку, похожую на силуэт европейского города с бессмысленным пояснением DIGITA PNTICS [2]

но если попробовать обратную затравку «DIGITA PNTICS::-1» [3], то на свет появляется и вовсе жутковатый потрет: «опустошенная женщина с лихорадочным румянцем на щеках» (https://clck.ru/yUZbV)

цифровое существо – «анти анти-брандо» – получило имя loab и уже стало поводом для появления «крипипасты». созданное текстовой затравкой с отрицательными весами, оно не имеет собственных характеристик, помимо негативных

подобно божеству, которое можно описать лишь апофатически, через отрицание: «бес-смертный», «не-познаваемый», «бес-конечный» итп

1. https://t.iss.one/furherring/1503
2. https://twitter.com/supercomposite/statuses/1567162295100358658
3. https://twitter.com/supercomposite/statuses/1567162313194471428

Катя Колпинец режет по живому, описывая гениальных блогеров)

Ещё вот чел доказывает со статистикой, что почти все тексты в интернете написаны сумасшедшими (хотя это и из самих текстов понятно, зачем статистика?)

Не знаю; когда я читаю какие-нибудь странные посты или, скажем, безумные и истеричные ревью на амазоне, я скорее испытываю любовь и симпатию, и радуюсь, что не одному мне так легко испортить день и вдохновить на огромный злой монолог...

Чего мне не хватает в таких исследованиях — это сравнения с более нормальными классическими формами. Считают ли нормальные авторы нормальных книг себя гениями, творящими для бессмертия? Или может быть они это всё как-то по-другому делают?

Иногда я натыкаюсь на людей, из которых получились бы офигенные блогеры. А они вместо этого пишут и публикуют какие-нибудь нечитаемые тома, запихивая всё живое в сноски, пишут романы, неуклюже приписывая свои мнения случайным персонажам, ставят мутные какие-нибудь... спектакли по десять штук, или - самое ужасное - притворяются, что учат людей, чтобы в итоге каждое занятие кормить их своими рандомными мутными мнениями. Личные блоги хорошо освобождали бы жизнь от праздных мыслей, которые больше некуда впихнуть. В моем государстве будущего блоги будут обязательными

По поводу новостей вы всё и так лучше знаете, но блин.

Я часто сейчас думаю о том, что те, кто не побоялся позаботиться о себе, они чаще оказываются в ситуации, где могут позаботиться и о других. А те, кто о себе не позаботился, о них уже приходится заботиться как раз другим.

Поэтому если вас, как многих выросших в России, сама идея о том, чтобы себе как-то помочь, напрочь парализует, дайте уже себе пинка. И да — те, кто не любит и не хочет любить свою жизнь, за нее бороться никак не будут и бунтовать ради нее тоже не смогут.

Когда-то, когда я учился на философа, мне было интересно, как работает история философии, и тогда я попробовал это понять на примере вопроса о Решении. Потому что меня, как и всех нормальных людей, этот вопрос несколько смущал – с одной стороны, вроде как трудно действительно думать, что мы принимаем Решения, потому что ведь их обычно за нас принимают. Мы вот целыми днями фантазируем как мы будем принимать Решения, например про вагонетки или дилеммы заключенных и т.д., но на деле сначала жизнь как-то сама идет, а иногда вдруг начинается какой-то ад и соответствующие ему телодвижения, и даже какие-то героические на вид поступки изнутри всё-таки кажутся каким-то странным подчинением всяким очень мощным силам. Какие уж тут Решения? А с другой стороны, задним числом все время какое-то такое ощущение, мол, что от того факта, что ты ведь действительно сам что-то решил, не сбежать, но главное, что и в самом процессе только и сидишь на стуле и думаешь: "вот я сижу на стуле и вроде жизнь себе как-то идет, но не принимаю ли я этим какое-то Решение? не Решил ли я сидеть на стуле, [например, вместо того чтобы там что-то еще сделать более возвышенное]?". Решения присутствуют в нашей жизни как-то так: на самом деле их явно вообще нет, мы действуем по силам и обстоятельствам, но что-то вроде такое зудит, что не дает нам себе признаться, что нет у нас никакой свободы.

И тут как будто бы уже ничего не добавишь, но у философов можно найти несколько разных подходов к этой ситуации, через тот или иной ответ Кьеркегору. Потому что это Кьеркегор как раз и поставил себя в такую шикарную позу: надо, мол, чтобы у человека было Решение. Принимайте Решения, говорил Сёрен, да такие, чтобы они порождали Повторение: если вы что-то решите, то всегда это решение и повторяйте. Парадигма Решения – женитьба: выбрал один раз и больше не выбираешь. "Повторение – любимая жена, которая не наскучит. Ведь наскучить и надоесть может только новое", говорил он, намекая на то, что сам жениться он так и не Решился, а решился только всех поучать. Решение у него было тем самым одновременно и проявлением свободы, и этой свободы себя лишением.

Поэтому Решение это что-то прям очень заманчивое для тех, кто одновременно слишком свободен и всё равно ничего не может. Принять Решение было бы возможностью одновременно и найти свою свободу, и сразу же лишиться ее и связанных с ней проблем. И вот в начале 20 века этот вопрос встал совсем уже для всех ребром, и многие великие философы стали пытаться как-то с этим считаться. Им хотелось принять какое-то Решение, но где его взять было непонятно. Они справлялись каждый на свой лад.

Один очень популярный подход был у Хайдеггера, для которого Решение просто должно было как-то человека возвышать над обстоятельствами. У его читателя Сартра тоже – "надо забыть свою маму, надо забыть свою Родину, надо забыть себя, надо забыть вообще обо всём и Принять Решение", видимо, совсем вслепую. В таких ситуациях Решением оказывается всё что угодно, лишь бы было лишено логики и позволяло себя чувствовать возвышенно: в случае Хайдеггера, нацизм, а в случае Сартра – его абсолютно рандомные политические выходки.

Еще прикольный ответ был у Карла Шмитта, которого это всё тоже очень заботило. Очень хотелось ему Решения, но он знал, что у него самого не получится. И тогда он придумал, что Решение это у суверена, который всё (в его в случае "всё" это "государство") этим самым Решением начинает, а мы в этом всем начатом сувереном просто уже существуем и ничего с этим сделать не можем. Поэтому Шмитт пошёл и вступил в НСДАП, но многие люди вступают абсолютно по той же логике в какие-то менее пугающе звучащие организации, начатые куда более приятными людьми. Найти себе правильный диагноз в википедии это вот мне кажется примерно такое Решение.

Короче, это всё почитал у них Беньямин и стал придумывать свой подход к Решению. Потому что просто признать, что Решение это полная ерунда, он не мог, но при этом он видел, куда все эти размышления о Решениях людей заводят. Это как с "не думай о белом медведе": если о Решении не думать, то может и нормально будет, но как только вспомнишь, что ты можешь что-то Решить, то тут и начинается полный идиотизм. И он хотел найти какой-то выход и придумал такой, описав его в очень мутном эссе про роман "Избирательное сродство" (где речь снова идёт, конечно, про брак и свободу).

Мне лень перечитывать, перескажу своими словами и примерами и неправильно. В древнегреческой трагедии герои ничего не Решают – с ними происходит какой-то ад, и они ничего не могут совершить, кроме ошибок, за которые они будут потом с особой жестокостью расплачиваться. "Любой выбор слеп, и слепо ведет к катастрофе". Было бы оскорблением говорить, что Антигона "решила" вести себя так, чтобы все вокруг нее покончили с собой. Нет – она просто следовала божественной воле. Но у всех этих героев всё же был момент настоящей свободы, и он заключался в их (непременном для жанра) предсмертном монологе. Именно в нём они смотрят на свою потерянную жизнь и отказываются ее принять и оправдывать, и настаивают на том, что они хотели чего-то совершенно другого. Антигона жалуется в таком монологе, например, что не изведает "сладких уз брака и материнства". Она не обесценивает это, не кричит, что это было не надо и вообще это всё хрень, от чего она отказалась, а наоборот – ей очень обидно, что так вышло, что ее замуруют в пещере, а ее жених пырнет себя ножем. И в этот момент действительно становится понятно, что она не просто ебанутая фанатичка, которой даже в голову не пришло жить нормально, а что ей было от чего отказываться, и что она действительно проявляла какую-то странную и возможно ошибочную волю, но не просто тупость и моральное банкротство. Этот ретроактивный отказ – самое близкое, что у этих героев есть к Решению; и именно такие моменты свободы, свободы ретроактивно признать свой собственный отказ и пожалеть о нём, я и ищу во всех этих трагических монологах, что мне приходится часто в последнее время читать.

"...психоанализ является совершенно законченной и уже сконституированной машиной, чтобы помешать людям говорить, т.е. производить высказывания, которые отсылают к ним [людям] и которые отсылают к группам, с которыми они находят сходства... первый пример — судья Шребер, чей бред целиком и полностью относится к расам, истории и войне. Фрейд не отдает в этом отчёт и сводит этот бред исключительно к его связям с отцом"

Предлагают закон о том, чтобы подчинить деятельность психологов национальной безопасности РФ.

https://t.iss.one/because_fuck_you_thats_why/1104

Есть такая теория о том, что мы живем в "культуре жертв", что типа роль жертвы сейчас считается "высокостатусной" (в отличие от "культуры гонора" (у всяких воинственных чуваков) и "культуры достоинства" (у уверенных горожан)). Эту теорию любят американские правые (типа Джордан Петерсон) и пользуются ей для того, чтобы объявлять себя самих жертвами всяких активистов за права меньшинств. Чуваки, которые написали об этом книгу, много рассуждают о том, как жертвы друг с другом соревнуются и т.д.

В таком виде эта теория действительно в духе республиканцев. Но в ней есть истина: да, в наше время просить защиты и помощи это эффективная стратегия для достижения своих целей, просто потому, что в мире гигантское неравенство во власти. Не просто в деньгах и доходах, а во власти – даже простые американские голосующие, например, больше влияют на то, что происходит во многих странах, чем те, кто там живет. Граждане страны, даже уехавшие, имеют больше власти, чем живущие в ней иммигранты. И т.д. Так что иногда разумно просто попросить.

Я предлагаю на это смотреть, как на объективацию страданий. Страдания превращаются в объект, который можно обменивать или продавать. Это выходит потому, что неравное распределение власти сочетается с отсутствием каких-дистанций для ее осуществления. Раньше люди влияли в основном на то, что было им близко, и поэтому глобальное неравенство играло меньше роли. А сейчас есть общее поле для взаимного общения и влияния людей по всей земле, и этим полем приходится пользоваться.

Например: вы сталкиваетесь в интернете с человеком, который зарабатывает больше, чем вы в принципе можете в своем маленьком городе. На этом неравенстве можно попробовать заработать, просто продав его самого обратно: запаковав в красивую оболочку, прорекламировав "Шикарное Неравенство" и назвав ему цену – такого рода в сердце всяких mail-order brides и OnlyFans или разного рода благотворительности, особенно когда она вершится где-то далеко. Благотворители покупают – под видом жён и вылеченных детишек – свою собственную власть как объект. Такой объект-власть, возможно, для них особенно важен потому, что в своем собственном богатом городе они никому не нужны и власти никакой не имеют.

Движение "Эффективного альтруизма" это про ускоренную объективацию, даже коммодификацию страданий. Страдания могут быть товаром, говорят эффективные альтруисты, и поэтому они должны быть товаром. Страдающие – а точнее, репрезентирующие и перепродающие их страдания благотворительные организации – должны, по мнению ЭА, соревноваться в том, как они рекламируют эти страдания и как эффективно они их продают. Нередко речь идет о прямом подсчете вылеченных детишек на сто баксов.

И тут выходит некоторая апория, которая в наше время почти что про всё. Эта апория – в сердце рыночной моральности. С точки зрения "рационального выбора", чтобы чего-то было меньше, нужно, чтобы оно стало дороже (надо сделать бензин дороже, чтобы меньше ездили, надо сделать выхлопы co2 дороже, чтобы меньше его фигачили). Но в такой ситуации становится выгодно эти вещи продавать (выгодно добывать больше нефти, выгодно придумывать схемы "компенсации" co2, которые как мертвому припарки), и рынки растут. Со страданиями так же – как только они превращаются в выгодный объект, производить его хочется только больше.

Да, в такой ситуации много денег текут в направлении страдающих (куда меньше, конечно, чем текут к их много зарабатывающим благотворителям). Но чего в такой ситуации не происходит – это "траты" власти. Любое настоящее изменение с точки зрения властьимущих связано с тем, что они откажутся от какой-то своей власти. Многие проблемы, адресуемые благотворительностью, могут быть решены, только если отказаться от власти воевать, от власти ездить на тачке, от власти эксплуатировать девиц, от власти сажать людей в тюрьму, от власти не пускать людей в страну, от разного рода макроэкономической власти. Но никто ни от какой власти отказываться не хочет, а потому покупка производимых ею страданий – или покупка собственной власти как объекта – оказывается выгодной и необходимой для всех сторон.