https://www.triple-c.at/index.php/tripleC/article/view/1231
Ловинк против Браттонского «Стэка». Надо сказать, хоть я книжку тоже не люблю, критика Ловинка очень вялая. Браттону, он говорит, не хватает «общества» в его определении стека, а без общества куда уж нам политикой заниматься. «We live in a society». – Но «общество» же всегда было магически-лингвистической конструкцией, позволяющей приписывать общественные причинно-следственные связи некоему теоретическому единому субъекту (как у Ницше «молния», существующая только как воображаемый субъект ее сверкания). Наоборот, Браттон интересен именно его попыткой редукции «общества» до обобщенно понятой инфраструктуры. – Чем мне не нравится «Стэк», это его напористой и скучной попыткой теоретизнуть обо всем на свете, застолбить за собой хоть полусловом абсолютно все объекты этого теоретического пространства, жертвуя ради этой шири концептуальной организацией теории, которая как раз и является гарантией успешной редукции «общества». Но эта широта Ловинку как раз нравится.
Ловинк против Браттонского «Стэка». Надо сказать, хоть я книжку тоже не люблю, критика Ловинка очень вялая. Браттону, он говорит, не хватает «общества» в его определении стека, а без общества куда уж нам политикой заниматься. «We live in a society». – Но «общество» же всегда было магически-лингвистической конструкцией, позволяющей приписывать общественные причинно-следственные связи некоему теоретическому единому субъекту (как у Ницше «молния», существующая только как воображаемый субъект ее сверкания). Наоборот, Браттон интересен именно его попыткой редукции «общества» до обобщенно понятой инфраструктуры. – Чем мне не нравится «Стэк», это его напористой и скучной попыткой теоретизнуть обо всем на свете, застолбить за собой хоть полусловом абсолютно все объекты этого теоретического пространства, жертвуя ради этой шири концептуальной организацией теории, которая как раз и является гарантией успешной редукции «общества». Но эта широта Ловинку как раз нравится.
Приложение доставки еды прислало. Вот ведь роскошь. Уверен, уже где-то ищут инвесторов на робота-кулинара, чтобы из дешевых ресторанов всех поувольнять, на благо человечеству, конечно, чтобы освободить поваров, дать им время на занятия музыкой и искусством или что им там придется онлайн продавать чтобы выжить
Социология - и вообще идея общества - началась с того, как Дюркгейм показал при помощи статистики, что суицид это не акт абсолютной свободы, а во многом продукт конкретных социальных условий, и из этого сделал вывод, что общество существует и мы в нем живём.
А закончится социология, и с ней сама идея общества тем, что Амазон научится с помощью той же статистики рекомендовать мне мыло и веревку еще до того, как я сам пойму, что мне невыносимо.
А закончится социология, и с ней сама идея общества тем, что Амазон научится с помощью той же статистики рекомендовать мне мыло и веревку еще до того, как я сам пойму, что мне невыносимо.
Часто натыкаюсь на этакую "Кашу из алгоритма", как в "каше из топора", когда продукт продается или рекламируется как содержащий какой-нибудь ИИ или машин лернинг, а на самом деле ценный всем, что вокруг него. Скажем, в фитнес-приложениях это очень часто есть, когда хочется прям дать компьютеру намерить всяких данных, в надежде на хороший совет от ИИ... Про спотифай тоже все время про рекомендации говорят, хотя ну блин, кому это надо по сравнению с возможностью музыку удобно слушать?
В мад мен по-моему был момент, или даже в настоящей истории рекламы, когда рекламный ролик объясняли как "Мы продаем не сигареты, а хорошую жизнь". Вот сейчас наоборот - никто не верит в хорошую жизнь, и наоборот, готовы покупать лишь что-то абсолютно нечеловеческое, типа "алгоритма", потому что реклама окончательно испортила любой человеческий образ. Кто верит в хорошую жизнь? Кто готов ее покупать?
Поэтому в итоге видно, что о людях нельзя заботиться, и нельзя предлагать им хорошие вещи, это подозрительно и крипово. А вот предлагать им что-то странное и неловеческое, типа "алгоритм", вот это нормально - и к нему можно уже добавить, как к каше из топора, любое добро и любую заботу, пока настаиваешь на том, что главное не в них. Утопию тоже будем продавать из топора, из какой-нибудь плановой-ИИ-экономики, видимо, или еще чего-то бессмысленного, вокруг чего можно будет безнаказанно делать добро.
В мад мен по-моему был момент, или даже в настоящей истории рекламы, когда рекламный ролик объясняли как "Мы продаем не сигареты, а хорошую жизнь". Вот сейчас наоборот - никто не верит в хорошую жизнь, и наоборот, готовы покупать лишь что-то абсолютно нечеловеческое, типа "алгоритма", потому что реклама окончательно испортила любой человеческий образ. Кто верит в хорошую жизнь? Кто готов ее покупать?
Поэтому в итоге видно, что о людях нельзя заботиться, и нельзя предлагать им хорошие вещи, это подозрительно и крипово. А вот предлагать им что-то странное и неловеческое, типа "алгоритм", вот это нормально - и к нему можно уже добавить, как к каше из топора, любое добро и любую заботу, пока настаиваешь на том, что главное не в них. Утопию тоже будем продавать из топора, из какой-нибудь плановой-ИИ-экономики, видимо, или еще чего-то бессмысленного, вокруг чего можно будет безнаказанно делать добро.
Совершенно агорафобное ощущение от голографических звонков в Star Wars, мне кажется, передаваясь такой голограммой я бы чувствовал себя, ну действительно, голым. Собеседники вынуждены стоять, как на сцене, не понимая, где они окажутся перед глазами другого, и не имея возможности взаимодействовать с тем окружением, куда их поставят. У экрана телефона, у окошка Zoom есть границы, оформляющие и успокаивающие; смотришь на собственное отражение и думаешь — хорошо, что я абсолютно двухмерный, что никто не может поставить меня на стол, повернуть и разглядывать мою задницу; и трёхмерность живого разговора, которую пародирует голограмма, тоже в общем-то мнимая, учитывая, что общаться вежливо лицом к лицу.
Весь год какой-то такой голой голограммной херни, были ведь и революции, и зловещие покушения, и бытовой героизм разного рода, и новая этика всякая, и горящие тачки ментов, и за сандерса все болели, и философы про право на смерть яростно спорили, и над компьютерной игрой там поляки работали по сто часов в неделю, и это все обернулось абсолютно ничем, пародией на жизнь, наряду с зум-днями-рождения, неработающими вакцинами, онлайн-выставками, «кризисами, которые дают возможность перемен». В последний момент декабря я заметил, как много прекрасных и простых вещей было в 2020, как на фоне этого отчаянного унижения европейского романтизма было приятно печь печенье, бухать на берегу реки, каламбуры придумывать, играть в компьютерные игры, читать гороскопы, некрасиво рисовать, как смерть стала привычной соседкой, а сверхценность жизни и свободы вызывала только смех. Я буду скучать по всему этому осмеянному величию, может, оно вернется через пару лет, все снова станем спасать мир от выхлопных газов, но пока желаю нам всем, чтобы в 2021 бесконечные трагедии в новостях не слишком теребили наши усталые души, чтобы мы все легко и с удовольствием умерли, или погрустили о ком-нибудь умершем, чтобы мы разорились, были депортированы, уволены, осмеяны в соцсетях, заблокированы, отменены, перевоспитаны, отравлены, автоматизированы, изгнаны из соавторов телеграм-каналов, чтобы не отмахивались от этой медленной и посредственной жизни, надеясь, что вакцина ее как-то вновь ускорит, а восприняли ее жестокую тупость как маленький подарок и повод еще разок хорошо покушать.
Весь год какой-то такой голой голограммной херни, были ведь и революции, и зловещие покушения, и бытовой героизм разного рода, и новая этика всякая, и горящие тачки ментов, и за сандерса все болели, и философы про право на смерть яростно спорили, и над компьютерной игрой там поляки работали по сто часов в неделю, и это все обернулось абсолютно ничем, пародией на жизнь, наряду с зум-днями-рождения, неработающими вакцинами, онлайн-выставками, «кризисами, которые дают возможность перемен». В последний момент декабря я заметил, как много прекрасных и простых вещей было в 2020, как на фоне этого отчаянного унижения европейского романтизма было приятно печь печенье, бухать на берегу реки, каламбуры придумывать, играть в компьютерные игры, читать гороскопы, некрасиво рисовать, как смерть стала привычной соседкой, а сверхценность жизни и свободы вызывала только смех. Я буду скучать по всему этому осмеянному величию, может, оно вернется через пару лет, все снова станем спасать мир от выхлопных газов, но пока желаю нам всем, чтобы в 2021 бесконечные трагедии в новостях не слишком теребили наши усталые души, чтобы мы все легко и с удовольствием умерли, или погрустили о ком-нибудь умершем, чтобы мы разорились, были депортированы, уволены, осмеяны в соцсетях, заблокированы, отменены, перевоспитаны, отравлены, автоматизированы, изгнаны из соавторов телеграм-каналов, чтобы не отмахивались от этой медленной и посредственной жизни, надеясь, что вакцина ее как-то вновь ускорит, а восприняли ее жестокую тупость как маленький подарок и повод еще разок хорошо покушать.
Весь год читал Лиготти, это было попыткой понять тех людей, которые его так советуют — Брассье в первую очередь. Мне было интересно читать эти рассказы, и интерес этот был для меня загадочен, т.к. в принципе жанр хоррор меня мало привлекает. Чтобы понять свой интерес, я искал какой-либо обзор или интерпретацию, но натыкался лишь на это бесконечное, абсолютно неадекватное впечатлениям от текста сюсюкание про «мастера депрессивного, который показал, что все наши надежды и верования это ничто» (даа, вот так новости!). Предложу свое объяснение того, что он делает, рискуя, конечно, что я понял неправильно, поскольку сравнить мне его особенно не с кем.
Что мне нравится, это что Лиготти не ходит вокруг да около, и вместо так необходимых профессионально образованным писателям красочных нагнетаний прямо говорит, о каких чувствах идет речь. «Я находился в отвратительном городе, и в нем происходили отвратительные вещи» — Лиготти зачастую просто обходится такими фразами, не пытаясь создать для нас какую-то атмосферу, погрузив нас в какой-то потусторонний ужас — но наоборот, вполне прямо ссылается на наш собственный отвратительный опыт: мы все действительно находимся в отвратительном городе, в котором происходят отвратительные вещи. В сравнении с тем, что я ожидал от хоррора, это меня более привлекает, т.к. страх и отвращение для меня вполне знакомые вещи, и какая-нибудь, скажем, смерть после зловещего звонка по телефону меня бы вряд ли удивила, как в общем-то и многих других, кроме тех, конечно, кому их собственное простенькое безумие все еще кажется чем-то необычным. Лиготти не пытается выдать гниль нашего мира за что-то удивительное, а наоборот, предлагает прямо на нее посмотреть, посмотреть внимательно, что и как и зачем в ней шевелится.
То, что в других произведениях было бы избытком в виде героя («я был нормальным человеком, пока не поехал зачем-то в этот старый особняк»), у Лиготти становится разве что избытком энергии («я — плоть от плоти этого отвратительного мира, и мой рассказ пойдет о том, как наконец я еще сильнее и с удовольствием в него погрузился»). Персонаж в этих рассказах чувствует себя неуютно не потому, что мир вокруг неуютен (как раз это обстоятельство является для него причиной своего рода блаженства, зачастую ещё и лично выбранного), но потому что ему кажется, что он еще не стал его частью, что должно произойти что-то еще, что он все еще сопротивляется чему-то. Вещи не гниют сами по себе, они вгнивают в мир; это вгнивание прекрасно тем, как от особой, нарочитой индивидуальности вещи оно оставляет легкую текстуру, пятнышко, след, таинственно напоминающий о том, что именно там когда-то было.
Другими словами, Лиготти, к счастью, не проповедует о бессмысленности жизни (ну, он иногда забывается, особенно вне фикшена, и чувствует себя пророком такого рода, что, конечно, курам на смех), а любуется тем процессом, что эту бессмысленность составляет. «Бессмысленность жизни», выдающая себя за непосредственное впечатление, это не философский тезис, а болезненный, невротический аффект, который, ежели очень хочется прийти к апостериорной, философской бессмысленности, надо как-то научиться понимать и оставлять позади. Впрочем, персонажей Лиготти заботит даже не это; они прекрасно замечают, как много они на самом деле принимают на веру, оценивают, и выбирают — их не пугает разумное противоречие их позиции, т.к. их цель — достичь своего рода «болотного чувства», в противовес «океаническому», слегка потерять контуры существования, чуть лучше вписаться в процесс мирового гниения, такой теплый, мягкий, сладковатый.
Что мне нравится, это что Лиготти не ходит вокруг да около, и вместо так необходимых профессионально образованным писателям красочных нагнетаний прямо говорит, о каких чувствах идет речь. «Я находился в отвратительном городе, и в нем происходили отвратительные вещи» — Лиготти зачастую просто обходится такими фразами, не пытаясь создать для нас какую-то атмосферу, погрузив нас в какой-то потусторонний ужас — но наоборот, вполне прямо ссылается на наш собственный отвратительный опыт: мы все действительно находимся в отвратительном городе, в котором происходят отвратительные вещи. В сравнении с тем, что я ожидал от хоррора, это меня более привлекает, т.к. страх и отвращение для меня вполне знакомые вещи, и какая-нибудь, скажем, смерть после зловещего звонка по телефону меня бы вряд ли удивила, как в общем-то и многих других, кроме тех, конечно, кому их собственное простенькое безумие все еще кажется чем-то необычным. Лиготти не пытается выдать гниль нашего мира за что-то удивительное, а наоборот, предлагает прямо на нее посмотреть, посмотреть внимательно, что и как и зачем в ней шевелится.
То, что в других произведениях было бы избытком в виде героя («я был нормальным человеком, пока не поехал зачем-то в этот старый особняк»), у Лиготти становится разве что избытком энергии («я — плоть от плоти этого отвратительного мира, и мой рассказ пойдет о том, как наконец я еще сильнее и с удовольствием в него погрузился»). Персонаж в этих рассказах чувствует себя неуютно не потому, что мир вокруг неуютен (как раз это обстоятельство является для него причиной своего рода блаженства, зачастую ещё и лично выбранного), но потому что ему кажется, что он еще не стал его частью, что должно произойти что-то еще, что он все еще сопротивляется чему-то. Вещи не гниют сами по себе, они вгнивают в мир; это вгнивание прекрасно тем, как от особой, нарочитой индивидуальности вещи оно оставляет легкую текстуру, пятнышко, след, таинственно напоминающий о том, что именно там когда-то было.
Другими словами, Лиготти, к счастью, не проповедует о бессмысленности жизни (ну, он иногда забывается, особенно вне фикшена, и чувствует себя пророком такого рода, что, конечно, курам на смех), а любуется тем процессом, что эту бессмысленность составляет. «Бессмысленность жизни», выдающая себя за непосредственное впечатление, это не философский тезис, а болезненный, невротический аффект, который, ежели очень хочется прийти к апостериорной, философской бессмысленности, надо как-то научиться понимать и оставлять позади. Впрочем, персонажей Лиготти заботит даже не это; они прекрасно замечают, как много они на самом деле принимают на веру, оценивают, и выбирают — их не пугает разумное противоречие их позиции, т.к. их цель — достичь своего рода «болотного чувства», в противовес «океаническому», слегка потерять контуры существования, чуть лучше вписаться в процесс мирового гниения, такой теплый, мягкий, сладковатый.
👍1
Я учитываюсь который день реддитом wallstreetbets, искренне болея за их спонтанное народное волеизъявление (как и за то совсем другого рода, что сейчас в России, конечно). Одна деталь кажется мне особенно важной – они называют сами себя исключительно "retard" и особенно часто обезьянами, "ape" – что полностью противоположно привычному "дискурсу инвестора", который весь построен на "мы умнее всех, мы знаем больше других, и мы заработаем на остальных". Стратегия, которую они изобрели, требует очень широкого и упрямого массового участия – чтобы реддиторы победили, а инвестфонды проиграли, все обезьяны-владельцы акций GME должны держать эти акции и не продавать их дешево – упрямо и вопреки страху потерять деньги, и игнорируя совершенно невыносимый поток дезинформации (которая и в газетах, и в твиттере, и в активно публикуемых враждебными ботами комментариях по всему реддиту сообщает им, что надо срочно продавать, что это разумный личный выбор). Солидарность в этой стратегии куда важнее рационального выбора, поскольку этот рациональный выбор требует солидарности – по сути, речь идет об очень масштабной дилемме заключенного.
И вот, похоже на то, как я писал недавно о 4chan, они, чтобы иметь возможность справиться вместе с абсолютно враждебным миром, который настаивает на том, что это зарождающееся движение полно идиотов и злодеев, избегают этого не через убеждение в собственном интеллектуальном превосходстве, а через открытое признание себя кретинами. В конце концов, только кретин будет настаивать на солидарности, а не индивидуализме, в рамках фондовой биржи. Это позволяет им создать какой-то совершенно параллельный дискурс, с которым обычной пропаганде трудно спорить, поскольку она обращается к их разуму и индивидуализму — их обезьяны отвергают сразу. Many ape strong, и всё. 💎👐💎
И вот, похоже на то, как я писал недавно о 4chan, они, чтобы иметь возможность справиться вместе с абсолютно враждебным миром, который настаивает на том, что это зарождающееся движение полно идиотов и злодеев, избегают этого не через убеждение в собственном интеллектуальном превосходстве, а через открытое признание себя кретинами. В конце концов, только кретин будет настаивать на солидарности, а не индивидуализме, в рамках фондовой биржи. Это позволяет им создать какой-то совершенно параллельный дискурс, с которым обычной пропаганде трудно спорить, поскольку она обращается к их разуму и индивидуализму — их обезьяны отвергают сразу. Many ape strong, и всё. 💎👐💎
Telegram
roguelike theory
2) 4chan (и двач) были экспериментами по выживанию и высказыванию в условиях постоянного унижения и насмешки, по уходу от наполненного обманом или лицемерием общества в мир абсолютной честности, якобы создаваемой отказом от имен. У Лакана известный каламбур…
Финансовый проигрыш и идеологическая победа — обезьяны продемонстрировали прямо то, что леваки, ММТ, и прочие агамбенианцы тщатся показать, читая Шекспира и Дженовези: что никакого самостоятельного рынка не существует
https://t.iss.one/cryptocritique/6947
https://t.iss.one/cryptocritique/6947
Telegram
Криптокритика / Cryptocritique
Теперь можно спокойно сказать, что хоть и "атака хомяков" навела знатного шухеру на Уолл-стрит и даже распилила несколько хедж-фондов, но уже захлебнулась и по факту провалилась. GME отлетел всего за день до $53.5, AMC упал не так драматично - до $7. В NAKD…
Я тоже поучаствовал, просто потому что залезть в такую движуху бесценно. В итоге сувенир, внукам оставлю
https://www.techregister.co.uk/nevada-bill-would-allow-tech-companies-to-create-governments/
> Planned legislation to establish new business areas in Nevada would allow technology companies to effectively form separate local governments... The zones would permit companies with large areas of land to form governments carrying the same authority as counties, including the ability to impose taxes, form school districts and courts and provide government services.
В Неваде хотят разрешить корпорациям делать свои отдельно управляемые "зоны" со своими налогами, школами и судами.
Я фантазировал про корпоративные анклавы, погорячился, конечно, со сроками, но вообще вот он, будущий мировой порядокв духе Молдбага, новое средневековье, множество маленьких полунезависимых территорий
> Planned legislation to establish new business areas in Nevada would allow technology companies to effectively form separate local governments... The zones would permit companies with large areas of land to form governments carrying the same authority as counties, including the ability to impose taxes, form school districts and courts and provide government services.
В Неваде хотят разрешить корпорациям делать свои отдельно управляемые "зоны" со своими налогами, школами и судами.
Я фантазировал про корпоративные анклавы, погорячился, конечно, со сроками, но вообще вот он, будущий мировой порядок
Возможно, реально существуют люди, которым вопрос про вагонетку кажется настоящей и чистой моральной дилеммой. "Дайте же мне настоящий выбор! Дайте мне власть над жизнью и смертью! Вяжите дев к рельсам, ставьте толстяка – я буду вершить моральный поступок." Что в этих тестах и вопросах действительно видно, кроме как этого жгучего желания оказаться в ситуации реального выбора – и реальной власти, наивной мечты о том, чтобы у наших свободных поступков были реальные (и предсказуемые) последствия?
Вопрос о моральных дилеммах в компьютерных играх мне очень интересен, поскольку мне кажется, что он не "напоминает" реальные моральные проблемы, а абсолютно с ними совпадает. Все-таки реальность это не менее фейк, чем компьютерная игра, наша власть в жизни так же смехотворна, как и в игре, а наши чувства по игровому поводу так же сконструированы и опосредованы, как и по всяким жизненным. Поэтому моралистичные игры, которые пытаются не сконструировать моральный опыт, а просто намекнуть на него, отсылая к какой-то там реальной аутентичной моральности, производят такое убогое впечатление (особенно это видно в играх 11 Bit Studios: this war of mine, frostpunk это доведение тестов про вагонетку до скучнейшего абсурда). "Ну пожалуйста, ну поверь, ну закрой на секунду глаза, и представь себе, что игра – настоящая! Что толстяк реальный, и поезд тоже. Чего бы ты выбрал... на самом деле...? Только не обманывай!".
И тем не менее, частенько в играх, которым нам бы даже в голову не всегда пришло бы приписать моральную глубину, мы совершенно неожиданно чувствуем себя неловко, стыдливо или даже виновато, несмотря на полное осознание сконструированности ситуации. Мой любимый пример – в Factorio, где кропотливую работу по созданию очень эффективной фабрики все время прерывают надоедливые жуки, которым не нравится загрязнение воздуха. И в принципе самое рациональное решение – пойти их уничтожать, но это агрессивное занятие так сильно выбивается из медитативного формата игры, от которого очень трудно оторваться, что этим тупо лень заниматься. А потому вместо ультранасилия и массового инсектицида начинаешь перестраивать фабрику так, чтобы их меньше тревожить, чтобы меньше загрязнять и меньше лезть к ним, и это, конечно, делает ее куда менее эффективной, делает все утомительнее и хуже. И к лени, которой уже не кажется достаточно для оправдания этой неэффективной стратегии, добавляются, как будто бы из глубины души, очень правдоподобные моральные соображения: "Но это же я загрязняю! Я на их планете гость! Я должен быть лучше!"
Гете говорил*, моральный выбор невозможно описать в мифе: есть добро победило, то моральность тут не причем, ведь победила сила, а если добро проиграло, то это никак не моральный выбор. Но он не прав, он слишком был уверен в том, что с "добром" всегда все понятно. "Моральный опыт" возникает вокруг решения, у которого вроде как есть и обычная интерпретация в духе рационального/экономического выбора, и моральная интерпретация, но ни той, ни другой, на самом деле не хватает для его объяснения. Такой выбор возникает не из какой-то моральности, которая как-то явно побеждает тотальную экономику рациональных решений, а наоборот – из недостаточности их обоих, из ощущения, что ни морального, ни экономического не хватит, чтобы что-то решить. Да, если бы хорошее дело, типа как низкое загрязнение, действительно было выйгрышной стратегией, то моральность была бы не причем (вот тут как раз обламывается Frostpunk, навязчиво превращающий моральный выбор в рациональную стратегию); если бы моральность приводила к проигрышу, то грош была б ей цена. Но к сожалению, настоящий моральный выбор не приводит ни к чему, кроме легких, ничего не решающих неудобств и оправданию каких-то других дополнительных стремлений. Он сам по себе не ведет ни к победе, ни к поражению, а только к навязчивому вопросу: "Я что, правда такой хороший? Или я просто совсем лентяй?"
* – цитирую по эссе Беньямина об "Избирательном сродстве"; об их споре я уже писал – https://vk.com/wall-140963346_28
Вопрос о моральных дилеммах в компьютерных играх мне очень интересен, поскольку мне кажется, что он не "напоминает" реальные моральные проблемы, а абсолютно с ними совпадает. Все-таки реальность это не менее фейк, чем компьютерная игра, наша власть в жизни так же смехотворна, как и в игре, а наши чувства по игровому поводу так же сконструированы и опосредованы, как и по всяким жизненным. Поэтому моралистичные игры, которые пытаются не сконструировать моральный опыт, а просто намекнуть на него, отсылая к какой-то там реальной аутентичной моральности, производят такое убогое впечатление (особенно это видно в играх 11 Bit Studios: this war of mine, frostpunk это доведение тестов про вагонетку до скучнейшего абсурда). "Ну пожалуйста, ну поверь, ну закрой на секунду глаза, и представь себе, что игра – настоящая! Что толстяк реальный, и поезд тоже. Чего бы ты выбрал... на самом деле...? Только не обманывай!".
И тем не менее, частенько в играх, которым нам бы даже в голову не всегда пришло бы приписать моральную глубину, мы совершенно неожиданно чувствуем себя неловко, стыдливо или даже виновато, несмотря на полное осознание сконструированности ситуации. Мой любимый пример – в Factorio, где кропотливую работу по созданию очень эффективной фабрики все время прерывают надоедливые жуки, которым не нравится загрязнение воздуха. И в принципе самое рациональное решение – пойти их уничтожать, но это агрессивное занятие так сильно выбивается из медитативного формата игры, от которого очень трудно оторваться, что этим тупо лень заниматься. А потому вместо ультранасилия и массового инсектицида начинаешь перестраивать фабрику так, чтобы их меньше тревожить, чтобы меньше загрязнять и меньше лезть к ним, и это, конечно, делает ее куда менее эффективной, делает все утомительнее и хуже. И к лени, которой уже не кажется достаточно для оправдания этой неэффективной стратегии, добавляются, как будто бы из глубины души, очень правдоподобные моральные соображения: "Но это же я загрязняю! Я на их планете гость! Я должен быть лучше!"
Гете говорил*, моральный выбор невозможно описать в мифе: есть добро победило, то моральность тут не причем, ведь победила сила, а если добро проиграло, то это никак не моральный выбор. Но он не прав, он слишком был уверен в том, что с "добром" всегда все понятно. "Моральный опыт" возникает вокруг решения, у которого вроде как есть и обычная интерпретация в духе рационального/экономического выбора, и моральная интерпретация, но ни той, ни другой, на самом деле не хватает для его объяснения. Такой выбор возникает не из какой-то моральности, которая как-то явно побеждает тотальную экономику рациональных решений, а наоборот – из недостаточности их обоих, из ощущения, что ни морального, ни экономического не хватит, чтобы что-то решить. Да, если бы хорошее дело, типа как низкое загрязнение, действительно было выйгрышной стратегией, то моральность была бы не причем (вот тут как раз обламывается Frostpunk, навязчиво превращающий моральный выбор в рациональную стратегию); если бы моральность приводила к проигрышу, то грош была б ей цена. Но к сожалению, настоящий моральный выбор не приводит ни к чему, кроме легких, ничего не решающих неудобств и оправданию каких-то других дополнительных стремлений. Он сам по себе не ведет ни к победе, ни к поражению, а только к навязчивому вопросу: "Я что, правда такой хороший? Или я просто совсем лентяй?"
* – цитирую по эссе Беньямина об "Избирательном сродстве"; об их споре я уже писал – https://vk.com/wall-140963346_28
Журнальчик про "unconventional computing" подвезли (не смог выбрать как перевести). Можно почитать про музыку, стада, грибы, лего, тату и почему все не правы про квантовые вычисления и ИИ. Много картинок.
Среди редакторов, помимо почившего Стиглера, узнаю Джузеппе Лонго (ученик Жана-Ива Жирара, довольно интересно изучающий связи между математикой и биологией), и смутно узнаю другие, наверняка важные фамилии.
https://links-series.com/links-series-special-edition-1-unconventional-computing/
Среди редакторов, помимо почившего Стиглера, узнаю Джузеппе Лонго (ученик Жана-Ива Жирара, довольно интересно изучающий связи между математикой и биологией), и смутно узнаю другие, наверняка важные фамилии.
https://links-series.com/links-series-special-edition-1-unconventional-computing/
Большой фанат тех двух глав "Моби Дика", где Ишмаэль полностью разносит всю предшествующую ему теорию о китах, нещадно критикуя все найденные им в литературе описания и классификации, камня на камне не оставляет от понятий, соображений, даже иллюстраций в книгах о китах, критикует кабинетных ученых на основе своего практического опыта, а наблюдения практиков – на основе теоретических знаний. "But I have swam through libraries and sailed through oceans". Всё это лишь для того, чтобы в итоге немедленно и торжественно представить свою собственную теорию – в той же степени абсурдную, эмоциональную, далекую как от какой-либо научной логики, так и реальных фактов.
Кстати, втянуться в роман, который я медленно и с удовольствием читаю третий год, мне помогла OMBY, мини-игра, которая позволяет приятно затормозить чтение. К этим невозможным фразам и лексике нужно привыкать, то есть нужно разучиться быстро читать – OMBY хорошо этот процесс гамифицирует.
Кстати, втянуться в роман, который я медленно и с удовольствием читаю третий год, мне помогла OMBY, мини-игра, которая позволяет приятно затормозить чтение. К этим невозможным фразам и лексике нужно привыкать, то есть нужно разучиться быстро читать – OMBY хорошо этот процесс гамифицирует.
От создателей "Ты не клиент Фейсбука, а товар, который он продает рекламодателям": в случае торговли на бирже, брокеры признали, что продают данные о том, что делают их мелкие инвесторы крупным (Ситибанку в данном случае), и зарабатывают именно на этом. В итоге крупные инвесторы могут пользоваться этими данными, чтобы обирать всех остальных. Труп идеи "свободного рынка" разлагается у нас на глазах. Мелкие инвесторы это просто тот же товар
Я приглашаю вас почитать «Комментарии к „Последней науке“» (теоретическую часть проекта, проспонсированного "Гаражом"). В них я предлагаю вообразить теорию технологии как теорию, которая видит абсолютно всё, как технологию – включая компьютеры, язык, саму теорию, живые организмы и даже горные ручьи. Эта теория строится вокруг невозможного, и утверждает, что любая технология (т.е., всё на свете) является чему-то невозможному адекватным компромиссом, и потому повторяется.
Эти заметки – малочисленные, недостаточные, автономные, обещающие общность, но говорящие обо всём подряд от ИИ и самоубийства, математики и мистики, до формы растений и избегающего смерти влечения гнили – будут пополняться и редактироваться, как и сама "Последняя наука" (мои эксперименты с интерактивными эссе, как практика перед всей этой теорией). Я бы вел это всё в виде блога, но им все-таки нужен какой-то контекст – я иногда начинал что-то пытаться отправить сюда, но не понимал, как не оставлять такого рода текст совсем уж таинственным фрагментом, который вроде как ссылается на какую-то теорию, которой при этом не существует... Короче, там на сайте можно об этом всем почитать.
Эти заметки – малочисленные, недостаточные, автономные, обещающие общность, но говорящие обо всём подряд от ИИ и самоубийства, математики и мистики, до формы растений и избегающего смерти влечения гнили – будут пополняться и редактироваться, как и сама "Последняя наука" (мои эксперименты с интерактивными эссе, как практика перед всей этой теорией). Я бы вел это всё в виде блога, но им все-таки нужен какой-то контекст – я иногда начинал что-то пытаться отправить сюда, но не понимал, как не оставлять такого рода текст совсем уж таинственным фрагментом, который вроде как ссылается на какую-то теорию, которой при этом не существует... Короче, там на сайте можно об этом всем почитать.