Вот несколько записей из дневников проекта Прожито о событиях этих дней.
Александра Коллонтай, дипломат
22 января
Даже записать страшно, но эта ужасная весть факт: Ленина больше нет. Не могу осмыслить, поверить, понять...
Что будет у нас? Что будет во всем мире?
Жутко до дурноты.
Дмитрий Фурманов, писатель
23 января
Я шел по красным коврам Дома союзов — тихо, в очереди, затаив дыханье, думал:
«Сейчас увижу лицо твое, Учитель, — и прощай. Навеки. Больше ни этого знакомого лба, ни сощуренных глаз, ни голой, круглой головы — ничего не увижу».
Мы все ближе, ближе…
Все ярче огни — электричеством залит зал, заставленный цветами. Посреди зала, на красном — в красном — лежит Ленин: лицо бело как бумага, спокойно, на нем ни морщин, ни страданья — оно далеко от тревог, оно напоминает спокойствием своим лицо спящего младенца. Он, говорят, перед смертью не страдал — умер тихо, без корч, без судорог, без мук. Эта тихая смерть положила печать спокойствия и на дорогое лицо. Как оно прекрасно, это лицо! Я знаю, что еще прекрасней оно потому, что — любимое, самое любимое, самое дорогое. Я видел Ильича последний раз года два-три назад. Теперь, в гробу, он бледней, худей — осунулся вдвое, только череп — крутой и гладкий, — как тогда, одинаков. Вот вижу со ступенек все лицо, с закрытыми глазами, потом ближе и ближе — вот одна впалая щека и ниже ее чуточная бородка. Брови, словно приклеенные, четко отделяются на бледном лице — так при жизни они не выступали — теперь кажутся они гуще и черней…
23 января
Ирина Кнорринг, поэтесса
Среда. По Сфаяту носится одно восклицание: «Ленин умер! Вы слышали — Ленин умер!» — «Воскреснет!» — «Да нет, факт!» — «Он бессмертен». — «Он уже двадцать раз умирал…» Официальное сообщение из Москвы: «Троцкий арестован» и т. д. и т. Д.
Александра Коллонтай, дипломат
22 января
Даже записать страшно, но эта ужасная весть факт: Ленина больше нет. Не могу осмыслить, поверить, понять...
Что будет у нас? Что будет во всем мире?
Жутко до дурноты.
Дмитрий Фурманов, писатель
23 января
Я шел по красным коврам Дома союзов — тихо, в очереди, затаив дыханье, думал:
«Сейчас увижу лицо твое, Учитель, — и прощай. Навеки. Больше ни этого знакомого лба, ни сощуренных глаз, ни голой, круглой головы — ничего не увижу».
Мы все ближе, ближе…
Все ярче огни — электричеством залит зал, заставленный цветами. Посреди зала, на красном — в красном — лежит Ленин: лицо бело как бумага, спокойно, на нем ни морщин, ни страданья — оно далеко от тревог, оно напоминает спокойствием своим лицо спящего младенца. Он, говорят, перед смертью не страдал — умер тихо, без корч, без судорог, без мук. Эта тихая смерть положила печать спокойствия и на дорогое лицо. Как оно прекрасно, это лицо! Я знаю, что еще прекрасней оно потому, что — любимое, самое любимое, самое дорогое. Я видел Ильича последний раз года два-три назад. Теперь, в гробу, он бледней, худей — осунулся вдвое, только череп — крутой и гладкий, — как тогда, одинаков. Вот вижу со ступенек все лицо, с закрытыми глазами, потом ближе и ближе — вот одна впалая щека и ниже ее чуточная бородка. Брови, словно приклеенные, четко отделяются на бледном лице — так при жизни они не выступали — теперь кажутся они гуще и черней…
23 января
Ирина Кнорринг, поэтесса
Среда. По Сфаяту носится одно восклицание: «Ленин умер! Вы слышали — Ленин умер!» — «Воскреснет!» — «Да нет, факт!» — «Он бессмертен». — «Он уже двадцать раз умирал…» Официальное сообщение из Москвы: «Троцкий арестован» и т. д. и т. Д.
Forwarded from Архитектурные излишества (Paul Melkiades)
В СССР, кажется, по любому поводу выпускали металлические значки. Есть серии, посвящённые не только отдельным городам, но даже экспонатам музеев.