История знает много примеров того, как подделки приобретали значимый политический вес, возбуждая или подкрепляя страхи и фобии в отношении народов и государств. Знаменитая фальсификация «Завещание Петра Великого», созданная во Франции и якобы описывающая план действий для преемников Петра I по установлению мирового господства России, служила для части иранцев обоснованием российской политики в регионе.
Документ, который завещает «возможно ближе придвигаться к Константинополю и Индии», объяснял европейские страхи первой половины XIX века об экспансии России к «теплым морям». Эти страхи транслировались и в Иране, который в 1907 году был поделен на российскую и британскую зоны влияния, а до того был одной из арен для «Большой игры».
«Завещание» не потеряло свою актуальность с падением монархии в России. Азербайджанский кризис 1945-46 гг., взлет популярности Мосаддыка и даже советское вторжение в Афганистан виделись как исполнение воли Петра. Существовали отдельные конспирологические теории о том, что марксисты и представители левого крыла духовенства, участвовавшие в революции 1979 года, были агентами СССР.
Призрак Петра пугал в том числе и представителей иранской верхушки. Последний иранский шах Мохаммад-Реза Пехлеви в книге «Миссия для моей родины» писал, что Россия стремится занять теплые порты еще со времен Петра Великого. А историк Мюриэль Эткин в одной из своих работ утверждал, что его нерепрезентативный опрос иранцев с высшим образованием в 1980-е гг. продемонстрировал удивительную распространенность «теории теплых портов».
Конспирология и подогреваемые ею страхи являются весьма устойчивыми к сменам политических формаций. Если вы думаете, что падение СССР положило конец страхам, связанным с российской экспансией, то придется вас разочаровать. Мне не составило большого труда найти видеоролик оппозиционного иранского журналиста, в котором новым исполнителем воли Петра Великого называется нынешний российский президент.
Документ, который завещает «возможно ближе придвигаться к Константинополю и Индии», объяснял европейские страхи первой половины XIX века об экспансии России к «теплым морям». Эти страхи транслировались и в Иране, который в 1907 году был поделен на российскую и британскую зоны влияния, а до того был одной из арен для «Большой игры».
«Завещание» не потеряло свою актуальность с падением монархии в России. Азербайджанский кризис 1945-46 гг., взлет популярности Мосаддыка и даже советское вторжение в Афганистан виделись как исполнение воли Петра. Существовали отдельные конспирологические теории о том, что марксисты и представители левого крыла духовенства, участвовавшие в революции 1979 года, были агентами СССР.
Призрак Петра пугал в том числе и представителей иранской верхушки. Последний иранский шах Мохаммад-Реза Пехлеви в книге «Миссия для моей родины» писал, что Россия стремится занять теплые порты еще со времен Петра Великого. А историк Мюриэль Эткин в одной из своих работ утверждал, что его нерепрезентативный опрос иранцев с высшим образованием в 1980-е гг. продемонстрировал удивительную распространенность «теории теплых портов».
Конспирология и подогреваемые ею страхи являются весьма устойчивыми к сменам политических формаций. Если вы думаете, что падение СССР положило конец страхам, связанным с российской экспансией, то придется вас разочаровать. Мне не составило большого труда найти видеоролик оппозиционного иранского журналиста, в котором новым исполнителем воли Петра Великого называется нынешний российский президент.
В марте 1922 г. представитель Великого национального собрания Турции в Париже Ферид-бей сообщил, что иранский посол во Франции передал через него поздравления Ахмад-шаха Каджара, адресованные правительству в Анкаре. На вопрос Ферид-бея, готов ли иранский шах поддерживать стремления Анкары к международному признанию, представитель Ирана ответил, что его правитель считает это необходимым шагом для европейских государств.
Впрочем, столь благожелательное отношение Каджаров к турецкому правительству не обходилось без эксцессов. Сразу несколько дипломатических скандалов были связаны с намеренным или неосознанным использованием иранскими официальными лицами османской титулатуры. В августе 1923 г. иранский посол в Анкаре предоставил президенту Ататюрку верительные грамоты, провозглашавшие “вечную дружбу между Ираном и Османским государством”. Стоит ли говорить, что в приеме послу было отказано, а использование указаний на “старый режим” было истолковано Анкарой как неготовность Ирана признать их правительство.
Похожие новости приносил и турецкий посланник в Тегеране Мухитдин-паша. Он сообщал, что иранские официальные лица и пресса активно используют слово “османский” в отношении нового правительства. В то же самое время он также рапортовал, что иранские газеты хвалебно отзываются о Мустафе Кемале, а демонстранты с портретами турецкого президента встречали нового посла по его прибытии в Иран.
В Турции следили и за противостоянием между Ахмад-шахом и военным министром Реза-ханом, в чьих руках скапливалась все большая власть. Турецкий посол отзывался о Резе как о человек, который способен провести реформы и стать другом Турции. Сам Реза, де-факто ставший правителем в 1923 г., направил поздравительную телеграмму Мустафе Кемалю по случаю достижения мира на Лозаннской конференции, который обошелся для турецкой нации ценой “великих потерь и огромных усилий”.
Мустафа Кемаль тепло поблагодарил Реза-хана, а его соратник Исмет Инёню инструктировал посла оказывать Резе всяческую поддержку. Турецкий посланник сообщал, что Турции выгоден Реза во власти в любом качестве - хоть шаха, хоть президента (разговоры об упразднении монархии в Иране тогда тоже велись). Турция выразила свою поддержку Резе сразу же после его коронации в декабре 1925 года. Так было положено начало прекрасной дружбе между двумя правителями.
Впрочем, столь благожелательное отношение Каджаров к турецкому правительству не обходилось без эксцессов. Сразу несколько дипломатических скандалов были связаны с намеренным или неосознанным использованием иранскими официальными лицами османской титулатуры. В августе 1923 г. иранский посол в Анкаре предоставил президенту Ататюрку верительные грамоты, провозглашавшие “вечную дружбу между Ираном и Османским государством”. Стоит ли говорить, что в приеме послу было отказано, а использование указаний на “старый режим” было истолковано Анкарой как неготовность Ирана признать их правительство.
Похожие новости приносил и турецкий посланник в Тегеране Мухитдин-паша. Он сообщал, что иранские официальные лица и пресса активно используют слово “османский” в отношении нового правительства. В то же самое время он также рапортовал, что иранские газеты хвалебно отзываются о Мустафе Кемале, а демонстранты с портретами турецкого президента встречали нового посла по его прибытии в Иран.
В Турции следили и за противостоянием между Ахмад-шахом и военным министром Реза-ханом, в чьих руках скапливалась все большая власть. Турецкий посол отзывался о Резе как о человек, который способен провести реформы и стать другом Турции. Сам Реза, де-факто ставший правителем в 1923 г., направил поздравительную телеграмму Мустафе Кемалю по случаю достижения мира на Лозаннской конференции, который обошелся для турецкой нации ценой “великих потерь и огромных усилий”.
Мустафа Кемаль тепло поблагодарил Реза-хана, а его соратник Исмет Инёню инструктировал посла оказывать Резе всяческую поддержку. Турецкий посланник сообщал, что Турции выгоден Реза во власти в любом качестве - хоть шаха, хоть президента (разговоры об упразднении монархии в Иране тогда тоже велись). Турция выразила свою поддержку Резе сразу же после его коронации в декабре 1925 года. Так было положено начало прекрасной дружбе между двумя правителями.
Граффити Жозефа Артюра де Гобино на стенах Персеполя. Он несколько лет служил во французской миссии в Персии, а в свободное время пытался «на практике» найти подтверждение своей расовой теории. Также де Гобино издал две работы о клинописи, которые были разгромлены его современниками. В иранцах он разочаровался, потому что не увидел в них примет «ариев», но автограф при посещении древней иранской столицы оставил.
После оккупации Ирана войсками Союзников в 1941 г. из страны было выдворено множество немецких служащих. Около 500 человек были отправлены в австралийские лагеря для интернированных, часть из них потом вернулась в Германию, а некоторые остались в Австралии. Судьбам немцев, оставшихся в Австралии посвящен проект антрополога Педрама Хосронежада. На сайте проекта недавно были опубликованы рисунки из лагеря для интернированных.
Читая подобные пассажи, всегда надо помнить, что Доннер - представитель ревизионистского течения в исламоведении. И хотя современные ревизионисты уже отошли от пыла основателей, нужно понимать, откуда ноги растут.
Forwarded from Wild Field
Умар ибн Абдуль-Азиз и биполярочка хронистов
Фред Доннер пишет о восприятии омейядского халифа Умара ибн Абдуль-Азиза, который считается самым праведным правителем в династии, христианскими сирийскими хронистами:
"Противоречия, окружающие Умара II, обнаруживаются также в сирийских источниках, в которых он упоминается. С одной стороны, сирийские хроники 819 года, относящиеся к 1028 году эры Селевкидов (716–1717 гг. н. э.), описывают воцарение Умара следующим образом: "Сам Сулейман умер на равнине Дабика в сентябре и Умар бин Абд аль-Азиз бин Марван правил после него два года и семь месяцев, (добрый муж) и царь более милосердный, чем все те, которые предшествовали ему". Эта полностью положительная оценка христианского летописца делает Умара II маловероятным кандидатом для антихристианских мер, приписываемых ему более поздней мусульманской традицией. С другой стороны, реконструкция части утерянной хроники Дионисия из Тель-Мары, якобитского патриарха с 818 по 845 год, утверждает, что Умар II был "добрым и милосердным мужем, любящим истину и справедливость, избегающим зла; но в своей враждебности к христианам он превзошел всех своих предшественников. Странно биполярный характер этого отрывка из Дионисия, однако, вызывает у нас подозрение: как мог епископ церкви, знавший Умара, превзошедшего всех своих предшественников во вражде к христианам, тем не менее, начать свое описание его с того, что он был "добрым и милосердным мужем, любящим истину и справедливость, избегающим зла"? Можно было бы подумать, что враждебность к христианам будет в глазах Дионисия воплощением зла и несправедливости."
Доннер предполагает, что реконструкция хроники Дионисия, опирающаяся на авторов 13 века, вмещает в себя помимо слов самого Дионисия более поздние (Аббасидских времен) вставки. И таким образом, Умар ибн Абдуль-Азиз на самом деле не отличался в отношении к христианам от других халифов Бану Умейя. Это все вписывается в тезис, который Доннер отстаивает уже много лет, о том, что ранняя Умма включала в себя не только муминов ("верующих", прото-мусульман по Доннеру), но и христиан. Аргументы Доннера кстати очень похожи на аргументы Хита Лоури, который тоже рисует раннее османское государство как мусульмано-христианский экуменический синтез, но это тема для другого раза.
В данном случае вот конкретный вопрос - мусульманские и христианские источники единогласны в том, что Умар был добрым, милосердным и честным мужем. Но у христиан есть еще большое "НО...". Умар был строгим суннитом, он конечно не устраивал никаких гонений на христиан в духе Нерона или Токугава, но закрыл зиммиям дорогу в омейядскую администрацию, а кроме того обязал их носить отличительную одежду (гияр). И тут либо как Доннер признать, что источники искажены либо же праведные качества Умара были таковы, что их не могли не признавать и христианские летописцы.
Фред Доннер пишет о восприятии омейядского халифа Умара ибн Абдуль-Азиза, который считается самым праведным правителем в династии, христианскими сирийскими хронистами:
"Противоречия, окружающие Умара II, обнаруживаются также в сирийских источниках, в которых он упоминается. С одной стороны, сирийские хроники 819 года, относящиеся к 1028 году эры Селевкидов (716–1717 гг. н. э.), описывают воцарение Умара следующим образом: "Сам Сулейман умер на равнине Дабика в сентябре и Умар бин Абд аль-Азиз бин Марван правил после него два года и семь месяцев, (добрый муж) и царь более милосердный, чем все те, которые предшествовали ему". Эта полностью положительная оценка христианского летописца делает Умара II маловероятным кандидатом для антихристианских мер, приписываемых ему более поздней мусульманской традицией. С другой стороны, реконструкция части утерянной хроники Дионисия из Тель-Мары, якобитского патриарха с 818 по 845 год, утверждает, что Умар II был "добрым и милосердным мужем, любящим истину и справедливость, избегающим зла; но в своей враждебности к христианам он превзошел всех своих предшественников. Странно биполярный характер этого отрывка из Дионисия, однако, вызывает у нас подозрение: как мог епископ церкви, знавший Умара, превзошедшего всех своих предшественников во вражде к христианам, тем не менее, начать свое описание его с того, что он был "добрым и милосердным мужем, любящим истину и справедливость, избегающим зла"? Можно было бы подумать, что враждебность к христианам будет в глазах Дионисия воплощением зла и несправедливости."
Доннер предполагает, что реконструкция хроники Дионисия, опирающаяся на авторов 13 века, вмещает в себя помимо слов самого Дионисия более поздние (Аббасидских времен) вставки. И таким образом, Умар ибн Абдуль-Азиз на самом деле не отличался в отношении к христианам от других халифов Бану Умейя. Это все вписывается в тезис, который Доннер отстаивает уже много лет, о том, что ранняя Умма включала в себя не только муминов ("верующих", прото-мусульман по Доннеру), но и христиан. Аргументы Доннера кстати очень похожи на аргументы Хита Лоури, который тоже рисует раннее османское государство как мусульмано-христианский экуменический синтез, но это тема для другого раза.
В данном случае вот конкретный вопрос - мусульманские и христианские источники единогласны в том, что Умар был добрым, милосердным и честным мужем. Но у христиан есть еще большое "НО...". Умар был строгим суннитом, он конечно не устраивал никаких гонений на христиан в духе Нерона или Токугава, но закрыл зиммиям дорогу в омейядскую администрацию, а кроме того обязал их носить отличительную одежду (гияр). И тут либо как Доннер признать, что источники искажены либо же праведные качества Умара были таковы, что их не могли не признавать и христианские летописцы.
В 1913 году германская звукозаписывающая компания Monarch Record пригласила в Тифлис группу иранских музыкантов для участия в культурном обществе, собиравшем информацию о музыкальных традициях разных народов. Эта группа стала известной под названием "Придворные музыканты каджарского шаха", а руководителем был известный исполнитель Дарвиш-хан. Кажется, никакими придворными музыкантами они не были, но это уже не так важно.
Monarch Record организовали запись и несколько концертов "Придворных музыкантов" в Тифлисе, один из которых прошел в Казенном театре (афиша и театр - на фото). А главным хитом коллектива была песня "Я тюрок", что вполне отражает политические настроения тифлисской публики в ту эпоху.
Monarch Record организовали запись и несколько концертов "Придворных музыкантов" в Тифлисе, один из которых прошел в Казенном театре (афиша и театр - на фото). А главным хитом коллектива была песня "Я тюрок", что вполне отражает политические настроения тифлисской публики в ту эпоху.
О тонкостях подбора высших дипломатических кадров. Несмотря на то, что влияние Британии в регионе резко сходило на нет, иранцы продолжали видеть «руку Лондона» во внутриполитических перипетиях 1960-70-х гг. В 1971 году британским послом в Иране был назначен Питер Рамсботэм. Сын генерал-губернатора Цейлона, выпускник Итона и герой войны Рамсботэм вряд ли мог считаться сильно погруженным в политику региона и потому был превосходным кандидатом на эту должность.
Дело было как раз в пресловутой британофобии. Предшественник Рамсботэма на должности посла Денис Райт писал, что шах инстинктивно винил британцев, если что-то шло не так. Райта это даже забавляло, потому что он, по его словам, представлял гораздо менее влиятельную сторону (по сравнению с США), которая, как оказывалось, дергала за все ниточки. Однажды послу пришлось информировать шаха о целях своей поездки в Кум, чтобы избежать подозрений в том, что он планирует встречу с Хомейни.
Рамсботэм отдавал себе отчет в том, что должность британского посла в Иране он получил из-за отсутствия ближневосточного опыта. Шах четко дал ему понять, что «дипломатам-любителям арабов» здесь не рады. «Я ненавижу арабов. Вы всех их колонизировали, а нас – нет. Мы никогда не были колонией», – шах был предельно откровенен с британским эмиссаром.
Дело было как раз в пресловутой британофобии. Предшественник Рамсботэма на должности посла Денис Райт писал, что шах инстинктивно винил британцев, если что-то шло не так. Райта это даже забавляло, потому что он, по его словам, представлял гораздо менее влиятельную сторону (по сравнению с США), которая, как оказывалось, дергала за все ниточки. Однажды послу пришлось информировать шаха о целях своей поездки в Кум, чтобы избежать подозрений в том, что он планирует встречу с Хомейни.
Рамсботэм отдавал себе отчет в том, что должность британского посла в Иране он получил из-за отсутствия ближневосточного опыта. Шах четко дал ему понять, что «дипломатам-любителям арабов» здесь не рады. «Я ненавижу арабов. Вы всех их колонизировали, а нас – нет. Мы никогда не были колонией», – шах был предельно откровенен с британским эмиссаром.
Forwarded from Wild Field
"Инстинктивные антиколониалисты, иранцы по-прежнему очень озабочены тем, что они считают полностью негативным, коварным и даже разрушительным вмешательством британцев в дела их страны на протяжении последних двух столетий. Однако многие вряд ли осознают тот факт, что на протяжении всего девятнадцатого и далеко в двадцатом веке российское присутствие в северном Иране было гораздо более прямым, инвазивным и значительным, чем британское. Действительно, они будут поражены, услышав и, скорее всего, не захотят признать, что в некотором роде присутствие британцев и обеспечиваемые ими баланс и "защита" могли даже предотвратить более радикальную роль России в делах Ирана."
- Russians in Iran: Diplomacy and Power in the Qajar Era and Beyond by Rudi Matthee, Elena Andreeva
Удивительно, но именно у нас принято восхищаться британским империализмом как какой-то формой невероятно продуманной Империи с многоходовочками на каждый случай. Хотя британцы должны быть в шоке от такой несправедливости.
- Russians in Iran: Diplomacy and Power in the Qajar Era and Beyond by Rudi Matthee, Elena Andreeva
Удивительно, но именно у нас принято восхищаться британским империализмом как какой-то формой невероятно продуманной Империи с многоходовочками на каждый случай. Хотя британцы должны быть в шоке от такой несправедливости.
Постоянный читатель должен знать, что всякая конспирология и теории заговора в политическом дискурсе Ирана последнего столетия часто всплывают на этом канале. Иногда с прискорбием приходится признавать, что конспирологические теории, бытующие в изучаемом обществе, уму непостижимым образом всплывают в головах исследователей (что хотя бы объяснимо) и в их сочинениях (что совершенно недопустимо). Вот пример из недавно вышедшей работы (название, ФИО и регалии ученого оставим за скобками), речь идет об Иране второй половины XIX в., орфография и пунктуация сохранены:
«Мальком-хан не имел высокого поста и доступа к рычагам реальной власти, позволявшим реформировать Иран. Однако его ложа, прикрываясь предельным уважением к исламу, проповедовала либеральные ценности: неприкосновенность личности и собственности, равенство прав всех граждан, свободу вероисповедания, собраний, печати, слова, верховенство закона, чести и достоинства человека, и исподволь, не вполне ясно говорила об ограничении власти монарха».
Библиографическим аппаратом автор работы (научной, я напомню) не злоупотребляет, поэтому читатель должен верить ему на слово. Не имея доступа к рычагам власти (!), прикрываясь (!!), исподволь (!!!), не вполне ясно (!!!!) проповедовал «либеральные ценности». Если до этого вы вдруг считали, что Бехистунскую надпись высекли по приказу Дария I, то у меня для вас плохие новости: это наверняка были масоны, кто же еще умел в Иране работать с камнем?
«Мальком-хан не имел высокого поста и доступа к рычагам реальной власти, позволявшим реформировать Иран. Однако его ложа, прикрываясь предельным уважением к исламу, проповедовала либеральные ценности: неприкосновенность личности и собственности, равенство прав всех граждан, свободу вероисповедания, собраний, печати, слова, верховенство закона, чести и достоинства человека, и исподволь, не вполне ясно говорила об ограничении власти монарха».
Библиографическим аппаратом автор работы (научной, я напомню) не злоупотребляет, поэтому читатель должен верить ему на слово. Не имея доступа к рычагам власти (!), прикрываясь (!!), исподволь (!!!), не вполне ясно (!!!!) проповедовал «либеральные ценности». Если до этого вы вдруг считали, что Бехистунскую надпись высекли по приказу Дария I, то у меня для вас плохие новости: это наверняка были масоны, кто же еще умел в Иране работать с камнем?