Никакого отношения к Туде данный плакат не имеет. Эта картинка из серии антинацистских плакатов времен второй мировой войны. Филолог Моджтаба Минови, сотрудничавший с ВВС, предложил британцам использовать сюжеты из легендарной истории Ирана для идеологической борьбы с нацистами. А автором этой серии является египетский художник, писавший под псевдонимом Кем.

Сам плакат был создан в 1942 году, а массовое распространение получил в 1943 во время Тегеранской конференции, главные герои которой также изображены здесь.

Иранский антинацистский плакат 40-х. Попытаюсь расшифровать аллюзию (у иранцев все, как всегда, мудрёно):

Итак, человек с флагом - это, по всей видимости, Каве - иранский кузнец, который по легенде поднял восстание против арабского узурпатора Заххака с растущими из плечей змеями.

Ну а Гитлер - это и есть Заххак (или Дахак). В Авесте он изображается в качестве трехглавого змея (как славянский Змей-Горыныч). К лошадиному хвосту привязан Иблис, который, согласно рассказу Фирдоуси, и сделал из Заххака монстра, приняв обличье повара и накормив его мясом животных (до этого, по легенде, люди питались только растениями). А затем присобачил змей (японцы) к плечам Заххака.

И вот, что интересно. По легенде, правление кровожадного Заххака длилось тысячу лет. Каждый день по его приказу убивали двоих юношей (видимо они изображены на заднем плане). А вот «Тысячелетнего рейха» рейха не получилось.

Скорее всего, плакат - дело рук марксистско-ленинской Народной партии Ирана (Туде).

Ну и раз уж зашел разговор, то вот пример визуальной пропаганды иранских левых с использованием кузнеца Каве. Гилянская советская республика, 1920 г. Забавно, что антимонархисты продолжали называть цену марок в монетах "шахи", очевидно апеллирующих к шаху.

Спасибо @middleastguide за новую для меня картинку из этой серии. Под ногой лошади "Рузвельта" можно увидеть автограф художника - другой по сравнению с остальными плакатами серии. Обычно он подписывался латиницей, а здесь мы видим стилизованное начертание его псевдонима (Кем) в арабице.

Королева Елизавета II и принц Филипп вместе с Мохаммадом Резой Пехлеви и его супругой Фарах на приеме в британском посольстве. Фотография была сделана во время визита Елизаветы в 1961 г. Удивительно, что Филипп был всего на несколько лет моложе последнего иранского шаха.

А здесь можно посмотреть кинохронику визита шаха в Великобританию в 1959 г. Визит состоялся ещё до официального бракосочетания с Фарах, которое прошло в самом конце этого же года.
https://youtu.be/Ajw0IElh_ic

Ну и последнее видео. Тот самый королевский визит в Иран 1961 г. в цвете. https://youtu.be/M2t0YFbztCo

Иран эпохи Каджаров активно знакомился не только с достижениями технического прогресса европейских государств, но и с новыми веяниями в политической сфере. Так, XIX век стал временем проникновения в Иран представлений о парламентаризме, конституции и демократии. Постепенно иранская элита знакомилась и с гулявшими по Европе идеями национализма, хотя, как отмечают отдельные исследователи, некоторые протонационалистические тенденции были распространены в Иране задолго до эпохи формирования национальных государств на Западе.

В отличие от их предшественников Сефевидов (вряд ли стоит считать правивших в промежутке Афшаридов и Зендов всерьез укрепившимися династиями), Каджары не опирались на прямое родство с шиитскими имамами. Осознавая религиозный и политический авторитет шиитской аристократии, каджарские правители и их соратники жертвовали большие суммы на строительство мечетей, проведение шиитских траурных ритуалов и поддержку духовенства. Так, первой постановкой в театре, построенном в Тегеране после того, как шах Насир ад-дин посетил Альберт-холл в Лондоне, была шиитская мистерия та'зийе. Каджары не только словом, но и делом доказывали, что являются защитниками ислама и шиизма в особенности, однако стремились к использованию и других источников легитимности.

Научные открытия XVIII-XIX веков расширили представления европейских ученых об истории Ирана. Благодаря дешифровке средне- и древнеперсидского языков выяснилось, что барельефы, авторство которых приписывалось легендарным героям иранского эпоса, были высечены по приказу Сасанидов, а Бехистунская надпись повествует о подавлении мятежа ахеменидским правителем Дарием I. Государственный патронаж переводов европейских научных работ на персидский язык уже в скором времени сделал известными иранцам эти достижения ориенталистики.

Каджарские монархи были заинтересованы древней историей не только из чистого любопытства – они видели в ней мощный потенциал для легитимации. Правители активно поддерживали не только шиитские ритуалы и институты, но и распространение знаний о доисламском прошлом Ирана. Именно под покровительством двора проводились чтения главного иранского эпоса «Шах-наме», воспевающего Иран до арабского завоевания, а с развитием технологий книгопечатания именно произведение Фирдоуси, а также его адаптации распространялись активнее остальных.

Сами Каджары, которых популярное мнение изображает недалекими деспотами, делали ставку на развивавшиеся в иранском обществе идеи романтического национализма. Придворный поэт Саба создал поэму «Шахиншах-наме», в котором восхвалял деяния каджарской династии, ориентируясь на произведение Фирдоуси. Вельможа И'тимад ас-салтане написал хронику Аршакидов – другой иранской доисламской династии. При дворе довольно быстро был сделан перевод книги «Седьмая великая монархия Востока» Дж. Роулинсона, в котором Сасаниды назывались «настоящими правителями Ирана». Удивительно, но особые отношения преемственности у иранских монархов сложились именно с Аршакидами: сначала Каджары, а потом и Пехлеви указывали на свое происхождение от великих парфянских родов.

Увлечение иранской древностью, равно как и политика государственного национализма, пиком которых стала эпоха Пехлеви, вовсе не были их изобретением. Все эти процессы процветали уже во времена Каджаров. Однако туман «нарратива отсталости» застилает глаза: официальная иранская историография и удивительно схожая с ней в ряде оценок советская историческая наука укоренили миф об избалованных деспотах и несамостоятельных правителях эпохи Каджаров.

Каджарский правитель Фатх-Али убивает русского генерала. Миниатюра из «Шахиншах-наме» придворного поэта Саба, воспевающей подвиги Каджаров. Сюжет истории выполнен по лекалам из эпоса «Шах-наме», на который и ориентировался Саба: два предводителя армий сходятся в поединке.

В средневековой иранской литературе главными ролевыми моделями правителя были сасанидский правитель Хосров Ануширван, коранический пророк Сулейман и Искандар, образ которого имел не так много общего с прототипом – Александром Македонским – и сложился под влиянием эллинистического романа об Александре. Разумеется, ряды идеальных правителей не ограничивались этой троицей. Однако именно эти правители выступали главными авторитетами в многочисленных «княжьих зерцалах», а панегирик любому монарху обязательно содержал его уподобление одному из них.

Новые времена требовали новых героев. Сторонники реформ при дворе Каджаров стремились вдохновить монархов на преобразования, используя новые ролевые модели. Здесь свою роль сыграло более тесное знакомство иранской элиты с достижениями европейских государств, а также с их историей. Считалось, что образы европейских монархов-реформаторов в данном случае могут послужить образцами для каджарских правителей.

Мирза Таги-хан Амир Кабир, главный двигатель иранских реформ середины XIX в., посчитал, что примеры западных правителей станут авторитетными для шаха Насир ад-дина. Ради этой цели Амир Кабир заказал перевод биографии Наполеона на персидский язык, а уже позднее при иранском дворе появились переводные жизнеописания Петра I, Карла XII и Вильгельма I. Выбор персоналий подсказывает, как иранские реформаторы видели сам процесс преобразований. Модернизация Ирана в их понимании должна была быть исключительно авторитарной и осуществляться по воле и под началом монарха.

Переводческое движение, организованное с целью знакомства просвещенной публики с достижениями Европы, не было эксклюзивно иранским явлением. Египетский реформатор Мухаммад Али испытывал личный интерес к биографиям выдающихся европейских правителей и заказал их переводы на османский язык. Список его фаворитов, впрочем, несильно отличался от иранского: место Вильгельма I, который в то время и не помышлял об императорском титуле, занимала Екатерина II.

Даже ориентируясь на европейский опыт, участники авторитарной модели управления государством ищут и в истории, и в современной повестке примеры, которые являются наиболее подходящими для их политических взглядов. Кажется, нет ничего удивительного в том, что именно проект авторитарной модернизации был в итоге осуществлен в Иране в ХХ веке.

Передовица иранской газеты "Азербайджан" 9 мая 1946 г., рассказывающая о первой годовщине "дня победы демократических наций над фашизмом". Газета выпускалась просоветской Демократической партией Азербайджана на азербайджанском языке. Официальная пресса по понятным причинам обделила дату своим вниманием.

«Борьба N напоминает борьбу Карла Маркса. Оба они были иудеями. Оба они отвергали принятые в обществе традиционные нормы. Как и Маркс, N был объектом нападок. У N было немного последователей при жизни, хотя при этом у Маркса было множество сторонников, видевших в нем надежду нового мира. Возможно, дело в том, что N не принес ничего нового для мира, а только лишь то, за что мир его никогда не простит. Он избавил людей от иллюзий».

«Теории Фрейда сотрясли научный мир до основания и вызывали такое же волнение, какое в свое время вызвали начинания Карла Маркса и идея социализма» – писал автор первого персидского перевода «Толкования сновидений» Мухаммад Хавар. Этот перевод увидел свет в 1949 г., открыв путь научному осмыслению фрейдистского учения в Иране. Впрочем, довольно долгое время в восприятии иранцев Фрейд был не столько основоположником новой психологической теории, сколько мыслителем, ниспровергающим сложившуюся систему ценностей традиционного общества.

Историю иранской психологии в том или ином виде можно возвести к трудам Ибн Сины (X–XI вв.), который рассматривал взаимоотношения души и тела в знаменитом «Каноне врачебной науки». Наука о «познании души» была одним из важных направлений восточного аристотелизма, течения, к которому принадлежал Ибн Сина. «Древняя мудрость» была для арабских и персидских последователей Аристотеля универсальным источником знаний, а сам греческий философ служил непререкаемым авторитетом. «Наука о познании души оставалась в чреве мысли Аристотеля в Древней Греции, откуда распространилась по миру и попала в том числе в Персию. Здесь она была у груди матери вплоть до XIX в., когда Вундт отлучил дитя от матери при помощи эликсира, созданного им в Лейпцигской лаборатории» – метафорично описывает историю психологии один из иранских специалистов.

Иранская образованная публика познакомилась с идеями Фрейда раньше, чем его работы были переведены на персидский язык. Один из самых знаменитых иранских писателей Садек Хедаят активно опирался на фрейдистские концепты в своих произведениях. Его перу также принадлежит ряд фрейдистских памфлетов, в которых сам основатель психоанализа предстает скорее в обличии интеллектуала – Хедаят называет его «философом». Таким образом, первое появление Фрейда в иранских интеллектуальных кругах никак не было связано с его теоретическими или терапевтическими идеями.

Интеллектуалы 40-50-х гг. находились под большим влиянием марксистских идей, рупором которых в Иране была партия «Туде». Такая среда влияла и на восприятие идей Фрейда, который выступал в первых переводах как борец с предрассудками и суевериями и становился фигурой, равновеликой Марксу, ниспровергателю старого социального порядка. Как и в работах египетских интеллектуалов того времени, ключевыми направлениями мысли были идеи о полной политической и культурной деколонизации и освобождении угнетенных – именно колониальные силы часто назывались ответственными за те несчастья, которые выпали на долю иранской нации. Другими словами, в обличье фрейдизма первые иранские интерпретаторы Фрейда преподносили критику действующего режима с точки зрения марксизма и национализма.

В еврофильски настроенных иранских интеллектуальных кругах 40-50-х гг. Фрейд выступал в образе «агента модернизма» – именно он, по мнению ранних интерпретаторов, взвалил на себя ношу избавления человечества от заблуждений. Восприятие теорий Фрейда в Иране происходило в марксистском духе, а основатель психоанализа превращался в борца со суевериями и «консерватизмом традиционного общества».

Изучая историю иранских выборов, можно наткнуться на массу интересного. Первые выборы президента исламской республики, состоявшиеся в 1980 г., с большим отрывом выиграл Абольхасан Банисадр, который был отправлен в отставку чуть больше года спустя, а позже был вынужден бежать из страны. Выборы проходили на фоне запрета на выдвижение своих кандидатур представителями духовенства – на заре существования нового государства Хомейни считал нецелесообразным их причастность к республиканским институтам власти.

Единственным, кто формально ослушался указа лидера, был Садек Хальхали, объявивший о намерении участвовать в предвыборной гонке. Позже он снял свою кандидатуру и поддержал Банисадра – оглядываясь назад, сложно себе представить существование более странного альянса. После бегства из Ирана Банисадр получил политическое убежище во Франции, где живет и по сей день и выступает с последовательной критикой иранского режима. Хальхали же в первые годы существования исламской республики заслужил себе славу одного из наиболее одиозных ее сторонников.

В феврале 1979 г. Хальхали был назначен председателем Исламского революционного суда с указанием «судить согласно нормам шариата». Еще до своего назначения Хальхали, выступая от имени революционного правосудия, отдал приказ о казни высших чинов чинов шахской армии и главы САВАКа. Несмотря на то, что далеко не все представители тогдашней иранской элиты считали целесообразным расправу с функционерами «старого режима», Хальхали был неумолим. После уничтожения старой элиты революционные суды переключились на борьбу со вчерашними соратниками – их жертвами стали националисты, марксисты и либералы, среди которых было немало сторонников Банисадра, которого когда-то поддержал Хальхали.

Хальхали объявил войну не только «шаху и его пособникам», но и культурному наследию старой эпохи. По его приказу был снесен мавзолей шаха Резы, основателя династии Пехлеви. Еще до официального провозглашения культурной революции Хальхали призывал снести гробницу Кира Великого, развалины ахеменидской столицы в Персеполе, устроив там общественный туалет, и мавзолей Фирдоуси, восхвалявшего доисламское прошлое Ирана. В своем памфлете Хальхали называл Кира лжецом и преступником, рожденным от иудейки и не имевшим никаких религиозных убеждений. К счастью для культурного наследия Ирана эти инициативы по борьбе с памятью о доисламском прошлом не увенчались успехом.

Падение революционного судьи было стремительным: еще в период президентства Банисадра он был отстранен от занимаемой судебной должности и навсегда покинул высшие эшелоны власти. Хальхали вновь попытался вернуться в иранскую элиту после смерти Хомейни, предложив на должность его преемника Али Хаменеи. В 1997 г. Хальхали вновь напомнил о себе, внезапно объявив о поддержке кандидатуры Мохаммада Хатами на президентских выборах и объявил о своей готовности включиться в работу по обновлению Ирана. Хатами, ставший одним из столпов иранского реформистского движения, отказался от такого великодушного предложения.

В качестве постскриптума. Образ «судьи-вешателя» не очень сочетался с личными качествами Хальхали. Говорят, что он обладал незаурядным чувством юмора и заразительно смеялся.