@irandezhurniy А кого из послевоенных президентов Ирана провожали с должности со слезами на глазах? Даже Рафсанджани, который оставался частью политической элиты до самой смерти, реформисты критиковали за безынициативность, а консерваторы – за усиление «влияния Запада». А уж после его президентства обвинения в коррупции, непотизме и прочем непотребстве были все более звучными – взять хотя бы кампанию Ахмадинежада в 2005 году. Во время второго срока Хатами консерваторы закрывали газеты, журналы и организации, которые стали плодами либерализации первых лет его правления. Планы ведь были грандиозные – установить парламентский контроль над радио и телевещанием, препятствовать проникновению КСИР в экономику… На деле Хатами не мог помочь даже своим сторонникам, которых били «басиджи» на демонстрациях и сажали в тюрьмы начальники этих «басиджей». Про второй срок Ахмадинежада и сказать-то нечего: этого срока не должно было быть.

В общем, хорошо, что это не аналитическая записка, а то дальше должен был бы прозвучать «совет стейкхолдеру» – не позволять президенту Ирана избираться на два срока подряд. На деле «кризис второго срока» прекрасно демонстрирует нам широту власти Хаменеи. Если окрыленный успехом президент, реформист, прагматик или консерватор, вдруг осмелиться усомниться в силе немолодого аятоллы, который, если верить сливам Wikileaks, должен уже лет 20 бороться с раком крови, то его ждет неминуемая расплата. Хаменеи-политик является ровесником Исламской республики и конструктором современной системы и поэтому хорошо знает (ну или думает, что хорошо знает), где и когда можно подтянуть или ослабить ту или иную гайку.

Как-то не очень красиво получается с Роухани

Около месяца назад приглашенный консервативно настроенный эксперт на иранском телевидение раскритиковал президента страны и намекнул, что тот опиумный наркоман. После этого вмешалась администрация президента, и глава Гостелерадио Ирана приносил публичные извинения перед Роухани. Однако, как говорится, осадок остался.

Теперь вчера в Исфахане во время автопробега в честь празднования годовщины Исламской революции часть участников вдруг начали скандировать: «Смерть Америке! Смерть Израилю! Смерть Роухани!». Советующие видео разлетелись по сети. Администрация президента заявил, что будет разбираться с инцидентом.

В общем странная выдается концовка президентского срока.

@irandezhurniy

Ворон и куропатка

Разочарование иранцев в «западных» идеологиях – национализме, коммунизме и либерализме – отчетливо проявилось в 1960-е. На фоне затухания политической жизни после расцвета 40-х – начала 50-х., установления двухпартийной системы (про которую сами иранцы шутили, что теперь есть два варианта для голосования – «да» и «да, господин») и авторитарной модернизации, проводимой Мохаммадом-Резой Пехлеви, мучительный поиск альтернативы был неизбежен. Стремление найти «третий путь» в иранском случае сводилось не только к возвращению к «красному шиизму», как это предлагал Али Шариати.

Близкий друг Шариати писатель и публицист Джалал-е Ал-е Ахмад (1924–1969) развивает свою критику западных моделей развития Ирана в вышедшем в 1962 г. сочинении «Поражение Западом» (ġarbzādegī). Эта книга становится настоящим интеллектуальным прорывом и своего рода манифестом «иранского нативизма». Ал-е Ахмад провозглашает необходимость «возвращения к себе» и поиска собственных методов построения настоящего и будущего: «Тысячу лет назад Насир Хосров уже все сказал, и это всегда было прямо передо мной. Это он научил меня писать, а не Ньютон или Сартр».

Ал-е Ахмад говорит о приоритете иранского поэта и мыслителя перед Ньютоном и Сартром, таким образом создавая свою особую версию «иранской традиции»: именно на ее основании, по мнению автора, необходимо строить будущее Ирана. Западные стандарты неприменимы для иранской действительности – Ал-е Ахмад называет влияние Запада «болезнью», от которой Ирану необходимо излечиться. «Поражение Западом» – это цивилизационный и культурный вызов навязываемым в течение долгого времени культурным ценностям и встать на собственный путь. «Двести лет мы напоминали ворона, который хочет быть похожим на куропатку», – резюмирует Ал-е Ахмад.

Упоминание двух птиц отнюдь не случайно и отсылает к известной иранской притче, в которой ворон был восхищен оперением и поступью куропатки. Так как он не мог отрастить такие же перья, то хотел научиться ходить, как она, однако в результате забыл собственную поступь. Выбор именно этой истории, приводимой, в частности, последним персидским классиком Джами, также кажется осознанным. В тех случаях, когда Шариати предлагает искать иранскую идентичность в шиизме, Ал-е Ахмад уповает на литературную традицию и пытается найти основу для «особого пути» Ирана именно в его богатейшей культурной традиции, способной бросить вызов Западу.

Ал-е Ахмад, как и Шариати, не дожил до Исламской революции, однако их влияние на революционную идеологию видно невооруженным взглядом и признается (пусть, кажется, и не в должной мере) нынешним иранским официозом. «Третий путь» Ирана четко выражен в революционном лозунге «ни Запад, ни Восток», а в словах лидера революции Рухоллы Хомейни об отсталости мусульман из-за поклонения перед Западом отчетливо прослеживается образность и риторика Ал-е Ахмада: «Чтобы излечить эту болезнь, мы должны заменить западную форму правления на исламскую. До этого все в нашей жизни было на западный манер. Если мы избавимся от этого, то увидим, кто мы есть на самом деле».

В связи с обращением депутата Милонова в Следственный комитет по поводу Кирилла Семенова, хотелось бы, избегая лишних эмоций, отметить следующее:

1) Не имеет никакого значения, разделяем ли мы чужие воззрения и убеждения, считаем их ложными или верными - если они не содержат призывов к насилию, они имеют право на существование.

2) Странно видеть рассуждения относительно того, является ли Семенов востоковедом, экспертом. Их вбрасывают ради того, чтобы делигитимизировать статус Кирилла и выставить его маргиналом - для дальнейшей расправы. Со стороны экспертного сообщества необходимо четко и ясно обозначить: Кирилл Семенов является признанным экспертом по Ближнему Востоку.

3)Увы, Милонов и ему подобные не первые открыли ящик Пандоры - борьба с инакомыслием захватывает все новые сферы общественной мысли, ставя под угрозу ее дальнейшее развитие (которое возможно только в условии конкуренции, борьбы разных идей и концепций). Лучший способ убить экспертизу по Ближнему Востоку - начать огульно обвинять специалистов по политическому исламу в «исламизме», специалистов по Турции в «лоббировании интересов Турции» и так далее.
Если нам суждено теперь жить в эпоху «генеральных линий», то пусть их обозначат авторитетные арабисты (типа Наумкина), но не депутат-клоун Милонов посредством следственного комитета.

4) Необходимо всеми силами бороться с «милоновщиной» - начав с работы с общественным мнением, заканчивая подачей в суд на «депутата» за клевету и информацию, порочащую репутацию. Они наглеют, если не получают достойного отпора.

Один из ответов фактически с точностью воспроизводит хорошо известный нам по российским войнам памяти тезис о «сильной руке». Бесполезно спорить с тем, что именно в эпоху правления Резы в Иране происходила экстенсивная модернизация и вестернизация, а главными витринами той эпохи являются Трансиранская железная дорога, женщины в европейских нарядах и медицинский факультет Тегеранского университета. Идея сильного и независимого Ирана, выполняющего свою великую миссию, в той или иной форме бередила умы интеллектуалов и государственных деятелей на протяжении последних полутора столетий. Она же находит свое отражение в разных начинаниях этого периода – от модернизации Резы до ядерной программы в современном Иране.

Второй ответ также весьма симптоматичен: в нем выражена «колониальная травма» иранского общества. Иран никогда не был колонией, но долгое время находился под колоссальным влиянием западных держав: России, Британии, США. Это влияние, как реальное, так и мнимое, дало пищу для множества фобий, главная из которых – неверие в самостоятельность политических акторов. Идея «самостоятельности» также является одной из смыслообразующих для современной иранской политики и, что интересно, выражается, в том числе, и в борьбе с разного сорта «влияниями».

Удивительно, что оба эти ответа, казалось бы, имеющие противоположную окраску, восходят к одним и тем же стержневым понятиям – силы, независимости и самостоятельности. Не менее удивительным кажется тот факт, что в коллективной исторической памяти практически не находится места политическим заключенным и жертвам эпохи Резы Пехлеви. По сути, главной рефлексией этой травмы являются «Тюремные записки» и «Пятьдесят три человека» – два произведения Бозорга Алави, выпущенные в1940-х годах, когда с приходом к власти молодого Мухаммада-Резы Пехлеви в Иране началась кратковременная либерализация политической жизни.

Алави был одним из 53 осужденных за коммунистическую агитацию на большом процессе 1937 года, хотя и утверждал, что он был членом литературного кружка, на котором, среди прочего, обсуждалась и марксистские произведения. Общественная дискуссия о жертвах эпохи Резы-шаха была остановлена после разгрома левой и националистической оппозиции и маргинализации «нежелательных элементов» (так, был запрещен самый известный роман Алави – «Ее глаза»). Взгляды репрессированных оппонентов Резы не позволили им оказаться в первых рядах «пострадавших от шахского режима» после Исламской революции – среди фигур прошлого официоз предсказуемо выделял представителей духовенства, хотя тот же Алави сейчас считается классиком персидской прозы и «певцом» довольно абстрактной «свободы».

@wildfield приводит воспоминания ираниста Владимира Иванова, я тоже добавлю в копилку знаний отрывок из его письма его коллеге Анри Корбену 1951 года, в котором он размышляет о судьбах Ирана.

«Печально, что в Персии продолжаются волнения. Я бы очень хотел прожить год-другой в маленьком захолустном городке, который остался вдалеке от прогресса цивилизации. Мои нервы отдохнули бы от постоянных мучений и беспокойств цивилизованной жизни. Но сейчас для меня с моим британским паспортом это практически невозможно. Зная Персию с 1910 г., я бы искренне пожелал персам одну вещь (извините за парадоксальную откровенность), а именно – скорейшего вхождения под власть Советской России. Большевики одним махом с жестокостью искоренят курение опиума, они устроят так, что персы излечатся от своего сифилиса, уменьшатся их беспросветная нищета и бесконечные страдания, паразитические классы исчезнут. И я абсолютно и непоколебимо уверен, что через 20-30 лет персы действительно стали бы наиболее передовой нацией в Азии»

​​Владимир Иванов о встрече с духовным отцом Пакистана, Мухаммадом Икбалом, которая случилась в Лахоре.

"Когда я был там в 1914 году, я посетил местную знаменитость по имени Икбал, 65 лет, адвокат, который в то время набирал популярность благодаря своей философской поэзии на персидском языке. Изначально я относился к нему довольно серьезно и хотел обсудить с ним вопросы индийского суфизма и суфийскую литературу, но в конце концов я обнаружил, что он очень плохо осведомлен об этих предметах. Он хотел обсудить политику и спросил меня, почему русские преследуют мусульман. Я спросил его, откуда он взял такую информацию. Он ответил: "Мы тоже читаем газеты". Я сказал ему, что это чушь - говорить о массовых преследованиях - так как в России было очень много мусульман с высоким воинским званием, а то что писали в его газетах очевидно было британской пропагандой. Его это не убедило, и мы расстались."

Знаменитое письмо Хомейни Горбачеву, который празднует сегодня 90-летие, вызвало довольно серьезную дискуссию в иранских религиозных кругах. В этом письме Хомейни выступал с критикой марксистского учения, предрекая скорый коллапс его экономической и социальной составляющих, и подчеркивал, что западная идеология «не излечит общество от недугов». Хомейни видел проблему советского строя в недостаточной вере в Бога и даже порекомендовал «специалистам» Горбачева обратиться к трудам исламских философов ал-Фараби, Ибн Сины, Сухраварди и Муллы Садры.

Именно эта рекомендация Хомейни вызвала серьезное возмущение среди иранского духовенства. Вскоре группа консервативных религиозных деятелей, назвавшаяся «Защитниками Иерусалима», опубликовала открытое письмо к Хомейни, в котором упрекала его за обращение к трудам «еретика Ибн Сины», «Сухраварди, казненного за выступления против религии» и «Муллы Садры, изгнанного за неправоверные взгляды». Авторы письма считали, что Хомейни следовало ограничиться только ссылками на Коран: по их мнению, философия существовала задолго до пророка Мухаммада, но не могла дать людям того, что дало им откровение, принесенное в мир пророком.

Сам Хомейни, создавая это письмо, видимо, чувствовал себя фигурой, стоящей в одном ряду с Мухаммадом: пророк, как сообщают его жизнеописания, отправил письма с призывом обратиться к истинной вере правителям крупнейших государств его времени – Византии, Ирана и Эфиопии. Он отреагировал на критику еще одним письмом, на этот раз адресованным духовенству. В нем он обрушился на «реакционных мулл», чья глупость нанесла гораздо больший урон, чем изучение философии. Среди прочих обвинений в адрес «ортодоксального» духовенства, в этом письме содержалось еще одно предсказание Хомейни: он считал, что если дела будут продолжаться в том же духе, то мусульманское духовенство проследует по пути христианской церкви в Средние века.

Мусульманское завоевание Ирана значительно повлияло на религиозную жизнь иранцев – носители новой религии не спешили открыто подавлять обычаи и ритуалы подчиненного им населения, но и не приветствовали их распространение. Празднования Навруза – нового года по иранскому календарю – напрямую отождествлялось с былым величием и наследием доисламских правителей Ирана, а потому Омейяды по мере сил ограничивали празднование «Нового дня».

Аббасиды, пришедшие к власти, на волне антиомейядских и антиарабских настроений изменили свою политику по отношению к иранскому населению, их привычкам и традициям. Примечательный случай произошел во времена правления халифа Муʻтадида (892–902) – он хотел запретить разведение костров в предновогоднюю ночь, однако, опасаясь бунта, отменил приказ. Понимая, что полный запрет на празднование Навруза, не принесет результатов, власти запрещали мусульманам «вести себя, как зимми (податное население)». Получалось у них это далеко не всегда: «Школы были закрыты, а ученики были заняты играми. Мусульмане пили вино и ели чечевицу, подобно зимми, и поливали вместе с ними водой окружающих. Знатные люди делали это в своих домах или садах, а простой народ занимался этим прямо на улицах».

Захватившие власть над большой частью азиатских земель Халифата Буиды праздновали Навруз на официальном уровне. Историк Йакут сообщает, что правитель Адуд ад-Даула проводил торжественную церемонию в своем дворце – слуги приносили «еду, фрукты и цветы на золотых и серебряных подносах». В церемонии также участвовали поэты, читавшие панегирики в адрес правителя, и аккомпанировавшие им музыканты. Все следующие династии, будь то суннитские или шиитские, попав под влияние персидского языка и иранской культуры вообще, продолжали пышное празднование Навруза.

Празднование Навруза вышло за пределы иранского культурного ареала. Так средневековые историки сообщают, что этот праздник отмечался в Йемене «на иранский манер». В Египте во времена Фатимидов Навруз воспринимался как народный праздник со всеми характерными персидскими ритуалами – разведением костров, обменом подарками, песнями и танцами. Мусульмане из Индии принесли традиции Навруза в Южную Африку, а представители народа суахили восприняли и переработали ритуалы, принесенные в их земли мореплавателями. Так древний иранский праздник пережил несколько тысячелетий и распространился далеко за пределы ареала своего изначального распространения.

Сообщения о весьма противоречивой реакции иранцев на 25-летнее соглашение о сотрудничестве с Китаем резонируют с совсем недавним прошлым страны. Еще чуть более столетия назад Иран не просто находился в долговой зависимости от крупнейших европейских держав – угроза нависала над самостоятельностью государства. Внутренние потрясения, неурожаи и эпидемии уронили престиж правящей династии Каджаров, а фактический раздел иранской территории между Россией и Британией в 1907 г. лишь усугубил бедственное положение иранских монархов.

Экономический и политический кризис стал результатом каджарской политики во второй половине XIX в. Все более очевидное технологическое отставание от европейских держав, казалось бы, должно было подталкивать правительство к серьезным политическим и экономическим реформам. Преобразования происходили медленно и встречали резкое сопротивление со стороны консервативной части элиты, а также требовали серьезной финансовой поддержки. Несовершенство налоговой системы и устоявшаяся практика подарков и подношений мешали регулярному пополнению казны. Для покрытия многочисленных расходов двора шах Насир ад-дин решил прибегнуть к выдаче европейцам концессий.

Такая политика привела к тому, что в течение нескольких десятилетий все крупнейшие промыслы и средства коммуникации в стране оказались в руках европейских предпринимателей. Каспийская рыба и табачные плантации, дороги и телеграф, таможня и банковское дело были переданы им в неограниченное пользование в обмен на ежегодное пополнение казны. В 1901 г. указом шаха Музаффар ад-дина Уильям Нокс Д'Арси получил концессию на 60-летнюю разработку нефтяных месторождений практически на всей территории Ирана. Созданная для этого Англо-персидская нефтяная компания предпочитала для обеспечения безопасности производства договариваться с главами местных племен, а не с правительством в Тегеране.

Современные политологи наверняка могли бы охарактеризовать каджарский Иран начала ХХ в. ярким термином failed state. Экономическая и политическая несамостоятельность, коллапс сельского хозяйства, пустая казна и возникновение локальных политических игроков действительно наводят на такое определение. Однако государство Каджаров с трудом можно было назвать словом state даже в краткий период его расцвета. Ванесса Мартин предлагает называть совокупность институтов власти в эту эпоху термином «каджарский пакт»: жизнеспособность власти этой династии обеспечивалась серией неформальных договоров правителей с другими источниками авторитета – религиозного, племенного или финансового. Ослабление центральной власти по сути дезавуировало эти договоренности, а европейские займы и поступления от концессий помогли лишь отсрочить неминуемое падение Каджаров.

В исторической памяти иранцев эпоха Каджаров ассоциируется с коррупцией и деспотизмом слабовольных правителей, засильем европейцев и весьма явной угрозой полной потери суверенитета. Удивительно, но примерно те же словами иранский официоз характеризует и эпоху последнего иранского шаха Мохаммада Резы Пехлеви (только вместо европейцев – американцы). В свою очередь, независимость Ирана, как политическая, так и идеологическая, преподносится как одно из главных достижений Исламской революции и с плохо скрываемой завистью признается даже теми, у кого нет никаких оснований любить нынешний иранский режим. Поэтому и нет ничего удивительного в протестах (пока что словесных, а не физических) против «новой концессии», на этот раз выдаваемой Китаю. Независимость, которую так долго пытались заслужить, теперь оказалось очень просто потерять.

Никакого отношения к Туде данный плакат не имеет. Эта картинка из серии антинацистских плакатов времен второй мировой войны. Филолог Моджтаба Минови, сотрудничавший с ВВС, предложил британцам использовать сюжеты из легендарной истории Ирана для идеологической борьбы с нацистами. А автором этой серии является египетский художник, писавший под псевдонимом Кем.

Сам плакат был создан в 1942 году, а массовое распространение получил в 1943 во время Тегеранской конференции, главные герои которой также изображены здесь.

Иранский антинацистский плакат 40-х. Попытаюсь расшифровать аллюзию (у иранцев все, как всегда, мудрёно):

Итак, человек с флагом - это, по всей видимости, Каве - иранский кузнец, который по легенде поднял восстание против арабского узурпатора Заххака с растущими из плечей змеями.

Ну а Гитлер - это и есть Заххак (или Дахак). В Авесте он изображается в качестве трехглавого змея (как славянский Змей-Горыныч). К лошадиному хвосту привязан Иблис, который, согласно рассказу Фирдоуси, и сделал из Заххака монстра, приняв обличье повара и накормив его мясом животных (до этого, по легенде, люди питались только растениями). А затем присобачил змей (японцы) к плечам Заххака.

И вот, что интересно. По легенде, правление кровожадного Заххака длилось тысячу лет. Каждый день по его приказу убивали двоих юношей (видимо они изображены на заднем плане). А вот «Тысячелетнего рейха» рейха не получилось.

Скорее всего, плакат - дело рук марксистско-ленинской Народной партии Ирана (Туде).

Ну и раз уж зашел разговор, то вот пример визуальной пропаганды иранских левых с использованием кузнеца Каве. Гилянская советская республика, 1920 г. Забавно, что антимонархисты продолжали называть цену марок в монетах "шахи", очевидно апеллирующих к шаху.

Спасибо @middleastguide за новую для меня картинку из этой серии. Под ногой лошади "Рузвельта" можно увидеть автограф художника - другой по сравнению с остальными плакатами серии. Обычно он подписывался латиницей, а здесь мы видим стилизованное начертание его псевдонима (Кем) в арабице.

Королева Елизавета II и принц Филипп вместе с Мохаммадом Резой Пехлеви и его супругой Фарах на приеме в британском посольстве. Фотография была сделана во время визита Елизаветы в 1961 г. Удивительно, что Филипп был всего на несколько лет моложе последнего иранского шаха.

А здесь можно посмотреть кинохронику визита шаха в Великобританию в 1959 г. Визит состоялся ещё до официального бракосочетания с Фарах, которое прошло в самом конце этого же года.
https://youtu.be/Ajw0IElh_ic

Ну и последнее видео. Тот самый королевский визит в Иран 1961 г. в цвете. https://youtu.be/M2t0YFbztCo