Негоже все-таки опускать руки и забрасывать канал, хотя привычный для иранской традиции адаба формат «обучать, развлекая», возможно, кто-то сочтет неуместным. Одной из сквозных тем этого канала является тема идентичностей, поэтому следующие несколько текстов будут посвящены иранскому восприятию патриотизма в исторической перспективе.
ИДЕЯ ИРАНА
Поскольку само по себе понятие патриотизма связано с возникшими в эпоху модерности понятиями «нация» и «национализм», то точка отсчета в изучении этой проблемы находится в первой половине XIX в., когда иранские интеллектуалы, опираясь на идеи в первую очередь французского Просвещения, стали рассуждать об иранской национальной истории.
Впрочем, ряд исследователей считает, что применительно к Ирану стоит говорить о «протонационализме», поскольку идея Ирана как религиозной, культурной и этнической общности начинает использоваться в пропаганде династии Сасанидов уже в III в. Именно в эпоху Сасанидов в литературе появляется концепция Ираншахра (само слово восходит к древнеперсидскому «царство ариев»), а уже после исламского завоевания эта идея воспроизводится в текстах новой эпохи.
Идея Ирана, отраженная в Сасанидской пропаганде, становится идеологическим обоснованием вражды с Румом (Римской империей, а позже – Византией). В иранских мифах и легендах, которые после литературной обработки стали основой для «Шахнаме» Фирдоуси – главного иранского эпоса, есть история о царе Фаридуне и его сыновьях. Правитель решил разделить свои земли между потомками – Салмом, Туром и Ираджем. Салм получил Рум, Тур стал управлять Тураном и Чином, а Ираджу как любимому сыну царя достался Иран, который был лучшей из всех земель. Зависть подтолкнула братьев к убийству Ираджа.
Именно так по легенде начинается вражда между Ираном, Румом и Тураном. При этом для эпохи ранних Сасанидов именно Рум был главным соперником Ирана. Вражда с Румом приобретает еще и религиозное обоснование: именно в сасанидских текстах появляется миф о «проклятом Александре». Нападение Александра Македонского (в текстах он назван «Румийским») на Иран представляется главной трагедией в иранской истории: он разделяет Иран, сжигает Авесту и уничтожает зороастрийские храмы. Сасаниды же в этой конструкции являются восстановителями зороастрийской веры и собирателями иранских земель.
Первые столетия сасанидской истории проходят под знаком постоянных войн с Румом. Однако уже к концу их правления фокус меняется, что находит свое отражение в мифологии. Считается, что в недошедшем до нас среднеперсидском тексте «Худай-намаг» («Книга царей») – хронике иранских царей – главным соперником Ирана является уже не Рум, а Туран, земли к востоку от Ирана. Именно противостоянию Ирана и Турана посвящена значительная часть «Шахнаме»: Фирдоуси был знаком с текстом «Худай-намаг» и опирался на оригинал или арабские переводы «Книги царей» при работе над поэмой.
Такой сдвиг объясняется относительным потеплением в отношениях с Византией и усилением нового противника – Тюркского каганата. Тюрки и согдийцы, находившиеся под их властью контролировали часть торговых путей и были заинтересованы в прямых контактах с Византийской империей. Чему, естественно, противились Сасаниды. И пусть век обоих государств был недолог, мифическое противостояние Ирана и Турана (во многом благодаря Фирдоуси) пережило смену династий и религий, став частью литературного и политического ландшафта.
Поскольку само по себе понятие патриотизма связано с возникшими в эпоху модерности понятиями «нация» и «национализм», то точка отсчета в изучении этой проблемы находится в первой половине XIX в., когда иранские интеллектуалы, опираясь на идеи в первую очередь французского Просвещения, стали рассуждать об иранской национальной истории.
Впрочем, ряд исследователей считает, что применительно к Ирану стоит говорить о «протонационализме», поскольку идея Ирана как религиозной, культурной и этнической общности начинает использоваться в пропаганде династии Сасанидов уже в III в. Именно в эпоху Сасанидов в литературе появляется концепция Ираншахра (само слово восходит к древнеперсидскому «царство ариев»), а уже после исламского завоевания эта идея воспроизводится в текстах новой эпохи.
Идея Ирана, отраженная в Сасанидской пропаганде, становится идеологическим обоснованием вражды с Румом (Римской империей, а позже – Византией). В иранских мифах и легендах, которые после литературной обработки стали основой для «Шахнаме» Фирдоуси – главного иранского эпоса, есть история о царе Фаридуне и его сыновьях. Правитель решил разделить свои земли между потомками – Салмом, Туром и Ираджем. Салм получил Рум, Тур стал управлять Тураном и Чином, а Ираджу как любимому сыну царя достался Иран, который был лучшей из всех земель. Зависть подтолкнула братьев к убийству Ираджа.
Именно так по легенде начинается вражда между Ираном, Румом и Тураном. При этом для эпохи ранних Сасанидов именно Рум был главным соперником Ирана. Вражда с Румом приобретает еще и религиозное обоснование: именно в сасанидских текстах появляется миф о «проклятом Александре». Нападение Александра Македонского (в текстах он назван «Румийским») на Иран представляется главной трагедией в иранской истории: он разделяет Иран, сжигает Авесту и уничтожает зороастрийские храмы. Сасаниды же в этой конструкции являются восстановителями зороастрийской веры и собирателями иранских земель.
Первые столетия сасанидской истории проходят под знаком постоянных войн с Румом. Однако уже к концу их правления фокус меняется, что находит свое отражение в мифологии. Считается, что в недошедшем до нас среднеперсидском тексте «Худай-намаг» («Книга царей») – хронике иранских царей – главным соперником Ирана является уже не Рум, а Туран, земли к востоку от Ирана. Именно противостоянию Ирана и Турана посвящена значительная часть «Шахнаме»: Фирдоуси был знаком с текстом «Худай-намаг» и опирался на оригинал или арабские переводы «Книги царей» при работе над поэмой.
Такой сдвиг объясняется относительным потеплением в отношениях с Византией и усилением нового противника – Тюркского каганата. Тюрки и согдийцы, находившиеся под их властью контролировали часть торговых путей и были заинтересованы в прямых контактах с Византийской империей. Чему, естественно, противились Сасаниды. И пусть век обоих государств был недолог, мифическое противостояние Ирана и Турана (во многом благодаря Фирдоуси) пережило смену династий и религий, став частью литературного и политического ландшафта.
ДВА ЛИЦА "ШАХНАМЕ"
Главный иранский эпос – “Шахнаме” Фирдоуси – это история иранской царской власти, как ее видел автор. Само повествование огромной поэмы разделено на главы, посвященные правлению отдельного монарха: от легендарных царей из династии Пишдадидов до вполне себе реально существовавших сасанидских правителей. Всех их объединяет фарр – божественная благодать, которую Бог дарует царям, делая их правление легитимным.
Иранская идентичность произведения Фирдоуси определяется не только хронологией поэмы, ограничивающейся рассказом о доисламских правителях Ирана. Антиарабский пафос “Шахнаме” заключается отнюдь не в полюбившимся потомкам инвективам в адрес арабских завоевателей, которых Фирдоуси называет пожирателями ящериц. Это еще и лексика, в которой привычная для классического персидского языка доля арабских заимствований очень мала. По одной из версий это связано с избранным Фирдоуси стихотворным размером, в который просто плохо ложатся арабские слова. Но гораздо более распространенная (не факт, что верная) гипотеза гласит, что, воспевая доисламское прошлое Ирана, Фирдоуси, как бы сейчас сказали, “отменял” арабское завоевание даже на языковом уровне.
Герои из “Шахнаме” – не только цари, но и богатыри – быстро входят в репертуар персидской панегирической поэзии. Правители разных династий персоязычного культурного ареала уподобляются легендарным иранским царям – Джамшиду и Фаридуну, они сильны, как богатырь Рустам, а их боевые скакуны выступают, подобно легендарному Рахшу. Кроме того, возникает целая серия подражаний “Шахнаме”. Эти подражания выходят за рамки классического периода персидской поэзии: одно из таких произведений “Шахиншах-наме-йи Надири” (Книга Шахиншаха Надира) посвящена правлению Надир-шаха Афшара. Автор этой поэмы Мухаммад Али Туси даже получил прозвище “Второй Фирдоуси”.
Несмотря на огромное влияние на народную культуру “Шахнаме” в первую очередь воспринимался как царский эпос. Пропаганда эпохи Каджаров использовала поэму Фирдоуси как инструмент продвижения собственной иранской идентичности: с развитием литографии и книгопечатания “Шахнаме” быстро стала одной из самых популярных книг, а публичные чтения отрывков из поэмы спонсировались правящей элитой. Поэт Саба, служивший при дворе шаха Фатх-Али, составил поэму “Шахиншах-наме”, в которой восхвалял храбрость иранских войск во время первой Русско-персидской войны.
В противовес апроприации “Шахнаме” как царского эпоса в XIX в. часть интеллектуальной элиты Ирана выработала новое видение произведения Фирдоуси. Формирование в Иране националистического дискурса превратило “Шахнаме” из царского эпоса в национальный: из истории иранской монархии он превратился в историю иранской нации. Более того, уже знакомые сюжеты обрели новый, гражданский подтекст. Так, кузнец Каве, который поднял народ на борьбу с несправедливым правителем Заххаком, превратился в идеал гражданского мужества. В националистических трактовках Каве становился борцом с деспотией и засильем иноземцев, в коммунистических – вождем угнетенных, а на антигитлеровских карикатурах – антифашистом.
В ХХ веке официальный дискурс попытался скрестить два лица “Шахнаме”, превратив его в иранский национальный царский эпос. Государственный национализм Пехлеви сделал Фирдоуси главным поэтом Ирана, прочно связав его с мифологией современного режима. Дошло до того, что после Исламской революции Фирдоуси и его поэму пытались запретить, но все эти запреты оказались краткосрочными, а поэт и его поэма до сих пор является частью национальной истории Исламской республики.
Предыдущая часть: Идея Ирана
Главный иранский эпос – “Шахнаме” Фирдоуси – это история иранской царской власти, как ее видел автор. Само повествование огромной поэмы разделено на главы, посвященные правлению отдельного монарха: от легендарных царей из династии Пишдадидов до вполне себе реально существовавших сасанидских правителей. Всех их объединяет фарр – божественная благодать, которую Бог дарует царям, делая их правление легитимным.
Иранская идентичность произведения Фирдоуси определяется не только хронологией поэмы, ограничивающейся рассказом о доисламских правителях Ирана. Антиарабский пафос “Шахнаме” заключается отнюдь не в полюбившимся потомкам инвективам в адрес арабских завоевателей, которых Фирдоуси называет пожирателями ящериц. Это еще и лексика, в которой привычная для классического персидского языка доля арабских заимствований очень мала. По одной из версий это связано с избранным Фирдоуси стихотворным размером, в который просто плохо ложатся арабские слова. Но гораздо более распространенная (не факт, что верная) гипотеза гласит, что, воспевая доисламское прошлое Ирана, Фирдоуси, как бы сейчас сказали, “отменял” арабское завоевание даже на языковом уровне.
Герои из “Шахнаме” – не только цари, но и богатыри – быстро входят в репертуар персидской панегирической поэзии. Правители разных династий персоязычного культурного ареала уподобляются легендарным иранским царям – Джамшиду и Фаридуну, они сильны, как богатырь Рустам, а их боевые скакуны выступают, подобно легендарному Рахшу. Кроме того, возникает целая серия подражаний “Шахнаме”. Эти подражания выходят за рамки классического периода персидской поэзии: одно из таких произведений “Шахиншах-наме-йи Надири” (Книга Шахиншаха Надира) посвящена правлению Надир-шаха Афшара. Автор этой поэмы Мухаммад Али Туси даже получил прозвище “Второй Фирдоуси”.
Несмотря на огромное влияние на народную культуру “Шахнаме” в первую очередь воспринимался как царский эпос. Пропаганда эпохи Каджаров использовала поэму Фирдоуси как инструмент продвижения собственной иранской идентичности: с развитием литографии и книгопечатания “Шахнаме” быстро стала одной из самых популярных книг, а публичные чтения отрывков из поэмы спонсировались правящей элитой. Поэт Саба, служивший при дворе шаха Фатх-Али, составил поэму “Шахиншах-наме”, в которой восхвалял храбрость иранских войск во время первой Русско-персидской войны.
В противовес апроприации “Шахнаме” как царского эпоса в XIX в. часть интеллектуальной элиты Ирана выработала новое видение произведения Фирдоуси. Формирование в Иране националистического дискурса превратило “Шахнаме” из царского эпоса в национальный: из истории иранской монархии он превратился в историю иранской нации. Более того, уже знакомые сюжеты обрели новый, гражданский подтекст. Так, кузнец Каве, который поднял народ на борьбу с несправедливым правителем Заххаком, превратился в идеал гражданского мужества. В националистических трактовках Каве становился борцом с деспотией и засильем иноземцев, в коммунистических – вождем угнетенных, а на антигитлеровских карикатурах – антифашистом.
В ХХ веке официальный дискурс попытался скрестить два лица “Шахнаме”, превратив его в иранский национальный царский эпос. Государственный национализм Пехлеви сделал Фирдоуси главным поэтом Ирана, прочно связав его с мифологией современного режима. Дошло до того, что после Исламской революции Фирдоуси и его поэму пытались запретить, но все эти запреты оказались краткосрочными, а поэт и его поэма до сих пор является частью национальной истории Исламской республики.
Предыдущая часть: Идея Ирана
Telegram
Pax Iranica
ИДЕЯ ИРАНА
Поскольку само по себе понятие патриотизма связано с возникшими в эпоху модерности понятиями «нация» и «национализм», то точка отсчета в изучении этой проблемы находится в первой половине XIX в., когда иранские интеллектуалы, опираясь на идеи…
Поскольку само по себе понятие патриотизма связано с возникшими в эпоху модерности понятиями «нация» и «национализм», то точка отсчета в изучении этой проблемы находится в первой половине XIX в., когда иранские интеллектуалы, опираясь на идеи…
Немного об искусстве нейминга
Название новых иранских беспилотников Ababil восходит к аяту из суры «Слон», где рассказывается история христианского царя, войско которого во главе с боевым слоном подошло к Мекке. Поражение мекканцев было неизбежным, однако Мекку спасло рождение пророка Мухаммада. Бог наслал на осаждавших стаи (Ababil) птиц, которые швыряли в воинов «камни из обожженной глины». Так благодать от рождения пророка спасла его город, а этот год арабы стали называть «Годом слона». Ученые спорят о том, что конкретно стало причиной внезапного поражения войска, – многие считают, что их сгубила эпидемия, ставшая отголоском Юстиниановой чумы.
Название новых иранских беспилотников Ababil восходит к аяту из суры «Слон», где рассказывается история христианского царя, войско которого во главе с боевым слоном подошло к Мекке. Поражение мекканцев было неизбежным, однако Мекку спасло рождение пророка Мухаммада. Бог наслал на осаждавших стаи (Ababil) птиц, которые швыряли в воинов «камни из обожженной глины». Так благодать от рождения пророка спасла его город, а этот год арабы стали называть «Годом слона». Ученые спорят о том, что конкретно стало причиной внезапного поражения войска, – многие считают, что их сгубила эпидемия, ставшая отголоском Юстиниановой чумы.
Forwarded from ImpNavigator
В Иране состоялись военные парады в честь дня Армии. На главном параде в Тегеране показали некоторые новинки иранского ВПК. Среди них впервые были показаны новые ударные беспилотные-летательные аппараты Ababil-5 (AB-V) и новые харопообразные дроны-"камикадзе". Появление последних было вполне ожидаемо, учитывая сколько образцов для изучения упало или было сбито на территории Ирана во время Второй Карабхской войны 2020 г.
Здесь рекурсию можно продолжить, потому что Платон, каким знали его Ибн Рушд и другие представители фальсафы, - это не совсем тот Платон, каким знаем его мы. Дело в том, что и Платон, и Аристотель часто воспринимались сквозь призму комментариев неоплатоников или стоиков.
В частности, мусульманские перипатетики говорили о книге "Теология" Аристотеля, которая на деле была компиляцией работ представителей неоплатонизма. Просто греческая мудрость воспринималась ими как единое целое и готовый источник знания.
В частности, мусульманские перипатетики говорили о книге "Теология" Аристотеля, которая на деле была компиляцией работ представителей неоплатонизма. Просто греческая мудрость воспринималась ими как единое целое и готовый источник знания.
Forwarded from Wild Field
"Государство" Платона в исламском контексте: новые взгляды на комментарий Аверроэса, изд. Александр Орвин (University of Rochester Press, Boydell & Brewer)
Первый сборник эссе, посвященный блестящему комментарию андалузского философа Аверроэса к Πολιτεία Платона.
Это буквально серия комментариев к комментарию… хотя во многих смыслах Πολιτεία сама по себе является комментарием Платона к Сократу.
Первый сборник эссе, посвященный блестящему комментарию андалузского философа Аверроэса к Πολιτεία Платона.
Это буквально серия комментариев к комментарию… хотя во многих смыслах Πολιτεία сама по себе является комментарием Платона к Сократу.
ОТКРЫТИЕ ИРАНА
Активная экспансия европейцев в каджарскую Персию в XIX веке имела не только экономические и политические последствия. Ученые, путешественники, а подчас и обычные шарлатаны отправлялись в Иран в поисках новых знаний. Это была эпоха грандиозных научных открытий в археологии и лингвистике, которые формировали не только представления европейцев о Востоке, но и новое восприятие собственной истории местной образованной публикой.
В 1830-40-х гг. британец Генри Роулинсон служил в Персии военным инструктором, а в свободное время увлекался древними языками. Считается, что он был знаком с работами Георга Гротенфенда, положившего начало дешифровке древнеперсидской клинописи. Роулинсон два года прожил недалеко от города Керманшаха и лично, рискуя жизнью, залезал на отвесную скалу Бехистун, чтобы скопировать знаменитую надпись. В результате он смог полностью дешифровать и перевести древнеперсидскую часть Бехистунской надписи.
Роулинсон преподнес свой перевод каджарскому шаху Мухаммаду и это был не просто жест уважения к правящему монарху. Каджарская элита проявляла далеко не праздный интерес к деятельности европейских ученых, обращая внимание на западные публикации и поддерживая первые археологические изыскания в Иране. Так образованные иранцы по сути заново открывали для себя собственную древнюю историю, о которой до этого имели представление лишь на основании мусульманских хроник и “Шах-наме”.
До открытий XIX века иранцы практически ничего не знали о своей древней истории, о чем свидетельствуют названия мест расположения основных археологических памятников. Место, где находился Персеполь, древняя столица Ахеменидов, называлось Тахт-е Джамшид (“Трон Джамшида”) – якобы это были руины огромного трона легендарного иранского царя, который посчитал себя равным Богу и решил увековечить свое величие таким образом. Гробницы ахеменидских царей располагались и примыкающие к ним сасанидские барельефы располагались в месте под названием Накш-е Рустам (“Изображение Рустама”), отсылающие к имени главного иранского богатыря.
Теперь же менялось само по себе ощущение истории. Каджарские правители внезапно ощутили себя потомками древних иранских царей – но не легендарных правителей из “Шах-наме”, а вполне реальных представителей царских родов Ахеменидов, Сасанидов и Аршакидов. Каджары видели в этом не повод для гордости, а новую возможность укрепления собственной власти. При этом именно аршакидская линия в легитимации пользовалась большой популярностью.
Каджары, выходцы из кочевого племени, представляли себя потомками кочевников-парнов, основателей династии Аршакидов. Они стремились укреплять эту связь, пользуясь, в частности, распространением типографского дела. Под патронажем элиты и при ее непосредственном участии переводились и выпускались исторические сочинения научного и популярного характера. Например, одну из самых популярных хроник династии Аршакидов написал крупный каджарский сановник И‘тимад ас-Салтана.
Пропаганда новой стратегии легитимации велась и на символическом уровне. Именно в эпоху Каджаров начинается увлечение архитектурой “под старину”, имитирующей здания эпохи Ахеменидов. Кроме того, именно Каджары сделали гербом своего государства аршакидский символ “Лев и солнце”, который находился в этом статусе до 1979 г. Открывая для себя сведения о древнем Иране, иранские элиты заново выстраивали стратегии легитимации каджарской династии и закладывали основы для формирования национальной истории.
Предыдущие части: Идея Ирана, Два лица “Шахнаме”
Активная экспансия европейцев в каджарскую Персию в XIX веке имела не только экономические и политические последствия. Ученые, путешественники, а подчас и обычные шарлатаны отправлялись в Иран в поисках новых знаний. Это была эпоха грандиозных научных открытий в археологии и лингвистике, которые формировали не только представления европейцев о Востоке, но и новое восприятие собственной истории местной образованной публикой.
В 1830-40-х гг. британец Генри Роулинсон служил в Персии военным инструктором, а в свободное время увлекался древними языками. Считается, что он был знаком с работами Георга Гротенфенда, положившего начало дешифровке древнеперсидской клинописи. Роулинсон два года прожил недалеко от города Керманшаха и лично, рискуя жизнью, залезал на отвесную скалу Бехистун, чтобы скопировать знаменитую надпись. В результате он смог полностью дешифровать и перевести древнеперсидскую часть Бехистунской надписи.
Роулинсон преподнес свой перевод каджарскому шаху Мухаммаду и это был не просто жест уважения к правящему монарху. Каджарская элита проявляла далеко не праздный интерес к деятельности европейских ученых, обращая внимание на западные публикации и поддерживая первые археологические изыскания в Иране. Так образованные иранцы по сути заново открывали для себя собственную древнюю историю, о которой до этого имели представление лишь на основании мусульманских хроник и “Шах-наме”.
До открытий XIX века иранцы практически ничего не знали о своей древней истории, о чем свидетельствуют названия мест расположения основных археологических памятников. Место, где находился Персеполь, древняя столица Ахеменидов, называлось Тахт-е Джамшид (“Трон Джамшида”) – якобы это были руины огромного трона легендарного иранского царя, который посчитал себя равным Богу и решил увековечить свое величие таким образом. Гробницы ахеменидских царей располагались и примыкающие к ним сасанидские барельефы располагались в месте под названием Накш-е Рустам (“Изображение Рустама”), отсылающие к имени главного иранского богатыря.
Теперь же менялось само по себе ощущение истории. Каджарские правители внезапно ощутили себя потомками древних иранских царей – но не легендарных правителей из “Шах-наме”, а вполне реальных представителей царских родов Ахеменидов, Сасанидов и Аршакидов. Каджары видели в этом не повод для гордости, а новую возможность укрепления собственной власти. При этом именно аршакидская линия в легитимации пользовалась большой популярностью.
Каджары, выходцы из кочевого племени, представляли себя потомками кочевников-парнов, основателей династии Аршакидов. Они стремились укреплять эту связь, пользуясь, в частности, распространением типографского дела. Под патронажем элиты и при ее непосредственном участии переводились и выпускались исторические сочинения научного и популярного характера. Например, одну из самых популярных хроник династии Аршакидов написал крупный каджарский сановник И‘тимад ас-Салтана.
Пропаганда новой стратегии легитимации велась и на символическом уровне. Именно в эпоху Каджаров начинается увлечение архитектурой “под старину”, имитирующей здания эпохи Ахеменидов. Кроме того, именно Каджары сделали гербом своего государства аршакидский символ “Лев и солнце”, который находился в этом статусе до 1979 г. Открывая для себя сведения о древнем Иране, иранские элиты заново выстраивали стратегии легитимации каджарской династии и закладывали основы для формирования национальной истории.
Предыдущие части: Идея Ирана, Два лица “Шахнаме”
Telegram
Pax Iranica
ИДЕЯ ИРАНА
Поскольку само по себе понятие патриотизма связано с возникшими в эпоху модерности понятиями «нация» и «национализм», то точка отсчета в изучении этой проблемы находится в первой половине XIX в., когда иранские интеллектуалы, опираясь на идеи…
Поскольку само по себе понятие патриотизма связано с возникшими в эпоху модерности понятиями «нация» и «национализм», то точка отсчета в изучении этой проблемы находится в первой половине XIX в., когда иранские интеллектуалы, опираясь на идеи…
Вторая мировая война в исторической памяти иранцев является частью колониальной травмы. Ввод войск Союзников, Тегеранская конференция и послевоенный Азербайджанский кризис видятся проявлениями слабости государства и неспособности противостоять внешним силам, пусть и более мощным. Понятно, что с нашей точки зрения иранский театр военных действий является чем-то второ- или даже третьестепенным, но внутри Ирана эти события даже сейчас воспринимаются болезненно.
Такое отношение подтверждается реакцией иранских соцсетей на недавнюю фотографию, где российский и британский послы пытаются воспроизвести знаменитый снимок Сталина, Черчилля и Рузвельта, сидящих на лестнице советского посольства. Лозунг «Никогда больше», который практически вытеснен из российского публичного поля и заменен более воинственными, для иранцев имеет другой оттенок – не допустить, чтобы судьбу твоей страны решали внешние силы.
На фотографии – британский агитационный плакат времен войны с подписью «Диктаторы будут повержены».
Такое отношение подтверждается реакцией иранских соцсетей на недавнюю фотографию, где российский и британский послы пытаются воспроизвести знаменитый снимок Сталина, Черчилля и Рузвельта, сидящих на лестнице советского посольства. Лозунг «Никогда больше», который практически вытеснен из российского публичного поля и заменен более воинственными, для иранцев имеет другой оттенок – не допустить, чтобы судьбу твоей страны решали внешние силы.
На фотографии – британский агитационный плакат времен войны с подписью «Диктаторы будут повержены».
ОСМЫСЛЕНИЕ МОДЕРНА
Европейская экспансия в Иране XIX века время от времени мыслится как односторонний процесс. Мол, колониальные государства, пользуясь слабостью Ирана, навязывали ему собственные интересы и превратили его в сырьевой придаток и новый рынок сбыта. Хотя в основе этого нарратива лежат вполне достоверные факты, он значительно упрощает картину событий этого периода.
В ту эпоху представители иранской элиты открывали для себя Европу. То, что долгие столетия мыслилось как место обитания фаранги – “франков”, приобретало реальные очертания. Первые иранские путешественники, вернувшись на родину, описывали диковинные достижения европейских народов. Их удивляли больницы и университеты, парламент и суд, в котором любой человек мог выступить даже против правителя.
Иранская действительность диктовала неизбежность перемен. Тяжелые поражения в русско-персидских войнах били не столько по внешнеполитическому престижу, сколько по самоощущению молодой династии Каджаров. Армия повелителя правоверных, “тени Бога на земле”, терпела военные неудачи в боях с неверными. Рецепт виделся простым – шаху нужна современная армия, а для этого необходимы преобразования.
Впрочем, характер этих преобразований был поводом для дискуссий. Некоторые представители иранской аристократии считали, что для усиления государства нужны политические реформы. По их мнению, успехи европейских империй и их колоссальный технический прогресс стали возможными в том числе и благодаря “более совершенной” политической системе.
Зарождавшийся класс иранской интеллигенции, которую позже назовут роушанфекран – “ясно мыслящие”, был проводником идей Просвещения и европейских представлений о нации и государстве. Еврофильская элита Ирана создает новый словарь, в котором на смену подданным пришли граждане, составлявшие нацию, вводились понятия народовластия, ответственного правительства, парламента…
Новые идеи распространялись благодаря деятельности тайных обществ и активному развитию печатного дела и прессы. Первое тайное общество было основано литератором Мальком-ханом в 1858 г. и получило название “дом забвения” (по одной из версий, такое название – фарамуш-хане – является персидской переработкой слова Franc-maçonnerie). В это общество входили видные сановники того времени, а закрыто оно было уже спустя три года указом шаха, которого беспокоила деятельность иранских просветителей.
Наряду с Мальком-ханом свои воззрения о преобразовании Ирана в современное государство выражали Фатхали Ахундзаде и Ага-хан Кермани. В их работах большое внимание уделяется иранской национальной истории, которую оба они рассматривали как основу будущего государства. По их представлениям, иранцам необходимо обратиться к доисламскому наследию – именно в ту пору Иран был великим, а арабское завоевание и исламизация помешали дальнейшему развитию иранской нации.
Предыдущие части: Идея Ирана, Два лица “Шах-наме”, Открытие Ирана
Европейская экспансия в Иране XIX века время от времени мыслится как односторонний процесс. Мол, колониальные государства, пользуясь слабостью Ирана, навязывали ему собственные интересы и превратили его в сырьевой придаток и новый рынок сбыта. Хотя в основе этого нарратива лежат вполне достоверные факты, он значительно упрощает картину событий этого периода.
В ту эпоху представители иранской элиты открывали для себя Европу. То, что долгие столетия мыслилось как место обитания фаранги – “франков”, приобретало реальные очертания. Первые иранские путешественники, вернувшись на родину, описывали диковинные достижения европейских народов. Их удивляли больницы и университеты, парламент и суд, в котором любой человек мог выступить даже против правителя.
Иранская действительность диктовала неизбежность перемен. Тяжелые поражения в русско-персидских войнах били не столько по внешнеполитическому престижу, сколько по самоощущению молодой династии Каджаров. Армия повелителя правоверных, “тени Бога на земле”, терпела военные неудачи в боях с неверными. Рецепт виделся простым – шаху нужна современная армия, а для этого необходимы преобразования.
Впрочем, характер этих преобразований был поводом для дискуссий. Некоторые представители иранской аристократии считали, что для усиления государства нужны политические реформы. По их мнению, успехи европейских империй и их колоссальный технический прогресс стали возможными в том числе и благодаря “более совершенной” политической системе.
Зарождавшийся класс иранской интеллигенции, которую позже назовут роушанфекран – “ясно мыслящие”, был проводником идей Просвещения и европейских представлений о нации и государстве. Еврофильская элита Ирана создает новый словарь, в котором на смену подданным пришли граждане, составлявшие нацию, вводились понятия народовластия, ответственного правительства, парламента…
Новые идеи распространялись благодаря деятельности тайных обществ и активному развитию печатного дела и прессы. Первое тайное общество было основано литератором Мальком-ханом в 1858 г. и получило название “дом забвения” (по одной из версий, такое название – фарамуш-хане – является персидской переработкой слова Franc-maçonnerie). В это общество входили видные сановники того времени, а закрыто оно было уже спустя три года указом шаха, которого беспокоила деятельность иранских просветителей.
Наряду с Мальком-ханом свои воззрения о преобразовании Ирана в современное государство выражали Фатхали Ахундзаде и Ага-хан Кермани. В их работах большое внимание уделяется иранской национальной истории, которую оба они рассматривали как основу будущего государства. По их представлениям, иранцам необходимо обратиться к доисламскому наследию – именно в ту пору Иран был великим, а арабское завоевание и исламизация помешали дальнейшему развитию иранской нации.
Предыдущие части: Идея Ирана, Два лица “Шах-наме”, Открытие Ирана
Telegram
Pax Iranica
ИДЕЯ ИРАНА
Поскольку само по себе понятие патриотизма связано с возникшими в эпоху модерности понятиями «нация» и «национализм», то точка отсчета в изучении этой проблемы находится в первой половине XIX в., когда иранские интеллектуалы, опираясь на идеи…
Поскольку само по себе понятие патриотизма связано с возникшими в эпоху модерности понятиями «нация» и «национализм», то точка отсчета в изучении этой проблемы находится в первой половине XIX в., когда иранские интеллектуалы, опираясь на идеи…
Каждый год в известную дату так или иначе на просторах интернета всплывает «легенда о гробнице Тамерлана». Вот фрагмент из воспоминаний Камола Айни, сына филолога и писателя Садриддина Айни, который был в составе группы ученых, исследовавших и вскрывавших гробницу в Гур Эмир.
Когда все вышли из склепа, я увидел трех старцев, разговаривавших по-таджикски с отцом, с А.А. Семеновым и Т. Н. Кары-Ниязовым. Один из старцев держал в руке какую-то старинную книгу. Он раскрыл ее и сказал по-таджикски: "Вот эта книга старописьменная. В ней сказано, что кто тронет могилу Тимурлана, всех настигнет несчастье, война". Все присутствующие воскликнули: "О, Аллах, сохрани нас от бед!". С. Айни взял эту книгу, надел очки, внимательно просмотрел ее и обратился к старцу по-таджикски: "Уважаемый, вы верите в эту книгу?"
Ответ: "Как же, она ведь начинается именем Аллаха!"
С.Айни: "А что за книга эта, вы знаете?"
Ответ: "Важная мусульманская книга, начинающаяся именем Аллаха и оберегающая народ от бедствий".
Этой книгой, написанной на фарси оказалась "Джангнома" - книга о битвах и поединках, сборник фантастических рассказов о неких героях. Она была составлена конце XIX в.
С.Айни: "А те слова, что вы говорите о могиле Тимурлана, написаны на полях книги другой рукой. Кстати, вы наверняка знаете, что по мусульманским традициям вообще считается грехом вскрывать могилы и священные места - мазары. А те слова о могиле Тимурлана – это традиционные изречения, которые аналогично имеются и в отношении захоронений Исмаила Самани, и Ходжа Ахрара, и Хазрати Богоутдина Балогардон, и других, чтобы уберечь захоронений от искателей легкой наживы, ищущих ценности в могилах исторических личностей. Но ради научных целей в разных странах, как и у нас, вскрывали древние могильники и могилы исторических личностей. Вот ваша книга, изучайте ее и думайте головой".
Когда все вышли из склепа, я увидел трех старцев, разговаривавших по-таджикски с отцом, с А.А. Семеновым и Т. Н. Кары-Ниязовым. Один из старцев держал в руке какую-то старинную книгу. Он раскрыл ее и сказал по-таджикски: "Вот эта книга старописьменная. В ней сказано, что кто тронет могилу Тимурлана, всех настигнет несчастье, война". Все присутствующие воскликнули: "О, Аллах, сохрани нас от бед!". С. Айни взял эту книгу, надел очки, внимательно просмотрел ее и обратился к старцу по-таджикски: "Уважаемый, вы верите в эту книгу?"
Ответ: "Как же, она ведь начинается именем Аллаха!"
С.Айни: "А что за книга эта, вы знаете?"
Ответ: "Важная мусульманская книга, начинающаяся именем Аллаха и оберегающая народ от бедствий".
Этой книгой, написанной на фарси оказалась "Джангнома" - книга о битвах и поединках, сборник фантастических рассказов о неких героях. Она была составлена конце XIX в.
С.Айни: "А те слова, что вы говорите о могиле Тимурлана, написаны на полях книги другой рукой. Кстати, вы наверняка знаете, что по мусульманским традициям вообще считается грехом вскрывать могилы и священные места - мазары. А те слова о могиле Тимурлана – это традиционные изречения, которые аналогично имеются и в отношении захоронений Исмаила Самани, и Ходжа Ахрара, и Хазрати Богоутдина Балогардон, и других, чтобы уберечь захоронений от искателей легкой наживы, ищущих ценности в могилах исторических личностей. Но ради научных целей в разных странах, как и у нас, вскрывали древние могильники и могилы исторических личностей. Вот ваша книга, изучайте ее и думайте головой".
Telegram
Салам, училка!
Статья из газеты «Известия Советов депутатов трудящихся СССР» от 22.06.1941 г. № 146(7522)
Когда вскрываешь чью-то гробницу, будь готов к маленькому апокалипсису (с) голливудская мудрость
Легенда гласит, что если бы не раскопки в гробнице Тамерлана 21 июня…
Когда вскрываешь чью-то гробницу, будь готов к маленькому апокалипсису (с) голливудская мудрость
Легенда гласит, что если бы не раскопки в гробнице Тамерлана 21 июня…
НОВЫЙ ЯЗЫК
Иранские интеллектуалы, распространявшие в стране идеалы европейского Просвещения, создавали в своих произведениях новый язык, который должен был выразить доселе неизвестные иранцам концепции и термины. Процесс усвоения новых идей давал начало дискуссиям о роли, статусе и назначении персидского языка, а также о бытовании этих новых идей на иранской почве.
Дискуссии начинались с самого понятия «нация» и его определения. Пионеры иранского национализма – Фатхали Ахундзаде, Ага-хан Кермани и Джалал ад-дин Мирза – использовали для обозначения этого слова персидское меллат. До этого момента меллат имело отчетливо религиозные коннотации, восходящие к Корану. Так называли общину верующих и отдельно религиозные сообщества «людей писания»: мусульман, христиан, иудеев, зороастрийцев…
Новое значение слова меллат предполагало объединение другого рода – это было сообщество людей, объединенных не вероисповеданием, а общим происхождением или принадлежностью к одной земле. Впрочем, это не снимало вопросов о религиозной идентичности иранцев. С начала XVI века Сефевиды укрепляют на этих землях шиизм, который за несколько столетий начинает ассоциироваться с именно с Ираном. Но должна ли новая «нация» состоять только из шиитов? Или в ней есть место другим мусульманам? А что делать с иранскими общинами христиан, зороастрийцев или иудеев?
Этим вопросом задается Ахундзаде, критикуя используемую в официальных документах фразу «мусульманская нация Ирана». Известный своим антиклерикализмом интеллектуал утверждал, что не вера, но принадлежность к «иранскому роду» является основным критерием принадлежности к нации. Ахундзаде был известен своим пренебрежительным отношением не только к исламу и мусульманскому духовенству, но и к завоевателям разных мастей. Воспевая доисламское величие Ирана, он называл арабское завоевание и нашествие монголов величайшими потрясениями за всю историю Ирана. Антиарабская риторика (известная еще со времен Фирдоуси) становилась важной частью инструментария иранских националистов.
Рассуждения о пагубном арабском влиянии порождали мысли о необходимости реформы персидского языка. Напомню, что новоперсидский язык, расцветший в Мавераннахре и Хорасане в IX веке, записывался и продолжает записываться модифицированной арабской графикой, а добрую половину лексики составляли арабские заимствования. Различия между семитской и иранской фонетикой, в частности, привели к тому, что в персидском языке есть несколько букв, которые обозначают одни и те же звуки (например, звуки с, т, или х).
Не было какого-то единого проекта реформ языка. Джалал ад-дин Мирза, очевидно вдохновляясь эпосом Фирдоуси, создал весьма влиятельное сочинение «Книга царей», лексика которого была лишена арабизмов. Ахундзаде вместе с другим просветителем Мальком-ханом обсуждали возможность «облегчения» персидской графики или вообще перехода на латиницу. Эти проекты так и не состоялись, но нашли свое отражение в инициативах ХХ века, когда идеи интеллектуалов по очищению персидского языка от заимствований взяло на вооружение государство.
Предыдущие части: Идея Ирана, Два лица “Шах-наме”, Открытие Ирана, Осмысление модерна
Иранские интеллектуалы, распространявшие в стране идеалы европейского Просвещения, создавали в своих произведениях новый язык, который должен был выразить доселе неизвестные иранцам концепции и термины. Процесс усвоения новых идей давал начало дискуссиям о роли, статусе и назначении персидского языка, а также о бытовании этих новых идей на иранской почве.
Дискуссии начинались с самого понятия «нация» и его определения. Пионеры иранского национализма – Фатхали Ахундзаде, Ага-хан Кермани и Джалал ад-дин Мирза – использовали для обозначения этого слова персидское меллат. До этого момента меллат имело отчетливо религиозные коннотации, восходящие к Корану. Так называли общину верующих и отдельно религиозные сообщества «людей писания»: мусульман, христиан, иудеев, зороастрийцев…
Новое значение слова меллат предполагало объединение другого рода – это было сообщество людей, объединенных не вероисповеданием, а общим происхождением или принадлежностью к одной земле. Впрочем, это не снимало вопросов о религиозной идентичности иранцев. С начала XVI века Сефевиды укрепляют на этих землях шиизм, который за несколько столетий начинает ассоциироваться с именно с Ираном. Но должна ли новая «нация» состоять только из шиитов? Или в ней есть место другим мусульманам? А что делать с иранскими общинами христиан, зороастрийцев или иудеев?
Этим вопросом задается Ахундзаде, критикуя используемую в официальных документах фразу «мусульманская нация Ирана». Известный своим антиклерикализмом интеллектуал утверждал, что не вера, но принадлежность к «иранскому роду» является основным критерием принадлежности к нации. Ахундзаде был известен своим пренебрежительным отношением не только к исламу и мусульманскому духовенству, но и к завоевателям разных мастей. Воспевая доисламское величие Ирана, он называл арабское завоевание и нашествие монголов величайшими потрясениями за всю историю Ирана. Антиарабская риторика (известная еще со времен Фирдоуси) становилась важной частью инструментария иранских националистов.
Рассуждения о пагубном арабском влиянии порождали мысли о необходимости реформы персидского языка. Напомню, что новоперсидский язык, расцветший в Мавераннахре и Хорасане в IX веке, записывался и продолжает записываться модифицированной арабской графикой, а добрую половину лексики составляли арабские заимствования. Различия между семитской и иранской фонетикой, в частности, привели к тому, что в персидском языке есть несколько букв, которые обозначают одни и те же звуки (например, звуки с, т, или х).
Не было какого-то единого проекта реформ языка. Джалал ад-дин Мирза, очевидно вдохновляясь эпосом Фирдоуси, создал весьма влиятельное сочинение «Книга царей», лексика которого была лишена арабизмов. Ахундзаде вместе с другим просветителем Мальком-ханом обсуждали возможность «облегчения» персидской графики или вообще перехода на латиницу. Эти проекты так и не состоялись, но нашли свое отражение в инициативах ХХ века, когда идеи интеллектуалов по очищению персидского языка от заимствований взяло на вооружение государство.
Предыдущие части: Идея Ирана, Два лица “Шах-наме”, Открытие Ирана, Осмысление модерна
Telegram
Pax Iranica
ИДЕЯ ИРАНА
Поскольку само по себе понятие патриотизма связано с возникшими в эпоху модерности понятиями «нация» и «национализм», то точка отсчета в изучении этой проблемы находится в первой половине XIX в., когда иранские интеллектуалы, опираясь на идеи…
Поскольку само по себе понятие патриотизма связано с возникшими в эпоху модерности понятиями «нация» и «национализм», то точка отсчета в изучении этой проблемы находится в первой половине XIX в., когда иранские интеллектуалы, опираясь на идеи…
Самое время порекомендовать отличную возможность для тех, кто хочет получить прекрасное академическое историческое образование с фокусом на мусульманских обществах на территории бывшей Российской империи.
В НИУ ВШЭ продолжается набор на магистерскую программу «Мусульманские миры в России (история и культура)». Дедлайн подачи документов – 26 июля. Все подробности – на странице программы, там же можно задать вопросы о программе и подать документы. Здесь можно почитать интервью руководителя программы. А вот здесь – посмотреть преподавательский состав программы.
В НИУ ВШЭ продолжается набор на магистерскую программу «Мусульманские миры в России (история и культура)». Дедлайн подачи документов – 26 июля. Все подробности – на странице программы, там же можно задать вопросы о программе и подать документы. Здесь можно почитать интервью руководителя программы. А вот здесь – посмотреть преподавательский состав программы.
www.hse.ru
Магистерская программа «Мусульманские миры в России (История и культура)»
В ноябре 1976 г. Amnesty International выпустила доклад о нарушениях прав человека в Иране, в котором рассказывалось о многочисленных незаконных арестах политических оппонентов режима Пехлеви, нечеловеческих условиях содержания в тюрьмах и систематических пытках. Интерес западной публики к иранской теме подогревался критическими публикациями в Times и New York Times и вышедшей в том же году книгой Резы Барахени «Коронованные каннибалы», где автор рассказывал о своем тюремном опыте.
Иранская сторона не могла оставить такие обвинения без ответа. Недавно созданная партия «Растахиз» (напомню, что шах к тому моменту распустил все партии и все должны были вступать в одну) в своем пресс-релизе под названием «Новые признаки заговора империалистов против Ирана» раскритиковала доклад, назвав его «пропагандистским крестовым походом против Ирана». Вот выдержка из этого пресс-релиза:
«Amnesty International создала международную сеть, которая в любое время может начать пропагандистскую войну против любой страны Третьего мира, стремящейся защитить свои национальные интересы перед лицом империализма. Таким образом, старые империалисты показали, что они извлекли урок из методов, используемых новым империализмом. Поэтому они предпочитают скрываться за привлекательными названиями вроде Amnesty International для прямого политического и военного давления во имя достижения своих целей. Используемые Западом методы аналогичны методам коммунистов и саботажников, и, подобно им, Amnesty International работает против нашей родины»
В течение нескольких месяцев после публикации доклада тема антииранского заговора империалистов часто возникала в официальной риторике. Шахиня Фарах обвиняла западные страны в том, что они намереваются свергнуть шаха и поставить во главе Ирана более лояльное и идеологически близкое им правительство. Публикации официального печатного органа «Растахиз» рассказывали о секретных документах из Западного Берлина с тайными планами борьбы против Ирана. Иранская пропаганда обвиняла Запад в двойных стандартах – почему империалисты льют крокодиловы слезы, причитая о правах человека в Иране, и молчат о «миллионе убитых камбоджийцев»? Шах был возмущен тем, что западная пресса говорит плохо об Иране, будто бы не замечая нарушений прав человека в Саудовской Аравии или Ираке.
Годы спустя, Энтони Парсонс, служивший в то время британским послом в Иране, произнес ответ на этот вопрос. «Я говорил это тогда и верю в это сейчас», – вспоминал он в интервью ВВС – «Ваше величество, пресса так плохо говорит о вас потому, что к вам хотят относиться как к одному из нас, как к части западного мира в отличие от Ирака».
Иранская сторона не могла оставить такие обвинения без ответа. Недавно созданная партия «Растахиз» (напомню, что шах к тому моменту распустил все партии и все должны были вступать в одну) в своем пресс-релизе под названием «Новые признаки заговора империалистов против Ирана» раскритиковала доклад, назвав его «пропагандистским крестовым походом против Ирана». Вот выдержка из этого пресс-релиза:
«Amnesty International создала международную сеть, которая в любое время может начать пропагандистскую войну против любой страны Третьего мира, стремящейся защитить свои национальные интересы перед лицом империализма. Таким образом, старые империалисты показали, что они извлекли урок из методов, используемых новым империализмом. Поэтому они предпочитают скрываться за привлекательными названиями вроде Amnesty International для прямого политического и военного давления во имя достижения своих целей. Используемые Западом методы аналогичны методам коммунистов и саботажников, и, подобно им, Amnesty International работает против нашей родины»
В течение нескольких месяцев после публикации доклада тема антииранского заговора империалистов часто возникала в официальной риторике. Шахиня Фарах обвиняла западные страны в том, что они намереваются свергнуть шаха и поставить во главе Ирана более лояльное и идеологически близкое им правительство. Публикации официального печатного органа «Растахиз» рассказывали о секретных документах из Западного Берлина с тайными планами борьбы против Ирана. Иранская пропаганда обвиняла Запад в двойных стандартах – почему империалисты льют крокодиловы слезы, причитая о правах человека в Иране, и молчат о «миллионе убитых камбоджийцев»? Шах был возмущен тем, что западная пресса говорит плохо об Иране, будто бы не замечая нарушений прав человека в Саудовской Аравии или Ираке.
Годы спустя, Энтони Парсонс, служивший в то время британским послом в Иране, произнес ответ на этот вопрос. «Я говорил это тогда и верю в это сейчас», – вспоминал он в интервью ВВС – «Ваше величество, пресса так плохо говорит о вас потому, что к вам хотят относиться как к одному из нас, как к части западного мира в отличие от Ирака».
Широко известные символы на протяжении столетий не только наделяются новым значением, но и видоизменяются. Так произошло со знаменитым символом «Лев и солнце», который встречается в нумизматике и декоративном искусстве с XIII в., а, начиная со времени Сефевидов, постепенно закрепляется в качестве одного из символов Ирана.
Исследовательница Афсане Наджмабади отмечает изменение иконографии льва в период Каджаров, называя этот процесс «африканизацией». Дело в том, что на изображениях азиатский лев постепенно уступает место льву африканскому, тело и грива которого гораздо крупнее. Считается, что такое изменение произошло из-за распространения европейских изображений льва.
Кроме того, лев и солнце, которые в Сефевидский период скорее обозначали религию и власть как две опоры государства, под влиянием националистических нарративов начинают трактоваться как маскулинный и феминный образы правителя и родины соответственно. Лев становится более воинственным – чаще его изображают стоящим, а не лежащим, а в одной из лап возникает меч. Разнообразится и иконография меча: на некоторых изображениях лев держит важный для шиитов меч Зу-л-фикар, который принадлежал пророку Мухаммаду, а потом перешел по наследству Али.
Забавно, что у обширного использования этого символа были свои противники. Филолог Моджтаба Минови в 1929 г. сделал доклад, в котором утверждал (отчасти справедливо), что «Лев и солнце» – символ не такой уж древний, и к тому же тюркского происхождения. Минови считал, что его нужно заменить на знамя Кавиев в качестве эмблемы иранской монархии.
Исследовательница Афсане Наджмабади отмечает изменение иконографии льва в период Каджаров, называя этот процесс «африканизацией». Дело в том, что на изображениях азиатский лев постепенно уступает место льву африканскому, тело и грива которого гораздо крупнее. Считается, что такое изменение произошло из-за распространения европейских изображений льва.
Кроме того, лев и солнце, которые в Сефевидский период скорее обозначали религию и власть как две опоры государства, под влиянием националистических нарративов начинают трактоваться как маскулинный и феминный образы правителя и родины соответственно. Лев становится более воинственным – чаще его изображают стоящим, а не лежащим, а в одной из лап возникает меч. Разнообразится и иконография меча: на некоторых изображениях лев держит важный для шиитов меч Зу-л-фикар, который принадлежал пророку Мухаммаду, а потом перешел по наследству Али.
Забавно, что у обширного использования этого символа были свои противники. Филолог Моджтаба Минови в 1929 г. сделал доклад, в котором утверждал (отчасти справедливо), что «Лев и солнце» – символ не такой уж древний, и к тому же тюркского происхождения. Минови считал, что его нужно заменить на знамя Кавиев в качестве эмблемы иранской монархии.
Иконография «Льва и солнца» от монет правителя Конийского султаната Кейхусрава II и образцов Ильханидского периода. География тоже весьма обширна – медресе Шердор в Самарканде и монета Шах-Джахана из династии Великих Моголов. Интересны также гравюра, изображающая сефевидскую делегацию в Версале и фрагмент картины со сценой битвы Русско-персидской войны. В эпоху Каджаров и Пехлеви количество изображений увеличивается.