Не все мобилизованные немцы согласны с агрессивными планами Гитлера. Несколько перебежчиков рассказывают русским, что нападение готовится на утро 22 июня.

Начальник генштаба Жуков звонит доложить об этом Сталину и получает ответ: «Приезжайте с наркомом минут через 45 в Кремль»

Почти над всем огромным СССР в этот день стоит исключительно хорошая, солнечная погода, впечатываясь в последние воспоминания людей о мирной жизни. Командир эскадренного миноносца «Сообразительный» С. С. Ворков вспоминает необыкновенный закат в бухте Севастополя:

...День 21 июня 1941 г. выдался погожим. В голубом небе — стайки облаков. От зноя скрутились тонкие листья акаций.

Севастополь — главная база Черноморского флота — в этот день жил обычной жизнью большого приморского города. Но спокойствие было внешним. За ним скрывались проводимые на флоте мероприятия, связанные с повышением боевой готовности.

Мне казалось, что день прошел незаметно и сразу наступил вечер. Я поспешил на корабль.

Ночь обещала быть тихой, только вот закат был какой-то необычный. Большой каравай солнца медленно опускался в море, окрашивая его в темно-пурпурный цвет.

Надстройки, мачты и палуба корабля светились в догорающей заре. Я смотрел на море, тонущее солнце, и становилось почему-то тревожно…

Пахло сыростью — прошел небольшой дождь.

В маленькой Корабельной бухте, расположенной почти против Минной стенки, отражались электрические огни кораблей. Несколько левее, на Павловском мысе, зеленым огоньком светилась крошечная мигалка. Черные тени кораблей терялись в глубине Южной бухты.

Послышался бой полуночных склянок — четыре двойных удара. Я поднялся на стенку причала. Вокруг было пусто. Мои шаги гулко раздавались в ночи. Шелестели листья деревьев. С моря усиливался ветер. Небо заволакивало тучами.

Освеженный ночной прохладой, я возвратился на корабль. В каюте за письменным столом раскрыл книгу и попытался читать, но не читалось. Я лег спать.

Нарком обороны Тимошенко, глава генштаба Жуков и маршал Буденный проходят к Сталину. По дороге Жуков пообещал своему первому заму Ватутину во что бы то ни стало добиться от вождя решения о приведении войск в боевую готовность.

Сталин встречает их один. Он тоже явно озабочен.

Даже перед лицом очевидной угрозы Сталина продолжает связывать характерная ему мнительность:

— А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт?

— Нет, — настаивает нарком Тимошенко. — Считаем, что перебежчик говорит правду.

Советские пограничники задерживают ещё одного перебежчика — тот переплывает к ними через границу, проходящую по реке Буг. Это ефрейтор Альфред Лисков.

Он пытается предупредить о нападении, но пограничники не знают немецкого и целых 3,5 часа везут его на грузовике в штаб отряда.

К совещанию присоединяются члены политбюро, но уклоняются от конкретных предложений. На прямой вопрос Сталина: «Что будем делать?» — отмалчиваются.

Вмешивается нарком Тимошенко:

— Немедленно дать директиву о приведении войск приграничных округов в полную боеготовность.

Сомнения Сталина все-таки берут верх:

— Может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.

Решив закрепить хотя бы такое половинчатое решение, Жуков с Ватутиным выходят в другую комнату и начинают быстро составлять проект директивы.

Тем временем нарком иностранных дел Молотов вызывает немецкого посла Шуленбурга. Советский союз заявляет протест по поводу систематического нарушения границы германскими самолетами.

Затем Молотов интересуется, почему из Москвы идет негласный выезд немецких дипломатов? Нет ответа.

Наблюдая за советскими позициями, командующий 2-й танковой группой Гейнц Гудериан не верит своим глазам. Там действительно не подозревают о нападении и ведут себя совершенно беспечно:

— Тщательное наблюдение за русскими убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе крепости Бреста, который просматривался с наших наблюдательных пунктов, под звуки оркестра они проводили развод караулов. Перспективы сохранения внезапности были настолько велики, что возник вопрос: стоит ли при таких обстоятельствах проводить артиллерийскую подготовку в течение часа, как это предусматривалось приказом?

Генералу Гудериану вторит рядовой Эмануэль Зельдер:

— Накануне нашего наступления палаточные лагеря русских, в отличие от наших лагерей, не были даже замаскированы. Повсюду у них висели портреты Ленина и Сталина, освещаемые электрическими лампочками, и красные флаги.

На советских курортах в этот вечер закручиваются любовные приключения. В Феодосии москвич Д. Ф. Златкин ухлестывает за отдыхающей здесь румынкой. Покупает ей аж 20 роз!

По недоразумению парочка с таким пышным букетом попадает в засаду милиционеров: они выслеживают вора, таскающего розы из сада.

…Я был в командировке — мы строили закрытый объект в Феодосийском заливе. Жил я в гостинице «Астория». Из нее я вышел в 10 часов вечера, и волею судьбы за столом в кафе познакомился с очень интересной девушкой.

Чудесная девушка была! Румынка, отдыхающая. Я увлекся ею, попросил ее пойти со мной в парк, купил ей 20 роз! Мы сели в тенистой аллее, разговаривали о жизни, и все прочее, она интересовалась нашей жизнью, а я интересовался жизнью в Румынии, поскольку я не знал, что такое Румыния, и народ не знал этот, то мне было это очень интересно.

Вдруг ни с того ни с сего из-за кустов выскакивает какой-то человек, хватает меня за рукав и кричит: «Ааааа, вот ты где! Попался, мерзавец! Я тебя долго искал, но наконец-то ты попался! А ну-ка пошли за мной!» Тащит меня, кричит «Милиция!» Берет свисток и как засвистит! Откуда ни возьмись, народ, милиция…

— Вот человек, который крадет наши розы!
— Ну так надо волочь его в милицию! Чего он такой?! Дайте ему по уху! Бейте его!
— Как? Какие розы? Позвольте, я купил!
— Где ты купил?
— В кассе купил.
— А ну-ка, позовите кассиршу!
— Я не помню этого человека.
— Как не помните? Я у вас купил все розы! 20 штук! У вас больше их не было.

В это время подошел какой-то гражданин и говорит: «А вы посмотрите, сорваны эти розы или срезаны?»

Милиционер посмотрел на этого человека, потрогал черенки роз, и сказал, что эти розы срезаны. Меня обыскали, ножа не нашли, все поняли, что я купил. В это время кассирша сказала «Ааааааа, да-да-да, теперь я вспоминаю, он у меня действительно купил».

Интерес публики пропал. В это время подскакивает ко мне какой-то человек и говорит:
— Я из газеты «Комсомольская правда». Хочу написать фельетон «Розы с шипами». Где я вас могу найти?
— Я живу в гостинице «Астория», такой-то номер.
— Я у вас завтра буду.

Особенный день сегодня и в 100-й стрелковой дивизии, располагающейся под Минском. На днях красноармейцы своими руками построили себе стадион.

Командиры принимают работу. Результатом все очень довольны. Настроение праздничное, приподнятое, ведь на носу — торжественное открытие. Командир дивизии Иван Руссиянов наказывает подчиненным играть не хуже самых знаменитых советских футболистов:

— Ну что ж, товарищи, завтра нам предстоит радостный, но напряженный день. Приказываю всем хорошенько выспаться, чтобы физически быть в форме не хуже братьев Знаменских. Спокойной ночи!

Пошутив, все расходятся по домам.

Жуков с Ватутиным возвращаются в кабинет Сталина с проектом его противоречивой директивы: «удар отразить, но на провокации не поддаваться»

Вождь вносит последние правки, и Ватутин немедленно выезжает в генштаб, чтобы хотя бы такую полумеру как можно скорее передать в округа.

Построенным германским солдатам зачитывают обращение Гитлера. Уже смеркается, и офицеры освещают листы с текстом фонариками.

Фюрер объясняет нападение на СССР сосредоточением его войск и приводит вымышленные примеры нарушения ими границы:

— Солдаты Восточного фронта! Мои солдаты. Отягощенный грузом величайшей заботы, вынужденный многие месяцы хранить наши планы в тайне, наконец-то я могу сказать вам открыто всю правду. У наших границ выстроилось до ста шестидесяти дивизий русских. В течение многих недель границы постоянно нарушаются — и не только границы самой Германии, но и другие, на Крайнем Севере, а также границы Румынии. Солдаты Восточного фронта, как раз сейчас силы наши так велики, что равных им не было в истории всего мира. Плечом к плечу с финскими дивизиями и героями Нарвика наши товарищи ожидают схватки с противником в Арктике… Вы — на Восточном фронте. В Румынии, на берегах Прута, на Дунае, вдоль побережья Черного моря германские и румынские силы, руководимые главой государства Антонеску, стоят в едином строю. Величайшие в истории мира армии готовы к бою не только потому, что их вынуждает к тому суровая текущая военная необходимость, требующая окончательного решения, или тому или иному государству требуется защита, а потому, что в спасении нуждается вся европейская цивилизация и культура. Немецкие солдаты! Скоро, совсем скоро вы вступите в бой — в суровый и решительный бой. Судьба Европы, будущее германского рейха, само существование народа Германии находится теперь в ваших руках.

Да поможет вам всем Бог в этой великой битве.

Опытные военные понимают, что их ждет. Обер-лейтенант Эрих Менде вспоминает:

— Моему командиру пришлось сражаться с русскими в Первую мировую. «Менде, — сказал он мне, — на бескрайних просторах России мы найдем свою смерть». Но мы не очень-то прислушивались к ворчанию стариков.

Но большинство солдат знают о войне лишь из ура-патриотической пропаганды. Радист Вальтер Штолль вспоминает радостное возбуждение, царившее в германских рядах перед наступлением:

— Получили боеприпасы и сухой паек. Нам выдали даже шоколад, коньяк и пиво! Все угощали друг друга.

Вспоминает ефрейтор Бенно Цайзер:

— Всё это кончится через какие-нибудь три недели, как нам было сказано. Нашелся один, который считал, что это продлится целый год! Но мы его на смех подняли: «А сколько потребовалось, чтобы разобраться с поляками? А с Францией? Ты что, забыл?»