Гровс более не видит оснований задерживать выпуск заявления президента США Гарри Трумэна.

Сведений с Тиниана достаточно, чтобы объявить, что Хиросима полностью разрушена.

Президент США Гарри Трумэн записывает своё радиообращение к нации прямо на борту крейсера «Августа», на котором он возвращается из Европы:

— Некоторое время назад американский самолет сбросил одну бомбу на Хиросиму и подавил оборонный потенциал врага. Мощность этой бомбы превышает 20 000 тонн в тротиловом эквиваленте. Японцы начали войну с воздуха в Перл-Харборе — и мы им отплатили многократно.

И это ещё не конец. С помощью этой бомбы мы добились новых, революционных разрушений, чтобы укрепить растущую мощь наших вооруженных сил. Эти бомбы сейчас находятся в производстве, и разрабатывается еще более мощное оружие.

Это атомная бомба. Это использование основной энергии Вселенной. То, из чего солнце черпает эту энергию, было использовано против тех, кто принес войну на Дальний Восток.

Трумэн грозит Японии продолжением атомных бомбардировок:

— Теперь мы готовы еще быстрее полностью разрушить каждое предприятие, которое есть у японцев в любом городе. Мы уничтожим их доки, их фабрики и их коммуникации. Не допускайте никаких сомнений — мы полностью уничтожим способность Японии вести войну.

Именно для того, чтобы спасти японский народ от полного уничтожения, 26 июля в Потсдаме был предъявлен ультиматум. Лидеры Японии сразу же отвергли его. Если они сейчас не примут наши условия, пусть ждут разрушительного дождя с воздуха, подобного которому никогда не видели на этой земле. За этой воздушной атакой последуют морские и сухопутные силы в таком количестве и мощи, каких они еще не видели, и с боевым мастерством, о котором они уже хорошо знают.

Трумэн называет атомную бомбардировку Хиросимы «величайшим достижением науки в истории»:

— Мы потратили два миллиарда долларов на самую масштабную научную авантюру в истории — и выиграли. Но главным чудом является не величина этого предприятия, его секретность или стоимость, а достижения научных умов в объединении бесконечно сложных знаний, которыми обладают многие люди в различных областях науки, в единый работоспособный план. То, что было сделано, является величайшим достижением организованной науки в истории.

О том, как обращение президента Трумэна передали по радио, вспоминает участник Манхэттенского проекта, физик-ядерщик Отто Фриш.

…Кто-то открыл мою дверь и крикнул: «Хиросима уничтожена!»; считалось, что убито около ста тысяч человек. Я до сих пор помню ту тревогу, даже тошноту, которую я почувствовал, когда увидел, как многие из моих друзей спешат к телефонам заказывать столики в гостинице «Ла Фонда» в Санта-Фе, чтобы отпраздновать это событие. Разумеется, они радовались успеху своей работы, но празднование мгновенной смерти ста тысяч человек, даже если это были «враги», казалось делом довольно-таки недобрым.

Цутому Ямагути проводит ночь в бомбоубежище вместе с коллегами. Здесь лежит много раненых, но ещё больше погибших. Обугленные, но еще живые люди издают стоны, но помочь им уже нельзя.

Ни у кого нет ни малейшего понятия, что именно произошло с Хиросимой.

В английской усадьбе Фарм-Холл, где содержатся пленные немецкие ученые, майор Том Риттнер сообщает нобелевскому лауреату Отто Гану о ядерном ударе по Хиросиме. Новость потрясает ученого до глубины души. Именно его открытие расщепления урана проложило путь к созданию атомного оружия. Ган чувствует ответственность за смерть многих тысяч людей.

Пленный нобелевский лауреат Отто Ган признаётся старшему офицеру усадьбы Тому Риттнеру, что его преследует мысль о самоубийстве с того самого момента, как он впервые осознал разрушительные возможности своего открытия. Теперь же он и вовсе считает себя одним из главных виновников произошедшего.

Только приняв изрядную дозу алкоголя, ученый немного успокаивается и спускается к ужину.

Десять немецких учёных, вывезенных американцами из оккупированной Германии, собираются за ужином в усадьбе Фарм-холл. Особняк оборудован прослушивающими устройствами.

Офицер Том Риттнер сообщает всем ученым, что США объявили о взрыве атомной бомбы в Японии.

Большинство пленных немецких ученых встречает новость о применении атомного оружия с недоверием. Между ними разгорается спор, который оказывается записан прослушивающими устройствами.

Ведущий теоретик немецкого ядерного проекта Вернер Гейзенберг: Я не верю ни единому слову. Они, должно быть, потратили все свои 500 миллионов фунтов на разделение изотопов — вот тогда это возможно.

Нобелевский лауреат Отто Ган: Я не думал, что это будет возможно в ближайшие 20 лет.

Директор по физическим исследованиям Института кайзера Вильгельма Курт Дибнер: Мы всегда думали, что для создания одной бомбы нам понадобится два года.

Ган: Если им действительно удалось сделать эту штуку, сохранение этого факта в секрете делает им честь.

Глава исследовательского отдела Института кайзера Вильгельма Карл Вирц: Я рад, что у нас (у Германии — прим.) ее не оказалось.

Физик Карл фон Вайцзеккер: Это ужасно, что американцы сделали ее. Я думаю, это сумасшествие с их стороны.

Гейзенберг: Можно с равным успехом сказать и по-другому: это быстрейший способ закончить войну.

Ган: Только это меня и утешает.

Измученный доктор Теруфуми Сасаки по-прежнему ходит по зловонным коридорам переполненного госпиталя Красного Креста. На каждом шагу ему приходится перевязывать самые страшные раны за всю его практику. Работать приходится при свете свечей и пожаров, разгорающихся за окнами.

Пациенты госпиталя Красного Креста умирают сотнями. Выносить их трупы некому.

Кто-то из больничного персонала пытается подкормить раненых, раздавая печенье и рисовые шарики. Но мертвецкий запах так силен, что мало кто испытывает чувство голода.

Наконец, после 19 часов непрерывной работы доктор Сасаки не в состоянии больше перевязать ни одной раны.

Он берет соломенную циновку и выходит во двор, где лежат тысячи живых пациентов и сотни мертвых. За углом больницы Сасаки с трудом находит укромное место, чтобы хоть немного поспать.

— Доктор! Помогите нам! Как вы можете спать?!

Теруфуми Сасаки просыпается и видит, что окружен плачущими пациентами. Он встаёт и возвращается к работе. Поспать доктору удалось лишь один час.

Замначальника генештаба Торасиро Кавабэ получает срочное донесение: «Весь город Хиросима разрушен в одно мгновение всего одной-единственной бомбой».

Кавабэ — один из немногих военначальников, знакомый с японскими атомными исследованиями. Несколько лет назад военные подняли на смех ученых за просьбу выделить 50 тысяч йен на атомные исследования и обвинили в безумных мечтаниях.

Двое руководителей Манхэттенского проекта, генерал Лесли Гровс и доктор Роберт Оппенгеймер, говорят по телефону. Гровс говорит, что одним из самых мудрых решений, которое он принял с 1942 года, когда США вступили в гонку ядерных вооружений с Германией, стало назначение Оппенгеймера на должность директора секретной лаборатории Лос-Аламос.

Гровс: Я очень горжусь вами и всеми вашими людьми.

Оппенгеймер: Все прошло нормально?

Гровс: Кажется, все прошло с оглушительным успехом.

Оппенгеймер: Когда это было? После заката?

Гровс: Нет, к сожалению, пришлось перенести на дневное время по соображениям безопасности самолета. Это было решение тамошнего командующего.

Оппенгеймер: Понятно. Все этим, в общем, довольны, и я искренне поздравляю вас. Мы прошли долгий путь.

Гровс: Да, мы прошли долгий путь, и я думаю, что одним из самых мудрых моих решений был выбор директора Лос-Аламоса.

Оппенгеймер: Ну, генерал Гровс, у меня есть некоторые сомнения…

Гровс: Как вы знаете, я этих сомнений никогда не разделял.

Пленные немецкие учёные слушают по радио официальное сообщение о бомбардировке Хиросимы. Они совершенно ошеломлены — известие, объявленное им за ужином, оказывается правдой.

«Сначала я не хотел поверить, что это может быть правдой, но в конце концов мне пришлось признать, что эта новость официально подтверждена президентом Соединенных Штатов. Я был поражен и подавлен свыше всякой меры. Мысль о невыразимых страданиях бесчисленных невинных женщин и детей была почти невыносимой», — вспоминает первооткрыватель расщепления ядра атома урана Отто Ган.

Немцы находятся под колоссальным впечатлением: к такому масштабу работ, который выполнили американцы, в условиях «Третьего рейха» они не могли даже приступить.

Физик-ядерщик Хорст Коршинг: Это доказывает, что американцы способны на поистине широкомасштабное сотрудничество. В Германии это было бы невозможно. Там каждый говорил про другого, что от него нет никакого толка.

Глава физического отдела Имперского исследовательского совета Вальтер Герлах: Вы не можете так утверждать в отношении Уранового проекта [Германии]. Сложно себе представить более плотное сотрудничество и доверие, чем было в этой группе. Вы не можете достоверно утверждать, что кто-то из них заявлял подобное.

Коршинг: Естественно, неофициально…

Герлах (кричит): И неофициально тоже! Не противоречьте мне! Здесь слишком много других людей, которые об этом знают.

Нобелевский лауреат Отто Ган: Конечно, мы не могли работать в таком масштабе.

Ведущий теоретик немецкого ядерного проекта Вернер Гейзенберг: У нас не хватило бы смелости весной 1942 года рекомендовать правительству нанять 120 000 человек для строительства одного-единственного объекта.

Физик Карл фон Вайцзеккер: Я полагаю, что мы этого не сделали, потому что никто из физиков не хотел этого делать из принципа. Если бы мы все желали победы Германии, мы наверняка добились бы успеха.

Нобелевский лауреат Отто Ган: Я в это не верю, но я все равно рад, что нам это не удалось.

Ведущий теоретик немецкого ядерного проекта Вернер Гейзенберг: Вполне возможно, что война закончится завтра.

Специалист по физической химии Пауль Хартек: А на следующий день мы вернемся домой.

Физик-ядерщик Хорст Коршинг: Мы не вернемся домой никогда.

Хартек: Если бы мы работали в еще большем масштабе, то были бы убиты Секретной службой [Англии]. Давайте радоваться, что мы все еще живы. Давайте хотя бы это отпразднуем.

Физик-ядерщик Курт Дибнер: Профессор Герлах был бы сейчас обергруппенфюрером и его судили бы в Люксембурге как военного преступника.

Глава физического отдела Имперского исследовательского совета Вальтер Герлах: Не надо делать таких хамских замечаний. (Уходит в свою спальню.)

Пленные немецкие ученые продолжают обсуждать провальную немецкую ядерную программу.

Ведущий теоретик немецкого ядерного проекта Вернер Гейзенберг: Такова была вся структура отношений между учеными и государством в Германии. Даже если бы мы захотели, государство настолько мало доверяло нам, что это было бы нелегко довести до конца.

Физик-ядерщик Курт Дибнер: Чиновников интересовали только немедленные результаты. Они не хотели разрабатывать долгосрочную политику, как это делала Америка.

Физик Карл фон Вайцзеккер: Если бы мы принялись за дело достаточно быстро, мы могли бы кое-чего добиться. Если они (американцы — прим.) смогли закончить к лету 1945 года, то нам, возможно, посчастливилось бы завершить это зимой 1944–1945 годов.

Глава исследовательского отдела Института кайзера Вильгельма Карл Вирц: И результатом было бы то, что мы стерли бы с лица земли Лондон, но все равно не завоевали бы мир. И тогда они обрушили бы свои бомбы на нас.