Сейид Хуссейн Наср мыслит «Совершенного Человека» через призму идеи о «хакика Мухамадиййа». У этой реальности, согласно Насру, имеется три различных аспекта: космологический, профетический и инициатический. В работе «Философы ислама» Наср пишет, что в космологическом и космогоническом плане Совершенный Человек является прототипом творения, содержащим все архетипы универсального бытия внутри себя. С точки зрения откровения и пророчества Совершенный Человек является универсумом, вечным актом Бога, каждое частное "измерение" которого отождествляется с одним из пророков. Потому, как отмечает Наср, каждая глава "Гемм мудрости" посвящена аспекту Совершенного Человека, пророку, который раскрывает миру аспект божественной мудрости, воплощением которой он является в своей внутренней реальности. Рассмотренный в этом свете Совершенный Человек представляет собой "Мухаммадову сущность", которая нашла свое земное осуществление в Пророке ислама. Наконец, с точки зрения духовного совершенствования, как пишет Наср, Совершенный Человек представляет собой образец духовной жизни, поскольку является личностью, осуществившей все возможности, все состояния бытия, присущие человеку, и познавшей в полной мере, что значит быть человеком. Совершенным Человеком как таковым, прежде всего, являются пророки, особенно пророк ислама, во-вторых, великие святые, в частности "Полюса" (Кутб), внешняя реальность которых такая же, как и у обычных людей, но их внутренняя реальность включает все возможности, присущие миру, поскольку они реализовали в себе все человеческие возможности. Наср отмечает, что потенциально каждый человек является Совершенным Человеком, однако в действительности только пророки и святые могут так именоваться и рассматриваться как образцы на пути к совершенству.
Приведенное описание является довольно схематичным, и несильно расходится с буквальным текстом Ибн Араби.

Сергей Бородай, Учение Ибн Араби о совершенном  человеке: истоки и интерпретации.

Смерть и нисхождение в Ад, с одной стороны, воскресение и вознесение на Небеса, с другой — суть дополняющие друг друга и обратные друг другу фазы, из которых первая есть необходимая подготовка ко второй и которую без труда также найдут в описании «Великого Дела» герметистов, и то же самое отчетливо утверждается во всех традиционных учениях. Так, в исламе мы встречаем эпизод «ночного путешествия» Мухаммада, также включающий нисхождение в инфернальные места (isra), а затем восхождение в различные рай или небесные сферы (mirafy). Определенные черты этого «ночного путешествия» представляют с поэмой Данте до такой степени поразительное сходство, что некоторые исследователи хотели в нем видеть один из принципиальных источников вдохновения поэта. Дон Мигель Азин Паласиос показал множество отношений, существующих как по сути, так и по форме между Божественной Комедией (не говоря даже о некоторых местах Vita Nuova и Convito — «Новая жизнь» и «Пир»), с одной стороны, и с другой — Kitab el-isra (Книга ночного Путешествия) и Futuhat el-Mekkiyah (Мекканские Откровения) Мухйиддина Ибн Араби, более ранними, примерно на восемьдесят лет, произведениями.
Он пришел к выводу, что таких аналогий только в этих книгах гораздо больше, чем всех тех, которые удалось установить комментаторам между произведениями Данте и всей литературой всех стран. Вот некоторые примеры: «В изложении мусульманской легенды волк и лев преграждают дорогу паломнику, как пантера, лев и волчица заставляют отступить Данте... Вергилий ведет Данте и Гавриил Мухаммада на Небо; оба во время путешествия удовлетворяют любопытство странника. В обеих легендах Ад предвещается одинаковыми знаками: неистовый и неопределенный шум, шквалы огня... Архитектура дантова Ада повторяет строение мусульманского Ада; и тот и другой представляют собой гигантскую воронку, образованную из серии этажей, ступеней или круглых уступов, которые постепенно спускаются до глубины Земли; каждый из них содержит в себе определенную категорию грешников, виновность и наказание которых отягощаются по мере спуска на нижний круг. Каждый этаж подразделяется еще на несколько других, предназначенных для различных вариантов категорий грешников; наконец, оба Ада расположены под городом Иерусалимом... Чтобы очиститься при выходе из Ада и иметь возможность подняться в Рай, Данте подвергается тройному омовению. И также тройное омовение очищает души в мусульманской легенде: прежде чем попасть на Небо, они последовательно погружаются в воды трех рек, которые омывают и питают сад Авраама...
В обеих легендах архитектура небесных сфер, через которые происходит вознесение, тождественна. На девяти небесах в соответствии с заслугами размещены души блаженных, которые к концу все собираются в Эмпирее или в последней сфере... Так же как Беатриче исчезает перед святым Бернаром, который руководит им на последнем этапе, также и Гавриил оставляет Мухаммада у престола Бога, куда тот привлечен сияющей гирляндой... Окончательный апофеоз обоих вознесений один и тот же: оба путешественника, вознесенные к месту присутствия Бога, описывают нам Бога как интенсивный центр света, окруженный девятью концентрическими кругами, образованными тесными бес численными вереницами ангельских духов, излучающих светящиеся лучи; тот ряд, который ближе всего вращается вокруг центра, — это херувимы; каждый круг окружен не посредственно предшествующим ему низшим кругом, и все девять вращаются без конца вокруг божественного центра... Инфернальные этажи, астрономические небеса, круги мистической розы, ангельские хоры, окружающие очаг божественного света, три круга, символизирующие троичность лиц, — все это заимствовано слово в слово флорентийским поэтом у Мухйиддина Ибн Араби.
Такие совпадения вплоть до точного повторения деталей не могут быть случайными, и мы имеем основание предположить, что Данте действительно был вдохновлен в значительной мере повествованием Мухйиддина.

Рене Генон, Эзотеризм Данте.

Казалось бы, нет ничего более безвкусного, чем изображение сердца, пронзенного стрелой (луком и стрелой, а также факелом древние наделяли персонифицированный образ Любви): в наши дни это любимая татуировка моряков и уголовников. Но этот же знак наполнен необычайной смысловой напряженностью. Эрос выступает как рана, наносимая самому существу человека: эзотерически это поражение сердца. Традиция утверждает, что связь человека с его внутренним Я, которую можно или порвать или возвести к соучастию в жизни более высокой, к высшей свободе. Так эрос выступает в виде смертельного удара стрелы. Мы начинаем понимать, что средневековые "Адепты любви" и Данте вместе с ними просто поднимали профанический опыт влюбленных до уровня сознательной веры. Следы этих смыслов мы открываем в опыте каждой любви. Исламскому эзотеризму известны термин "fat higabb" ("открытие" или "распечатывание" сердца), а также понятие "сердечного света". Эти же же соответствия мы находим в языке всех мистиков. В "Corpus Hermeticum" (VIII, И, VI, I) встречаются выражения: "открыть очи сердца," "понимать очами сердца". Мы можем установить ясно зримую связь между освобождающим от оков индивидуальным "открытием сердца" и переживанием опыта новизны, свежести, преображения мира, сопровождающее состояние любви: здесь намек на зримый сердечными очами мир, именуемый суфиями "ауn higabb".

Юлиус Эвола, Метафизика пола.

"Оста́вь наде́жду, вся́к сюда́ входя́щий" — заключительная фраза текста над вратами ада в "Божественной комедии" Данте Алигьери.
Надежда связана с будущим.
Оставить надежду значит не позволять будущему пожирать энергию нашего внимания и обнаружить присутствие "вечного сегодня", как вневременного момента, который только и "есть" у нас.
Этот момент на самом деле - разрыв, зияние между двумя ударами пульса, т. е. временными мгновениями; провал внимания в гиперхаос абсолютных смыслов.
Начать, наконец, жить.

В «Беатриче» снова мы сталкиваемся с темой "сверхъестественной женщины" — и это станет еще более выразительным, если мы будем учитывать весь символизм "Fedeli d'Amore", инициатической организации, к которой принадлежал Данте. И в любви, движущей Беатриче в ее желании постоянно оказывать Данте помощь с небес, есть нечто напоминающее то предназначение и "избранничество",то "покровительство свыше", только благодаря которому рыцарям и удалось приблизиться к Граалю и выйти победителями из цепи приключений и символических битв. И все перипетии рыцарей Грааля символически описывают тот же процесс духовного очищения и инициации, что и у самого Данте.

Юлиус Эвола, Мистерия Грааля.

В индо-арийской традиции у каждого «бога» — то есть у каждого трансцендентного принципа — есть своя «жена», называемая термином «шакти», что означает также «могущество». На Западе Мудрость, София, а иногда даже и сам Святой Дух, выступали как образы Царственной Девы. И данная в жены Гераклу богиня Геба есть также богиня вечной олимпийской молодости. В египетских изображениях божественные женщины дарят царю лотос, символ нового рождения, и "ключ жизни". Северные валькирии, как и иранские фраварти, были образами трансцендентных уровней самих воинов, силами их судьбы и их победы. Римская традиция знала Venus Victrix (Венеру Побеждающую), считающуюся «прародительницей» имперского рода (Venus Genitrix — Венера Прародительница).
Кельтская же традиция сообщает о сверхъестественных женщинах, которые отводят героев на таинственный остров, чтобы своею любовью сделать их бессмертными. Ева, согласно этимологии, означает «жизнь», «живущую». Чтобы не продолжать цепь примеров, развитую нами более полно в другой книге, заметим лишь, что широко распространенный символизм делает «женщину» образом животворящей и преображающей силы, благодаря которой может осуществиться преодоление сугубо человеческого состояния. Но почему эта сила представлена именно «женщиной»?
Этот символизм основан на аналогии. Здесь следует отправляться от отношений между мужчиной и женщиной. Эти отношения могут быть нормальными и анормальными. Они анормальны, когда женщина становится повелительницей мужчины. Символизм, связанный с этим случаем, не касается нашей основной темы.
Заметим лишь, что в таком варианте речь идет о гинекократических (матриархальных) концепциях, являющихся пережитками цикла «лунного» человечества и отражающих тему зависимости и пассивности мужчины по отношению к духу, понимаемому как женская стихия (Космическая Мать, Magna Mater, Мать Жизни и так далее) — тему, характерную для второго, серебрянного века.
Сопоставив это со «знаками» центра, мы получим составные символы: Дева Острова, Дева Древа, Дева Источника, Хозяйка или Королева Замка, Королева Солнечной Земли, Дева, скрытая в камне и так далее. В частности, в качестве Вдовы, женщина выражает собой молчание, закрытость, оставленность, то есть традицию, силу или потенцию, которой более никто не обладает, которая потеряла своего «мужа», «мужчину», и теперь ожидает нового господина или героя: аналогично значение и заточенной в темницу Девы, которая ожидает освобождения и свадьбы с предназначенным судьбой рыцарем. На этом основании все, что говорится в эпических легендах и рыцарских рассказах о приключениях и героических поединках, совершенных из-за верности «Даме» и в надежде обладать ею, всегда можно понять как символизм испытания мужеских качеств, испытания, необходимого как предварительный этап трансцендентной интеграции личности. И если в этой литературе встречаются женские персонажи, связанные с темой соблазнов и опасностей для героя, это не следует понимать прямолинейно и однозначно, то есть будто речь идет о простом плотском соблазне, но в более высоком смысле — как опасность для героя впасть в «титанизм» в ходе его подвигов. В таком случае женщина выражает собой соблазн, идущий от трансцендентной силы и знания, если обладание ими носит черты прометеической узурпации или алчной гордыни. В противоположном варианте речь может идти и о том, что кто-то определил следующими словами — "сосущая смерть, исходящая от женщины", то есть о возможности потерять саму глубинную основу мужского начала.

Юлиус Эвола, Мистерия Грааля.

Ирландская легенда повествует о котле Дагды, одном из четырех сокровищ, принадлежавших полу-божественным представителям Племени богини Дану (Tuatha De Danann), он может прокормить целую армию, не становясь пустым. В Валлийских легендах также встречаются много таких сосудов. Те, кто был убит, могут быть возвращены к жизни в магическом котле Брана, лишь потеряв при этом дар речи. Котел Каридвен содержит напиток мудрости и вдохновения, похожий на Нордический Sinnreger. Котел в Тирног также был одним из таких сосудов; мясо, предназначенное для труса, не могло в нём приготовится, а мясо для храброго человека готовилось сразу. Корзина Gwyddno Gahanhir (валлийский: Mwys) была одной из Тринадцати Драгоценностей острова Британия. Поместив в неё количество пищи для одного человека, в итоге можно было найти количество, достаточное для сотен. Согласно Дж. Рису (J. Rhys), эта корзина имеет прямую параллель с Граалем. Из описания его можно представить как своего рода корзину или ящик. Это слово также означает «мера». В старом Корнийском языке слово muis или mqys означает «стол». На ирландском блюдо, на котором лежала голова Иоанна Крестителя, звучало как mias; значение этого слова связано с латинским mensa и на самом деле очень тесно связано со значением Грааля. Было сказано, что эта корзина, в конце концов, исчезла с Мерлином, когда он удалился в свой стеклянный дом на острове Бардси. Согласно Лумису (Loomis) первоначальной моделью Грааля был ирландский рог изобилия, и слово cor (рог) было спутано сcors (тело). Здесь следует упомянуть еще один сосуд. Поэма Валлийского барда Талиесина описывает путешествия Артура в Аннвин, в преисподнюю, и рассказывает, как оттуда украли сосуд, во многом напоминающий Грааль.

Эмма Юнг, Мария-Луиза фон Франц, Легенда о Граале.

Святой Грааль – Мистический сосуд, содержащий в себе всяческие блага. Многие люди пытались исследовать данный артефакт, но так как, сама чаша отсутствует, сделать каких-либо определенные выводы довольно сложно. Также принято считать, что Грааль содержит в себе таинство знаний, энергию Великой Матери – природы и способен выполнять желания. В ирландской мифологии – это котел Дагды, в котором никогда не иссякала еда. В бриттской – чаша, которую привез в Британию Мерлин на хрустальном корабле. Она открывала будущее, сокровища человеческих знаний и тайны мира. В валлийской мифологии – это сосуд богини Серидвен – источник мудрости, упоминающийся в «Истории Талиесина». Там же встречается и другой возможный прототип Грааля – некая чаша, полученная Браном Благословенным от черного великана, ведьмы и карлика из Озера Чаши, которая исцеляла любые смертельные болезни, останавливала кровь и воскрешала мертвых.
Также есть легенды, в которых говорится, что Грааль хранится в замке Монсальват (или Мунсальвеш), который ангелы построили в Пиренеях за одну ночь. Именно об этом замке и идет речь в большинстве произведениях о Святом Граале. В этом замке рыцарей обычно встречается Король-рыбак Пелес, прямой потомок Иосифа Аримафейского. Название замка происходит от французского «Monsalvage» - дикая гора, или латинского «Mons salvationis» - гора спасения. Однако иногда замок, в котором хранится Грааль называется кельтским Корбеник или Корбен. Да и сам замок по описанию больше похож на место обитания сидов, чем на европейский замок. Особенно это ярко выражено в «Смерти Артура» Томаса Мэлори. Король-Рыбак же часто интерпретируется как кельтский бог воды.
Также есть легенда о Владычице Озера. Она являлась благодетельницей рыцарей, и каждый стремился угодить ей. Особо старательных она награждала, а бесчестных наказывала. Награждала рыцарей Владычица, позволив испить из чаши Грааля. Очень редко кто-то из рыцарей награждались глотком из древнейшего бреттонского артефакта, но тот, кто испил из чудесной чаши менялся навсегда. Им давалась долговечная жизнь, превышающая обычную человеческую во много раз, так же давались им и другие дары. С момента испития они становились рыцарями Грааля и верно служили Владычице озера и Граалю до самой смерти. Каждый рыцарь обязывался охранять священные места Владычицы. Обычно это были скромные или заброшенные места – старые часовни, озера или рощи. Многие рыцари даже отказывались от своих владений, предпочтя жить рядом со святилищем вдалеке от мирских забот.
Луна, присутствующая в символике креста часто интерпретируется именно как чаша Грааля. Сам лунный серп связан с женским началом, кровь Христа же символизирует бессмертие. Священная чаша являлась знаком чистого сердца, искупления и очищения. Открывала свои таинства она людям только высокодуховным, чистым, иногда влюбленным. Потеря чаши означала потерю сакрального центра, внутреннего равновесия и гармонии. Иногда встречается изображение серебряного блюда с окровавленной головой на нем, оно связывает Грааль, Иоанна Крестителя и роль черепов в кельтской мифологии.

Сафарова Зера Адиль-Гареевна, Якубова Хатидже Марлен Кызы,
Отражение сказаний о святом граале в литературе.

В самом начале бронзового века у жителей Британских островов го­сподствовал культ Матери. Они определяли родство по материнской линии, а право на власть передавалось от матери к дочери, реальное же правление осуществлял брат королевы. (Обратите внимание на то, как важны в романах о короле Артуре взаимоотношения между дядей и племянником.) А вот уклад жизни кельтов был более чем патриар­хальным. По мере их расселения на территории современной Баварии во Францию, а затем на земли современной Великобритании и Ирлан­дии патриархальный уклад постепенно ослабевал — и начинало более явно прослеживаться влияние женского начала. Так что Мать-Богиня становится все более могущественной.
В классических кельтских легендах той эпохи действие обычно проис­ходит в волшебной стране, где людей из мифической страны холмов — сидов — превращают в дам и рыцарей заколдованного замка, и они знают,  что нужно сделать, чтобы их расколдовали. Но это неизвестно тому, кто в один прекрасный день попадает в их замок и снимает с них закля­тье. В этих легендах заплутавшему юному воину из патриархального племени встречается какое-либо волшебное животное (или он видит блуждающий огонек), которое приводит его к зачарованному холму — внутрь него удалились древние люди из племени Матери-Богини после нашествия патриархальных захватчиков, а королева фей становится их госпожой. Оказавшись там, он находит горюющую королеву, притесня­емую жителями другого волшебного холма. Герой защищает ее, а потом остается с ней. Выполнив свою миссию, он погружается в волшебное небытие, подобно вагнеровскому Тангейзеру во владениях Венеры, где несколько столетий могут промелькнуть словно несколько дней, где нет ни старости, ни печали, ни смерти, ни даже скуки.
А если вдруг ему зачем-то нужно ненадолго покинуть это заколдованное место и на краткий миг вернуться в реальный мир, то ему велят оставаться верхом на коне, чтобы его нога не ступала на землю. И, конечно же, он делает все наоборот — и в тот же миг рассыпается в прах и исчезает. Таков удел спутников Брена, который возвращается на остров женщин. Такая же участь постигла и Святого Брендана, когда по прошествии сорока дней в Земле Обетованной он возвращается в Ирландию, где тут же умирает (и конечно, его душа немедленно попадает в рай).
Таков основной мотив более поздних легенд о короле Артуре; он снова и снова прослеживается, когда герой легенды, спасая от врагов хозяй­ку осажденного замка, становится ее возлюбленным. Начиная с эпохи бронзового века древняя тема воссоединения мужского и женского начал продолжается на протяжении многих веков.

Джозеф Кэмпбелл, Роман о Граале.

Эжен Канселье, ученик великого Мастера, в предисловии ко второму изданию «Философских обителей» так описывал Фулканелли: «его лицо озаряла добрая благожелательная улыбка, и он привычным жестом поднимал руку, на которой в этот вечер сверкало кольцо Бафомета из трансмутационного золота, перешедшее к нему от тамплиеров энбонского командорства в Бретани».
Юный романтический читатель, конечно же, не упустит случая схватиться за голову в порыве мистического восторга. Однако Бафомет Фулканелли и Канселье имеет мало общего и с женогрудым лунным козлом-андрогином, химерой Элифаса Леви, с легкой руки последнего перебравшейся на карту XV Аркана Таро, и с мистико-психо-логическим обобщением Рудольфа Штайнера, утверждавшего, что во время пытки, производившейся, конечно же, по всем контринициатическим правилам инквизиторского искусства, братья Тампля погружались в чудовищные миры, «миры Бафомета», ариманического существа, соприкосновение с которым заставляло их нести на самих себя брутальный навет. Предполагалось также, что Бафомет — арабское (?) или гностическое божество. Также — что это иносказание честной главы Иоанна Крестителя (βαφη — крещение, погружение, окрашивание или «отинктурирование») и Св. Чаши Грааль. Отчасти все три последние версии верны, если, разумеется, держать в голове небуквальное прочтение, хотя мы и не отвергаем последнего.
Отдельно стоит отметить: в «Повести временных лет» говорится о том, что булгары по браде извержениями своими «мажются и поминаютъ Бохмита». Но с достоверностью определить, насколько сей «Бохмит» связан с нашим Бафометом — не представляется возможным.
Мастер производит имя этого «пугала Страшного суда» от бафо (крещение) и мете (букв.: смесь) — производное от него метис, то есть смешанный, полукровка. Камень Философов в каком-то смысле и есть такой (такая? ведь камень также — «она, моя») полукровка, хотя для Делания достаточно одной вещи, а значит, камень — полукровка единокровная. Таким образом, по Фулканелли, бафомет — это крещение смеси, философского компоста, сиречь погоста, где погребаются (погружаются) в любовном соитии царственные супруги.

Олег Фомин,
Сакральная триада: алхимия, мифология и конспирология.

Святого Бернара, который сделал почитание Девы Марии обязательным элементом религиозности, вдохновлял мистиче­ский (и одновременно алхимический) опыт встречи с Девой.
Однажды в юности Бернар на несколько часов погрузился в мо­литву перед Черной Мадонной в Дижоне, которая в древности тоже была изваянием римской Кибелы, представленной в виде беременной женщины с огромной налившейся грудью. Когда однажды ночью он прочел слова «Аѵе Stella Maris» («Славься, звезда Марии») перед Черной Мадонной, ему неожиданно яви­лась Пресвятая Дева и дала ему три капли Своего молока. Подоб­но каплям молока из котла Керидвена, которые даровали кельт­скому друиду Талесину способность понимать язык птиц и по­стигать скрытую суть всех вещей, эти капли молока мгновенно преобразили юношу Бернара в образованного святого и рефор­матора церкви, который практически в одиночку вдохнул в цер­ковь новую жизнь.
Фулканелли в 8-й главе своей «Тайны соборов», посвященной Парижу, приводит список десяти наиболее известных Чер­ных Мадонн, включая две самые знаменитые — Нотр-Дам в Рокамадуре («Любимый камень Света») и Нотр-Дам в Пюи, родном городе Адельмара, папского легата в Первом Крестовом похо­де, — и одновременно подчеркивает связи между Кибелой/Марией и священным камнем, относящиеся к I в. н. э.
Фулканелли мог многое поведать о Черной Мадонне и ее волшебном молоке, в чем мы сможем убедиться в следующей главе, но, пожалуй, са­мым важным, что позволил себе сказать Фулканелли о Пресвя­той Деве, является следующая фраза:
«Совершенно очевидно, что то, что раскрывается здесь, — это сама сущность вещей... Сосуд, вмещающий Дух вещей, vas spirituale».
Если допустить, что Кибела и ее камень, а затем Грааль и Ца­рица Грааля и, наконец, Шехина — это разные названия одной и той же сути, то сосуд Пресвятой Богородицы, заключающий в себе жизнетворный Дух, — это храм у вершины горы, пещера или грот. Это вместилище выступает в роли «дома», который по­зволяет эфирному духу коалесцировать (преобразиться) в материальный облик богини. Мы находим это в книге «Бахир», где в 4-м и 5-м стихах говорится, что «дом» построен мудростью и на­полнен знанием, из которого вытекает поток гнозиса. Это — не­кий сверхъестественный храм, байит.
Понимание этого позволяет понять смысл заключительной части романа Вольфрама — «Титуреля», написанного Вальтером фон Шарфенбергом. Грааль, как истинная сущность Богини, должен храниться в «сосуде» или храме, прежде чем София, или гнозис, сможет стать достаточно восприимчивой, чтобы при­нять ее благословение и чтобы мог родиться Христос Эммануил (что означает «С нами Бог»). Видение замка Грааля на горе Мон­сальват, описанное в «Титуреле», представляет собой эзотерические, внутренние спиритуальные мотивы, стоящие за всплеском строительства соборов. По-видимому, готические соборы были задуманы как вместилище духа Великой Богини, что превраща­ло их в живые Граали, исцеляющие и преображающие всех, кто входил сквозь их порталы.
Что же касается их интерьера, то все — архитектоника, цвет­ ной переливающийся свет, льющийся сквозь громадные вит­ражные окна, таинственные образы на фасадах — было рассчи­тано на то, чтобы пробудить в людях дремлющее чувство чуда, гнозиса, сакрального знания. В готических соборах, мистика ко­торых связана с культом Кибелы, Великой Богини и Черных Ма­донн, мы видим переплетение нитей, тянущихся от античной алхимии и всевозможных таинств в едином узле — мистерейоне, который должен был пронести это знание сквозь века. И ве­личайшим из этих соборов Грааля по праву является «церковь философов» — знаменитый собор Нотр-Дам в Париже.

Джей Вайднер, Винсент Бриджес, Тайны соборов и пророчество великого Андайского креста.

...Жизненная и бытийная Реальность диаметрально противоположна Абсолюту и представляет собою тотальный «поток инерции» и «профанический сон». Вместе с тем, что даёт несомненные глубинные основания для сближения с Соловьёвым, реальность у Джемаля имеет ярко выраженные женственные, вагинальные черты. Дух же, по Джемалю, в своей подлинности и радикальной претензии на «особость» и исключительность – фаллоцентричен и перпендикулярен миру: «Сквозь реальность дует иной ветер, не поднимающий волн»; «Полнота пробужденности состоит… в опыте, что нет ничего кроме чистого отсутствия», которое «есть актуальный абсолют». Любое же позитивно означенное «присутствие», «глобальный имманентизм» и связанная с ними «позитивная духовность есть сама сущность тотального сна». «Любая онтологическая иерархия представляет собой иерархию тотального сна». Джемалевский «космос есть законченная манифестация глобальной нищеты реальности». Можно вполне корректно говорить об антикосмологическом гностицизме Джемаля: «Субстанция космоса, - пишет он, - представляет собой грубый осадок всего того, что содержится в реальности по существу».
Перед нами – экстремальная апофатика, разрывающая с онтологией. Там, где реальность исходно метафизически некредитоспособна и предполагается антисофийная пропасть между Бытием и Абсолютом, просто невозможно увидеть, что космос – сфера манифестации не только эгалитарных единств, но и несводимых различий, о чём, например, писал отец Сергий Булгаков: «…космос не есть всепоглощающее единство, но конкретное многообразие, в котором удерживается всё индивидуальное». С другой стороны, сам джемалевский Абсолют лишён метафизического опыта Простора и вообще световой перспективы: «Идущий на Север не боится ночи. Потому что в небе Севера отсутствует свет». Но, надо заметить, что
односторонний антикосмический апофатизм, отрицающий всякую катафазу Абсолютного – уже следствие глубинно пережитой космологической нищеты, а не её условие (как это здесь преподано). В основе творческой эмоции Джемаля лежит фундаментальное космогенное разочарование, и если для Соловьёва, идущего тут за Шеллингом и Гёте, искусство в своих истоках и метафизических целях космично, то для автора «Ориентации – Север» совсем напротив:
«…источником искусства является бессознательное беспокойство существа, находящегося в плену космического сна», который необходимо одолеть. Оно тесно связано с открытием космологического отсутствия истины и опытом метафизического ужаса «Основа изначального ужаса есть отсутствия истины».
Подлинная смерть, согласно Джемалю, не имеет ничего общего с вагинальной
гибелью в Бытии, подобной деэрекции уставшего фаллоса. Напротив, «смерть есть абсолютно чистая непроглядно тёмная суть ПОМИМОБЫТИЯ… Она как некий пепел потенциально присутствует во всех несожженных вещах».
Опыту всевозможных многоточий, разговоров и диалогических практик, связующих коммуницирующие пары Я-ТЫ, Джемаль противопоставляет смертоутверждающий и антигибельный знак восклицания: «Прекращение вселенского диалога через истинную смерть есть постижение великого отсутствия, выраженного в местоимении ОН». «Смысл духовного рождения выражается в идее безальтернативного восклицания. Восклицание – это единственное, что фактически противостоит практике диалога. Акт восклицания есть магическое освобождение от гибельного бремени инерции. Поэтому последствия восклицания реализуются как непредсказуемая в своих последствиях драма, развивающаяся сквозь пространство и время».
«Вся реальность, – пишет Джемаль в разделе «Вагина», – по своему существу является сугубо женственной». Базисное недоверие к Бытию и его смыслам тесно сопрягается здесь с фундаментальным отвержением поклонения женственной стихии мира, софийности космоса, равно как и софийности вообще: «Всякая мудрость, – по Джемалю, – порождена в конечном итоге вагинальной инерцией».

Океанский Вячеслав, Океанская Жанна, Владимир Соловьев и Гейдар Джемаль о трагедии пола.

«Источником мудрости всегда является кастрация».
В плане абсолютного ориентира автор обращается к «титаническим и героическим мифам», к «образу героя-победителя, преодолевающего стремление к вечной женственности». Вагинальноинспирированным мифам… об абсолютном приоритете Великой Матери – родительницы всего сущего он противопоставляет «мифический фаллицизм» как «преодоление иллюзии бытийной полноты, выраженной в совершенном андрогинате» и указывает в качестве экзистенциально-исходной данности на «обездоленность реальной ситуации героя», «бытийную нищету героя» – его эгологическую трагедию. Здесь слышатся не только отголоски ницшеанства, но и открыто говорит человеческое метасиротство – космологическая обездоленность самого Джемаля… Неверие в софийность (недоверие к софийности!) возникает из
гностической обреченности на несовершенство-
сиротство-обездоленность, указывая на отсутствие в сердце такого места для другого, которое никогда никто кроме Его не займёт! «Практика активного и категорического одиночества», вытекающая из «принципа абсолютной удалёности» от бытийного Провала, провозглашает антисофийный «отказ от знания, как утверждаемой на любви всетождественности».
Монологическая метафизика отчаяния пытается нанести удар в сами метафизические основы христианства, утверждающего полиипостасность и сообщительность: «На самом деле, – пишет Джемаль, – в термине другое скрыта идея крайней близости всего всему. Диалог между этим и другим есть вечный маятник инерции, которая владеет всей реальностью… Как выражение интимной близости к самой себе, реальность утверждает в своём внутреннем диалоге вечное Ты.
Апелляция к другому есть всегда апелляция к мессии-избавителю, восстанавливающему царство инерции до совершенства».
Внутренне присущая самому бытию безысходность и обречённость нарушается лишь в опыте немотивированного чуда, ставящего под сомнение всякий детерминизм объективного космического существования и создающего как бы метафизический трамплин для субъективного броска в зону отсутствующего апофатического Абсолюта. С этим связано весьма специфическое понимание смысла любви как «изощренной автоэротики», состоящей «в непрерывном насилии над
инертной вагиной», которой по сути «должно являться всё, что внешним образом противостоит экстатическому агрессору». Такой опыт предполагает окончательное умерщвление материальной активности бытийной вагины, со стороны которой оказывается уже невозможно оргиастическое помилование. «Парадоксальное одиночество любви», радикально неразделённой, постулируется как «уникальный путь мужчины».
В итоге появляется эзотерический образ Севера как «полюса несуществования» и «точки, в которой кончается космос»: «Идея Севера, – согласно Джемалю, – противоположна идее центра… Бытийные проблемы, возникающие в центре, лишены смысла на Севере; «Жизненный мираж вампиричен», тогда как «Север находится вне диалога жизни и гибели. В нём отсутствует энергетическая перспектива».
Децентрация, декосмизация, «отказ от навигации», «от идеи спасения», «путь с закрытыми глазами», «возврат к опыту потерянности, как к единственному ориентиру», – все это, иными словами: метафизическое отчаяние, трактуется в качестве «универсальной ситуации субъективного духа». В этом есть своя глубочайшая бытийная правда, выраженная тут как бы от противного, негативистским способом и, по всей видимости, невольно: будучи по природе своей существом соборным и неодиноким, человек, разрывающий с Божьим замыслом о себе, теряет не только космологические связи, но и антропологическое место…
Вагинальное Бытие все же имплицитно за-требуется и не-обходимо джемалевскому сверх-герою для обоснования своей нищеты и экзистенциальной беспочвенности: женщина, данная в помощники на путях богопознания, здесь превращается в псевдо-«инициатический» повод для того, чтобы её умертвить…

Океанский Вячеслав, Океанская Жанна, Владимир Соловьев и Гейдар Джемаль о трагедии пола.

Генезис культуры как «секулярной духовности» восходит к эллинизму, возникшему за три века до Р. Х. благодаря завоевательным походам Александра Великого. Эллинизм — это методика расшифровки символов и мифов любой традиции с помощью понятийного аппарата философских систем Платона и Аристотеля.
При этом содержательная часть любой традиции подлежит переводу на греческий язык ставший универсальным инструментом передачи информации, так что греческая философия на своем собственном языке превращается в отмычку к любым духовным тайнам. Интерпретированные через призму эллинизма практики индуизма, буддизма, зороастризма и т. д. превращаются в инварианты единого сакрального дискурса, с разных сторон и под разными углами зрения описывающего в целом одну и ту же духовную реальность.
Во времена Македонского, Птолемеев, Иисуса и александрийских гностических школ эллинизм был зримым и эффективным выражением сверхчеловеческой Универсальной Традиции, которая становилась доступной не только для посвященных в закрытых центрах, но и для интеллектуалов, не принадлежащих к касте жрецов и не входящих в мистериальные ордена. Благодаря эллинизму Традиция из устной, ритуальной и, в последнем счете, невыразимой, становилась книжной и умопостигаемой, а значит, спекулятивной.
Именно последнее обстоятельство создавало предпосылки для зарождения в будущем «светской духовности», то есть, культуры в современном секулярном значении слова. Для того чтобы такая трансформация совершилась, необходимо было две вещи: первое — чтобы «эллинизм» (или, точнее, его ослабленное многократным повторением эхо) стал доступным для артистической богемы; и второе — чтобы философский дискурс окончательно эмансипировался от чистой метафизики. (То и другое в истории европейской «духовности» приходится приблизительно на середину XVII-го столетия.)
Нетрудно заметить, что практика современной светской культуры нацелена в той или иной форме на воспроизведение «эллинистического» алгоритма: расшифровки всего и вся через сведение к некоему общему знаменателю, открытие всех «содержаний» с помощью универсальной отмычки. Только в случае культуры это уже не философия Платона или Аристотеля, а человеческий индивидуум как точка отсчета со всем его релятивизмом и обусловленностью. В культуре пародийным образом как бы воспроизводится протагоровский тезис: «Человек — мера всех вещей».
В пародийном, поскольку перевернутом: древний грек имел в виду универсального человека как микрокосм, секулярный же интеллектуал на самом деле подразумевает, что нет ничего, кроме самой относительности, абсолютизирует «как меру вещей» именно эмпирического индивидуума, при этом еще и зависимого от внешних обстоятельств!
В таком контексте «смыслы», расшифрованные через призму обусловленности, которой является эмпирический человек, лишаются своего «абсолютного» характера, сами превращаются в некие обусловленные знаки.

Гейдар Джемаль, 2008 г.

Радикальный дискурс. Гейдар Джемаль.

Монотеизм - трансцендентализм - куфрология.

https://youtube.com/channel/UCyVCURf4bTgm7mLDgKbIg6g - YouTube канал Андрея Мирошниченко;

https://boosty.to/jamal-sequel — Бусти-аккаунт Андрея Мирошниченко

https://t.iss.one/teymurdaimi - телеграм канал Теймура Даими;

https://youtube.com/channel/UCIvhXAks_S_xHSMeRzRh0aw - материалы с Г. Джемалем;

 https://t.iss.one/+QlztSRjR6ns3MjZi - чат "Новая Теология";

[email protected] - Андрей Мирошниченко;

@Vadi_Hetagurov - администратор канала "Радикальный дискурс".

***
Проголосуйте за канал "Радикальный дискурс" и мы получим больше возможностей для развития нашего проекта.
https://t.iss.one/boost/newtheologyofDzhemal

***
Вы можете внести свой вклад в развитие нашего сообщества.
Минимально допустимая (по правилам Телеграма) сумма пожертвования - 200 рублей.
Также, перевод можно осуществить через сервис ЮMoney по номеру счёта 4100118159486420.

Да воздаст вам Аллах благом!

P. S. Канал "Радикальный дискурс" выражает благодарность за уже сделанные пожертвования, БаракаЛлаху фикум!