Над Москвой небо такого неопределенного цвета, что уже второй день задумываюсь, а не перечитать ли мне “Братьев Карамазовых”.
Полагаю, это что-то подсознательное.

Давеча посещал премьеру Сюиты для виолончели с оркестром Михаила Плетнёва. Играл, как должно, РНО, солировал Александр Рудин, дирижировал Фёдор Безносиков. Играли хорошо, даже прекрасно. Однако само сочинение, как и сам автор.
Плетнёв очень много значил для большого количества людей, для чего скрывать, для меня тоже. Это был единственный артист, которому у меня была потребность принести цветы. Правда, он их ненавидит, как потом сообщалось. Он кажется, всё ненавидит. А некоторые, не все, сольные концерты, как водится, проводились подальше от ЦАО, где-нибудь в Черёмушках или в Олимпийской деревне, балансировали на полюсах от «гениально» до «старая бабка за синтезатором». Однажды на фасад КЗЧ повесили огромную афишу с «улыбающимся» Плетнёвым. Это было ужасно: скорее предсмертный оскал. Так и юмор в этой сюите – нелепая гримаса. И вообще, там много разнообразных цитат, будем считать, что это был «оммаж» разным классическим композиторам. Семичастная сюита заканчивается пьесой «Ностальгический момент» – такая Шура Пахмутова, ну очень как бы слезливая. Ну если вы так скучаете, то самолёты летают, и даже говорят, из Минска можно за шесть часов практически до самой филармонии доехать на поезде. А нет. Теперь Плетнёв принадлежит прошлому. Хотя он ещё жив и регулярно отваривает Шопеном и Рахманиновым, кому меньше повезло, то композитором Шором, мигрантов третьей волны в Германии.
А что касается главного детища Плетнёва - Российского национального оркестра, то во втором отделении Рудин на редкость бессмысленно дирижировал Первой симфонией Чайковского. Отсутствие всякой мысли нынче воспринимается как норма

Тем временем леваки свергли французское правительство.

Гриша,что значат события во Франции для простых граждан?

1. Бюджет пересморят: больше на медицину и образование — меньше на войну и банки.
2. Надежда на отмену пенсионной реформы!

Начнём-с пожалуй.

Без малого год назад в КЗЧ уже исполняли большое произведение Леонида Десятникова — балет «Opera», а вчера целый зал заполнился, чтобы послушать его «Русские сезоны» — сочинение для скрипки, сопрано и струнного оркестра на русские народные тексты (2000).
В этом произведении Десятников вписывает русский фольклор, нет, даже не его, а сам русский мелос в общеевропейский контекст: русский звук как бы размыкается на фоне других звуков. Десятникова, композитора из Ленинграда, Лугано, Мюнхена (нужное подчеркнуть), вообще мало интересуют идеологические спекулянты, которые только и делают, что конструируют конфликты. Десятников же включает русский фольклор, перетаскивает его то в Баха, то в Якоба Обрехта, то в Стива Райха, которого так любит Десятников, а то и в Стравинского, у которого «русское» совершенно другое — напрочь городское и ложное.
Вчера играл ансамбль Квеста Музыка, дирижировал Филипп Чижевский, на скрипке исполнял Даниил Коган, а пела Яна Иванилова — она в «русском» знает толк.
И ещё в зале сидели артист Владислав Лантратов и балерина Екатерина Крысанова, которые когда-то были дивно хороши в балете Ратманского на эту музыку. Однако сейчас это принадлежит к моим самым тёплым воспоминаниям.
А после родились одностишие: "И снова Чижевский в рубище, а Коган в хохломе!" Остальной трёхстопный амфибрахий напишет кто-нибудь другой.

Венезапно понял, чтоо пропал текст про концерт Луганского и Борисоглебского. Повторяю.

Камерные вечера в Москве не являются редкостью, однако на сонатный вечер скрипача Никиты Борисоглебского и пианиста Николая Луганского в Олимпийскую деревню добрались лишь самые искушенные любители музыки. Аншлага не было.

Борисоглебского сейчас нередко можно услышать в Москве; всего несколько дней назад он с блеском исполнял Скрипичный концерт Чайковского в Зарядье на вечере в честь Леонида Когана. Если бы господин Никифорчин немного поменьше шумел, этот концерт заслуживал бы более тщательного освещения.

Начинать вечер с Си минорной сонаты Николая Метнера — смелый шаг. Причина не только в некоторой вторичности музыкального текста, но и в мрачном настроении первой части и недостаточной «подвижности» второй и третьей. Тем не менее, Борисоглебский продемонстрировал богатейшие кантиленные качества своего инструмента. Средняя часть, полная танцевальных мотивов, — сложнейший ансамбль скрипки и фортепиано, был исполнен практически безупречно, с учётом деликатной манеры Луганского.

Третья соната Брамса — это музыка, в которой великолепно сочетается романтическая природа композитора и его подлинная страсть. Вступление звучит, как бы возникшее из ниоткуда: длинная выразительная кантилена скрипки сопровождается аккомпанементом фортепиано, как будто с пониженным голосом. Затем следует героический взрыв, и теперь уже пианист становится ключевой фигурой, а скрипач играет синкопированные аккорды. В следующем разделе они словно перебрасываются фрагментами основной темы. Но не стоит углубляться в детали: весь этот безбрежный и головокружительный романтизм Борисоглебский исполнил с прямолинейной виртуозностью, а Луганский поражал своей отстраненностью и холодноватым обаянием.

Во втором отделении они исполнили Первую сонату Прокофьева. Это величественное, мрачное, задумчивое и экспрессивное произведение — одно из самых потрясающих сочинений композитора. Прокофьев трудился над ней восемь лет, наполнив её страданиями целого поколения, используя виртуозные композиторские приёмы: здесь и народный плач, и диссонирующие созвучия, и почти атональная музыка, контрастирующая с лирическими мелодиями и ликованием финала.

Борисоглебский и Луганский исполнили её с потрясающей стабильностью и невероятным напором, почти с агрессией, без малейшего намёка на фальшивое звучание.
PS: Многолетним партнёром Луганского по камерным вечерам обычно был Вадим Репин, чья холодность могла заморозить кого угодно, включая и самого пианиста. В этом контексте более человечное звучание Никиты Борисоглебского, кажется, идёт Луганскому на пользу. И надеюсь услышать ещё много изысканных программ.

Новгород наверное опять организую себе и возможно друзьям на каких-нибудь майских.

А. А. Блок

* * *

Я никогда не понимал
Искусства музыки священной,
А ныне слух мой различал
В ней чей-то голос сокровенный.

Я полюбил в ней ту мечту
И те души моей волненья,
Что всю былую красоту
Волной приносят из забвенья.

Под звуки прошлое встает
И близким кажется и ясным:
То для меня мечта поет,
То веет таинством прекрасным.

17 января 1901

*Музыка тут имеется ввиду совершенно определённая.

Не, ну он точно не здоров.
Питер никогда не сможет сожрать столько культурного продукта даже на безумных каникулах.
Никогда.

Если уж попытаться что-то сказать про последний сольный концерт Юрия Фаворина в ГЭС – 2, в прошедшую субботу, то это было подлинным выходом из сумрака пошлой обыденности или артистической привязчивости.
Он не ищет в последних сонатах Бетховена ничего такого чем публику обычно цепляют, у Фаворина это «три песни» о том, что мы потеряли и пытаемся обрести вновь. Он словно устраняет разговор о всеобщем и обращает его в личный интимный разговор с Абсолютом, в который верил Бетховен и кажется верит пианист.
Публика тут стыдный свидетель.

Балет «Чиполлино» колоссален!
Нет, я серьёзно. Мне было лет восемь, когда меня мама привела первый раз в Большой театр, но тогда мне больше понравились двери из красного дерева в мужском туалете и поклонники (потом станут моими друзьями). Но тогда я уже откуда-то знал, что есть балет «Жизель» и балет «Лебединое озеро», и немедленно высказывал своё негодования почему я такой весь из себя должен смотреть вот это, а не «настоящий балет».
На самом деле балет киевлянина Генриха Майорова самый настоящий классический балет со всем тем настоящему балету быть полагается: с кодами, антре, пируэтами, вращениями и прочим арсеналом классических танцовщиков и танцовщиц.
Овощи танцевали залихватски. Теперь понятно кого Алексей Путинцев (Чиполлино) изображал все время в Спартаке. Хотя даже тут пародийные страдания и призывы овощей на сопротивление шли этому артисту меньше чем задорные прыжки и вращения. Маргарита Шрайнер (Редисочка) танцевала чистенько, а играла аккуратно. Чего ещё мы ищем от этой артистки?
Марку Чино (Вишенка) блистал уверенностью благородством, а в дуэтах не со слишком отзывчивой Ольгой Марченковой (Магнолия) проявил себя как несгибаемого партнёра. Сама Марченкова являла чарующую вальяжность, а батманы бросала с резвостью примы балерины.
На фоне всеобщей кривизны овощей, ягод и прочих плодов один Семен Чудин (принц Лимон) мог похвастаться изысканностью позиций, превратив это своё природное французское достоинство в настоящий театральный ход. При этом во всем комиковании и гримасничаний Чудину не отказывает вкус и чувство меры.
Пожалуй, если есть смысл на этот балет ходить, особенно если составы будут тасовать и менять артистам роли. Хотя, как знать, сейчас спектакли появляются и проваливаются в небытие. И предсказать появление и уничтожение того или иного названия невозможно.

Для начала стоит сказать, что возникает ощущение превращения Исторической сцены Большого театра в отстойник того, что Гергиеву надоело видеть у себя в Ленинграде. Уже и «Хованщину» в тряпках нам подвезли и выдают за Баратовский спектакль Большого театра, а ведь наивный зритель верит. Но в декорациях Федоровского пели редакцию Римского-Корсакова, а теперь играют Шостаковича. Не стоит, наверное, сейчас обсуждать, плоха или хороша та или иная редакция; кажется, действует нынешнее руководство по принципу «на тебе, Боже, что нам не гоже», едва ли не круче уже изведанного нам принципа «бей, беги». Вот уже там вспомнили ту «кировскую» версию «Пиковой дамы» Темирканова, вероятно, потому что уже полгода как декорации степанюковской живут в столице, и кажется, готовы окончательно обрести тут постоянную прописку.
Ещё одна гастрольная опера Чайковского «Чародейка» — не самое очевидное название — опять же исполняется с оркестром и хором Большого театра и с «родными» солистами. 10 декабря господин Гергиев задержал начало спектакля на полчаса, поскольку истошно репетировал. Хотя ни для кого не секрет, что партитуру вспоминал с оркестром штатный дирижёр Гришанин.
Как лоск ни наводи — перед смертью не надышишься: оркестр действительно звучал слаженно, отдельные группы и оркестровые соло светились перфектным профессионализмом, но живительной силы прямой эмоции, за которую все так любят Чайковского, Гергиев показать так и не сумел, а уж на какой-то новый художественный взгляд, проливающий иной свет на этот малоудачливый раритетный опус, рассчитывать нам не стоит.
В отличие от всего остального, что сейчас в фаворе у Гергиева, спектакль Дэвида Паунтни — это действительно пример серьёзного режиссёрского прочтения. Паунтни здесь верен себе: действие перенесено во времена жизни композитора, княжеская фамилия одновременно напоминает персонажей русской истории и героев Достоевского; Кума Настасья — просто освобождённая героиня Островского или Писемского. При этом действие не является каким-то сложносочинённым интеллектуальным ребусом, а апелляцией к живым человеческим чувствам и непосредственным переживаниям.
Лаконичные декорации Роберта Иннса Хопкинса — пример немецкого театра последнего времени, роскошные, но словно лишённые выхода места: «салон» Кумы, дворца наместника или место безвременной гибели и безумия в третьем акте. Хор убран на верхнюю площадку или вовсе поёт из-за кулисы: правильно, лучше не высовываться: народ безмолвствует, народ т…Впрочем хор был слабейшим местом всего спектакля.
В первом спектакле обещали первачей, но за пару часов до спектакля из афиши слилась Елена Стихина, а заменившая её Инара Козловская, для которой Настасья не оказалась ни актёрски, ни вокально убедительной. Хотя у этой певицы замечательный голос: ровный во всех регистрах, сочный, с пластичным звуковедением. В партии Княгини (Анна Кикнадзе) хочется слушать настоящее меццо-сопрано, а не руины былой роскоши с расшатанным верхом. Сергей Скороходов пел Княжича со своим блеющим тембром, манерой вечно покрикивать и со стилем «сейчас артист Скороходов доложит вам партию…», что опять же как-то малоинтересно.
Пожалуй, высший пилотаж показывал только баритон Владислав Сулимский (Князь) — настоящий персонаж психологического триллера. А уж сцена, в которой он расправляется с сыном, достойна, пожалуй, кинокамеры всех Ларсов фон Триеров и Дэвидов Линчей одновременно. Не говоря уже о безупречном вокале. Ещё очень впечатляюще пел и выглядел Станислав Трофимов, сейчас у него чаще идёт «песок горлом», но это было не так критично слышно, как на недавней «Лючии ди Ламмермур». А по воле режиссёра, вскрывший архетип, в последнем акте он стал подлинной нежитью.
Ещё в этом спектакле есть дочка Князя и Княгини — маленькая девочка, скачущая между трупами и спятившими родственниками — единственные ребус и тумак нам всем, забывшим уже, что трагедия на сцене может быть слишком настоящей.

Я просто хочу вам рассказать, что взял автограф у Алексея Вадимовича Бартошевича! У меня есть тревога относительно того, что я не взял автограф у Зализняка и Гаевского. Но кажется, что Алексей Вадимович — последний из могучего поколения. Дальше непонятно, кто всем этим будет заниматься.

Говорят, что к новому году нас, телезрителей осчастливят "Щелкунчиком", а мне так хочется "Лебединого озера".
Если бы вы знали, как к новому году хочется "Лебединое озеро".

Посмотрел новейший биографический фильм про Марию Каллас, снятый чилийским режиссёром Пабло Ларраином с американской кинодивой Анджелиной Джоли в главной роли.
Каллас, сыгранная Джоли, вышла неубедительной: La Divina в последние дни своей жизни страдает от одиночества в компании дворецкого и служанки, а также гуляет по Парижу в компании короткоштаннгоно журналиста и иногда забегает в помпезный зал, чтобы попытаться спеть арию, но не больше одной — голоса то нет. Джоли осрбенно провально выглядит, когда пытается петь голосом Каллас, а после «Песни об иве» приличному меломану следует покинуть зал навсегда.
В воспоминаниях, представленных элегантно в черно-белом, она шляется по вечеринкам, где пьет шампанское и встречается с Онасисом.
На то, что Каллас была оперной певицей, указывает только тот факт, что её знают: «Та женщина, которая поет». С таким же успехом можно было бы рассказать историю писательницы, балерины или гениальной поварихи. То, что музыка — это тяжёлый труд, и уж тем более то, что труд певца можно сравнить разве что с трудом шахтёра, вовсе не упоминается.
Сама Каллас никаких воспоминаний не оставила, предлагала слушать свои записи. В них и была её жизнь, её судьба.

В прошлом году у Пабло Ларраина вышел ироничный хоррор «Граф» про вампира Пиночета. Фильм весьма недурной, «Мария» тоже крепко сделана на самом деле.
Враг прогресса Пиночет живет много столетий и питается кровью, в основном, латиноамериканских рабочих, хотя предпочёл бы съесть сердца европейцев, особенно англичан.
В середине фильма происходит трогательная встреча сына и матери — Пиночет встречает вампиршу Тэтчер, которая предлагает ему вечное перерождение, и оно, собственно, и происходит.
Очень рекомендую всем поклонникам рыночных дикторов.

Ещё я как-то пытался смотреть у Ларраина фильм про принцессу Диану, но психологические проблемы привилегированной женщины, даже школы не окончившей, меня мало волнуют.
И вообще, если монарх не разделяет судьбу Карла Первого и Марии - Антуанетты, то он персонаж малоинтересный.

Предался высоким идеалам товарного фетишизма и присоединился к праздному классу потребителей культурного ширпотреба, а именно балету «Щелкунчик» в Большом театре. Балет этот нынче потребляют по ценам, более чем невменяемым, да и сама публика маловдексатна; в лучшем случае ей фатально скучно смотреть на один из самых потрясающих спектаклей Григоровича 1966 года выделки. Староват он для их реакций, привыкших к сиюминутным элементарным рефлексам радости.
Танцевали Чудин и Шрайнер. Если первый проявлял прыть, несвойственную сорокалетним (круг жете ан турнан), то другая была точна, но уж совсем не выразительна. Некоторые артисты так полюбили револьтат, что мочи нет его не вытворить там, где хореограф этого совсем не задумывал.
Впрочем, старец нынче в театр не ходит. И в этом можно найти положительные стороны: так сегодня великий хореограф не услышал бы ту цыганскую свадьбу, в которую превратилась жигонь (дир. Сорокин) и хор из репродукторов. Да, нынче балетоманов в зале наблюдалось совсем мало. Действительно, зачем Большому театру балетоманы?