🪖Обсуждаем мифы об одной из самых знаменитых армий в мире — ЦАХАЛе, вместе с израильской журналисткой и автором канала «Минареты, автоматы» Александрой Аппельберг.

Правда ли, что возможность служить для девушек — это победа феминизма или что в армии стираются все социальные различия? Все ли ждут призывного возраста с детства и не косят от призыва? Сомневаемся!

Читайте, что об этом думают социологи, журналисты и сами солдаты, — и рассказывайте в комментариях, с кем вы согласны, а с кем нет!

Хотя основные немецкие постулаты, такие, как признание права Израиля на существование в качестве еврейского государства и безопасность Израиля как raison d'être Германии, не изменились, под поверхностью копилось недовольство.

Основные претенденты на пост канцлера почти не расходятся в своих позициях по Израилю. И все же, поддержка палестинцев со временем будет усиливаться независимо от того, кто станет канцлером сейчас. 

«Во-первых, с каждым поколением немецкое общество все дальше отдаляется от Холокоста. Долгое время чувство вины было константой для немецкой послевоенной идентичности. О том, что изменения происходят, можно судить по переменам в общественных дебатах о значении Холокоста и следующих из него обязательствах. Вопрос в том, относятся ли эти обязательства только к евреям и Израилю, или же они универсальны? В настоящее время ведется так называемый «второй спор историков» (нем. Zweiter Historikerstreit) , в котором уникальность Холокоста ставится под сомнение, и вместо этого преступление Холокоста интегрируется в колониальную историю. 

С другой стороны, демография меняется из-за иммиграции. Растущая часть населения больше не имеет биографической связи со Второй мировой войной и призывает к переопределению немецкой идентичности как мультикультурного государства. Особую роль играют мусульманские и арабские диаспоры, в которых часто можно встретить антисемитские и антисионистские настроения».

По случаю выборов в Германии сделала для «Деталей» интервью с Лидией Авербух из Немецкого института международных отношений и безопасности.

Кстати, другие тексты и комментарии Лидии можно читать на ее канале Daily Hummus (в основном, англ. и нем.)

Переговоры по ядерной сделке с Ираном в Вене все никак не возобновятся, но (или, скорее, именно поэтому) разница между бывшим и нынешним президентами Ирана, а также бывшим министром иностранных дел Мохаммадом Джавад Зарифом и нынешним, Хосейном Амир-Абдоллахьяном, налицо. 

Мохаммад Джавад Зариф с его безупречным английским языком, дипломами американских университетов (он учился в Денвере и Сан-Франциско) и опытом представления Ирана в ООН был идеальным дипломатом для того, чтобы вести переговоры с западными странами и США в частности. Амир-Абдоллахиян, напротив, ориентирован на восток – он был заместителем министра иностранных дел по делам арабских и африканских стран, много работал с соседями Ирана в регионе, а сейчас поддерживает инициативы, связанные с Россией и Китаем.

Интересно, что Амир-Абдоллахиян три года работал под началом Зарифа – он был единственным замминистра, который остался в ведомстве после смены правительства и прихода Рухани. Вероятно, это объяснется близостью Амир-Абдоллахияна к КСИР, с которыми Зариф не хотел портить отношения. 

Понятно, что внешняя политика не сильно зависела от Зарифа и президента Рухани. Так, в слитом несколько месяцев назад интервью Зариф жалуется на то, что Касем Сулеймани, один из лидеров КСИР, постоянно подрывал его дипломатические усилия. По его словам, в Исламской Республике «поле» – то есть военные операции и операции влияния сил «Кудс» на Ближнем Востоке, – а не дипломатия всегда было на первом месте. 

В этом – ключевое различие прошлого и нынешнего глав МИД Ирана. Амир-Абдоллахиян утверждает, что именно действия Сулеймани и сил «Кудс» на Ближнем Востоке принесли безопасность Ирану и региону. По его словам, дипломатия всегда опиралась на «поле», и если американцы соглашались на переговоры с Ираном в отношении ядерной программы и других вопросов, то только из-за возможностей Ирана на местах и его влияния на Ближнем Востоке. Он обещал продолжать путь Сулеймани во внешней политике.

Именно это, судя по всему, и происходит сейчас с ядерной сделкой. США постоянно говорят о том, что они готовы вернуться к переговорам. Иран вроде как тоже планирует это сделать – но пока тянет время. Иранское правительство не спеша заменяет переговорщиков, возглавлявших его команду в Вене. Давнего иранского переговорщика Аббаса Арагчи заменил Али Багери, родственник верховного лидера Али Хаменеи. Иран то делает шаг навстречу наблюдателям из МАГАТЭ, давая им доступ к некоторым видеокамерам на ядерных объектах, то два шага назад, запрещая этот доступ. 

И все это время они продолжают наращивать объемы и качество обогащения урана, что приближает Иран к обладанию достаточным количеством расщепляющегося материала для создания бомбы. 

Американские переговорщики опасаются, что иранцы потребуют новых условий для возвращения к сделке – в частности, например, сохранить все ядерные наработки, которые страна накопит к моменту подписания (в 2015 году в рамках сделки большую часть обогащенного урана вывезли за пределы Ирана). 

Непонятно, на какие уступки готовы пойти американцы и как долго они будут ждать. Заключение нового ядерного соглашения было одним из ключевых пунктов предвыборной программы Джо Байдена. В Израиле говорят, что Байден и премьер-министр Беннет обсуждали «план Б» на случай, если ядерная сделка так и не будет заключена. Но сложно представить, что после катастрофического ухода США из Афганистана американская администрация захочет быть втянутой в другой масштабный военный конфликт в регионе. 

«Наша позиция заключается в том, что мы готовы вернуться за стол переговоров, хотя в какой-то момент это будет уже невозможно, потому что их ядерные успехи станут необратимыми, и просто не будет возможности вернуться к сделке» в том виде, в котором она была изначально согласована, приводит «Вашингтон пост» слова высокопоставленного представителя госдепартамента США. «Когда мы достигнем этого момента, нам придется оценить, где мы находимся и как нам действовать дальше».

«Слепое отождествление демократии с правлением большинства на самом деле неверно. Ценность демократии не зависит от чувства подчинения сорока девяти равных королей ста, или даже десяти сотням, или даже одного – ста».

«Если у нас будет еврейское большинство на этой земле, мы, прежде всего, установим режим полного, абсолютного и совершенного равенства прав, без единого исключения. Кем бы человек ни был – еврей, араб, армянин или немец, для закона не имеет никакого значения – все пути должны быть открыты для каждого гражданина».

«В каждом кабинете министров, где еврей занимает пост премьер-министра, пост заместителя премьер-министра должен быть предложен арабу, и наоборот».


Это не выдержки из методички «Нового израильского фонда», а цитаты Зеэва Жаботинского, идеолога ревизионизма и лидера правого сионизма.

Сейчас, конечно, каких-нибудь депутатов партии МЕРЕЦ за меньшее предлагают расстрелять.

Доктор Абдул Кадыр Хан, о смерти которого стало известно вчера, считается «отцом пакистанской ядерной бомбы», но по праву может называться отцом иранского ядерного проекта тоже. Во всяком случае, огромное количество как знаний, так и оборудования для обогащения урана иранцы получили именно от него.

В 1970х Хан работал металлургом в британо-немецко-голландской компании Urenco, производящей центрифуги, где он украл планы центрифуги P-1 и так и стал отцом ядерной программы в своей стране, а Пакистан стал первой мусульманской страной, получившей ядерное оружие.

Но в чем Хан действительно преуспел, так это в создании огромной подпольной международной сети прямо под носом у западных спецслужб. Хан продавал ядерные знания, оборудование и сырье Ливии, Ирану, Ираку и Северной Корее. Огромный прогресс, достигнутый этими странами на пути к получению атомных бомб, в значительной степени был его заслугой. Хан и его агенты также предлагали свои услуги Сирии и Саудовской Аравии.

Согласно оценкам, сделанным постфактум, Иран заплатил от 4 до 8 миллиардов долларов за разработки Хана, включая чертежи для производства центрифуг. Известно, что в 1997 году иранцы посещали ядерный реактор в Хушабе, Пакистан.

Однако немецкий инженер Готтхард Лерх, который был связан с Ханом и позднее осужден за участие в военной ядерной программе Ливии, поддерживал контакт с иранцами еще в 1987 году –примечательно, что это, судя по всему, держалось в тайне от верховного лидера Ирана аятоллы Хомейни, который запрещал разработку ядерного оружия.

Интересно, что у США была информация о Хане и его деятельности как минимум с 1998 года – они получили ее от Ифтихара Чоудри, пакистанца, связанного с ядерной программой, который бежал из страны и подал прошение о политическом убежище в США. Он рассказал ФБР подробности о сети Хана, которые оказались абсолютно правдивыми – но долгое время США их игнорировали, отчасти потому, что президент Пакистана Перевоз Мушарраф был союзником американцев в войне с терроризмом. Только в сентябре 2003 года Соединенные Штаты напрямую обратились к Пакистану по поводу деятельности Хана.

Сеть, созданная Абдулом Кадыр Ханом по всему миру, была разоблачена. Пакистанское правительство больше не могло оказывать ему поддержку – его поместили под домашний арест.

Как известно, мое основное место работы – израильский сайт «Детали», лучшее интернет-издание в стране на русском языке.

Если вы следите за движениями в израильском сегменте телеграма, то, наверное, знаете, что «Детали» недавно приобрели крупнейший русскоязычный канал «Дежурный по Израилю». Площадку в связи с этим ждут некоторые изменения. Надеюсь, она перестанет быть «царством субъективизма», как канал сам определял себя раньше, и будет формировать более комплексную картину дня. Там уже вводят новые форматы – например, короткие видео о жизни в Израиле. При этом канал останется самостоятельным ресурсом.

За этими метаморфозами интересно наблюдать, и если вы читаете новости в телеграме, то «Дежурный по Израилю» – достойный их источник. Подписывайтесь, если еще не.

Пока израильское «правительство перемен» не распалось, воспользовалась случаем и прочитала книгу «Уловка-67» Михи Гудмана – правого публичного интеллектуала и, говорят, советника нынешнего премьер-министра Нафтали Беннета (во всяком случае, его идеи оказали на Беннета определенное влияние).

Книга «Уловка-67» показалась мне небезинтересной. Привожу здесь основные аргументы внутриизраильского идеологического спора, как его представляет Гудман, а потом напишу, что он предлагает со всем этим делать. 

Оккупация. Одним из традиционных лозунгов израильских левых был лозунг о том, что оккупация развращает. Но, пишет Гудман, оккупация не ведет к утрате нравственности – сама оккупация, подчинение одного народа другому, аморальна.

Правые при этом скажут, что никакой оккупации нет: Иудея и Самария были завоеваны не в результате израильской агрессии, а в результате израильской обороны; территории остались в руках Израиля из-за неприятия арабов, не готовых к компромиссу. А если не существует земли, которую можно обоснованно назвать оккупированной, то, говорят они, не существует и оккупации.

Неоспоримым историческим фактом является то, что палестинцы – это народ без страны. Также неоспоримым историческим фактом является то, что причиной этого является не израильская агрессия, а палестинское неприятие. Вывод, пишет Гудман, таков: территории не оккупированы, но палестинский народ оккупирован.

Безопасность vs. демография. Правые считают, что контроль над Западным берегом необходим для обеспечения безопасности – это буферная зона между Израилем и арабским миром. Поэтому покинуть территории будет равносильно уничтожению государства Израиль. Левые отвергают этот аргумент, говоря, что, когда Израиль покинет Западный берег, международное сообщество будет выступать гарантом его безопасности.

Левые считают, что, учитывая быстрый рост численности арабского населения на территориях, контроль над Западным берегом – это тикающая демографическая бомба. У евреев есть два варианта: аннексировать территории и стать меньшинством в собственной стране, или не аннексировать и стать меньшинством, которое контролирует большинство военными методами. И то и другое означает конец сионистского проекта. Правые на это отвечают, что демографическая угроза сильно преувеличена и основана на недостоверных данных Палестинской автономии.    

То есть с точки зрения безопасности Израиль не должен уходить с территорий; но с точки зрения демографии Израиль не должен оставаться там. 

Израиль – государство апартеида? Если мы имеем в виду модель Южной Африки, пишет Гудман, то пока нет. Если чернокожие в Южной Африке требовали сделать их равноправными гражданами своей страны, то палестинское национальное движение требует создания независимого государства отдельно от Израиля.

Выражение желания быть гражданами еврейского государства было бы сродни выражению желания сотрудничать с сионистским проектом, что будет воспринято большинством палестинцев как акт национального предательства.

Но в тот день, когда палестинцы станут большинством населения, коллективное требование израильского гражданства уже не будет восприниматься как поддержка еврейского государства – оно будет однозначно рассматриваться как требование ликвидации еврейского государства как такового. Когда демографические условия позволят палестинцам бороться за ту же цель, что и чернокожие Южной Африки, Израиль может стать Южной Африкой.

Обе стороны правы. Гудман говорит, что в споре между левыми и правыми обе стороны в той или иной степени правы. Израиль не может оставаться на территориях – даже если демографические данные о росте арабского населения не вполне достоверны, очевидно, что постепенно евреи перестанут быть явным и решающим большинством. Но Израиль не может и покинуть территории: вверить свою безопасность международному сообществу, которое раз за разом не справляется с защитой уязвимых групп (уж евреям ли не знать!) – это безумие.

Репортаж очевидца событий в Бейруте, где на протестах сторонников «Хизбаллы» и «Амаля» против расследования взрыва в порту начали стрелять (обновления на его канале)

Возобновление перестрелок. Несколько выстрелов из подствольного гранатомета. Попали в пятиэтажное здание напротив, стекло разбилось вдребезги. Совсем небольшой кусочек стекла попал мне в палец.

Миха Гудман, «Уловка 67» (продолжение, начало здесь)

Итак, по Гудману Израиль находится перед неразрешимой дилеммой: он не может уйти с территорий, но не может на них остаться – оба сценария представляют для государства экзистенциальную угрозу. Это и есть израильская «ловушка 67». 

Своя ловушка есть и у палестинцев. Ключевые вопросы любого теоретического соглашения между палестинцами и израильтянами – признание Израиля и возвращение беженцев 1948 года (которых сейчас насчитываются миллионы). По Гудману, для палестинцев признать Израиль на «земле ислама» равносильно предательству их религиозной идентичности; отказаться от претензий на возвращение беженцев – равносильно предательству идентичности национальной.  

Это ловушка палестинцев: их единственный путь к суверенному и независимому государству лежит через трансформацию их религиозной и национальной лояльности. 

Что же с этим делать? 

С точки зрения Гудмана, ответ заключается в концепции «сужения» конфликта. Она не разрешит «Уловку 67» и не приведет к миру с палестинцами, но примирит два противоборствующих лагеря в самом Израиле и создаст пространство для более здорового (как считает Гудман) дискурса внутри страны. Контроль над территориями при этом перестанет быть экзистенциальной угрозой, а останется чем-то вроде хронического заболевания: неприятно, но жить можно. 

Гудман представляет два плана того, как это можно сделать, но подчеркивает, что это лишь информация к размышлению: планы могут дополнять друг друга, могут быть доработаны и т.д. 

Первый – план «частичного мира». Он заключается в том, что Израиль сохраняет за собой военный контроль над частью Западного берега, которая представляет военный интерес: в частности, в Иорданской долине, которая и так довольно слабо заселена палестинцами. Между Иорданской долиной и зеленой чертой должно появиться демилитаризованное Палестинское государство. 

При этом от палестинцев не требуется ни признавать государство Израиль, ни отказываться от требования возвращения беженцев (хотя границы все равно контролируются Израилем). Это – не постоянное мирное соглашение, а долгосрочное соглашение о прекращении войны. Как пишет Гудман, «здесь кроется одно из самых больших преимуществ плана частичного мира: он освобождает как израильтян, так и палестинцев из их соответствующих ловушек». 

Этот процесс не устранит угрозу для жизни израильтян, но он устранит угрозу для существования самого Израиля. Именно частичный и несовершенный характер этого плана делает его наиболее легким для израильского общества.

Второй план – «план раздела», предложенный в общих чертах еще Генри Киссинджером. Израиль, по словам Киссинджера, должен расширить полномочия Палестинской автономии – как территориальные, так и символические – тем самым увеличивая ее автономию до тех пор, пока она не будет функционировать почти как государство – но все это не потребует от палестинцев рассматривать результат как окончание конфликта или согласиться отказаться от всех дальнейших претензий.

Этот план может включать: признание Израилем Палестинской автономии в качестве государства Палестина и содействие международному признанию; Израиль мог бы передать некоторые районы Восточного Иерусалима под контроль палестинского государства.

Но главное – Израилю необходимо устранить КПП на Западном берегу, которые затрудняют передвижение палестинцев и являются главным напоминанием, что они – оккупированный народ. Для этого потребуется расширить территории, находящиеся под контролем палестинцев, передав части зоны С ПА, и использовать ряд технологических и инфраструктурных средств – включая мосты, туннели и объездные пути – для того, чтобы палестинцы, проживающие в районах Палестинской автономии, могли свободно перемещаться из пункта в пункт.

Сочетание этих двух усилий, дипломатических и территориальных, укрепит впечатление палестинского суверенитета в символическом плане и минимизирует контроль над палестинцами в практическом плане. Объединение этих усилий создадут значимый процесс раздела.

Позже напишу, как все это транслируется (или нет) на реальную израильскую политику.

Тегеран продолжает обещать вернуться за стол переговоров по ядерной сделке, не называя конкретных сроков и не останавливая собственные ядерные разработки. В связи с этим все чаще стали говорить о том, что никакой ядерной сделки, возможно, и не будет. Не очень понятно, насколько Израиль готов, как многократно обещали его лидеры, «не допустить ядерного Ирана», и насколько в этом его поддержат США. А потому настало, возможно, время представить себе мир, в котором у Ирана есть ядерное оружие. 

Это, несомненно, плохо, но в первую очередь – для самого Ирана, пишет Рэй Такейх в Foreign Affairs. Как только Иран проведет ядерные испытания, запустится цепь реакции, в том числе:

• США и их союзники введут еще более жесткие санкции против Ирана, окончательно изолировав его от западного мира. Это может означать и отключение от международных банковских систем, и аресты зарубежных счетов, и еще более строгий запрет на торговлю. Конечно, Китай, например, продолжит закупать часть его нефти. Но Япония и Южная Корея должны будут прекратить это делать. 
• Получение бомбы также подорвет стремление режима к гегемонии на Ближнем Востоке: ядерное оружие может спровоцировать региональную гонку вооружений. Трудно представить, что Саудовская Аравия будет стоять в стороне, когда их главный соперник будет грозиться атомным арсеналом. Турция, отчаянно желающая стать значимой державой в регионе, также может включиться в игру. Ближний Восток внезапно станет более нестабильным, и Иран окажется в меньшей безопасности.
• Как ни парадоксально, ядерный Иран приведет к единению политиков в Вашингтоне. Мало какая другая международная тема так сильно разделила республиканцев и демократов за последние несколько лет. Демократы обвиняют республиканцев в разжигании войны, республиканцы осуждают демократов как сторонников компромисса. После решения ядерного вопроса у обеих партий появятся стимулы для более жестких действий в отношении Ирана. 

Исламская Республика обнаружит реальность, которую в конечном итоге осознали все другие государства, обладающие ядерным оружием, включая Соединенные Штаты и Советский Союз: практически невозможно превратить атомный потенциал в стратегическое преимущество. Режим потратил миллиарды долларов на свою атомную программу и подвергся масштабным санкциям. Когда он, наконец, добьется успеха и обнаружит, что это не приносит никакой стратегической выгоды и еще больше усугубляет его экономические дилеммы, он столкнется с взрывоопасной внутриполитической реакцией. Когда бомба, которая, как обещал режим, повысит престиж страны, вместо этого лишь еще больше опустошит ее казну, общественное возмущение может привести к взрыву.

Конечно, Иран прекрасно умеет справляться даже с самыми массовыми протестами. Но, вероятно, если что-то и может стать последней каплей, то это окончательный крах надежд на восстановление экономики благодаря ядерному соглашению и на рост престижа страны благодаря ядерной бомбе. 

Это все, как мне кажется, имеющие смысл соображения, которые стоит принимать в расчет. Но не стоит забывать и о том, что падение иранского режима предсказывают примерно раз в пятилетку – а он и ныне там; а также что возможности и желание «союзников» США – и в Европе, и на Ближнем Востоке – полагаться на них и действовать сообща сильно поистрепались за последние годы. 

Самая популярная стратегия внутриполитической борьбы ближайших сезонов будет, видимо, заключаться в создании широкой коалиции не всегда согласных друг с другом сил ради свержения лидера с авторитарными тенденциями. Это сработало в Израиле; что-то подобное произошло в Чехии, где действующий премьер Андрей Бабиш недавно проиграл выборы, и готовится в Венгрии, где оппозиционные силы, включая социалистов, либералов и ранее крайне правую, а теперь правоцентристскую партию «Йоббик» объединились под руководством консервативного лидера, чтобы составить конкуренцию Виктору Орбану. 

Что-то подобное может, кажется, произойти и в Турции. «Нью-Йорк таймс» пишет о шестипартийной коалиции, которая намерена не дать Реджепу Тайипу Эрдогану выиграть следующий выборы (они должны состояться до июня 2023 года). 

Самыми сильными игроками в шестипартийном альянсе являются левоцентристская Республиканская народная партия и националистическая Хорошая партия, возглавляемая ведущей женщиной-политиком Турции Мераль Акшенер. К ним присоединились бывшие люди Эрдогана – Ахмет Давутоглу, в прошлом премьер-министр, и Али Бабаджан – когда-то министр финансов, оба они вышли из Партии справедливости и развития, а теперь возглавляют собственные партии. Кандидата, который возглавит всю эту конструкцию, еще предстоит выбрать, но пока самым логичным кажется Кемаль Кылычдароглу, лидер Республиканской народной партии.

Ключевой вопрос на повестке этого союза – пересмотр президентской системы правления, которую Эрдоган ввел несколько лет назад. Они считают, что президентская система позволила Эрдогану сосредоточить в своих руках почти авторитарную власть – диктовать денежную политику, контролировать суды и сажать в тюрьму десятки тысяч политических оппонентов, одновременно способствуя коррупции всего государственного аппарата. 

Поэтому Давутоглу предлагает вернуться к парламентской системе, сделать президента  символическим главой государства, лишить его полномочий править указом, накладывать вето на законы и утверждать бюджет, и отделить от судебной системы, которая вновь должна стать независимой. 

Насколько вероятно, что это сработает? Говорить пока слишком рано. Дата выборов еще даже не назначена (оппозиция может попытаться ее приблизить), Эрдоган остается сильным политиком с мощной базой. Если ему удастся хотя бы немного поправить плачевную экономическую ситуацию, этого может быть достаточно, чтобы еще больше укрепить его позиции. 

И все же, недавний опрос авторитетной социологической службы Metropoll впервые за несколько лет показал, что большинство респондентов предвидят поражение Эрдогана на выборах. Давутоглу утверждает, что даже преданные сторонники Партии справедливости и развития чувствуют разочарование, но не знают, куда идти. Для таких людей присутствие в оппозиционном альянсе самого Давутоглу и Бабаджана может стать толчком голосовать за них. 

Интересно в этом контексте посмотреть на недавние движения самого Эрдогана: угрозу выслать из страны послов десяти западных государств, многие из которых – ключевые торговые партнеры Турции и ее союзники по НАТО (тут он в итоге передумал) и намеки на возможную новую наземную операцию в Сирии (тут все еще может случиться). Кажется, что и то, и другое – довольно безрассудно и втянет страну в еще более глубокий экономический и дипломатический кризис. Но своим сторонникам Эрдоган, вероятно, преподнесет это как борьбу лидера с противниками сильной и независимой Турции.

Мы уже и не ждали, но переговоры с шестью ведущими державами по поводу ядерной сделки возобновятся к концу ноября – об этом написал в «Твиттере» главный переговорщик Ирана по ядерной программе Али Багери Кани после встречи с представителями ЕС в Брюсселе. Точную дату обещает на следующей неделе.

Будем следить теперь, на каких условиях будут переговариваться. Думаю, иранцы как минимум потребуют оставить у себя весь уран, который они успели обогатить (в 2015 году все, что не было предусмотрено сделкой, из страны вывезли). Ну или будут дальше тянуть время, как могут – пока договариваться станет не о чем.

Несколько дней назад бывший высокопоставленный сотрудник саудовской разведки Саад аль-Джабри в интервью американскому телеканалу назвал наследного принца Саудовской Аравии «психопатом-убийцей с бесконечными ресурсами». Он рассказал, что Мухаммед бин Салман как-то хвастался, мог бы убить короля Абдаллу, чтобы проложить своему отцу путь к престолу.

Аль-Джабри, который бежал из Саудовской Аравии в Канаду, утверждает, что принц пытался его убить. Дочь Аль-Джабри сказала CNN, что люди бин Салмана пытались заманить ее в саудовское посольство в Стамбуле – а там мы знаем, что делают с саудовскими диссидентами.

Во время интервью CBS Джабри также призвал Вашингтон помочь добиться освобождения двух своих взрослых детей, которые были заключены в тюрьму в прошлом году за якобы заговор с целью бегства из королевства и отмывание денег. Джабри считает, что Эр-Рияд удерживает его сына Омара и дочь Сару в попытке заманить его обратно в страну.

«Я должен высказаться. Я обращаюсь к американскому народу и американской администрации с просьбой помочь мне освободить этих детей и вернуть их жизнь», – сказал Джабри.

Не то, чтобы это добавило к общеизвестном портрету Мухаммеда бин Салмана хоть какую-то новую краску. Но мне вспоминается видео, на котором Джамал Хашогги, саудовский журналист, которого (судя по всему) по приказу бин Салмана расчленили в консульстве в Турции, примерно за год до смерти задает вопрос на какой-то конференции в США: «Три страны в арабском мире – Ливия, Сирия и Йемен – находятся в полном хаосе. Но Америка едва ли в это вмешивается. Что с этим можно сделать?»

И политолог Джон Миршаймер, приверженец теории политического реализма, эксперт по международным отношениям, отвечает ему со сцены: «Вы все перепутали. Мы помогли создать этот хаос. А вы просите нас остановить его. Что? Это безумие. США – принципиальный источник этого хаоса»


https://twitter.com/drsolhdoost/status/1445290073751056389?s=21

Отличный и важный материал New York Times Magazine о сдвиге в сторону критического отношения к Израилю в еще одной демографической группе американского еврейства – религиозных иудеев (реформистского и консервативного толка). В сильно сокращенном виде и по-русски я его пересказываю здесь, но рекомендую читать оригинал. 

«Существование еврейских левых не является чем-то новым. От Троцкого до Хомского это практически клише. Однако еврейские левые обычно были светскими: социалисты Нижнего Ист-Сайда, кибуцники, Берни Сандерс. Новые еврейские левые отличаются тем, насколько они принимают еврейский закон и ритуал и опираются на еврейские тексты для формулирования своих политических взглядов».

Помимо ужасно симпатичных героев, которые иллюстрируют, что религия – это не обязательно ригидность и догматизм, примечательно здесь объяснение эмоциональной привязки американских евреев к Израилю. Во-первых, она существовала не всегда: до создания государства большинство американских евреев выступали против сионизма, так как считали США — новым Сионом». Некоторые симпатии стали появляться после 1948 года, но настоящий сдвиг произошел в 1967 году, когда Израиль, как тот Давид против Голиафа, победил в войне против нескольких арабских армий. 

Помимо этого, Израиль был своего рода решением проблемы преемственности. Вымрут ли евреи из-за межнациональных браков? Перестанут ли они посещать синагогу даже в дни праздников? Стал ли средний американский еврей-ашкеназ неотличим от белого? Израиль – наряду с памятью о Холокосте, непосредственных свидетелей которого с каждым годом становится все меньше, – был решением проблемы преемственности. Еврейское государство – живое воплощение процветающей еврейской народности, которое можно использовать для укрепления крупнейшей в мире диаспоры. Как сказал в тексте один комментатор, «американские евреи не сильно обеспокоены тем, как относиться к Богу, потому что Бог не является таким уж важным религиозным символом в их жизни. Израиль и Холокост – вот что важно».

Но молодое поколение евреев сталкивается с противоречием между универсалистскими принципами и идеей, что евреи имеют особые обязательства по отношению друг к другу. Часть из них старается смотреть на ближневосточный конфликт структурно, как еще один случай притеснения одной сильной группой менее сильной. И это самый глубокий и дестабилизирующий аргумент: что евреи после двух десятков веков лишений, преследований и изгнания имеют преимущество и обязаны вести себя соответственно. 

Это все еще не мейнстрим – согласно опросам, большая часть амерканских евреев поддерживает Израиль. Но вот среди тех, кому меньше 30 лет, все больше тех, кто склонен относиться к нему критически – они не помнят Израиль-«Давида», а знают его как государство Нетаньяху, который руководил строительством поселений, пытался помешать работе либеральных НКО, занимался расовой демагогией в отношении палестинцев и нашел общий язык с республиканцами, включая и особенно с Дональдом Трампом. Это не значит, что они отстраняются от Израиля – они участвуют в его жизни на других условиях. 

Эта волна, вероятно, возникла 10 лет назад на фоне движения Occupy Wall Street. Напротив парка Зукотти, где продолжался протест, активисты проводили традиционную службу на Йом Кипур. Первой акцией антиоккупационной группы IfNotNow в 2014 году стало публичное чтение «кадиша скорбящих» по палестинским и израильским жертвам во время конфликта в Газе в том году. В этой среде появляются свои СМИ, блогеры и подкасты, которые стремятся переосмыслить еврейские тексты с левой точки зрения. 

Для многих преверженцев подобных взглядов нет противоречия между священными текстами и неприятием политики современного Израиля. Напротив, именно в Танахе они находят подкрепление своим идеям. Как говорит один из героев текста, «Моя религиозная и политическая радикализация произошли одновременно».

Что не так с книгой Михи Гудмана «Уловка-67» – точнее, с ее аргументацией?

Начало здесь и здесь. 

При кажущейся стройности и уважении к разным точкам зрения, представление проблемы оккупации по Гудману страдает серьезными недостатками. Во-первых и в главных, ключевой тезис о том, что создание палестинского государства противоречит идее безопасности Израиля – в корне ошибочен. 

Большинство представителей сферы безопасности склоняются к тому, что отделение от палестинцев и территориальные уступки – необходимое условие безопасности израильтян. На эту тему можно посмотреть, например, документальный фильм The Gatekeepers, который содержит интервью с бывшими главами службы общей безопасности (ШАБАК), которые в основном согласны, что конфликту необходимо найти политическое решение. Или почитать вот это исследование, из которого следует, что большинство отставных высокопоставленных военных и сотрудников разведки Израиля поддерживают создание отдельного палестинского государства. 

Соответственно, не верен и тезис о том, что в основе правого нарратива в Израиле в первую очередь – вопрос безопасности. Если, как пишет Гудман, территории Иудеи и Самарии – это «географический буфер между огромным [враждебным] арабским миром и плотным еврейским населением», то какой смысл поощрять заселение этих территорий гражданским населением? Кроме того, любую оперативную и разведывательную деятельность проще вести за определенной «разделительной линией», имея свободу действий за ней, чем внутри мешанины населения. В общем, этот аргумент довольно очевидно разваливается на части. 

Да и сведение выживания Израиля к контролю над холмами Западного берега кажется манипуляцией. Израиль – самое продвинутое в военном плане государство в регионе (и не только). Его история началась с победы в войне с многократно превосходящими силами противников, которую израильтяне смогли одержать и без Иудеи и Самарии. Не говорю, что эти территории не имеют никакого стратегического значения – вероятно, имеют. Но безопасность – это не только наблюдательный пункт и позиции для размещения оружия. Это совокупность военных, гражданских и дипломатических возможностей, а также национальная мораль – и в этом смысле оккупация, несомненно, вредит больше, чем помогает. 

Нет, в основе нынешнего правого нарратива в Израиле – не вопрос безопасности, а мессианская доктрина Кука и колониальный проект, который создает ситуацию на местах, делающую размежевание все менее реальным.

Это главная трещина в фундаменте аргументации книги, но от нее расходятся другие, поменьше. Например, тезис о том, что арабы никогда не смирятся с существованием Израиля, потому что для них это – «земля ислама», а сионизм – продолжение истории унижения мусульман «западным» миром. Во-первых, эта идея полностью игнорирует палестинцев-христиан, которые были важной частью палестинского национального движения. Во-вторых, скажу парадоксальную, может быть, вещь, но религия играет куда меньшую роль в геополитических разборках, чем принято думать – пока ее не инструментализируют. Религия может быть мощной силой, разъединяющей людей – но может быть и клеем, который их соединяет. (У Гудмана об этом тоже есть, кстати). Ну и да, «конфликт цивилизаций» – это тоже буллшит. 

В любом случае, тезис о «земле ислама» не выдерживает проверки реальностью. Если это так, то как же возможны мирные договоры с Иорданией и Египтом, а теперь и дружба в десны с ОАЭ, скрепленная обещанием разных материальных благ? Что касается истории «унижения» мусульман Западом, то эта идея, конечно, не лишена смысла. Гудман говорит об этом, как о параллели травмы Холокоста и многовекового преследования евреев. Я думаю, в этой мысли большой потенциал соприкосновения двух народов, а травмы, конечно, нужно прорабатывать и преодолевать, а не позволять им цементировать реальность. 

Некоторое время назад я написала текст для проекта «Цимес» – об израильской армии, точнее, о стереотипах, которые о ней существуют, особенно среди тех, кто не живет в Израиле (к таким людям «Цимес», насколько я понимаю, и обращается в первую очередь). Несмотря на то, что я старалась сделать его максимально неконфликтным, он все равно вызвал некоторое бурление в телеграмчике. Теперь вот оказывается, что кто-то расстроен, что я не отвечаю на их критику:(

Ребят, я не из снобизма не отвечаю, я просто не особо увидела там критики. В моем первоначальном тексте ровно три пункта – и по всем трем оппонент подтверждает мои слова и еще и подкидывает аргументов. Я говорю: израильской армии далеко до гендерного равенства –  мне в ответ: армия не для того существует, чтобы равенство создавать (ну ок, вообще это не был мой пойнт) + «армия довольно болезненно воспринимает такие явления» (сексизм и проч.). Ну то есть есть что болезненно воспринимать?). Я говорю: армия – не плавильный котел, в котором все равны, она отражает социум, частью которого является – мне в ответ: да и не должна (тут Бен Гурион удивленно приподнял бровь, но, опять же – пусть Бен Гурион с вами и спорит, я вообще не об этом) + «это правда, выходцам из стран бывшего Союза их (допуски) тяжелее получить, но тоже можно». Но при прочих равных таки сложнее?). Я говорю: то, что все стремятся служить в армии – не правда: есть социальные группы, которые освобождены или фактически освобождены от службы – мне в ответ: «некоторые арабы и ультраортодоксы служат». Некоторые служат, а некоторые нет, о чем здесь спорить-то? 

(Как комментировать аргументы вроде «это образ тель авивского мальчика, над которым в армии принято подшучивать» – не знаю, опустим для ясности)

Короче, по сути у автора претензий, похоже, нет. В чем тогда дело?

Я вижу здесь две основные претензии: то, что я в армии не служила, а лезу, и вопросы к методологии. Об этом, может быть, можно поговорить подробнее. 

Как любой человек старше примерно трех лет, я знаю, что личный опыт – не единственный, да и не всегда предпочтительный источник знания о мире. Мне не нужно прыгать с крыши, чтобы знать, что мои кости могут сломаться, а сердце может остановиться при падении. Если бы для осознания этого мне нужен был личный опыт, жизнь моя была бы сильно короче.  

Более того, личный опыт – не лучший источник информации в том, что касается осмысления больших систем. Чтобы их осмыслить, нужны цифры, статистика, графики, исследования – в том числе социологические, если мы говорим о системах, подразумевающих людей. 

То, что существуют геи, которые считают, что никогда не сталкивались с гомофобией, женщины, которые (думают что) не сталкивались с сексизмом, и, например, дети, которые не сталкивались с насилием в семье, – не значит, что этого в принципе не существует. Но это и не преуменьшает опыт тех счастливцев, которые всего этого не видели! 

Опыт бывает разным. Если можно как-то подытожить смысл моего первоначального текста – то, наверное, так. В этом и заключается идея «развенчания» стереотипов. В рамках этого конкретного текста мне не нужно было искать примеров того, как классно женщинам в ЦАХАЛе – это уже подразумевается, как исходная и довольно популярная точка зрения. Иначе это не было бы стереотипом, не так ли? Но мне было нужно и хотелось показать, что опыт бывает разным. И у кого-то он – неклассный, или просто другой. И таких людей немало, если их набирается на целую статистику или социологическую выборку!

Про источники. Я опиралась на две работы ученых, аффилированных с а) Еврейским университетом и б) Центром качественных исследований людей и обществ + официальную статистику армии по кол-ву призывников (aka «непонятные исследования). Интересно, что вы не приводите ни одной альтернативной цифры или источника, а только личный опыт (который, опять, очень важен и классно, что у вас он, судя по всему, позитивный). По-вашему, лучше было бы, чтобы я обратилась «к остальным моим коллегам» (имеются в виду армейские телеграм-блогеры). Думаю, я объяснила, почему это не кажется мне очень хорошей идеей.

Кстати, на «Цимесе» до меня и, кажется, после выходили «нормальные» тексты с личным опытом служивших в армии людей (некоторые из них еще раз подтверждают мои тезисы, некоторые нет – это все ок). Можно их почитать для баланса, а если дело в том, что вам немножко обидненько, что меня спросили, а вас нет – можно, наверное, связаться с редакцией, да вот хоть в телеграме. Может быть, и вашу историю опубликуют?

США объявили о плане высвобождения запасов нефти из Стратегического нефтяного резерва совместно с Китаем, Индией, Японией и Южной Кореей, чтобы смягчить рост цен на топливо. «Блумберг» пишет, что накануне цены на нефть даже повысились – в ожидании реакции ОПЕК+. И ОПЕК+ заявила, что реакция последует.

Нам это интересно в первую очередь с точки зрения динамики отношений между США и Саудовской Аравией. Монархия, владеющая вторыми по величине в мире доказанными запасами нефти, была одним из главных партнеров США в регионе. Но с приходом в Белый дом Джо Байдена все изменилось. Байден принципиально отказывается общаться с наследным принцем Мухаммедом бин Салманом – фактическим правителем королевства – и даже намекал, что США будут искать способы найти другую кандидатуру. Поводом для охлаждения отношений стало убийство саудовского диссидента и колумниста Washington Post Джамаля Хошогги, которое американская разведка связывает с бин Салманом. 

Байден приостановил продажу наступательных вооружений королевству, сократил поддержку США саудовских операций в Йемене и вывел системы противоракетной обороны с саудовской территории, несмотря на то, что ракеты хуситов и иранские беспилотники угрожают саудовским городам и нефтяным объектам.

Однако в связи с нарастающим энергетическим кризисом американской администрации пришлось отказаться от такой принципиальности. Госдепартамент недавно одобрил потенциальную продажу Эр-Рияду ракет класса «воздух-воздух» на 650 миллионов долларов, а американский бомбардировщик (в разное время сопровождаемый саудовскими и израильскими истребителями) совершил патрульный полет вокруг Аравийского полуострова. В преддверии предстоящих ядерных переговоров с Ираном Белый дом также направил в Эр-Рияд специального посланника Роберта Мэлли для «консультаций».

И когда за все эти милости США попросили ОПЕК (читай – Саудовскую Аравию, де-факто лидера организации) увеличить добычу нефти – они получили отказ. 

Саудовскую Аравию можно понять. Помимо внезапной озабоченности США нарушениями в КСА прав человека (никогда такого не было, и вот опять), они еще и вот-вот вернутся к ядерной сделке с Ираном, давним соперником Эр-Рияда. Если это произойдет, Тегеран может получить необходимые ресурсы, чтобы еще сильнее упрочнить свое региональное влияние – и едва ли «консультации» с Робертом Мэлли тут могут сильно помочь. 

В общем, США ставят Саудовскую Аравию в довольно неприятную ситуацию. Но как и в других подобных случаях, там, откуда уходят США, мгновенно появляются Россия и Китай – и с ними Эр-Риад уже начал сближение. 

Вот другое интересное движение в региональных отношениях: впервые за десять лет Анкару сегодня посетил наследный принц Абу-Даби Мухаммед бен Заид аль Нахайян.

Турция и ОАЭ – давние соперники, которые были по разные стороны баррикад во множестве разных конфликтов: в Ливии, Восточном Средиземноморье, Африканском Роге. Турция ранее обвиняла ОАЭ в спонсировании попытки госпереворота в 2016 году, а ОАЭ выражали недовольство поддержкой Турцией враждебной Эмиратам организации «Братья-мусульмане». ОАЭ в последнее время делают шаги в сторону нормализации отношений с режимом Асада в Сирии, что противоречит турецким интересам. И так далее.

И все же, с начала этого года две страны постепенно сближаются. Эмираты ищут союзников на фоне растущей иранской угрозы и охлаждения с американской администрацией. Турции очень пригодились бы деньги шейхов – тем более, что лира все падает, люди уже выходят на улицы с требованием отставки правительства, а оппозиция консолидируется и требует досрочных выборов.

Как пишет Middle East Eye, турецким чиновникам важно подчеркнуть, что Анкара ни на какие особые уступки ради эмиратских контрактов не идет. «Мы все еще в Ливии, все еще на Африканском Роге, – говорят они. – Мы все еще делаем то, что делаем».

Но в условиях кризиса Турция, вероятно, будет более открыта к компромиссам. В последнее время Анкара дистанцировалась от «Братьев-мусульман», а о предполагаемой финансовой поддержке ОАЭ мятежа 2016 года предпочитает не вспоминать.