6 марта
Международный день зубного врача
Мне нравится, что этот праздник называется, как встарь – Днем зубного врача. В слове «стоматолог» мне чудится нечто обезличенное и холодное. А зубной врач – это человек, который может усилить твои страдания, а потом их прервать. Во всяком случае, есть надежда с ним договориться, воззвать к его милосердию, убежать от него, наконец…
Честно говоря, отмечать этот праздник у меня нет оснований. И если я и не обойду его стороной, то лишь из благодарности к тем зубным врачам, которые хоть и сверлили меня бормашиной, но при этом сочувствовали моим страданиям.
Мои внуки Вова и Гриша всегда ходят к зубному врачу вполне буднично, не испытывая никакого стресса. Когда они были маленькими, им в кабинете зубного врача показывали мультики, и самое неприятное для них было – это вытерпеть обезболивающий укол. А в те давние советские времена, когда у меня болели зубы, я наглатывался анальгина — и кое-как пересиливал, притуплял боль, а заодно и способность мыслить, потому что пойти к зубному врачу было очень страшно.
Раньше сверлили зубы, не делая никакого обезболивания. Только в отдельных, исключительных случаях. Но я в эти исключительные случаи не попадал. Мои более шустрые друзья подучивали меня: ты проси, чтобы тебе сделали анестезию. Я просил. Требовал. Умолял. Но мне отвечали: НЕ ПОЛОЖЕНО! У нас с обезболиванием только рвут зубы. Вот и рвите, соглашался я. На хрен…
…С первым зубным врачом я познакомился в глубоком детстве, в нашей коммуналке на Щипке.
Главным детским зубным врачом там у нас была… дверь.
Один конец нитки привязывали к зубу, а другой ее конец – к дверной ручке. Потом кто-нибудь, входя-выходя, хлопал дверью – и из ребенка вылетал зуб. Так дергали зубы у своей дочки Нины наши соседи. Именно они подговорили моих родителей поступать подобным образом и со мной. Иначе шатается у мальчика зуб – непорядок!
Вырвать мой шатающийся зуб каким-то иным способом моему отцу не хватало пороху. В итоге родители, вслед за соседями, решили раз и навсегда переложить на дверь всю ответственность за вырывание моих качающихся молочных зубов. Длинной ниткой привязывали мой зуб к дверной ручке – и кружком садились ждать. Ждали обычно дядю Мишу Миркина, который не мог миновать нашу смежную, проходную комнату, чтобы попасть в свою.
Дядя Миша Миркин был маленького роста, но очень крепкий и горячий мужчина. И в силу своего темперамента, он так рвал на себя дверь, что она стонала. За громкое хлопанье дверьми его все ругали в нашей коммуналке. Хотя и без дверей соседи его не любили. Он мог показать им дулю и обозвать «говнюками».
Конечно, дядю Мишу Миркина никто не предупреждал о том, что ему отводится роль главного экзекутора. Он выходил в туалет и ввязывался в очередную склоку с соседями. За это время меня успевали усадить на стул, привязать зуб к двери, успокоить... Я почти забывал о том, зачем здесь сижу, но тут – разгоряченный коммунальным конфликтом – в комнату врывался Миркин и бешено хлопал дверью. Зуб вылетал, а Миркин, бормоча проклятья на идише, проходил мимо нас в свою комнату, даже не заметив, что поработал зубодером…
В моей взрослой жизни я постепенно лишился всех своих зубов. И отбирала их у меня уже не дверь, их вырывали настоящие зубные врачи. Вместе с тем я окончательно избавился от зубной боли, которая, я думаю, не лучшим образом сказывалась на моем характере.
А, может, и на творчестве? Делалось ли оно от моих страданий более духовным? – Во всяком случае, после пятидесяти лет, когда мне вырвали последние зубы, мое творчество стало куда веселей, чем раньше.
Вернее, всё, что я рисовал раньше, это было «творчество». А теперь стали «картинки». Среди них есть очень даже смешные.
Раньше я делал иллюстрации к произведениям писателей – тоже, скажем честно, не слишком веселых. Кафка, Эдгар По – в их книгах особого веселья нет. А Гофман? – Тоже не скажу, что он большой весельчак. Я бы нисколько не удивился, если бы узнал, что у всех этих писателей тоже болели зубы, когда они создавали свои бессмертные произведения.
Международный день зубного врача
Мне нравится, что этот праздник называется, как встарь – Днем зубного врача. В слове «стоматолог» мне чудится нечто обезличенное и холодное. А зубной врач – это человек, который может усилить твои страдания, а потом их прервать. Во всяком случае, есть надежда с ним договориться, воззвать к его милосердию, убежать от него, наконец…
Честно говоря, отмечать этот праздник у меня нет оснований. И если я и не обойду его стороной, то лишь из благодарности к тем зубным врачам, которые хоть и сверлили меня бормашиной, но при этом сочувствовали моим страданиям.
Мои внуки Вова и Гриша всегда ходят к зубному врачу вполне буднично, не испытывая никакого стресса. Когда они были маленькими, им в кабинете зубного врача показывали мультики, и самое неприятное для них было – это вытерпеть обезболивающий укол. А в те давние советские времена, когда у меня болели зубы, я наглатывался анальгина — и кое-как пересиливал, притуплял боль, а заодно и способность мыслить, потому что пойти к зубному врачу было очень страшно.
Раньше сверлили зубы, не делая никакого обезболивания. Только в отдельных, исключительных случаях. Но я в эти исключительные случаи не попадал. Мои более шустрые друзья подучивали меня: ты проси, чтобы тебе сделали анестезию. Я просил. Требовал. Умолял. Но мне отвечали: НЕ ПОЛОЖЕНО! У нас с обезболиванием только рвут зубы. Вот и рвите, соглашался я. На хрен…
…С первым зубным врачом я познакомился в глубоком детстве, в нашей коммуналке на Щипке.
Главным детским зубным врачом там у нас была… дверь.
Один конец нитки привязывали к зубу, а другой ее конец – к дверной ручке. Потом кто-нибудь, входя-выходя, хлопал дверью – и из ребенка вылетал зуб. Так дергали зубы у своей дочки Нины наши соседи. Именно они подговорили моих родителей поступать подобным образом и со мной. Иначе шатается у мальчика зуб – непорядок!
Вырвать мой шатающийся зуб каким-то иным способом моему отцу не хватало пороху. В итоге родители, вслед за соседями, решили раз и навсегда переложить на дверь всю ответственность за вырывание моих качающихся молочных зубов. Длинной ниткой привязывали мой зуб к дверной ручке – и кружком садились ждать. Ждали обычно дядю Мишу Миркина, который не мог миновать нашу смежную, проходную комнату, чтобы попасть в свою.
Дядя Миша Миркин был маленького роста, но очень крепкий и горячий мужчина. И в силу своего темперамента, он так рвал на себя дверь, что она стонала. За громкое хлопанье дверьми его все ругали в нашей коммуналке. Хотя и без дверей соседи его не любили. Он мог показать им дулю и обозвать «говнюками».
Конечно, дядю Мишу Миркина никто не предупреждал о том, что ему отводится роль главного экзекутора. Он выходил в туалет и ввязывался в очередную склоку с соседями. За это время меня успевали усадить на стул, привязать зуб к двери, успокоить... Я почти забывал о том, зачем здесь сижу, но тут – разгоряченный коммунальным конфликтом – в комнату врывался Миркин и бешено хлопал дверью. Зуб вылетал, а Миркин, бормоча проклятья на идише, проходил мимо нас в свою комнату, даже не заметив, что поработал зубодером…
В моей взрослой жизни я постепенно лишился всех своих зубов. И отбирала их у меня уже не дверь, их вырывали настоящие зубные врачи. Вместе с тем я окончательно избавился от зубной боли, которая, я думаю, не лучшим образом сказывалась на моем характере.
А, может, и на творчестве? Делалось ли оно от моих страданий более духовным? – Во всяком случае, после пятидесяти лет, когда мне вырвали последние зубы, мое творчество стало куда веселей, чем раньше.
Вернее, всё, что я рисовал раньше, это было «творчество». А теперь стали «картинки». Среди них есть очень даже смешные.
Раньше я делал иллюстрации к произведениям писателей – тоже, скажем честно, не слишком веселых. Кафка, Эдгар По – в их книгах особого веселья нет. А Гофман? – Тоже не скажу, что он большой весельчак. Я бы нисколько не удивился, если бы узнал, что у всех этих писателей тоже болели зубы, когда они создавали свои бессмертные произведения.
March 6, 2024
Жаль, конечно, что пришлось признаться читателям, что все зубы у меня выдрали. – Но вставили же! И искусственные зубы мне нравятся гораздо больше.
В общем, вынужден признать, что знакомство с многочисленными зубными врачами в итоге пошло мне на пользу. Теперь персонажам на своих картинках я пририсовываю столько зубов, что некоторые мои зрители их скрупулезно подсчитывают, а потом пытаются вывести меня на чистую воду:
– Владимир Семенович, у людей по стольку зубов не бывает!
Ну да, не бывает.
Но всегда приятно поделиться с другими тем, чего лишен сам.
В общем, вынужден признать, что знакомство с многочисленными зубными врачами в итоге пошло мне на пользу. Теперь персонажам на своих картинках я пририсовываю столько зубов, что некоторые мои зрители их скрупулезно подсчитывают, а потом пытаются вывести меня на чистую воду:
– Владимир Семенович, у людей по стольку зубов не бывает!
Ну да, не бывает.
Но всегда приятно поделиться с другими тем, чего лишен сам.
March 6, 2024
March 7, 2024
7 марта
День основания Общества спасания на водах
7 марта 1872 года при Морском ведомстве состоялось первое заседание «Общества подания помощи при кораблекрушениях», учрежденного императором Александром II по инициативе кронштадтских моряков. Первым председателем Общества стал Константин Посьет, морской офицер, лично переживший кораблекрушение. Спустя 10 лет организацию переименовали в «Общество спасания на водах», но День рождения оставили прежний. В число почетных членов Общества вошли представители императорской семьи, высшее духовенство и светская знать.
При советской власти «Общество спасания на водах» (ОСВОД) не только не пропало, но и расцвело с невиданной силой. Его членами стали десятки тысяч общественников-добровольцев – и долгие годы мужчина с повязкой «Спасатель» на руке привлекал к себе восхищенные взгляды женщин. Я же впервые увидел спасателя в Расторгуево, где наша большая семья на целое лето снимала дачу.
В две комнаты и на веранду старой деревянной дачи набивалось несколько поколений семьи Любаровых и её ответвлений в лице дядей, тёть, племянников и ничейных бабушек.
Развлечения у детей и взрослых были вполне дачными. Тусовались, как нынче говорят, в Парке вокруг бывшей усадьбы Волконских. – Туда мы ходили «окультуриваться». Было, конечно, и футбольное поле – по нему, пиная мяч, бегали дядьки в семейных трусах. А вокруг поля собирался «дамский клуб»: рассевшись по скамеечкам, дачницы обменивались новостями и рецептами, сплетничали и пасли малышню, мельтешащую тут же.
Ну, а для нас, детей чуть постарше и подростков, главной радостью было посещение пляжа – площадки, вытоптанной поколениями дачников возле не слишком широкой речки Расторгуевки. Там стоял старый дощатый сарайчик с вывеской «Спасательная станция» и намертво прибитым к его стене спасательным кругом. Большую часть дня рядом с кругом сидел на складном стульчике спасатель дядя Саша. У дяди Саши была одна целая нога, а к половинке второй его ноги ремнями крепилась здоровенная деревяшка в форме перевернутой бутыли. Прыгал ли он в воду с деревяшкой, если требовалось спасти утопающего, или успевал ее отстегнуть – неизвестно, но об этом шепотом спорили мальчишки на пляже. Дачники звали дядю Сашу Билли Бонсом – и я уже точно знал, кто это такой: в то лето мама как раз читала мне на ночь «Остров сокровищ» Стивенсона. Маму книжка пугала, но только «Остров сокровищ» мог меня угомонить и заставить лечь в постель в положенные девять часов вечера.
Надо признать, что наш расторгуевский Билли Бонс был куда страшнее Билли Бонса литературного. «А ну, назад, пацанье! – рычал он сиплым басом купающимся мальчишкам. – Кыш на берег, едрёна вошь! Вы у меня щас так поутопаете, что мама родная не узнает!» Мамы и бабушки от дяди Саши млели, а его грубые окрики считали частью мужского воспитания. Тем более что их мелодраматические призывы: «Маша, Ваня, Петя, Вова… вы-ы-ыходи немедленно! Не ходи туда-а-а! Уто-о-о-онешь!» – мы, дорвавшиеся до воды озорники, чаще всего игнорировали. И эти их «уто-о-о-онешь!» нас нисколько не трогало. В Расторгуйке еще никто никогда не тонул.
Никто, кроме меня!
В тот день мама перепоручила меня моей двоюродной сестре Тамаре – хорошей, воспитанной девочке. Мне было 6 лет, а ей – лет 16, и она, вероятно, уже грезила о каком-нибудь прекрасном принце. После завтрака мы с Тамарой отправились на речку: я – купаться, она – следить за моим поведением. Почему-то мы не пошли на главный пляж, а свернули на пляж поменьше – проплешинку в траве возле речки, куда не доставало «биллибонсово» зоркое око.
Я сразу же стал бултыхаться на мелководье, поскольку плавать еще не умел, а Тамара села на травке болтать с подружкой.
Некоторое время я плескался возле берега, изображая крокодила. Но место было новое для меня, я сделал шаг в сторону – и ушел под воду с головкой, потому что дно там уже отсутствовало. Вернее, дно было, но когда я становился на него, вода смыкалась ровно над моей макушкой.
День основания Общества спасания на водах
7 марта 1872 года при Морском ведомстве состоялось первое заседание «Общества подания помощи при кораблекрушениях», учрежденного императором Александром II по инициативе кронштадтских моряков. Первым председателем Общества стал Константин Посьет, морской офицер, лично переживший кораблекрушение. Спустя 10 лет организацию переименовали в «Общество спасания на водах», но День рождения оставили прежний. В число почетных членов Общества вошли представители императорской семьи, высшее духовенство и светская знать.
При советской власти «Общество спасания на водах» (ОСВОД) не только не пропало, но и расцвело с невиданной силой. Его членами стали десятки тысяч общественников-добровольцев – и долгие годы мужчина с повязкой «Спасатель» на руке привлекал к себе восхищенные взгляды женщин. Я же впервые увидел спасателя в Расторгуево, где наша большая семья на целое лето снимала дачу.
В две комнаты и на веранду старой деревянной дачи набивалось несколько поколений семьи Любаровых и её ответвлений в лице дядей, тёть, племянников и ничейных бабушек.
Развлечения у детей и взрослых были вполне дачными. Тусовались, как нынче говорят, в Парке вокруг бывшей усадьбы Волконских. – Туда мы ходили «окультуриваться». Было, конечно, и футбольное поле – по нему, пиная мяч, бегали дядьки в семейных трусах. А вокруг поля собирался «дамский клуб»: рассевшись по скамеечкам, дачницы обменивались новостями и рецептами, сплетничали и пасли малышню, мельтешащую тут же.
Ну, а для нас, детей чуть постарше и подростков, главной радостью было посещение пляжа – площадки, вытоптанной поколениями дачников возле не слишком широкой речки Расторгуевки. Там стоял старый дощатый сарайчик с вывеской «Спасательная станция» и намертво прибитым к его стене спасательным кругом. Большую часть дня рядом с кругом сидел на складном стульчике спасатель дядя Саша. У дяди Саши была одна целая нога, а к половинке второй его ноги ремнями крепилась здоровенная деревяшка в форме перевернутой бутыли. Прыгал ли он в воду с деревяшкой, если требовалось спасти утопающего, или успевал ее отстегнуть – неизвестно, но об этом шепотом спорили мальчишки на пляже. Дачники звали дядю Сашу Билли Бонсом – и я уже точно знал, кто это такой: в то лето мама как раз читала мне на ночь «Остров сокровищ» Стивенсона. Маму книжка пугала, но только «Остров сокровищ» мог меня угомонить и заставить лечь в постель в положенные девять часов вечера.
Надо признать, что наш расторгуевский Билли Бонс был куда страшнее Билли Бонса литературного. «А ну, назад, пацанье! – рычал он сиплым басом купающимся мальчишкам. – Кыш на берег, едрёна вошь! Вы у меня щас так поутопаете, что мама родная не узнает!» Мамы и бабушки от дяди Саши млели, а его грубые окрики считали частью мужского воспитания. Тем более что их мелодраматические призывы: «Маша, Ваня, Петя, Вова… вы-ы-ыходи немедленно! Не ходи туда-а-а! Уто-о-о-онешь!» – мы, дорвавшиеся до воды озорники, чаще всего игнорировали. И эти их «уто-о-о-онешь!» нас нисколько не трогало. В Расторгуйке еще никто никогда не тонул.
Никто, кроме меня!
В тот день мама перепоручила меня моей двоюродной сестре Тамаре – хорошей, воспитанной девочке. Мне было 6 лет, а ей – лет 16, и она, вероятно, уже грезила о каком-нибудь прекрасном принце. После завтрака мы с Тамарой отправились на речку: я – купаться, она – следить за моим поведением. Почему-то мы не пошли на главный пляж, а свернули на пляж поменьше – проплешинку в траве возле речки, куда не доставало «биллибонсово» зоркое око.
Я сразу же стал бултыхаться на мелководье, поскольку плавать еще не умел, а Тамара села на травке болтать с подружкой.
Некоторое время я плескался возле берега, изображая крокодила. Но место было новое для меня, я сделал шаг в сторону – и ушел под воду с головкой, потому что дно там уже отсутствовало. Вернее, дно было, но когда я становился на него, вода смыкалась ровно над моей макушкой.
March 7, 2024
И я стал прыгать. Отталкивался от дна, хватал ртом воздух, но крикнуть не успевал, – и опять уходил под воду. Выпрыгивая из воды, я смотрел на Тамару: когда же она, наконец, обнаружит, что я тону? Но она увлеченно болтала с подружкой и не видела ничего вокруг.
Прыгал я, как мне тогда показалось, довольно долго. Моя голова то появлялась над водой, то вновь исчезала. И вот, когда мои силы иссякли, и я понял, что больше прыгать не могу, Тамара вдруг отвлеклась от беседы и посмотрела в сторону речки. В этот момент я совершил, вероятно, свой последний прыжок. Тамарины глаза округлились от ужаса, и она, прямо в платье, бросилась меня спасать.
Честно говоря, испугаться по-настоящему я не успел. Воды – после этой истории – бояться не стал. И маме, как просила Тамара, про этот ужасный случай не рассказал. Но с той поры держался на пляже поближе к нашему «Билли Бонсу». А плавать научился сам. Просто бултыхался у берега, бултыхался, а потом взял – и поплыл.
Так я и стал водоплавающим.
Прыгал я, как мне тогда показалось, довольно долго. Моя голова то появлялась над водой, то вновь исчезала. И вот, когда мои силы иссякли, и я понял, что больше прыгать не могу, Тамара вдруг отвлеклась от беседы и посмотрела в сторону речки. В этот момент я совершил, вероятно, свой последний прыжок. Тамарины глаза округлились от ужаса, и она, прямо в платье, бросилась меня спасать.
Честно говоря, испугаться по-настоящему я не успел. Воды – после этой истории – бояться не стал. И маме, как просила Тамара, про этот ужасный случай не рассказал. Но с той поры держался на пляже поближе к нашему «Билли Бонсу». А плавать научился сам. Просто бултыхался у берега, бултыхался, а потом взял – и поплыл.
Так я и стал водоплавающим.
March 7, 2024
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Всех женщин с праздником!
March 8, 2024
March 9, 2024
March 27, 2024
June 6, 2024
July 14, 2024
August 19, 2024
September 4, 2024
Владимир Любаров
80 славных лет, вкратце
1944 – Родился и вырос на улице Щипок в Замоскворечье, в коммунальной квартире на втором этаже деревянного дома. Первые два года спал в жестяном корыте, поставленном на сундук, кроватку было ставить некуда. Корыто использовалось также для стирки белья, квашения капусты, засолки огурцов и прочих хозяйственных нужд. Удивительным образом корыто пропутешествовало с художником все 80 лет и теперь, ржавое, собирает дождевую воду в деревне.
1947 – раз и навсегда отказался есть манную кашу, чем сильно осложнил жизнь своих родителей.
1949 – насмотревшись на парадную форму (с кортиком) дяди Бориса, решил стать морским офицером и нарисовал свою первую картину в батальном жанре «Морской бой». Картину боя скрывал густой дым, что не помешало единственному творческому родственнику в семье Любаровых, Дяде Мише с Большой Головой, распознать в ребенке художественное дарование.
1952 – увлекся игрой на балалайке и записался в школьный оркестр балалаечников под руководством известного педагога Наума Зайчика. Довольно быстро обнаружил у себя отсутствие музыкального слуха и вернулся к рисованию.
1954 – услышал по радио сообщение о приеме детей в среднюю художественную школу им. Сурикова (МСХШ), куда успешно сдал экзамены, нарисовав – по совету членов приемной комиссии – не матросов в дыму, а воинственного былинного героя Садко.
1957 (точная дата не установлена) – нарисовал свою первую «обнаженку» – натурщицу тетю Люсю с красным бантиком.
1961 – после школы освоил малярное дело на автобазе №20 Мосстройтранса. С помощью маляра 4-го разряда дяди Саши (фамилия утеряна), пившего все жидкости отечественного производства, включая разбавитель для краски, создал свой первый перформанс – плакат буквами в человеческий рост «НА ТЕРРИТОРИИ АВТОБАЗЫ КУРИТЬ СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО!» К удивлению окружающих, на автобазе не спился, а даже получил первое признание. «Наконец-то к нам прислали настоящего художника!» – сказал директор автобазы.
1963 – вступил в ряды Советской Армии. В Доме культуры воинской части, расквартированной вблизи Симферополя, под руководством подполковника Афоничева и капитана Кастрюлина нарисовал около ста солдат, марширующих на плацу. Отчего заболел и был комиссован.
1968 – защитил диплом художника книги в Московском полиграфическом институте и вступил на стезю иллюстрирования книг русских и зарубежных авторов, научился культурно выпивать, ухаживать за девушками и отличать курсив от нонпарели.
1969-1973 – работал главным художником в издательстве «Реклама», где параллельно с дальнейшим освоением культуры потребления алкогольных напитков рекламировал то, что невозможно было купить в советских магазинах.
1973-1984 – работал главным художником журнала «Химия и жизнь», так ничего и не узнав о химии. Протаскивал на страницы журнала картинки «идейно незрелых» художников И. Кабакова, Д. Леона, Ю. Ващенко, Г. Басырова и др., прославивших впоследствии отечественную культуру.
1988 – вместе с группой писателей-фантастов (в т.ч. Братьев Стругацких и Кира Булычева) создал первое в России частное издательство «Текст». Там он тоже поработал главным художником. Вместо творческих поисков, добывал бумагу, ругался с типографиями, дрался с рекетирами и пристраивал тиражи изданных книг по магазинам. В итоге надорвался, на всё нажитое непосильным трудом купил автомобиль «Москвич» и уехал жить в полузаброшенную деревню Перемилово, которую нашел на краю Владимирской области.
1992 (по наст. момент) – в деревне наконец-то занялся настоящим делом – живописью. Одновременно пристрастился к хоровому пению на завалинке, танцам под гармошку и ежедневным отмечаниям «праздников без повода», к которым склонно местное население. В результате чего родилась серия картин «Деревня Перемилово», разросшаяся впоследствии до «Страны Перемилово», показанная на выставках в России (в т.ч. в Русском музее и Третьяковской галерее), в Швейцарии, Германии, Австрии, Франции, Китае и т.д.
80 славных лет, вкратце
1944 – Родился и вырос на улице Щипок в Замоскворечье, в коммунальной квартире на втором этаже деревянного дома. Первые два года спал в жестяном корыте, поставленном на сундук, кроватку было ставить некуда. Корыто использовалось также для стирки белья, квашения капусты, засолки огурцов и прочих хозяйственных нужд. Удивительным образом корыто пропутешествовало с художником все 80 лет и теперь, ржавое, собирает дождевую воду в деревне.
1947 – раз и навсегда отказался есть манную кашу, чем сильно осложнил жизнь своих родителей.
1949 – насмотревшись на парадную форму (с кортиком) дяди Бориса, решил стать морским офицером и нарисовал свою первую картину в батальном жанре «Морской бой». Картину боя скрывал густой дым, что не помешало единственному творческому родственнику в семье Любаровых, Дяде Мише с Большой Головой, распознать в ребенке художественное дарование.
1952 – увлекся игрой на балалайке и записался в школьный оркестр балалаечников под руководством известного педагога Наума Зайчика. Довольно быстро обнаружил у себя отсутствие музыкального слуха и вернулся к рисованию.
1954 – услышал по радио сообщение о приеме детей в среднюю художественную школу им. Сурикова (МСХШ), куда успешно сдал экзамены, нарисовав – по совету членов приемной комиссии – не матросов в дыму, а воинственного былинного героя Садко.
1957 (точная дата не установлена) – нарисовал свою первую «обнаженку» – натурщицу тетю Люсю с красным бантиком.
1961 – после школы освоил малярное дело на автобазе №20 Мосстройтранса. С помощью маляра 4-го разряда дяди Саши (фамилия утеряна), пившего все жидкости отечественного производства, включая разбавитель для краски, создал свой первый перформанс – плакат буквами в человеческий рост «НА ТЕРРИТОРИИ АВТОБАЗЫ КУРИТЬ СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО!» К удивлению окружающих, на автобазе не спился, а даже получил первое признание. «Наконец-то к нам прислали настоящего художника!» – сказал директор автобазы.
1963 – вступил в ряды Советской Армии. В Доме культуры воинской части, расквартированной вблизи Симферополя, под руководством подполковника Афоничева и капитана Кастрюлина нарисовал около ста солдат, марширующих на плацу. Отчего заболел и был комиссован.
1968 – защитил диплом художника книги в Московском полиграфическом институте и вступил на стезю иллюстрирования книг русских и зарубежных авторов, научился культурно выпивать, ухаживать за девушками и отличать курсив от нонпарели.
1969-1973 – работал главным художником в издательстве «Реклама», где параллельно с дальнейшим освоением культуры потребления алкогольных напитков рекламировал то, что невозможно было купить в советских магазинах.
1973-1984 – работал главным художником журнала «Химия и жизнь», так ничего и не узнав о химии. Протаскивал на страницы журнала картинки «идейно незрелых» художников И. Кабакова, Д. Леона, Ю. Ващенко, Г. Басырова и др., прославивших впоследствии отечественную культуру.
1988 – вместе с группой писателей-фантастов (в т.ч. Братьев Стругацких и Кира Булычева) создал первое в России частное издательство «Текст». Там он тоже поработал главным художником. Вместо творческих поисков, добывал бумагу, ругался с типографиями, дрался с рекетирами и пристраивал тиражи изданных книг по магазинам. В итоге надорвался, на всё нажитое непосильным трудом купил автомобиль «Москвич» и уехал жить в полузаброшенную деревню Перемилово, которую нашел на краю Владимирской области.
1992 (по наст. момент) – в деревне наконец-то занялся настоящим делом – живописью. Одновременно пристрастился к хоровому пению на завалинке, танцам под гармошку и ежедневным отмечаниям «праздников без повода», к которым склонно местное население. В результате чего родилась серия картин «Деревня Перемилово», разросшаяся впоследствии до «Страны Перемилово», показанная на выставках в России (в т.ч. в Русском музее и Третьяковской галерее), в Швейцарии, Германии, Австрии, Франции, Китае и т.д.
September 4, 2024
2011 (по наст. момент) – по причине отсутствия в деревне всякой печатной продукции, сам стал писателем. По его словам, «накропал» уже целых четыре книжки –«Рассказы. Картинки», «Праздник без повода», «Цимес мит компот» и «Страна Перемилово». Теперь читает на крылечке свои истории односельчанам и заезжим гостям. А также рассказывает им про Кудыкину гору, которая, по рассказам старожилов, находится где-то в здешних краях. Эту Кудыкину гору художник хоть и не нашел, но тоже нарисовал, что, в принципе, приравнивается к ее обнаружению.
4 сентября 2024 – в узком семейном кругу, включающем жену, дочь, внуков, собак Дусю и Марусю и кота-оглоеда, отмечает свое 80-летие. День, по его желанию, мало чем отличается от всех прочих перемиловских дней.
4 сентября 2024 – в узком семейном кругу, включающем жену, дочь, внуков, собак Дусю и Марусю и кота-оглоеда, отмечает свое 80-летие. День, по его желанию, мало чем отличается от всех прочих перемиловских дней.
September 4, 2024
September 4, 2024
October 1, 2024
October 13, 2024
Этой осенью неожиданно нарисовал очередную картинку с футболистками – и сам про себя усмехнулся. Мужской футбол я, страстный футбольный болельщик с полувековым стажем, тоже рисую, но, наверное, с меньшим смаком.
А с женским футболом началось всё с того дня, когда я впервые, в середине девяностых, случайно наткнулся в телевизоре на футбольный матч – и завис, просмотрел его целиком: на экране ожесточенно, с азартом, со внезапными яростными потасовками рубились кореянки с японками, коренастенькие, квадратненькие тетеньки. – И я тогда изумился не только самому факту существования женского футбола, но и мощному накалу страстей, кипящих на поле.
Вот если бы наши барышни играли в футбол!.. – размечтался я. Видимо, именно тогда и заурчало во мне – как трактор на перемиловской ниве – то самое художественное воображение.
Вскоре я выяснил, кстати, что женский футбол есть и у нас, но он еле теплится, поскольку мы весь XX век его всячески третировали. Так, в Советском Союзе, после состоявшегося в 1972 году футбольного турнира для женщин (при заполненных зрителями стадионах, между прочим), какой-то рабочий накатал письмо в журнал «Здоровье». В нем он возмутился внешним видом футболисток (одна с бантиком, вторая с косичкой, третья лохматая, как ведьма) и засомневался, сможет ли такая женщина стать достойной советской матерью. Госкомитет по спорту напрягся, подумал и женский футбол запретил, аргументировав свой запрет тем, что женское сердце меньше сердца мужского, таз – тоже меньше, кости более хрупкие, и вообще – игра слишком нервная.
Но наши женщины – с бантиками, косичками и прочими прическами – играть в футбол все равно почему-то хотели. Очень хотели. И потому, еще до начала нулевых, они Госкомспорт в конце концов дожали – так что теперь у нас тоже есть женский футбольный чемпионат.
А мне вдруг припомнилось, что в Расторгуеве, где в моем детстве наша семья снимала дачу, у нас был смешанный футбол. Посреди дачного поселка находилось футбольное поле с длинными лавочками по краям, служившее эпицентром всех дачных общений, знакомств, слухов, ссор и развлечений. Пока мамы и бабушки болтали на лавочках, отцы семейств резались в домино или потихоньку выпивали, молодежь флиртовала, мы – дети и подростки – гоняли по полю тряпичный мяч. Меня – как самого мелкого – чаще всего ставили на ворота, а в две команды набирали всех желающих. И девочки, часто уже вполне половозрелые, играли наравне с мальчишками. Девочки приходили на футбол, прихорошившись, в тугих трениках и обтягивающих футболках, и ребята глазели на них, открыв рот. Ну и я, разумеется, тоже. Уже тогда женщины в футболе не оставляли меня равнодушным…
…Ну и в деревне Перемилово не обошлось без женского футбола. –Чем мы тут хуже других? Помню, в самом начале девяностых в соседнем Рязанцеве, на тамошнем футбольном поле – неровном и с проплешинами, но также с лавочками по краям, как в Расторгуеве, – изредка проводились междеревенские товарищеские матчи. Хотя собрать команды было непросто – народ тогда трезвым образом жизни не отличался. Вот и перемиловскую команду собрали с трудом, прямо стоявших бойцов нашлось немного, пришлось привлекать дачников, меня тоже привлекли. А вот капитан перемиловцев Коля Малышев, который в юности якобы играл нападающим в какой-то заводской команде, в день матча встать с утра не смог: лечился накануне от простуды и повышал иммунитет. Его Надька тоже лечилась, но, видимо, была духом покрепче. Спасая репутацию Коли, она надела мужнины треники с лампасами, накрасила губы боевой алой помадой – и мы поехали в Рязанцево на моем «Москвиче» и на «козле» Митрича.
Бой мы должны были дать соседнему Пенью, тамошние трезвые мужики встретили нас хмуро и пообещали навешать люлей. Против Надьки никто и слова не сказал. Только судья спросил: «Чё? Колян не смог?» – «Будун у него» – пояснила Надя. «А!» – понимающе кивнул судья и хрипло засвистел в какой-то допотопный свисток.
А с женским футболом началось всё с того дня, когда я впервые, в середине девяностых, случайно наткнулся в телевизоре на футбольный матч – и завис, просмотрел его целиком: на экране ожесточенно, с азартом, со внезапными яростными потасовками рубились кореянки с японками, коренастенькие, квадратненькие тетеньки. – И я тогда изумился не только самому факту существования женского футбола, но и мощному накалу страстей, кипящих на поле.
Вот если бы наши барышни играли в футбол!.. – размечтался я. Видимо, именно тогда и заурчало во мне – как трактор на перемиловской ниве – то самое художественное воображение.
Вскоре я выяснил, кстати, что женский футбол есть и у нас, но он еле теплится, поскольку мы весь XX век его всячески третировали. Так, в Советском Союзе, после состоявшегося в 1972 году футбольного турнира для женщин (при заполненных зрителями стадионах, между прочим), какой-то рабочий накатал письмо в журнал «Здоровье». В нем он возмутился внешним видом футболисток (одна с бантиком, вторая с косичкой, третья лохматая, как ведьма) и засомневался, сможет ли такая женщина стать достойной советской матерью. Госкомитет по спорту напрягся, подумал и женский футбол запретил, аргументировав свой запрет тем, что женское сердце меньше сердца мужского, таз – тоже меньше, кости более хрупкие, и вообще – игра слишком нервная.
Но наши женщины – с бантиками, косичками и прочими прическами – играть в футбол все равно почему-то хотели. Очень хотели. И потому, еще до начала нулевых, они Госкомспорт в конце концов дожали – так что теперь у нас тоже есть женский футбольный чемпионат.
А мне вдруг припомнилось, что в Расторгуеве, где в моем детстве наша семья снимала дачу, у нас был смешанный футбол. Посреди дачного поселка находилось футбольное поле с длинными лавочками по краям, служившее эпицентром всех дачных общений, знакомств, слухов, ссор и развлечений. Пока мамы и бабушки болтали на лавочках, отцы семейств резались в домино или потихоньку выпивали, молодежь флиртовала, мы – дети и подростки – гоняли по полю тряпичный мяч. Меня – как самого мелкого – чаще всего ставили на ворота, а в две команды набирали всех желающих. И девочки, часто уже вполне половозрелые, играли наравне с мальчишками. Девочки приходили на футбол, прихорошившись, в тугих трениках и обтягивающих футболках, и ребята глазели на них, открыв рот. Ну и я, разумеется, тоже. Уже тогда женщины в футболе не оставляли меня равнодушным…
…Ну и в деревне Перемилово не обошлось без женского футбола. –Чем мы тут хуже других? Помню, в самом начале девяностых в соседнем Рязанцеве, на тамошнем футбольном поле – неровном и с проплешинами, но также с лавочками по краям, как в Расторгуеве, – изредка проводились междеревенские товарищеские матчи. Хотя собрать команды было непросто – народ тогда трезвым образом жизни не отличался. Вот и перемиловскую команду собрали с трудом, прямо стоявших бойцов нашлось немного, пришлось привлекать дачников, меня тоже привлекли. А вот капитан перемиловцев Коля Малышев, который в юности якобы играл нападающим в какой-то заводской команде, в день матча встать с утра не смог: лечился накануне от простуды и повышал иммунитет. Его Надька тоже лечилась, но, видимо, была духом покрепче. Спасая репутацию Коли, она надела мужнины треники с лампасами, накрасила губы боевой алой помадой – и мы поехали в Рязанцево на моем «Москвиче» и на «козле» Митрича.
Бой мы должны были дать соседнему Пенью, тамошние трезвые мужики встретили нас хмуро и пообещали навешать люлей. Против Надьки никто и слова не сказал. Только судья спросил: «Чё? Колян не смог?» – «Будун у него» – пояснила Надя. «А!» – понимающе кивнул судья и хрипло засвистел в какой-то допотопный свисток.
October 13, 2024
Надька бегала по полю не то чтобы быстро, но сражалась за мяч яростно, мужики из Пенья старались обегать ее стороной. А судье Михалычу, который не засчитал нашей команде единственный мяч, Надька залепила такую затрещину, что тот аж покачнулся, но с поля нарушительницу не удалил, побоялся. Пенью мы тогда проиграли. Но Надежду Малышеву с той поры все местные футбольные фанаты сильно зауважали и даже предложили – то ли в шутку, то ли всерьез – сколотить женскую футбольную команду. Но она только рукой махнула…
А я вот, получается, сколотил. И регулярно провожу свои деревенские чемпионаты – на своих картинках. Мои живописные футболистки такие же корпулентные и страстные, как Надька, и также азартно бьются за результат на неровном деревенском поле с вытоптанной травой. Тем самым они, надеюсь я, каким-то непостижимым образом поддерживают наш «большой», периодически закисающий мужской футбол. Так вечно в нашей истории женщины поддерживают мужчин...
А я вот, получается, сколотил. И регулярно провожу свои деревенские чемпионаты – на своих картинках. Мои живописные футболистки такие же корпулентные и страстные, как Надька, и также азартно бьются за результат на неровном деревенском поле с вытоптанной травой. Тем самым они, надеюсь я, каким-то непостижимым образом поддерживают наш «большой», периодически закисающий мужской футбол. Так вечно в нашей истории женщины поддерживают мужчин...
October 13, 2024
October 31, 2024