Кристина Потупчик
Photo
Черт меня дернул сходить на Московскую биеннале современного искусства. Проходит она прямо сейчас в Западном крыле Новой Третьяковки. Ну не на Поленова ж ходить, в самом деле. Хотя признаюсь, что я и туда заглянула, но исключительно ради того, чтобы поглядеть на очередной культурный ажиотаж.
Куратором биеннале этого года стал оперный режиссер Дмитрий Черняков, а архитектором и автором дизайна экспозиции — Сергей Чобан.
Чобан — персонаж хоть и не из стархитекторов (типа Жака Нувеля или Фрэнка Гери), но тоже весьма прославленный. По разработанному им совместно с Питером Швегером проекту возведено самое высокое здание Европы — комплекс «Федерация» (ныне второе, после «Лахта-Центра» в Санкт-Петербурге). А также Новое здание Московской городской думы, ВТБ Ледовый дворец, ВТБ Арена (совместно с Manica Architecture) и многое другое.
Несмотря на то, что имена Чобан с Черняковым собрали громкие (Бродский, Нитч, Гранильщиков, Базелиц) — выставка, на мой взгляд, провалилась.
Вопрос — «Почему на Поленова и Шишкина очереди по три часа?» — это уже вопрос пошлый. А вот причины пустых залов на биеннале современного искусства — вопрос все ещё интересный. Одна из догадок кроется в самом слове «современное». Принцип биеннале — это выставка актуального искусства. Актуального на данный момент — с горизонтом в 2 года. Отражающая суть происходящего в мире. Поэтому биеннале проходит раз в 2 года, чтобы творцы успели как следует подготовиться и осмыслить мировые тенденции. Но в этот раз в залах было одно старье. То есть получилось так, что художники просто отгрузили за бабки то, что давно протухло и почти никому не нужно.
Конечно, на самом деле всё не так уж плохо и сходить, наверное, стоит.
Вы увидите, например, русскую безнадегу московских переходов, как бы вечный город Рим из картона, Веру Брежневу под золотым дождем, хлебные головы, окропленные кровью художника Андрея Кузмина, автомат по выдаче младенцев и мультимедийный арабский рай будущего.
Ещё в этом году привезли гадкую заразу — Германа Нитча.
Знаменит этот чувак тем, что устраивает арт-перформансы с кровью животных, спермой и христианской символикой, доводя зрителей агрессией зрелища до эстетического опьянения.
Но представленная у нас работа не выглядит, как сделанная с использованием крови. Скорее говна. Но и это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Кстати если проникнетесь — за большие деньги можно приехать в Австрию и потрахаться с Нитчем (и не только) в крови в его Театре оргий и мистерий.
С конца девяностых художник позволяет участвовать в своих акциях любому желающему за внушительную сумму. Во время них в замке дежурят полиция и врачи. В июле 2004 года 120-я акция Нитча длилась два дня. Австрийцу помогали несколько художников и аккомпанировали сто музыкантов. За 48 часов использовали пять убитых свиней и 600 литров крови. Туши разделали, вынули из них внутренности и облили водой — так по Нитчу разыграли жертву за вину человеческого существования. Типичный вторник в Нижневартовске.
Я многое поняла про современное искусство, но пока не поняла главного — кто туда пускает? 😂Ведь медийно накачать можно многих моих друзей, а идеи витают на поверхности. Например, мы с другом, рассматривая выставку, придумали такой экспонат — перерубленный оптоволоконный кабель в аквариуме с океанической водой. Название инсталляции — «Изоляция». Символизирует новую холодную войну, виток пропаганды, всякие нелепые попытки Роскомнадзора ограничить доступ к информации, географическое ограничение хранения данных и так далее.
Теперь осталось изготовить и продать на Сотбис!
Куратором биеннале этого года стал оперный режиссер Дмитрий Черняков, а архитектором и автором дизайна экспозиции — Сергей Чобан.
Чобан — персонаж хоть и не из стархитекторов (типа Жака Нувеля или Фрэнка Гери), но тоже весьма прославленный. По разработанному им совместно с Питером Швегером проекту возведено самое высокое здание Европы — комплекс «Федерация» (ныне второе, после «Лахта-Центра» в Санкт-Петербурге). А также Новое здание Московской городской думы, ВТБ Ледовый дворец, ВТБ Арена (совместно с Manica Architecture) и многое другое.
Несмотря на то, что имена Чобан с Черняковым собрали громкие (Бродский, Нитч, Гранильщиков, Базелиц) — выставка, на мой взгляд, провалилась.
Вопрос — «Почему на Поленова и Шишкина очереди по три часа?» — это уже вопрос пошлый. А вот причины пустых залов на биеннале современного искусства — вопрос все ещё интересный. Одна из догадок кроется в самом слове «современное». Принцип биеннале — это выставка актуального искусства. Актуального на данный момент — с горизонтом в 2 года. Отражающая суть происходящего в мире. Поэтому биеннале проходит раз в 2 года, чтобы творцы успели как следует подготовиться и осмыслить мировые тенденции. Но в этот раз в залах было одно старье. То есть получилось так, что художники просто отгрузили за бабки то, что давно протухло и почти никому не нужно.
Конечно, на самом деле всё не так уж плохо и сходить, наверное, стоит.
Вы увидите, например, русскую безнадегу московских переходов, как бы вечный город Рим из картона, Веру Брежневу под золотым дождем, хлебные головы, окропленные кровью художника Андрея Кузмина, автомат по выдаче младенцев и мультимедийный арабский рай будущего.
Ещё в этом году привезли гадкую заразу — Германа Нитча.
Знаменит этот чувак тем, что устраивает арт-перформансы с кровью животных, спермой и христианской символикой, доводя зрителей агрессией зрелища до эстетического опьянения.
Но представленная у нас работа не выглядит, как сделанная с использованием крови. Скорее говна. Но и это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Кстати если проникнетесь — за большие деньги можно приехать в Австрию и потрахаться с Нитчем (и не только) в крови в его Театре оргий и мистерий.
С конца девяностых художник позволяет участвовать в своих акциях любому желающему за внушительную сумму. Во время них в замке дежурят полиция и врачи. В июле 2004 года 120-я акция Нитча длилась два дня. Австрийцу помогали несколько художников и аккомпанировали сто музыкантов. За 48 часов использовали пять убитых свиней и 600 литров крови. Туши разделали, вынули из них внутренности и облили водой — так по Нитчу разыграли жертву за вину человеческого существования. Типичный вторник в Нижневартовске.
Я многое поняла про современное искусство, но пока не поняла главного — кто туда пускает? 😂Ведь медийно накачать можно многих моих друзей, а идеи витают на поверхности. Например, мы с другом, рассматривая выставку, придумали такой экспонат — перерубленный оптоволоконный кабель в аквариуме с океанической водой. Название инсталляции — «Изоляция». Символизирует новую холодную войну, виток пропаганды, всякие нелепые попытки Роскомнадзора ограничить доступ к информации, географическое ограничение хранения данных и так далее.
Теперь осталось изготовить и продать на Сотбис!
Помучаю вас немного цитатами из книги Бруно Беттельгейма, психотерапевта который оказался в Освенциме. (Писала про неё тут).
Находясь в заключении, автор пытается понять как нацистам удается подавлять волю миллионов заключенных, которые легко могли бы перебить немногочисленную охрану и сбежать.
В ходе своих наблюдений Бруно Беттельгейм вычисляет, что зверское обращение с узниками концлагерей — это не спонтанное проявление насилия, а тщательно разработанная стратегия по подчинению и постепенному разрушению личности. Автор подробно изучает данный метод и обьясняет причины удачных экспериментов.
«Гестапо чаще всего использовало три метода уничтожения всякой личной автономии. Первый — насильственно привить каждому заключенному психологию и поведение ребенка. Второй — заставить заключенного подавить свою индивидуальность, чтобы все слились в единую аморфную массу. Третий — разрушить способность человека к самополаганию, предвидению и, следовательно, его готовность к будущему».
«Основной целью СС было контролирование способности принятия решений. Решение остаться в живых или умереть, — возможно, высшее проявление самоопределения. В этом плане в лагере базовый принцип был такой: чем больше самоубийств, тем лучше, но и здесь решение должно исходить не от заключенного.
Если эсэсовец спровоцировал заключенного броситься на проволоку под напряжением — все в порядке. Для тех же, кто самостоятельно решает совершить попытку самоубийства, существует специальный приказ (в Дахау с 1933 года): неудачно совершившим самоубийство — наказание 25 «ударов и длительное одиночное заключение».
«Взрослый человек чувствует себя униженным, когда его заставляют выполнять «детскую» или дурацкую работу, и заключенные часто предпочитали даже более тяжелые задания, если в итоге получалось что-то похожее на результат. Еще больше оскорбляло людей, когда их запрягали, как лошадей, в тяжелые вагонетки и заставляли бежать галопом. Более осмысленная работа чаще поручалась «старикам». Значит, действительно, принуждение к бессмысленной работе сознательно использовалось как метод превращения уважающего себя взрослого в послушного ребенка. Нет никакого сомнения в том, что работа, которую выполняли заключенные, и издевательства, которым они подвергались, разрушали самоуважение и не позволяли им видеть в себе и в своих товарищах полноценных взрослых людей».
«Однажды группа заключенных, уже раздетых догола, была выстроена перед входом в газовую камеру. Каким-то образом распоряжавшийся там эсэсовец узнал, что одна из заключенных была в прошлом танцовщицей, и приказал ей станцевать для него. Женщина начала танцевать, во время танца приблизилась к эсэсовцу, выхватила у него пистолет и застрелила его. Она, конечно, была тут же убита. Может быть, танец позволил ей снова почувствовать себя человеком? Она была выделена из толпы, от нее потребовалось сделать то, в чем раньше было ее призвание. Танцуя, она перестала быть номером, безличным заключенным, стала как прежде танцовщицей. В этот момент в ней возродилось ее прежнее «я», и она уничтожила врага»
«Лишь немногие заключенные подвергались публичному наказанию розгами, но не проходило и часа без угрозы получить «двадцать пять в задницу». Смириться с возможностью такого детского наказания означало для взрослого неминуемую потерю самоуважения. Угрозы и ругательства со стороны эсэсовцев и капо почти всегда касались анальной сферы. Очень редко к заключенному обращались иначе, чем «дерьмо» или «жена». Все усилия как бы направлялись на то, чтобы свести заключенного до уровня ребенка, еще не научившегося пользоваться горшком.
Так, заключенные справляли нужду только по приказу в соответствии со строгими лагерными правилами, и это превращалось в важное событие дня, подробно обсуждавшееся».
Находясь в заключении, автор пытается понять как нацистам удается подавлять волю миллионов заключенных, которые легко могли бы перебить немногочисленную охрану и сбежать.
В ходе своих наблюдений Бруно Беттельгейм вычисляет, что зверское обращение с узниками концлагерей — это не спонтанное проявление насилия, а тщательно разработанная стратегия по подчинению и постепенному разрушению личности. Автор подробно изучает данный метод и обьясняет причины удачных экспериментов.
«Гестапо чаще всего использовало три метода уничтожения всякой личной автономии. Первый — насильственно привить каждому заключенному психологию и поведение ребенка. Второй — заставить заключенного подавить свою индивидуальность, чтобы все слились в единую аморфную массу. Третий — разрушить способность человека к самополаганию, предвидению и, следовательно, его готовность к будущему».
«Основной целью СС было контролирование способности принятия решений. Решение остаться в живых или умереть, — возможно, высшее проявление самоопределения. В этом плане в лагере базовый принцип был такой: чем больше самоубийств, тем лучше, но и здесь решение должно исходить не от заключенного.
Если эсэсовец спровоцировал заключенного броситься на проволоку под напряжением — все в порядке. Для тех же, кто самостоятельно решает совершить попытку самоубийства, существует специальный приказ (в Дахау с 1933 года): неудачно совершившим самоубийство — наказание 25 «ударов и длительное одиночное заключение».
«Взрослый человек чувствует себя униженным, когда его заставляют выполнять «детскую» или дурацкую работу, и заключенные часто предпочитали даже более тяжелые задания, если в итоге получалось что-то похожее на результат. Еще больше оскорбляло людей, когда их запрягали, как лошадей, в тяжелые вагонетки и заставляли бежать галопом. Более осмысленная работа чаще поручалась «старикам». Значит, действительно, принуждение к бессмысленной работе сознательно использовалось как метод превращения уважающего себя взрослого в послушного ребенка. Нет никакого сомнения в том, что работа, которую выполняли заключенные, и издевательства, которым они подвергались, разрушали самоуважение и не позволяли им видеть в себе и в своих товарищах полноценных взрослых людей».
«Однажды группа заключенных, уже раздетых догола, была выстроена перед входом в газовую камеру. Каким-то образом распоряжавшийся там эсэсовец узнал, что одна из заключенных была в прошлом танцовщицей, и приказал ей станцевать для него. Женщина начала танцевать, во время танца приблизилась к эсэсовцу, выхватила у него пистолет и застрелила его. Она, конечно, была тут же убита. Может быть, танец позволил ей снова почувствовать себя человеком? Она была выделена из толпы, от нее потребовалось сделать то, в чем раньше было ее призвание. Танцуя, она перестала быть номером, безличным заключенным, стала как прежде танцовщицей. В этот момент в ней возродилось ее прежнее «я», и она уничтожила врага»
«Лишь немногие заключенные подвергались публичному наказанию розгами, но не проходило и часа без угрозы получить «двадцать пять в задницу». Смириться с возможностью такого детского наказания означало для взрослого неминуемую потерю самоуважения. Угрозы и ругательства со стороны эсэсовцев и капо почти всегда касались анальной сферы. Очень редко к заключенному обращались иначе, чем «дерьмо» или «жена». Все усилия как бы направлялись на то, чтобы свести заключенного до уровня ребенка, еще не научившегося пользоваться горшком.
Так, заключенные справляли нужду только по приказу в соответствии со строгими лагерными правилами, и это превращалось в важное событие дня, подробно обсуждавшееся».
Telegram
Кристина Потупчик
Беттельгейм Бруно. «Просвещенное сердце»
Довольно редкая во всех смыслах книга детского психотерапевта, попавшего в Дахау в годы войны, о том, как подчинение тоталитарному государству приводит к распаду личности. О нацистской Германии написано немало книг…
Довольно редкая во всех смыслах книга детского психотерапевта, попавшего в Дахау в годы войны, о том, как подчинение тоталитарному государству приводит к распаду личности. О нацистской Германии написано немало книг…
О «Норме» Максима Диденко нужно писать сразу, как только посмотрел, но сделать это сложно, потому что после спектакля сразу хочется напиться.
Если коротко — это одно из самых разочаровывающих надувательств на сцене, какое можно увидеть в этом сезоне.
Итак, Диденко не отходит от структуры романа Сорокина (и на том спасибо) и спектакль начинается с того, что следователь задерживает Бориса Гусева (подозрительно похожего на Ивана Голунова), одетого как студент с проспекта Сахарова, а после начинается жопа. Буквально. Доминантным объектом сцены всё шоу будет здоровенное канализационное отверстие в стене, из которого что-то будет подтекать, бить в лицо зрителю свет и куда время от времени будет кто-то залезать. Под музыку (дирижер в ментовской форме стоит на стене с колючей проволокой, очень остроумно) и иногда с танцами. Идея превратить один из самых жестких и прекрасных романов русской литературы в мюзикл может показаться оригинальной, если бы все происходящие на сцене не распадалось на отдельные бессвязные куски. На прогоне Диденко заранее предупреждал, что вторая часть после антракта лучше первой, но штука в том, что антракт в его спектакле можно сделать в любой момент — ничто не пострадает. Робкие попытки связать происходящее через желтый цвет — у пилотки и пионера/школьника, флагов и букетиков смотрятся так себе, как будто смотришь на мордобой в «Живаго».
Мужик ходит со включённой бензопилой (по залу разносится нежный аромат co2, прованивая одежду публики, баба-Россия в латексе (это привет Серебренникову на восемь лет в прошлое?), двое в противогазах танцуют лезгинку, «закопать» идет под «Прощание славянки», омоновец танцует с клеткой, в которой сидит «Голунов».
Все отрывки бессвязны и тошнит от того, как материал книги пытаются притянуть к нашей текущей повестке в стране. Можно подумать, у нас уровень абсурда меньше, чем тридцать пять лет назад и материала для новой «Нормы» не хватает. Апогеем всего этого позора становятся письма к Мартину Алексеевичу. Ребята, если вам стыдно произнести на сцене слова «хуй» и «ебал», может возьмете другой материал, а не Сорокина? А то диктатор у вас там корчится на очке-трубе, но очень уж сдержанный в словах. Повторяйте: «е-б-а-л». «Ебал», а не «бал» и «хуй», а не «уй». А то всё, над чем вы там на сцене стебетесь – менты, Путин, кавказцы – над этим всем мальчики из «Comedy club» уже 15 лет стебутся.
И зарабатывают на этом побольше вас. Потому что вот то, что вы с Сорокиным сделали, можно только за деньги сделать. Похохмить, но никого не обидеть, взяв классику, которая точно продастся простачкам, которые под умных захотят закосить.
Среди всего этого скучного онанизма выделяется разве что Евгений Стычкин, который тащит все происходящее. Его уютный гебист — это просто оргазм. Иммерсионная интермедия с публикой (спойлер: не пойте, идиоты) – это чудо как хорошо, возможно, потому, что он там со зрителем почти один на один.
Но даже ради Стычкина смотреть это не нужно. Если взяли билет на премьеру, лучше сдайте, а деньги — пропейте.
Если коротко — это одно из самых разочаровывающих надувательств на сцене, какое можно увидеть в этом сезоне.
Итак, Диденко не отходит от структуры романа Сорокина (и на том спасибо) и спектакль начинается с того, что следователь задерживает Бориса Гусева (подозрительно похожего на Ивана Голунова), одетого как студент с проспекта Сахарова, а после начинается жопа. Буквально. Доминантным объектом сцены всё шоу будет здоровенное канализационное отверстие в стене, из которого что-то будет подтекать, бить в лицо зрителю свет и куда время от времени будет кто-то залезать. Под музыку (дирижер в ментовской форме стоит на стене с колючей проволокой, очень остроумно) и иногда с танцами. Идея превратить один из самых жестких и прекрасных романов русской литературы в мюзикл может показаться оригинальной, если бы все происходящие на сцене не распадалось на отдельные бессвязные куски. На прогоне Диденко заранее предупреждал, что вторая часть после антракта лучше первой, но штука в том, что антракт в его спектакле можно сделать в любой момент — ничто не пострадает. Робкие попытки связать происходящее через желтый цвет — у пилотки и пионера/школьника, флагов и букетиков смотрятся так себе, как будто смотришь на мордобой в «Живаго».
Мужик ходит со включённой бензопилой (по залу разносится нежный аромат co2, прованивая одежду публики, баба-Россия в латексе (это привет Серебренникову на восемь лет в прошлое?), двое в противогазах танцуют лезгинку, «закопать» идет под «Прощание славянки», омоновец танцует с клеткой, в которой сидит «Голунов».
Все отрывки бессвязны и тошнит от того, как материал книги пытаются притянуть к нашей текущей повестке в стране. Можно подумать, у нас уровень абсурда меньше, чем тридцать пять лет назад и материала для новой «Нормы» не хватает. Апогеем всего этого позора становятся письма к Мартину Алексеевичу. Ребята, если вам стыдно произнести на сцене слова «хуй» и «ебал», может возьмете другой материал, а не Сорокина? А то диктатор у вас там корчится на очке-трубе, но очень уж сдержанный в словах. Повторяйте: «е-б-а-л». «Ебал», а не «бал» и «хуй», а не «уй». А то всё, над чем вы там на сцене стебетесь – менты, Путин, кавказцы – над этим всем мальчики из «Comedy club» уже 15 лет стебутся.
И зарабатывают на этом побольше вас. Потому что вот то, что вы с Сорокиным сделали, можно только за деньги сделать. Похохмить, но никого не обидеть, взяв классику, которая точно продастся простачкам, которые под умных захотят закосить.
Среди всего этого скучного онанизма выделяется разве что Евгений Стычкин, который тащит все происходящее. Его уютный гебист — это просто оргазм. Иммерсионная интермедия с публикой (спойлер: не пойте, идиоты) – это чудо как хорошо, возможно, потому, что он там со зрителем почти один на один.
Но даже ради Стычкина смотреть это не нужно. Если взяли билет на премьеру, лучше сдайте, а деньги — пропейте.
Кристина Потупчик
Photo
Стефан Цвейг. «Мария Стюарт»
В целом не секрет, что господин Цвейг является отменным мастером литературных биографий.
Лучше всего, я считаю, у него проработаны женские образы монарших особ. Таких, например, как Мария-Антуанетта и Мария Стюарт. Последняя, кстати, ужаснейшим образом разбиралась в мужчинах.
Цвейг видит в своих королевах простых женщин, которые хотят любить, а не властвовать. За что в буквальном смысле расплачиваются головой. Ну тут, как говорится, шашечки или ехать. Власть тоже неплохо, как мне кажется 😏
Лёгкая для чтения книга о человеке не самой лёгкой судьбы носит также и воспитательный характер. «Его пример другим наука».
Достаточно взглянуть на эту биографию, чтобы понять — девушка была увлечённой в не самом лучшем смысле этого слова. А такая увлечённость не приводит обычно ни к чему хорошему.
Любовь — не такая уж и плохая штука, слегка оверхайпнутая, но в целом неплохая. Но не в случае Марии Стюарт. Drama Queen как она есть.
В целом не секрет, что господин Цвейг является отменным мастером литературных биографий.
Лучше всего, я считаю, у него проработаны женские образы монарших особ. Таких, например, как Мария-Антуанетта и Мария Стюарт. Последняя, кстати, ужаснейшим образом разбиралась в мужчинах.
Цвейг видит в своих королевах простых женщин, которые хотят любить, а не властвовать. За что в буквальном смысле расплачиваются головой. Ну тут, как говорится, шашечки или ехать. Власть тоже неплохо, как мне кажется 😏
Лёгкая для чтения книга о человеке не самой лёгкой судьбы носит также и воспитательный характер. «Его пример другим наука».
Достаточно взглянуть на эту биографию, чтобы понять — девушка была увлечённой в не самом лучшем смысле этого слова. А такая увлечённость не приводит обычно ни к чему хорошему.
Любовь — не такая уж и плохая штука, слегка оверхайпнутая, но в целом неплохая. Но не в случае Марии Стюарт. Drama Queen как она есть.
Telegram
Кристина Потупчик
Стефан Цвейг, «Мария Антуанетта. Портрет ординарного характера»
Цвейг создал одной из самых неоднозначных монарших особ в истории не биографию, но романтизированный литературный портрет любви и жизни. Марии Антуанетте приписывали распутность и фразу про…
Цвейг создал одной из самых неоднозначных монарших особ в истории не биографию, но романтизированный литературный портрет любви и жизни. Марии Антуанетте приписывали распутность и фразу про…
А Мединский-то молодец, оказывается. Двигает визуальную культуру вперёд.
Кристина Потупчик
Photo
«Литературщина жизни разрушает саму жизнь. Ибо про Хлестакова или Урию Гипа интересно читать, а вот зависеть от них совсем неинтересно.»
«Нормальная история» Сорокина - вполне себе утилитарная и исчерпывающе классическая эссеистика автора, обозревающего материальный мир и метафизические явления с бельведера, ведущего к литературному олимпу.
Это не назвать мемуарами, написание которых присуще писателям с чётко выстроенной системой представлений о морали, обществе и человеке. В то же время, «Нормальная история» не видится вызовом творца, прошедшего тернистый путь метаморфоз, как это произошло в случае лимоновской изысканной эссеистики в лефортовских подвалах под бдительным надзором ЧК.
Владимир Георгиевич размышляет о пройденном пути, в котором одинаково уместно сочетаются Игорь Холин и семейство московских концептуалистов, отношение японцев к мусору, Пегги Гуггенхайм, ясеневская пыль и эстетика русского рока.
Иначе говоря, «Нормальную историю» стоит воспринимать человеку, крайне глубоко знакомому с творчеством Сорокина, дабы она не пронзила неподготовленного читателя сборной солянкой постсоветских банальностей наподобие: Жизнь вообще не сахар, а в России тем более, выживать здесь без смеха и водки архитрудно.
В общем, отложите уже осточертевшую Норму и десятки раз передававшийся из рук в руки День опричника и послушайте, о чем размышляет в повседневности обнимающий под Берлином деревья живой классик русского постмодернизма.
«Нормальная история» Сорокина - вполне себе утилитарная и исчерпывающе классическая эссеистика автора, обозревающего материальный мир и метафизические явления с бельведера, ведущего к литературному олимпу.
Это не назвать мемуарами, написание которых присуще писателям с чётко выстроенной системой представлений о морали, обществе и человеке. В то же время, «Нормальная история» не видится вызовом творца, прошедшего тернистый путь метаморфоз, как это произошло в случае лимоновской изысканной эссеистики в лефортовских подвалах под бдительным надзором ЧК.
Владимир Георгиевич размышляет о пройденном пути, в котором одинаково уместно сочетаются Игорь Холин и семейство московских концептуалистов, отношение японцев к мусору, Пегги Гуггенхайм, ясеневская пыль и эстетика русского рока.
Иначе говоря, «Нормальную историю» стоит воспринимать человеку, крайне глубоко знакомому с творчеством Сорокина, дабы она не пронзила неподготовленного читателя сборной солянкой постсоветских банальностей наподобие: Жизнь вообще не сахар, а в России тем более, выживать здесь без смеха и водки архитрудно.
В общем, отложите уже осточертевшую Норму и десятки раз передававшийся из рук в руки День опричника и послушайте, о чем размышляет в повседневности обнимающий под Берлином деревья живой классик русского постмодернизма.
По радио орфей бодро анонсируют: "А в следующей рубрике "Интермеццо" вы услышите о самых известных оперных политических заключенных!". Рубрика начинается с не менее бодрого "В опере, как и в жизни, за решеткой часто оказываются невиновные".
Хорошее радио, зря не слушаете.
Теперь вот про баланду в опере "Летучая мышь" рассказывают. И напоследок советуют не зарекаться от сумы и тюрьмы.
Люблю интеллигенцию!
Хорошее радио, зря не слушаете.
Теперь вот про баланду в опере "Летучая мышь" рассказывают. И напоследок советуют не зарекаться от сумы и тюрьмы.
Люблю интеллигенцию!
Forwarded from Полный П
Пишут, в Москве подросток "инвестировал" 2,5 миллиона рублей из родительского сейфа в раскрутку телеграм-канала.
12-летний мальчик познакомился в сети с молодым человеком, который предложил ему зарабатывать на собственном канале, но объяснил, что сначала нужна раскрутка и, соответственно, денежные вливания. Заявление в полицию написала мама, недосчитавшаяся в сейфе 2,5 миллиона.
Дорогой мальчик, если ты меня читаешь, напиши в личку @KristinaPotupchik, подарю тебе книжку про телеграм и проведу мастер-класс по раскрутке в телеге — совершенно бесплатно.
Лайк, шер, репост, давайте не оставим парня без канала!
12-летний мальчик познакомился в сети с молодым человеком, который предложил ему зарабатывать на собственном канале, но объяснил, что сначала нужна раскрутка и, соответственно, денежные вливания. Заявление в полицию написала мама, недосчитавшаяся в сейфе 2,5 миллиона.
Дорогой мальчик, если ты меня читаешь, напиши в личку @KristinaPotupchik, подарю тебе книжку про телеграм и проведу мастер-класс по раскрутке в телеге — совершенно бесплатно.
Лайк, шер, репост, давайте не оставим парня без канала!
Сходили намедни с друзьями на отечественный х/ф «Верность».
Лично я русское кино не выношу — все эти интерьеры депрессивные, широкие поры в кадре, целлюлит, нищета, гипертрофированный Мордор за окном, секс на кухне, грязный кафель. Фу. Зачем себя мучить? Хватило Достоевского в школе и институте. Но главный фильм «Кинотавра» всё-таки решила не пропускать.
Ожидания оправдались — депрессивная картинка, монотонное повествование. До часу ночи потом пробавлялась отчаянными домохозяйками чтоб как-то взбодриться. Но по смыслу кино вышло очень даже крутое.
Итак, кратко о сути картины — если не спать с женщиной, у нее летит кукуха.
Если серьезно копаться, то первый смысл — смелое высказывание женщины-режиссёра фильма — заключается в сцене с куннилингусом. Что называется — откуда есть пошел весь арт-хаус.
Во-вторых, ключевая фраза про то табу и умолчание, которая звучит следующим образом: «Секс — это про то, что нельзя, а не про то, что можно». Типа мы в Средневековье до сих пор живём. Секс должен быть про то что можно! И показывать куннилингус с экрана — это нормально.
В-третьих, секс на стороне — не причина для расставания. Это вообще просто что-то непонятное, но клеймить и стигматизировать это точно не стоит. Любовь — это про другое и секс ей не мешает.
И интересно, что женщина показана в доминирующей роли. У нее карьера и машину водит, а главный мужской персонаж — актер какой-то, бесполезная профессия по сути. Да ещё и провинциальный. В современной иерархии это где-то на уровне расклейщика объявлений.
И вот тут-то мы и подходим к самому интересному. Сообщается художественным слогом, что бабе по-хорошему нужен парниша-альфач. Иначе сплошные проблемы — один без денег, второй трус, а третий муж, у которого не стоит. Гендеры уже не те…
Так что с точки зрения смыслов кино в целом сносное. Но вот в эстетическом плане — всё ещё тяжеловато. Этакая «Баленсиага» для одарённых духовно.
Лично я русское кино не выношу — все эти интерьеры депрессивные, широкие поры в кадре, целлюлит, нищета, гипертрофированный Мордор за окном, секс на кухне, грязный кафель. Фу. Зачем себя мучить? Хватило Достоевского в школе и институте. Но главный фильм «Кинотавра» всё-таки решила не пропускать.
Ожидания оправдались — депрессивная картинка, монотонное повествование. До часу ночи потом пробавлялась отчаянными домохозяйками чтоб как-то взбодриться. Но по смыслу кино вышло очень даже крутое.
Итак, кратко о сути картины — если не спать с женщиной, у нее летит кукуха.
Если серьезно копаться, то первый смысл — смелое высказывание женщины-режиссёра фильма — заключается в сцене с куннилингусом. Что называется — откуда есть пошел весь арт-хаус.
Во-вторых, ключевая фраза про то табу и умолчание, которая звучит следующим образом: «Секс — это про то, что нельзя, а не про то, что можно». Типа мы в Средневековье до сих пор живём. Секс должен быть про то что можно! И показывать куннилингус с экрана — это нормально.
В-третьих, секс на стороне — не причина для расставания. Это вообще просто что-то непонятное, но клеймить и стигматизировать это точно не стоит. Любовь — это про другое и секс ей не мешает.
И интересно, что женщина показана в доминирующей роли. У нее карьера и машину водит, а главный мужской персонаж — актер какой-то, бесполезная профессия по сути. Да ещё и провинциальный. В современной иерархии это где-то на уровне расклейщика объявлений.
И вот тут-то мы и подходим к самому интересному. Сообщается художественным слогом, что бабе по-хорошему нужен парниша-альфач. Иначе сплошные проблемы — один без денег, второй трус, а третий муж, у которого не стоит. Гендеры уже не те…
Так что с точки зрения смыслов кино в целом сносное. Но вот в эстетическом плане — всё ещё тяжеловато. Этакая «Баленсиага» для одарённых духовно.