Статистика неумолима: избыточная смертность в России самая высокая со времен Второй мировой войны. Иными словами, превышает и потери войны Афганской, и тяжелые последствия «лихих девяностых». Виноват, конечно, ковид. Но хотя уровень смертности подскочил повсеместно, всё же не во всех странах он зашкаливает так, как у нас. Причем именно в России мы наблюдаем ухудшение, а не улучшение ситуации по мере развития «борьбы с эпидемией».

Таким образом можно констатировать: борьбу с ковидом российское государство проиграло. Причем проиграло не потому, что не прилагало усилий ради вакцинации населения. Две основные причины поражения связаны с предшествующей деятельностью самой же власти. С одной стороны, отечественное начальство последовательно и настойчиво громило систему здравоохранения, не видя смысла тратить деньги на больницы и поликлиники, врачей и медперсонал. Даже теперь, когда борьба с ковидом объявлена важнейшим приоритетом, а портреты медиков вывешивают на уличных билбордах, нет никаких признаков того, что будут приняты хоть какие-то меры, направленные на долгосрочное восстановление и развитие медицинской инфраструктуры. С другой стороны, постоянное вранье, насаждение невежества, уничтожение общественных наук (в рамках усилий по искоренению марксизма и других форм критической мысли), коммерциализация образования и пропаганда всевозможного мракобесия (не только религиозного) привели к тому, что аргументам власти никто не верит. Одни — потому что не верят именно власти, а другие — потому что вообще не воспринимают уже никаких аргументов.

Народное сопротивление политике Кремля приобретает парадоксальную форму протеста против введения QR-кодов, но суть дела от этого не меняется. Люди не верят ни в способность, ни в желание власти бороться с пандемией, а за всеми правительственными решениями видят только коррупционный и личный интерес. И по большому счету это правильно.

В свою очередь власть, разрушившая под влиянием теорий свободного рынка общедоступное здравоохранение в собственной стране, сводит борьбу с болезнью к сочетанию принудительной вакцинации с репрессиями против всех, кто хоть чем-то недоволен.

К сожалению, напрашивается очень печальный вывод. Успешная борьба с ковидом при сохранении данной власти в России невозможна. Остается надеяться, что рано или поздно болезнь пройдет сама собой. Относительно власти такие прогнозы делать рискованно.

После того, как Институт глобализации и социальных движений (ИГСО) выступил с критикой повышения пенсионного возраста, чиновники Минюста объявили его иностранным агентом. Сейчас ИГСО проходит процедуру банкротства и приходится обращаться к читателям и зрителям с просьбой о помощи. Штрафы платить невозможно, но и банкротство стоит денег. Подробности в новом видео "Рабкора": https://www.youtube.com/watch?v=rJI1Aefc-3M&t=199s

Владимир Путин объявил о списании долгов странам Африки еще на 20 миллиардов долларов за последние несколько лет.

На секундочку, это почти полтора триллиона рублей, что превышает сумму всех региональных бюджетов на здравоохранение.

Тем временем у нас сокращаются расходы на медицину и образование, а рост пенсий настолько незаметен, что не успевает даже за инфляцией. А задолженность граждан за ЖКУ примерно равна 901 млрд. рублей. Я уже не говорю про безумный рост цен практически на все.

В России семь лет подряд падают реальные доходы граждан. Около 20 миллионов человек живут ниже прожиточного минимума в 12 654 рубля и МРОТ, который недавно повысили до 13 890 рублей. Это только по официальным данным каждый седьмой житель страны. И это без учета безработицы, из-за которой еще огромное число наших сограждан может свалиться за эту черту.

Кремль называет Африканские долги невозвратными, но абсолютно мертвых долгов не бывает. Их всегда можно реструктуризовать или облечь в товарный эквивалент. На крайний случай можно диктовать этим государствам условия, выгодные нам.

На этом фоне абсолютно незаметной прошла новость о продлении до 1 января 2025 года приостановки выплат по советским вкладам, общий объем долга по которым уже составляет почти 50 триллионов рублей.

Откуда же Правительству найти средства на погашение долговых обязательств перед своими же гражданами?
Может быть начать с тех долгов, которые Россия уже 30 лет бездумно списывает всем подряд, от Африки до Афганистана, не получая взамен ни экономических, ни геополитических выгод.

В это же время США и Китай продолжают агрессивную финансовую политику в отношении стран третьего мира, прекрасно понимая, какие выгоды это может принести в будущем.

Вспомнят ли через 10 лет власти Анголы или Камеруна о щедром поступке России или будут привязаны финансовым поводком к Китаю? Ответ очевиден.

Если подтвердится, что новомодный штамм Омикрон окажется, пусть даже более заразным, чем другие версии ковида, но зато существенно менее смертельным, то это может стать фактором серьезной политической дестабилизации по всему миру. Ведь прекращение пандемии (точнее — исчезновение угрозы роста смертности) грозит поставить под вопрос не только репрессивно-ограничительные меры правительств, но и проводимую ими текущую социальную и экономическую политику.

Если ковид превращается в обычную болезнь, типа гриппа, в которой, конечно, нет ничего хорошего, но с которой можно как-то жить, то повсюду возникает не только необходимость отменить локдауны и одновременно выплаты бездействующему населению, но и объективная потребность в переменах. Как быть со здравоохранением, разрушенным десятилетиями неолиберальных реформ? Ведь придется лечить не только ковид. Поголовные прививки теряют смысл, становясь в самом деле совершенно добровольным делом, а вот проблема с лекарствами, койко-местами, медицинской инфраструктурой встает ещё острее.

Надо будет вернуть людей на работу, отказавшись от выплат за ничегонеделание, но после карантина люди, обнаружившие, что деньги у государства и бизнеса есть, требуют более высоких зарплат за свой труд (что уже происходит в США). А главное, придется развивать экономику. Первые несколько месяцев рост будет идти сам собой (восстановление). Но потом на передний план вернутся все кризисные процессы, начавшиеся ещё до пандемии.

Что касается России, то наш главный кризис — политический и психологический. Сколько можно держать людей под прессом жесткого контроля? Либо придется признать, что это навсегда, а болезнь не имеет никакого отношения к этому, либо смягчить запреты. Почему-то подозреваю, что политические запреты никто смягчать не будет. Только будут ли их терпеть в изменившихся условиях? И главное: на сколько времени хватит сил у нынешнего репрессивного аппарата. Надо понимать — страх это мощный ресурс, но это тоже ресурс ограниченный.

Почему-то бессодержательный съезд «Единой России», про который, строго говоря, сообщить можно лишь то, что он состоялся, спровоцировал политологов и комментаторов на целый поток рассуждений про предстоящий «транзит власти». Хотя совершенно очевидно, что транзит этот существует исключительно в головах политологов. Логика кремлевских элит проста: нельзя менять ничего. Именно поэтому оставили во главе ЕР беспомощного и дискредитированного Дмитрия Медведева. Не то, чтобы с ним связывались какие-то планы и расчеты. Как раз ни планов, ни расчетов нет в принципе.

Эксперты, приближенные к президентской администрации, конечно, пишут разные сценарии транзита и рекомендации, но реализовано это не будет. Либо будет реализовано с точностью до наоборот. И даже если Владимир Путин что-то кому-то обещал, то всё равно не выполнит. По крайней мере до тех пор, пока он контролирует ситуацию. Он физически прирос к своему посту, и уже психологически неспособен представить себя в любой другой роли, кроме как в роли монарха-президента. Это роль пожизненная, но в отличие от наследственной монархии, подобная система не дает возможности прямого семейного наследования. Да и Путин не тот человек, который с кем-то будет делиться властью, даже если речь идет о родных людях. Потому главная забота правителя не в том, чтобы подготовить себе наследника, а наоборот в том, чтобы никто не смог бы даже претендовать всерьез на роль наследника. Поскольку даже появление на горизонте подобного человека может подорвать позиции первого лица, сместить систему координат внутри элиты, дестабилизировать ситуацию. Наследника до сих пор не назвали не потому, что не нашли подходящей фигуры, а потому что само появление наследника уже несет в себе угрозу для системы в том виде, в каком она у нас сложилась.

Тут, правда, возникает вопрос. Каковы бы ни были психологические особенности и проблемы Путина, может ли политический процесс зависеть от состояния мозгов одного конкретного человека, даже облеченного огромной властью? В долгосрочной перспективе, конечно, нет. Но в краткосрочной перспективе, когда речь идет о диапазоне 2-3 лет или даже меньше, такое вполне возможно. И Маркс справедливо писал о бонапартистском режиме, который на определенном этапе развития обретает своего рода автономию, способность балансировать между основными классами и группами общества. В нашем случае — даже между различными кланами внутри элиты. Другое дело, что ничем хорошим это не кончится.

Есть объективные процессы — экономические, социальные, психологические, даже биологические, которые работают на разрушение режима. Они никуда не денутся и консервативная утопия «подмораживания России», овладев умами правителей, гарантирует нам в будущем большую встряску, когда все проблемы, годами игнорируемые и не решаемые, наваливаются сразу. Рано или поздно будущее всё равно наступит. И перемены наступят. Но не в форме управляемого транзита власти, о котором мечтают политологи. Общество тоже вряд ли готово сегодня организованно добиться чего-то от правящих групп. А вот процесс естественного разложения самой власти не только неизбежен, он уже идет.

Куча народу в социальных сетях сейчас ругает нобелевскую речь Дмитрия Муратова. Главным образом за то, что упомянув Алексея Навального, не стал подробно рассказывать историю его отравления и не посвятил остаток речи обсуждению личности Владимира Путина. Иными словами, от Муратова ждали не Нобелевской речи, а чего-то среднего между отчетом и публичной жалобой, адресованной почему-то комитету по вручению премий или королевскому дому Норвегии.

На мой взгляд, речь Муратова была исключительно слабой, но вовсе не потому, что мало или не так было сказано о Навальном. Она просто никуда не годилась с точки зрения композиции и риторики. Главред «Новой газеты» начинал какую-то мысль и тут же бросал, не делал выводов, не заботился о переходе от одной темы к другой, а даже если что-то говорил удачно, не пытался подчеркнуть и развить сказанное. В общем, если очень коротко, Дмитрий, увы, отличный редактор и очень плохой оратор. Но и премию ему дали не за ораторское искусство.

А если уж говорить про ораторов, то давайте вспомним Мартина Лютера Кинга. Выступая перед участниками марша на Вашингтон 28 августа 1963 года, он тоже мог бы пуститься в перечисление разных отвратительных фактов, назвать по именам губернаторов-расистов и полицейских начальников, помогавших Ку-клукс-клану. А вместо этого он сказал: «I have a dream». И эта речь осталась в веках.

Всё-таки с QR-кодами что-то не получается. Примерно месяц назад я записал видео, где доказывал, что введение этой системы на транспорте сейчас практически невозможно. Мне отвечали, что никаких проблем нет, а наладить контроль можно безо всякой аппаратуры, достаточно, чтобы у каждого кондуктора был смартфон, а у каждого пассажира вдобавок к листочку с черным квадратиком ещё и паспорт. О том, что у кондуктора может не быть смартфона, разумеется, никто не подумал. Но беда в том, что в большей части автобусов, трамваев и маршруток нет и кондуктора.

Впрочем, гораздо важнее то, что сам по себе факт проверки QR-кода кондукторами и охранниками в торговых центрах, кафе и ресторанах с точки зрения задач власти не дает ровным счетом ничего. Тотальный контроль, к которому стремится российское начальство, предполагает необходимость все данные централизовать и обобщать. В этом случае появляются сразу две возможности. С одной стороны, можно получать массив информации (big data), позволяющие оценивать в принципе передвижения людей (куда ходят, где сидят, на каком транспорте ездят), а с другой стороны, вычленять перемещения каждого отдельного человека, а при необходимости накладывать эту информацию на данные о других людях, выясняя, кто с кем и где пересекается. Это позволяет меньше использовать шпиков и топтунов, налаживая тот самый цифровой концлагерь, которым нас пугают. Но, увы, аппаратуры для такого контроля у государства пока нет, а главное — для сбора данных на местах понадобится столько народу, что проще обходиться привычными топтунами. Да и для обработки данных нужны дополнительные специалисты, которые сейчас по большей части работают в частном секторе или уже заняты правительством для решении каких-то иных задач. И стоят они недешево.

В общем, пока электронный концлагерь не получается, как бы об этом ни мечтало начальство. И даже обычный контроль (без обработки и анализа данных) наладить не удается. Попытки проверять коды и паспорта всех пассажиров при посадке в метро или автобусы закончились в Казани полным провалом — приходится либо отказываться от контроля, либо смириться с параличом транспорта. В торговых центрах охрана продержалась всерьез дня два-три, а потом начала халтурить. В итоге люди проходят в магазины по чужим QR-кодам, а иногда прикидываются утюгами, бытовой техникой или продуктами.

Так и не получив нужного результата, власть умудрилась спровоцировать в обществе всплеск раздражения и агрессии в масштабах, серьезно превышающих то, что мы наблюдали во время пенсионной реформы. Ссылки на то, что «ведь и на Западе тоже так» не помогают. Пропаганда же сама объяснила людям, что всё идущее оттуда — зло. А к тому же доходят сведения о протестах в Италии и других странах, где народ подобные меры не просто не поддержал, а начал сопротивляться.

В итоге Государственная Дума в спешном порядке корректирует свои планы и снимает с голосования законопроект о тотальном контроле на транспорте. С QR-кодами приходится повременить. Мало того, что овчинка не стоит выделки — так и не решили, каким способом её выделывать.

Но не надо расслабляться. Во-первых, никто от этой идеи не отказывается. И мы давно уже знаем — чем более идея идиотская, тем с большей агрессивностью и параноидальным упорством власть имущие будут её продвигать. А во-вторых, фантазия наших начальников безгранична. Если не получится с QR-кодами, придумают что-нибудь ещё.

Аналитики, которые прогнозируют нам близкий крах режима, или, наоборот, обещают полтора десятилетия стабильного господства, в равной степени не учитывают процессов, произошедших с нашим обществом за последние полвека. Уровень разобщенности между людьми таков, что даже говорить об «обществе» можно лишь условно. Горизонтальные связи между индивидами, солидарность, взаимодействие и доверие сведены к минимуму. Возникающие сообщества не только формируются по достаточно случайным признакам, но и крайне нестабильны. Более или менее прочные связи существуют только внутри семьи, да и та переживает кризис. За пределами технических систем и формальных организаций (общий дом с единой системой отопления, общая работа с одним общим начальником) людей ничто не объединяет.

Да, это напоминает древнюю азиатскую деспотию, как она описана у Маркса (знаменитый «мешок с картошкой» объединенный извне жесткими границами государства), но и тут огромные различия. Потому что, с одной стороны, в азиатской деспотии низовым элементом системы была община, внутри которой как раз связи, солидарность, иерархия и правила были очень четкими. В нынешней России не только никакой общины нет, но нет и её современных аналогов (вроде трудовых коллективов в позднем СССР). А с другой стороны, в азиатских деспотиях была не просто свирепая и безжалостная власть, но и четко работающая, дисциплинированная и организационно монолитная бюрократия. Эти государственные системы, не «прораставшие» вглубь общества, легко рушились от внешнего удара (будь то нашествие врагов или раскол элиты на самом верху), но пока всё было спокойно, работали стабильно и четко.

В постсоветских странах, напротив, аппарат власти такой же, как и само общество. Он состоит из многочисленных индивидов и групп, ничем не объединенных, кроме формальных должностных инструкций, совершенно коррумпированных, некомпетентных и не нуждающихся в том, чтобы хотя бы демонстрировать компетентность для сохранения своей позиции и продвижения карьеры. Азиатские деспотии были в своей основе системами не рыночными. А у нас не только рынку подчинено всё, но и само государство, его функции и его инструменты приватизируются как неформально, так и формально. «Мешок», в котором должна храниться «картошка» весь прогнил и расползается на части.

Не очень понятно, как в таком обществе может произойти революция и как могут быть проведены реформы (не только прогрессивные, но вообще какие-либо). Но точно также очевидно, что поддержание даже среднесрочной стабильности в такой стихийно и необратимо разрушающейся системе — невозможно.

Вчера несколько изданий сообщили, что полиция сорвала круглый стол «Левые: промежуточные итоги и перспективы. От 2011 к 2024». На самом деле никакого срыва не было. Действительно, после прибытия полиции нас не пустили в зал, который был забронирован и оплачен заранее, но мы перешли в другое помещение и там успешно продолжили работу. Все запланированные спикеры выступили — и Елена Янчук, и Михаил Лобанов, и я, и многие другие. Репортажи о дискуссии будут вывешены на нескольких каналах в Интернете, а сегодня вечером мы обсудим итоги дискуссии на стриме с Сергеем Россом.
https://www.youtube.com/watch?v=RnC9MxC43P8

Московский городской суд решил оставить в СИЗО тяжело больного ректора Шанинки Сергея Зуева. Не помогли ни заявление тюремных врачей, сообщивших, что они не могут гарантировать выживание пациента, если он останется в заключении, ни даже милостивые слова самого Владимира Путина о том, что нет необходимости держать Зуева в застенках, хватило бы и домашнего ареста.

То, что суд игнорирует заявление врачей, понятно. Российская судебная система вообще не интересуется фактами, тем более — медицинскими. Но почему суд не послушался даже Путина?

Накануне заседания я говорил на стриме, что слова президента поставили нашу карательную систему в сложное положение. С одной стороны, для них категорически недопустимо признавать, даже в мелочах, свою неправоту, и тем более — уступать общественному мнению, само существование которого воспринимается как угроза национальной безопасности. С другой стороны, отказать в освобождении Зуева под домашний арест значило показать, насколько в действительности ограничена власть Путина. Президент обладает огромными возможностями, но лишь в тот момент, когда сам он выполняет волю окружающей его клики. Как тут не вспомнить поговорку прусских генералов, прозвучавшую в песне Альберта Шамиссо: «Und der König absolut, wenn er unsern Willen thut» (Короля власть абсолютна, коль он нам во всем послушен).

Трагизм ситуации состоит в том, что свобода, здоровье и жизнь Сергея Зуева стали предметом торга между различными группировками внутри власти. Сам заключенный уже давно никого из них не интересует, но они постоянно поднимают ставки, стремясь показать друг другу кто главнее. И если чиновники из президентской администрации дошли до самого Путина, пытаясь использовать это дело, чтобы ослабить позиции силовиков (или какой-то их группы), то те, в свою очередь, пошли даже на то, чтобы публично проигнорировать высказывание президента, лишь бы доказать свою силу.

Чем больше повышаются ставки в бюрократической игре, тем хуже положение ректора Шанинки. Общественная кампания в такой ситуации вряд ли может быть эффективна. А преподаватели, студенты, академическая общественность и просто неравнодушные люди, которые выступают в защиту узника, сами оказываются перед моральной дилеммой. Поднимая шум, публикуя заявления и протестуя, мы не только не гарантируем улучшения ситуации, но и рискуем навредить. Однако молчание и пассивность были бы предательством — не только по отношению к общему принципу (недопустимо держать в тюрьме очевидно невиновного человека), но и к самому Зуеву, которому наша поддержка эмоционально и нравственно необходима. Зуев невиновен и не признает вины. Он держится своих принципов, а мы должны держаться своих. Чего бы это ни стоило.

Судебное решение о ликвидации «Мемориала» при всей своей откровенной и демонстративной скандальности было совершенно ожидаемо. Если кто-то до последнего момента надеялся на другой исход, то лишь потому, что по инерции считал, будто для власти всё ещё важно как на то или иное событие будет реагировать общественное мнение. Но в России этот институт давно не работает. Не потому даже, что мнение народа не может повлиять на власть, но прежде всего потому, что само общество не готово отстаивать своё мнение. Осознав это, правящие круги окончательно избавились от каких-либо ограничений морального или даже рационального характера.

Совершенно бессмысленно искать в действиях высших чинов какую-то стратегию или логику какого-либо плана, пусть даже и злодейского. В современной России, по крайней мере применительно к государственным органам, бесполезно спрашивать «Зачем?». Есть только один вопрос — почему? Да и то, ответ всегда будет одинаков — так вышло.

Запустив репрессивную машину, высшие чиновники могут лишь наблюдать, как она катится по инерции. Наблюдают пока ещё с одобрением и даже с удовольствием. Но беда в том, что остановить этот процесс в рамках обычного управления уже не получится. Для этого недостаточно дать команду «Стоп!» Ведь система ежечасно создает себе новых врагов, а с другой стороны — массу людей, карьера и само существование которых зависит от продолжения именно такого курса.

Превращение судебной системы в инструмент используемый для политической расправы и ставящий произвол начальства даже не выше закона, а на место закона, чревато ликвидацией самого института правосудия хоть бы и в том объеме, в каком он необходим самому же российскому капитализму. Разгром ведущих научных и учебных учреждений, не случайно происходящий параллельно с атакой на общественные организации, обернется, в лучшем случае, уходом «во внутреннюю эмиграцию» даже тех политически нейтральных специалистов, которые при прочих равных условиях могли бы с государством сотрудничать. А экономические процессы, набирающие собственную разрушительную инерцию параллельно с ростом пропагандистской истерии, невозможно будет отменить никакими постановлениями.

В общем, на фоне искреннего стремления власти централизовать и подчинить себе всё и вся мы живем в обществе, где всё происходит инерционно и само собой. В течение некоторого времени те, кто находится на гребне этой волны, могут тешить себя иллюзией, что они ею управляют. Но это не более чем иллюзия.

Ожидая приход нового 2022 года, не могу не думать о множестве людей (в том числе и хорошо мне знакомых), которые будут встречать его в тюрьме. Андрей Левченко прислал из «Матросской тишины» замечательную записку, стараясь таким образом поднять дух нам — тем, кто сейчас на свободе.

В любом случае, Андрей знает за что он страдает и борется. У него есть политическая позиция, которую он отстаивает. И все прекрасно понимают, что сын сидит в тюрьме заложником за своего отца, Сергея Левченко.

Десятки других людей, какие бы им обвинения ни предъявляли, тоже сегодня находятся за решеткой из-за своих политических взглядов. Так или иначе, они понимают — за что и почему. Но на этом фоне особенно дикой и чудовищной становится ситуация Сергея Зуева, ректора нашей замечательной Шанинки. В отличие от Андрея Левченко или Алексея Навального, он никогда не конфликтовал с властью, а просто честно делал свою работу. Но это уже может оказаться в современной России поводом для того, чтобы попасть в жернова карательной машины. И кстати, это хороший урок тем, кто упорно продолжает повторять: «я-то ничего такого не делаю, меня это не касается». Увы, касается всех.

И всё-таки на новый год хочется верить в добро, надеяться на лучшее. И желать друг другу не только стойкости, но и просто счастья. Привычно, банально, но вечно.

С новым годом, друзья!

Тезисы о Казахстане

1) Прежде всего — о главном. Политический кризис в Казахстане имеет не просто экономические корни, он тесно связан с общим кризисом, переживаемым системой неолиберального капитализма на глобальном уровне. В этом смысле волнения в Алматы и в Амстердаме имеют одну и ту же объективную природу. Но понятно, что, во-первых, демократии Запада являются более гибкими и в силу этого более устойчивыми к социально-политическим кризисам, а во-вторых, именно периферийные страны, выступающие поставщиками сырья, такие как Россия и Казахстан, в наибольшей степени уязвимы. В 2000-е годы они очень хорошо вписались в систему, но сейчас эту систему трясет. А иллюзия российских и белорусских чиновников, будто с объективными экономическими и общественными процессами можно справиться с помощью репрессий, лишь усугубляет дело.

2) В Казахстане не удастся повторить репрессивную нормализацию по образцу Беларуси и России. Силовой блок власти в Казахстане гораздо менее развит и слабее организован. Его хватало на жестокие точечные акции устрашения, как в Жанаозене в 2011 году, но для масштабного подавления народного восстания на территории всей страны у него сил просто нет. А население Казахстана не имеет нелепых иллюзий относительно того, что надо вести себя как в воображаемой Европе (дарить цветы полицейским, ходить с фонариками и снимать обувь, залезая на скамейки). Казахстанцы ведут себя так же, как реальные, а не воображаемые европейцы — дерутся с полицией, блокируют дороги, захватывают административные здания.

3) В результате события уже вышли на совершенно иной уровень, чем в Белоруссии в 2020 и в России в 2011 или 2020 годах. В ночь с 4 на 5 января захвачена администрация Алматы, система государственного управления рушится, полиция покидает улицы, власти уже публично объявляют об уступках, в том числе и политических (смена правительства). Разумеется, это лишь попытка тянуть время и избежать более радикальных перемен, но точка невозврата уже пройдена. Как только революционный процесс достигает такой фазы, раскол в элитах становится политически неизбежным. А потому сценарии контролируемого умиротворения выглядят маловероятными. В Казахстане элита менее консолидирована, чем в Белоруссии и менее запугана, чем в России. Потому каждая группировка будет пытаться реализовать свою повестку, а массы на улицах будут выдвигать всё новые требования.

4) Протест не сводится к уличным выступлениям. К восстанию присоединился рабочий класс. В Белоруссии именно забастовки почти переломили ситуацию, и если бы либеральные лидеры протеста, как и в России, не попытались там завершить дело переговорами, на которые власть не пошла, обнаружив слабость этих людей, ещё неизвестно, чем бы дело кончилось. Насколько в Казахстане рабочее движение сможет сыграть самостоятельную роль, пока непонятно. Но огромное преимущество казахских выступлений, как ни парадоксально, в слабости оппозиции. Улицы и цеха будут выдвигать собственных лидеров. Справятся ли они со своей ролью? Это не очевидно. Но классический сценарий «слива» протеста либеральной оппозицией пока не просматривается.

5) Пока главным последствием казахского восстания для России становится неминуемая отмена любых сценариев «транзита», про которые писали политологи. На самом деле эти сценарии и ранее существовали в основном в головах экспертов и консультантов, суетящихся вокруг президентской администрации. Путин свой пост покидать не собирается по крайней мере, до тех пор, пока физически может стоять на ногах и говорить. Но если раньше в верхах по этому поводу могли быть хотя бы теоретические дискуссии, то теперь они будут пресечены как подрывные. «Вы что, хотите как в Казахстане?»

6) События, происходящие в Казахстане, окажут на Россию непосредственное влияние. И не только потому, что значительная часть общества смотрит сейчас на своих бывших сограждан из соседнего государства с восхищением и завистью, но и потому, что Россия, Белоруссия и Казахстан переживают на самом деле один и тот же общий кризис. И дело не только в схожести режимов, на которую указывают либеральные политологи, а в том, что все они вместе занимают одну общую нишу в глобальном разделении труда, созданном неолиберализмом. Потому глубинные процессы по необходимости оказываются схожими, несмотря как раз на очень значительные различия между политическими режимами. Репрессии, разворачивающиеся в Беларуси и у нас, порождены не зловредным характером Путина или Лукашенко, а безвыходностью социально-экономической ситуации.

7) Географическое расширение политического кризиса — лишь вопрос времени. Российское общество является не только более запуганным, но и существенно более разобщенным. А потому повторение здесь казахстанского сценария в чистом виде маловероятно. Но это не значит, будто правящим кругам удастся удержать контроль над ситуацией. Для этого у них просто нет ни ресурсов, ни времени, ни способностей.

Итог дня. Президент Казахстана Токаев призвал на помощь российскую армию. Тем самым он, во-первых, признал, что его режим неспособен подавить народное восстание, а во-вторых, что он не надеется на собственную армию, которая частично старается держать неформальный нейтралитет, а частично начала переходить на сторону протестующих. Обратившись к Кремлю, Токаев также показал, что готов пожертвовать суверенитетом республики ради того, чтобы усидеть в своём кабинете, одновременно объявив собственный народ главной угрозой для государства.

Даже если в Кремле не опомнятся и не остановятся, подготовка интервенции всё равно требует некоторого времени. И хуже того, Токаев, призвав на помощь российское начальство, одновременно продолжает торговаться о форме вмешательства и численности используемых сил, тем самым затягивая начало операции. В течение этого времени армия и администрация Казахстана будут разваливаться, а президент открыто предавший собственное государство, теряет остатки легитимности даже в тех кругах, которые готовы были его поддерживать.

К несчастью и для Токарева и для наших правителей, российская армия сегодня не готова воевать в Казахстане — ни организационно, ни в плане логистики, ни психологически или идеологически. Одно дело — Украина, другое — Казахстан. С Украиной был давний конфликт, там был Майдан под националистическими, антирусскими лозунгами. Была уже война в Донбассе, а пропаганда готовила нас к новой войне в течение нескольких лет. Напротив, в Казахстане восстание происходит под социальными лозунгами. В массовом сознании нашего населения нет накопившейся неприязни к жителям соседней республики, которую, наоборот, постоянно представляли как дружественную.

Двинуть на штурм Алматы один лишь спецназ без поддержки армии это рискованная авантюра, особенно в условиях, когда лояльность казахских военных поставлена под сомнение самим же Токаевым. Но двинуть в Казахстан армию не менее рискованно, поскольку войска могут просто разложиться. Наши военные психологически не более готовы к роли карателей, чем солдаты и офицеры казахские.

В Кремле, конечно, способны экспортировать контрреволюцию. Но послать армию на подавление революции в Казахстан значит, на самом деле импортировать революцию внутрь собственной страны.

Организуя свой псевдо-транзит, Нурсултан Назарбаев оставил на посту президента человека, неспособного принимать самостоятельные решения, трусливого и ограниченного. Такого, чтобы не мог претендовать на реальную власть и не представлял бы угрозы для диктатора, сохраняющего контроль над страной.

И вот теперь Назарбаева в Казахстане нет, а поставленное на пост президента ничтожество обрело диктаторские полномочия. Последствия не замедлили сказаться. Не успел Токаев пробыть реальным правителем государства и трех дней, как уже призвал иностранные войска защищать себя от собственного народа. Смертельно напуганный, он пытается запугать граждан республики, грозя им поголовным уничтожением, называет рабочих террористами и боевиками. Он неспособен даже сформулировать какие-то проекты реформ, которые могли бы расколоть протестующих, отделить умеренных от радикалов. Наоборот, своими панически-агрессивными действиями он консолидирует протест, способствуя развитию революции.

Он и его союзники искренне думают, будто социальные процессы можно остановить репрессиями. Хорошо известно, что испуганный человек с оружием опасен. В том числе — для самого себя.

В ТГ-каналах появились сообщения, что по опросам подавляющее большинство людей в России поддерживает казахстанский протест. Причем в 2014 году к украинскому Майдану отношение было, да и теперь остается, негативным.

Честно признаюсь, эти опросы я пока не видел и сужу по чужим публикациям. Но такие данные мне кажутся в высшей степени правдоподобными. Одно дело Майдан, организованный прозападной националистической элитой в Киеве, а другое дело — стихийное безлидерское народное восстание с социальными требованиями, развернувшееся в Казахстане. Нам могут давать любые (и как всегда взаимоисключающие) конспирологические версии — Токаев свергает Назарбаева или наоборот, Назарбаев пытался отстранить Токаева (хотя если бы захотел, хватило бы двух телефонных звонков, зачем страну баламутить). И несомненно внутри элиты идут разборки — жестокие и потенциально кровавые. Но это как раз и есть тот самый «раскол элит» или точнее, по Ленину, кризис верхов, сопровождающий любую революцию.

Расистская пропаганда, рассказы про диких казахов, которые обязательно будут резать русских, не вызывают у большинства людей доверия. Тем более, что мы знаем — национализм в Казахстане продвигался как раз теми верхами, против которых сегодня восстал народ, русские и казахи вместе. Рабочие северо-запада республики, первыми начавшие забастовки, это интернациональная масса, по большей части ещё и русскоязычная.

Не важно, что говорят мудрецы-политологи, выстраивающие сложные схемы, не важно, как врет пропаганда, большинство российского населения стихийно делает правильный вывод. Это народная революция, которую надо поддерживать. Как и всякая революция, она может потерпеть поражение, но общество уже никогда не будет прежним. Народ осознал свою силу, пытается самоорганизоваться, сопротивляется государственному насилию.

К чести российских левых, большинство организаций сразу же высказалось в поддержку бастующих рабочих и народа Казахстана. Всё слишком очевидно и социальный смысл восстания совершенно нагляден. Конечно, исключение составляют лидеры думских фракций, которые, как и положено, дружно приветствуют интервенцию, забыв, что им по роли полагается изображать оппозицию. Вернее, им временно велено выйти из роли. Не до кривляния. Но тем самым они лишь в очередной раз напомнили нам, чего стоят все их речи о народном благе.

Интервенция в Казахстан — акт отчаяния правящих кругов в странах, где накопились такие же точно противоречия. Революцию хотят подавить на раннем этапе, пока её искры не разлетелись, пламя не перекинулось на соседние страны. Получится ли у правителей-олигархов утопить в крови народное движение? Или они сами пожалеют о том, что ввязались в эту историю? Очень скоро мы узнаем.