- Публика вообще смеяться хочет. Публика деньги платит, чтоб на её глазах все громить, критиковать, публика хочет, чтоб на её глазах жизнью рисковали, она за это по рублю даст.
- Врать можно… Э-э-э, в отношении… ну, в отношении… в отношении…. с женщинами. Вот там, там … можно…
- Я не знаю, я не специалист, меня недавно оперировали. Я лежу и чувствую – не так. Не знаю как, но не так. Я не специалист, поэтому я молчал, иначе они бы меня зарезали.
Не все, но понял, но не все? Но все-таки понял...
Хотя не все, но сообразил почти, да?
Хотя не все сообразил, но сообразил.
Хотя не все.
Ну пошли. Не знаю куда, но пошли. Хотя не знаю куда.
Но надо идти. Хотя некуда.
Уже три - надо бежать...
Но некуда... В том-то и все дело
Хотя не все, но сообразил почти, да?
Хотя не все сообразил, но сообразил.
Хотя не все.
Ну пошли. Не знаю куда, но пошли. Хотя не знаю куда.
Но надо идти. Хотя некуда.
Уже три - надо бежать...
Но некуда... В том-то и все дело
– Чего она орет в трамвае? Руку прищемило дверью?.. Ну цела рука, и не ори! Руки-ноги есть, и не верещи! Прищемило ей...
Накаленный народ, нервный. Дети наскакивают на родителей, начальники – на подчиненных, подчиненные – на своих родственников, родственники кошек пинают.
Накаленный народ, нервный. Дети наскакивают на родителей, начальники – на подчиненных, подчиненные – на своих родственников, родственники кошек пинают.
Этот туман из политики, рекламы, знахарства легче пережить, но трудно перенести.
- Может быть, я не прав, но у меня такое ощущение... Это все нужно играть не так. Как?.. Отвечу. Иначе! Может быть, настолько иначе, что не играть вообще. Попробовать. Если получится хорошо, продолжать не играть. Может быть, так. А может быть, ничего не менять, все так играть, но без публики.
Почему крик «наших бьют!» — собирает толпу? А крик «наших дурят!» — никогда? А надо собираться!
Из воспоминаний: "Помню хорошо эвакуацию, помню бомбежку по дороге. Мы бежали из вагонов, бежали в поезд, пока немцы, помимо бомб, обстреливали вагоны из пулеметов. Вагоны - с беженцами, с детьми, с женщинами и стариками. Это сейчас я понимаю, какое это было бесчеловечное зверство - стрелять по беззащитным гражданским, а тогда воспринимались мелочи. То, как мама укрывала меня какими-то лопухами, забрасывала травой, стремясь сберечь мою жизнь"
Он был слабый человек...
Тут что-то надо было решать...
И, еще хуже, что-то надо было делать. А решать он не умел.
Тут что-то надо было решать...
И, еще хуже, что-то надо было делать. А решать он не умел.
... если хочешь испытать эйфорию – не закусывай. Это же вечная наша боль – пьём и едим одновременно. Уходит втрое больше и выпивки, и закуски.
Она так устроена.
Имея все. Следя уже за здоровьем. Бегая, прыгая, изобретая и делая жизнь удобной, Америка вызывает раздражение у всего мира.
Конечно, лежачим и нищим легче ненавидеть, чем изобретать.
А уж кто не может догнать, с дикой злобой осматривает стадионы и магазины, радуясь каким-то невкусным ресторанам: «А борща-то не умеют!»
Имея все. Следя уже за здоровьем. Бегая, прыгая, изобретая и делая жизнь удобной, Америка вызывает раздражение у всего мира.
Конечно, лежачим и нищим легче ненавидеть, чем изобретать.
А уж кто не может догнать, с дикой злобой осматривает стадионы и магазины, радуясь каким-то невкусным ресторанам: «А борща-то не умеют!»
Я не могу заговорить по просьбе присутствующих камер, не знаю, почему. И не из-за ответственности. Я не ценю свои слова. Я боюсь неправды. Я боюсь глупости. Я боюсь путаницы. Я боюсь себя.
Какие-то слова вынашиваешь. Мысли обкатываешь. А главное, с ходу их и не выразишь. Но под телекамерой — нужно. Ты же уходишь в неё навсегда. Ты не должен нагадить в вечность.
Какие-то слова вынашиваешь. Мысли обкатываешь. А главное, с ходу их и не выразишь. Но под телекамерой — нужно. Ты же уходишь в неё навсегда. Ты не должен нагадить в вечность.
- Хотя я считаю, пользоваться женщиной, которую кормит и одевает муж, - плохой тон.
Забирай и корми сам.
Забирай и корми сам.
Вы говорите, тридцать лет в «Аэрофлоте».
А представьте – всю жизнь работать в ресторане.
Бегать то быстро, то медленно.
Говорить то тихо, то крикливо, то вежливо, то матом.
Подавать, убирать, подавать.
Вытирать, разливать, поливать.
Трясти, выбивать, стирать.
Считать, подставлять, принимать.
Убеждать, убирать, закрывать.
Не сидеть, не вставать, не лежать.
На ногах, на ногах, на ногах.
В выходной ходить в другой ресторан и там издеваться над официантами.
А представьте – всю жизнь работать в ресторане.
Бегать то быстро, то медленно.
Говорить то тихо, то крикливо, то вежливо, то матом.
Подавать, убирать, подавать.
Вытирать, разливать, поливать.
Трясти, выбивать, стирать.
Считать, подставлять, принимать.
Убеждать, убирать, закрывать.
Не сидеть, не вставать, не лежать.
На ногах, на ногах, на ногах.
В выходной ходить в другой ресторан и там издеваться над официантами.
Жизнь коротка. И надо уметь.
Надо уметь уходить с плохого фильма. Бросать плохую книгу.
Уходить от плохого человека.
Их много.
Дела неидущие бросать.
Даже от посредственности уходить.
Их много. Время дороже.
Надо уметь уходить с плохого фильма. Бросать плохую книгу.
Уходить от плохого человека.
Их много.
Дела неидущие бросать.
Даже от посредственности уходить.
Их много. Время дороже.
Соседка принесла мне пятьсот рублей:
– Муж отдаёт вам долг.
Я не мог вспомнить, но взял.
Когда я выходил, он крикнул мне с балкона.
– Миша, сохрани!
– Муж отдаёт вам долг.
Я не мог вспомнить, но взял.
Когда я выходил, он крикнул мне с балкона.
– Миша, сохрани!
Родился будущий сатирик в городе юмора Одессе 6 марта 1934 года.
Его родители Эммануил Моисеевич и Раиса Яковлевна Жванецкие трудились врачами и мечтали, что их сын тоже получит достойную профессию врача или адвоката. Детство Миши прошло в Томашполе Винницкой области, где отец занимал высокую должность главврача местной больницы.
А в годы Великой Отечественной войны Михаил вспоминает Среднюю Азию, где был в эвакуации, а потом семья жила в Одессе.
Его родители Эммануил Моисеевич и Раиса Яковлевна Жванецкие трудились врачами и мечтали, что их сын тоже получит достойную профессию врача или адвоката. Детство Миши прошло в Томашполе Винницкой области, где отец занимал высокую должность главврача местной больницы.
А в годы Великой Отечественной войны Михаил вспоминает Среднюю Азию, где был в эвакуации, а потом семья жила в Одессе.
Это мне нравится!..
Что, это мне спиртное нельзя? Это вам спиртное нельзя. Что, это мне жирное нельзя? Это вам солёное нельзя. Это вам сладкое нельзя... Это вам копченое нельзя... Это вам купаться, нельзя. Это вам загорать нельзя. Это вам лежать нельзя. Это вам кушать нельзя. Это вам все нельзя!
Да! А мне это все можно...
Что, это мне спиртное нельзя? Это вам спиртное нельзя. Что, это мне жирное нельзя? Это вам солёное нельзя. Это вам сладкое нельзя... Это вам копченое нельзя... Это вам купаться, нельзя. Это вам загорать нельзя. Это вам лежать нельзя. Это вам кушать нельзя. Это вам все нельзя!
Да! А мне это все можно...