Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
111 лет назад родился Альбер Камю.
Его самые знаменитые снимки, конечно же, черно-белые. На них он запечатлен с поднятым воротом пальто и сигаретой в зубах или в руке; за письменным столом или прислонившимся к стене; за чтением газеты либо пристально смотрящим на друга или возлюбленную — лицо непременно нахмуренное или улыбающееся.
В определенном смысле эти черно-белые снимки уместнее цветных. Для фотографа Роберта Франка других цветов в фотографии не существовало: «Для меня они символизируют чередование надежды и отчаяния, которому люди обречены навечно». Камю, пожалуй, согласился бы с этим: он не уставал напоминать, что у нас нет оснований надеяться, но и отчаиваться нет причин. Однако при этом образ, который он хотел бы нам оставить, — это, возможно, не черно-белый снимок авторства Картье-Брессона. Скорее это была бы почти неизвестная фотография, сделанная для еженедельного журнала. На ней Камю запечатлен с близким другом Мишелем Галлимаром незадолго до автокатастрофы, унесшей жизни обоих. На портрете, выполненном в сочных средиземноморских красках, друзья сидят на террасе кафе, за столом, уставленным тарелками и бутылками. Галлимар, с рыжеватой щетиной, выглядит застенчивым и что-то говорит. Камю, с довольной улыбкой на загорелом лице, одной рукой обнимает друга за плечи, а второй подпирает подбородок, смотря куда-то чуть правее объектива. Глядя на этот снимок, я вспоминаю строчку из «Брачного пира в Типаса»: «Здесь ничто не мешает мне оставаться самим собой, я ни от чего не отрекаюсь и не надеваю никакой маски: мне достаточно терпеливо учиться жить».
Роберт Зарецки, «Жизнь, которую стоит прожить. Альбер Камю и поиски смысла»
Его самые знаменитые снимки, конечно же, черно-белые. На них он запечатлен с поднятым воротом пальто и сигаретой в зубах или в руке; за письменным столом или прислонившимся к стене; за чтением газеты либо пристально смотрящим на друга или возлюбленную — лицо непременно нахмуренное или улыбающееся.
В определенном смысле эти черно-белые снимки уместнее цветных. Для фотографа Роберта Франка других цветов в фотографии не существовало: «Для меня они символизируют чередование надежды и отчаяния, которому люди обречены навечно». Камю, пожалуй, согласился бы с этим: он не уставал напоминать, что у нас нет оснований надеяться, но и отчаиваться нет причин. Однако при этом образ, который он хотел бы нам оставить, — это, возможно, не черно-белый снимок авторства Картье-Брессона. Скорее это была бы почти неизвестная фотография, сделанная для еженедельного журнала. На ней Камю запечатлен с близким другом Мишелем Галлимаром незадолго до автокатастрофы, унесшей жизни обоих. На портрете, выполненном в сочных средиземноморских красках, друзья сидят на террасе кафе, за столом, уставленным тарелками и бутылками. Галлимар, с рыжеватой щетиной, выглядит застенчивым и что-то говорит. Камю, с довольной улыбкой на загорелом лице, одной рукой обнимает друга за плечи, а второй подпирает подбородок, смотря куда-то чуть правее объектива. Глядя на этот снимок, я вспоминаю строчку из «Брачного пира в Типаса»: «Здесь ничто не мешает мне оставаться самим собой, я ни от чего не отрекаюсь и не надеваю никакой маски: мне достаточно терпеливо учиться жить».
Роберт Зарецки, «Жизнь, которую стоит прожить. Альбер Камю и поиски смысла»
Ровно 40 лет назад образовалась «Гражданская оборона».
При всем формальном раздрае эта музыка не походила на ту, что держится на чистом энтузиазме. В ней чувствовалась еретическая катакомбная строгость, да и сам Егор Летов был похож на бесноватого кюре — по крайней мере на фото, которое я вырезал из крайне прогрессивного тогда журнала «Сельская молодежь»: мощный начес, взгляд куда-то вниз и вбок, квадратные, семинаристского вида очки — это изображение для меня стало куда более иконическим, нежели общеупотребительная картинка с колючей проволокой из журнала «Парус». Призыв «О‐о-о, пошли вы все на***» звучал больше как некая молитва непереносимости, нежели как бытовое проклятие. Злоупотребление погребальной фактурой тоже говорило скорее в пользу предположительно религиозных настроений коллектива — подобно тому как днем памяти святого считается день смерти, а не рождения. «Гражданская оборона» была своего рода реформацией (как известно, Мартин Лютер придумал свои тезисы в клоаке — в этом смысле скатологическая тематика ранних летовских альбомов вполне соответствует). Лимонов вспоминал: «Вид у него — тонкогубого злого придиры-сектанта, протестанта такого». Летов стал вторым после Гребенщикова квазирелигиозным сочинителем — этому способствовали песни типа «Новая правда» и особенно «Евангелие», которое пошло в народ задолго до выхода альбома «Сто лет одиночества» на странном бутлеге «Воздушные рабочие войны» — я купил его в ларьке прямо в вестибюле станции метро «Чертановская», там почему-то обильно торговали панк-роком.
Максим Семеляк, «Значит, ураган. Егор Летов: опыт лирического исследования»
При всем формальном раздрае эта музыка не походила на ту, что держится на чистом энтузиазме. В ней чувствовалась еретическая катакомбная строгость, да и сам Егор Летов был похож на бесноватого кюре — по крайней мере на фото, которое я вырезал из крайне прогрессивного тогда журнала «Сельская молодежь»: мощный начес, взгляд куда-то вниз и вбок, квадратные, семинаристского вида очки — это изображение для меня стало куда более иконическим, нежели общеупотребительная картинка с колючей проволокой из журнала «Парус». Призыв «О‐о-о, пошли вы все на***» звучал больше как некая молитва непереносимости, нежели как бытовое проклятие. Злоупотребление погребальной фактурой тоже говорило скорее в пользу предположительно религиозных настроений коллектива — подобно тому как днем памяти святого считается день смерти, а не рождения. «Гражданская оборона» была своего рода реформацией (как известно, Мартин Лютер придумал свои тезисы в клоаке — в этом смысле скатологическая тематика ранних летовских альбомов вполне соответствует). Лимонов вспоминал: «Вид у него — тонкогубого злого придиры-сектанта, протестанта такого». Летов стал вторым после Гребенщикова квазирелигиозным сочинителем — этому способствовали песни типа «Новая правда» и особенно «Евангелие», которое пошло в народ задолго до выхода альбома «Сто лет одиночества» на странном бутлеге «Воздушные рабочие войны» — я купил его в ларьке прямо в вестибюле станции метро «Чертановская», там почему-то обильно торговали панк-роком.
Максим Семеляк, «Значит, ураган. Егор Летов: опыт лирического исследования»
Эта книга изучает не только упомянутые искры, но и породивший их конфликт между двумя параллельными и обгоняющими друг друга процессами в Восточной Германии: всплеском революционного, но ненасильственного гражданского сопротивления и коллапсом правящего режима. Проще говоря, падение Стены стало тем моментом, когда оппозиция превзошла режим. Она воспользовалась ошибками властей и вырвала из их рук контроль над границей. Он оказался ключом к власти — режим рухнул вслед за Стеной.
Мэри Элиз Саротт, «Коллапс. Случайное падение Берлинской стены»
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Forwarded from Дежурный по Ирану
Друзья, спешу сообщить, что открылся предзаказ моей книги:
«Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями»
Писал её около двух лет (начал ещё в Иране, в таком далёком 2022 году). За это время успел сменить пару стран и пару работ — да и помимо этого много чего произошло. Тем не менее, работа завершена, за что огромное спасибо издательству Individuum.
В книге я рассказываю об Иране через парадоксы, каждый из которых раскрывает одну из особенностей иранской действительности.
Например, в Иране существуют теократические институты, но проходят демократические выборы и смена президентов. А ещё регулярно проходят митинги с лозунгами «смерть Америке», но каждый второй иранец мечтает переехать в США. Или: в стране смертная казнь за наркотики, но в каждом парке пахнет марихуаной, а на улицах можно встретить бомжеватых мужчин, открыто покуривающих опиум.
Пишу о том, как рождается вся эта парадоксальная действительность.
Каждая глава — это микс аналитики и научпопа с репортажными зарисовками (как правило, диалоги с иранцами). А в конце — словарь ругательств и сленга на персидском, без которого будет трудно поддержать разговор о политике (за "персидский мат" у книги маркировка 18+).
Для предзаказа — всем в:
— Ozon
— Подписные издания
— Читай-город
Сама книга должна появиться в продаже до конца ноября.
@irandezhurniy
«Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями»
Писал её около двух лет (начал ещё в Иране, в таком далёком 2022 году). За это время успел сменить пару стран и пару работ — да и помимо этого много чего произошло. Тем не менее, работа завершена, за что огромное спасибо издательству Individuum.
В книге я рассказываю об Иране через парадоксы, каждый из которых раскрывает одну из особенностей иранской действительности.
Например, в Иране существуют теократические институты, но проходят демократические выборы и смена президентов. А ещё регулярно проходят митинги с лозунгами «смерть Америке», но каждый второй иранец мечтает переехать в США. Или: в стране смертная казнь за наркотики, но в каждом парке пахнет марихуаной, а на улицах можно встретить бомжеватых мужчин, открыто покуривающих опиум.
Пишу о том, как рождается вся эта парадоксальная действительность.
Каждая глава — это микс аналитики и научпопа с репортажными зарисовками (как правило, диалоги с иранцами). А в конце — словарь ругательств и сленга на персидском, без которого будет трудно поддержать разговор о политике (за "персидский мат" у книги маркировка 18+).
Для предзаказа — всем в:
— Ozon
— Подписные издания
— Читай-город
Сама книга должна появиться в продаже до конца ноября.
@irandezhurniy
— Что случилось, дружище? — спрашивает ошарашенный агент. — Ты плачешь?
Расстроенный и смущенный Рик Далтон вытирает слезы тыльной стороной ладони.
— Простите, мистер Шварц, я приношу извинения.
Марвин предлагает Рику коробку с салфетками со стола, чтобы утешить плаксивого актера.
— Не за что извиняться. Нам всем иногда бывает грустно. Жизнь — штука сложная.
Рик выдергивает из коробки две салфетки с резким рвущимся звуком. Вытирая глаза, он старается выглядеть мужественно — насколько это возможно в данных обстоятельствах.
— Все хорошо, я просто смущен.
Квентин Тарантино, «Однажды в Голливуде»
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Forwarded from Виток
Первая биография Альбера Камю на русском языке показывает писателя через пять тем, которые особенно были для него важны. Вот они: абсурд, молчание, мера, верность, бунт. Через них ищет смысл он сам и его герои, через них нас проводит автор биографии, американский историй Роберт Зарецки. Книга написана очень хорошо — наслаждение для любителей лаконичного мягкого слога: сложные темы преподносят если не с легкостью, то точно воздушнее, будто освобожденными от груза снобизма. В первой теме «Абсурд» найдёте рассуждения об Иове и молчании Бога, недовольстве Сартра и Сизифе.
Камю пишет: «Ничтожество и величие этого мира: в нем совсем нет истин, только любовь. Царство Абсурда, спасение от которого — в любви». И ради только одного этого напоминания стоило взять книгу в руки. Очень рекомендую, особенно сейчас.
#книги
Камю пишет: «Ничтожество и величие этого мира: в нем совсем нет истин, только любовь. Царство Абсурда, спасение от которого — в любви». И ради только одного этого напоминания стоило взять книгу в руки. Очень рекомендую, особенно сейчас.
#книги
🥊 Очерк о безумном мире боев, книга-исследование про изнанку индустрии, смысловое продолжение «Бойцовского клуба» (только в реальности) — открываем предзаказ на книгу Алексея Алёхина «Мясорубка. Как Россия полюбила кровавый спорт».
🩸 Прописываем двоечку:
— Ozon
— Читай-город
Здесь глотают кровь, ломают кости и теряют сознание, звезды вспыхивают за недели, а любой конфликт грозит перерасти в драку. Бои на голых кулаках, поп-ММА и зарубы на ютубе превратились в феномен, который раздражает многих, но на слуху у всех. Миллионы людей с азартом следят за судьбой уличных бойцов, блогеров, знаменитостей и отчаявшихся спортсменов, которые выходят на ринг ради денег, хайпа и острых ощущений. О том, как поединки на кулаках стали общенародным видом спорта, рассказывает журналист и исследователь индустрии боев Алексей Алёхин. «Мясорубка» — фундаментальная и лихая хроника мира современных единоборств, в котором словно под увеличительным стеклом отразились абсурд, хаос и веселая дикость российской жизни.
🩸 Прописываем двоечку:
— Ozon
— Читай-город
Здесь глотают кровь, ломают кости и теряют сознание, звезды вспыхивают за недели, а любой конфликт грозит перерасти в драку. Бои на голых кулаках, поп-ММА и зарубы на ютубе превратились в феномен, который раздражает многих, но на слуху у всех. Миллионы людей с азартом следят за судьбой уличных бойцов, блогеров, знаменитостей и отчаявшихся спортсменов, которые выходят на ринг ради денег, хайпа и острых ощущений. О том, как поединки на кулаках стали общенародным видом спорта, рассказывает журналист и исследователь индустрии боев Алексей Алёхин. «Мясорубка» — фундаментальная и лихая хроника мира современных единоборств, в котором словно под увеличительным стеклом отразились абсурд, хаос и веселая дикость российской жизни.
«Это книга о музыке и о тех, кто ее слушает: ваших друзьях, соседях, обо мне и о вас.
Прочтя эту книгу, вы станете слушать иначе. Я написал ее не для того, чтобы вы изменили свое мнение о Дасти Спрингфилд, Шостаковиче, Тупаке Шакуре или синти-попе, а для того, чтобы вы изменили свое мнение о своем мнении».
👂 Прислушайтесь — это звук вышедшей из печати и теперь разъезжающейся по магазинам книги Мишеля Фейбера, масштабного исследования того, как биология, возраст, болезни, понятие «крутости», коммерция, дихотомия между хорошим и плохим вкусом и сотни других вещей определяют наши отношения с музыкой. В качестве увертюры предлагаем отрывок из главы «Песнь сирены или вой сирен» на SRLSY — в нем речь пойдет о том, как общее отношение человека к инаковости и потребность в безопасности влияют на эстетическое восприятие композиций и делят их на свои и чужие (с бонусным комментарием научного редактора книги Кирилла Батыгина).
Прочтя эту книгу, вы станете слушать иначе. Я написал ее не для того, чтобы вы изменили свое мнение о Дасти Спрингфилд, Шостаковиче, Тупаке Шакуре или синти-попе, а для того, чтобы вы изменили свое мнение о своем мнении».
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
⬛️ Предлагаем совершить небольшое действие и немедля вернуться к выходной праздности: «Доска Дионисия» вошла в шортлист премии проекта «Сноб» «Сделано в России» в номинации «Текст», и теперь до 1 декабря за нее можно проголосовать. Если находите добытое нами сокровище Алексея Смирнова фон Рауха того заслуживающим, то, пожалуйста, не сдерживайтесь! 🟥