В Мумбаи я был на промежуточной конференции T20 – сообщества экспертных центров, готовящих рекомендации для Большой двадцатки.

Рекомендации требуются нетривиальные. Мир находится в череде структурных кризисов одновременно: экономическом, долговом, кризисе реализации целей устойчивого развития и отдельно климатическом. А также – ключевое – в кризисе глобального управления, основная архитектура которого складывалась в другую эпоху (с другим раскладом сил между странами и с другими целями).

Главный объект критики – международные финансовые институты. Проблема не столько в том, что они фактически управляются развитыми странами (хотя об этом тоже много говорилось), сколько в том, что они не подходят под задачу консолидации масштабных средств на общие цели. В мире есть финансовые ресурсы, достаточные для решения многих проблем устойчивого развития, однако их невозможно направить туда, где они нужны: стоимость капитала в развитых странах в последние пять лет была в среднем 1,5-2%, в Азии – 8%, в Африке – 16%, в Африке южнее Сахары – 22%. Ужесточение монетарной политики на Западе лишь ухудшает ситуацию в развивающемся мире. Задача международных финансовых институтов – не столько предоставлять помощь бедным странам (Индия сетует о 3-миллирдном размере помощи Всемирного банка для своей 3-триллионной экономики), сколько содействовать направлению имеющихся в мире в достаточном количестве частных сбережений в проекты развития, принимая на себя часть рисков инвесторов. Это совсем иной подход к международному финансированию развития, чем используется сейчас.

Вторая необходимая вещь – это цифровизация. Фокус – на цифровизации услуг и общественной инфраструктуры (в отличие от фокуса на цифровизацию промышленности в США и странах Европы). Пример того, как это может работать – уже упоминавшийся мною цифровой ID в Индии, к которому дальше привязывается банковский счет. Результат – в Индии сегодня проводится в 4 раза больше цифровых транзакций, чем в Китае и в 11 раз больше, чем в США и Европе вместе взятых.
Цель двояка – с одной стороны, снятие барьеров для включения масс людей в экономическую деятельность (особенно это касается женщин), с другой – стимулирование инноваций. Развитие инноваций через размещение западных производств (путь Китая) развивающимся странам будет все менее доступно, вот и получается, что инновационную активность надо строить через услуги, тем более что новые технологии позволят глобальным компаниям все более активно прибегать к их аутсорсингу в развивающийся мир.

Мультилатерализм абсолютно необходим. Вопрос состоит в том, насколько к нему готовы США с одной стороны и Китай с другой? Первых больше интересуют результаты своих очередных выборов, чем глобальные проблемы, вторые видят свое участие в их решении пока исключительно в форме китаецентричных форматов типа инициативы Пояса и пути. Попытка наехать на Россию как подрывателя хорошо работающего миропорядка была одна – со стороны американо-британской участницы, которая тут же получила в ответ довольно грубую отповедь со стороны бразильянки и индийца-модератора.

Вообще любые разговоры о «порядке, основанном на правилах», здесь всех заметно утомили. За пару лет я вижу ясный переход от констатации кризиса такого порядка к постановке вопроса о том, кто все же правила должен устанавливать. Общее впечатление состоит в том, что последовательное председательство в Двадцатке (при очень активном взаимодействии между собой) Индонезии, Индии, Бразилии и ЮАР в 2022-2025 гг. будет максимально использоваться этими странами для формирования нового нарратива, который, конечно, не будет автоматически воплощен в реформах глобального управления, но станет, видимо, постоянным фактором давления в сторону этих реформ.

Бомбейские обезьяны тоже наблюдают за кризисом мирового порядка, основанного на правилах

С 6 по 18 августа уважаемые коллеги из Центра международных и сравнительно-правовых исследований организуют Летнюю школу на тему "Изменение климата: наука, право, практика". Я вхожу в состав преподавателей школы, чем могу гордиться, потому что состав этот очень сильный. Если вы юрист, присоединяйтесь. Зарегистрироваться можно до 29 мая вот здесь

Осталось несколько дней до окончания приема заявок на конкурс постдоков НИУ ВШЭ. Мы привлекаем постдоков на два проекта: "Долгосрочные и краткосрочные тренды развития мировой экономики: мониторинг и анализ влияния на российскую экономику" (департамент мировой экономики) и "Декарбонизация в странах-импортерах и странах-экспортерах ископаемого топлива: различия в подходах и возможности выработки совместных практик" (лаборатория экономики изменения климата). Если у вас есть ученая степень и опыт изучения этих или смежных тем, приходите. У нас молодой коллектив, интересная работа, комфортный график и хорошая зарплата

Вышел первый выпуск журнала "Современная мировая экономика". Л.М. Григорьев (НИУ ВШЭ) выпустил супер-статью о том, как четыре шока 2021-2023 гг. скрутили в бараний рог глобальный деловой цикл. Гленн Дизен (Университет Юго-Восточной Норвегии) вспоминает европейскую интеграцию здорового человека и показывает, что и когда пошло не так. Е.Т. Гурвич (Экономическая экспертная группа) препарирует неосязаемые факторы финансовых кризисов: негативные ожидания, отсутствие доверия, шоки неопределенности. Далее следует моя статья о типологии современного протекционизма - о ней отдельно чуть позже. Н.И. Иванова (ИМЭМО РАН) рассматривает эволюцию технологической глобализации с фокусом на роль в ней Китая. Наконец, Р. Бауманн и Р. Шлейхер (IPEA, Бразилия) рассказывают об уникальных подходах Бразилии к международной помощи развитию.

С полными текстами статей можно ознакомиться по ссылке. Не пропустите!

Вышел очередной выпуск мониторинга мировой экономики GlobBaro

Растущие риски для финансовой стабильности в США и в мировой финансовой системе в целом оформляются в новый важный тренд 2023 г. на фоне продолжающихся банкротств крупных банков США. В апреле перестал существовать 14-й по размеру активов американский First Republic Bank. На банковской системе негативно сказываются произошедший в 2022–2023 гг. быстрый цикл повышения процентных ставок и продолжение рекордного оттока депозитов. Политические дебаты вокруг повышения потолка госдолга в США и риск допущения технического дефолта усиливают общую неопределенность.

Тем временем центральные банки развитых стран продолжают ужесточать монетарную политику, однако в мае ФРС, как ожидается, вышла на плато по процентной ставке. Базовая инфляция при этом остается на высоком уровне. Несмотря на то, что высокие ставки оказывают негативное давление на инвестиции, рынки недвижимости, банковский сектор и общую мировую экономическую активность, последняя в феврале-апреле восстанавливается (растет) после более чем полугодового периода падения. Это происходит за счет эффектов от снятия локдаунов в КНР, а также восстановления активности в развитых странах за счет сектора услуг (в т. ч. из-за начала туристического сезона). Однако эти драйверы будут оказывать временный эффект.

В мониторинге можно подробнее почитать не только об этих сюжетах, но также и о существенном снижении рисков энергетического кризиса в ЕС и завершении отопительного сезона, хрупком равновесии на рынке нефти, роли ВИЭ в Германии, действии бюджетного правила 2.0 в России, а также милитаризации в Европе, напряженности вокруг Тайваня, выборах президента в Турции.

Ознакомиться с прошлыми выпусками и подписаться на получение следующих можно здесь.

Вышел свежий отчет Всемирного банка о ценообразовании на углерод в мире. За прошедший год системы ценообразования введены в Австралии и Индонезии, а также официально запланированы в Боснии и Герцеговине, Грузии, Габоне и Нигерии.

Помню, как в начале дискуссий об углеродном регулировании в России в 2011-2012 гг. был в активном ходу аргумент о том, что цена на углерод - это игрушка европейцев, и незападным экономикам она никогда не подойдет. Впрочем, этот аргумент и сейчас в активном ходу

На сайте Вышки опубликовано мое интервью о нашем новом журнале "Современная мировая экономика". Поговорили о том, зачем мы создавали его, что собираемся публиковать, и кто, как мы надеемся, наш журнал будет читать

Всепроникновение СМИ, любящих, как водится, обсуждать людей, а не идеи (а наверняка и масса других факторов тоже), даже среди интеллектуалов примитивизировало представления о факторах исторических событий, сведя их к решениям десятка политических лидеров по всему миру. Сравнивая интерпретации новостей в разных уголках планеты, невольно удивляешься, что роли личности в истории в России с ее персоналистским режимом отводится гораздо меньшее значение, чем в странах, стремящихся вверить судьбу себя самих и человечества в целом в руки универсальных ценностей и предпочтений собственного большинства. Возможно, это потому что у нас был Лев Толстой.

"Первые 15 лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. – Какая причина этого движения, или по каким законам происходило оно? спрашивает ум человеческий.

Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей, в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.

Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение; но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.

...

Для изучения законов истории, мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, на сколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов; и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров, и на изложение своих соображений по случаю этих деяний".

Война и мир, Том 3, часть 3, глава 3

«Ведомости» выпустили статью о влиянии изменения климата на инфляцию, вдохновившись недавним докладом Европейского центрального банка:

Так как мои комментарии уместились за пейволлом, а некоторые их них к тому же весьма творчески переработаны (например, словосочетание «широкое использование цен на углерод» превратилось в «широкое использование углерода» (!)), приведу их здесь:

1. Есть уже много исследований, описывающих инфляционное воздействие изменения климата. Конечно, такое воздействие есть и будет расти. В скачки цен на продовольствие часто вносят вклад стихийные бедствия в разных частях мира, в первую очередь, засухи и наводнения. Изменение климата увеличивает частоту и интенсивность таких стихийных бедствий, а значит и влияние этого фактора на цены будет лишь возрастать.

2. Основное воздействие – на развивающиеся станы. Во-первых, из-за большей доли продовольствия в структуре потребления. Во-вторых, из-за меньшего адаптационного потенциала – способность смягчить как последствия стихийных бедствий, так и скачки цен на продовольствие.

3. Инфляционный фактор от самого изменения климата максимальный именно в сельском хозяйстве. Во-первых, сельскохозяйственная продукция – ключевая в структуре потребления. Во-вторых, эта отрасль максимально зависит от климатических условий и подвержена изменению климата.

4. Но есть еще важный и недостаточно изученный косвенный эффект изменения климата на инфляцию. "Зеленая" трансформация мировой экономики как ответ на изменение климата, в частности, в форме широкого использования цен на углерод, содействует повышению цен на энергоносители – как минимум в среднесрочной перспективе. А это не менее важный, чем продовольствие, компонент структуры потребления, а также еще и фактор инфляции издержек, ведь энергоносители используются в производстве огромного количества других товаров.

Поиск взаимосвязей между изменением климата и инфляцией – это не чисто исследовательский вопрос, а еще и важная часть дискуссии о том, должны ли климатической политикой заниматься центральные банки. Расстановка сил тут такая:

1. ФРС считает, что это вопрос, касающийся распределения богатства, а значит – дело правительств, и вовлечение в эту повестку центробанков представляет прямую угрозу принципу их независимости.

2. В ЕЦБ аргументация как всегда двойственна (в зависимости от того, кому адресуется аргумент). С одной стороны, в мандат ЕЦБ входит не только борьба с инфляцией, но и поддержка общей экономической политики ЕС (а климатическая так вполне может быть интерпретирована). С другой – раз изменение климата влияет на инфляцию (что доклады ЕЦБ периодически обосновывают), значит ЦБ должны им заниматься даже в рамках узкой версии своего мандата.

3. Российский центральный банк в сухом остатке ближе к позиции ЕЦБ, но, видимо, по другим основаниям. Новый «консенсус» предполагает во-первых координацию денежно-кредитной политики с бюджетной, а во-вторых, ориентацию на долгосрочные горизонты. Первое означает, что независимость ЦБ (аргумент ФРС) не является священной коровой. В рамках второго ЦБ должен заниматься климатом как фактором, который представляет для российской экономики (в отличие от той же американской) долгосрочный системный риск.

Первый выпуск журнала «Современная мировая экономика» теперь полностью доступен в PDF. Под эту новость – несколько слов о моей статье «Таксономия торговых барьеров: пять типов протекционизма». Она раскрывает тему, о которой я уже писал в своем канале.

Почему сегодня протекционистские меры чаще применяют развитые страны, которые ранее выступали главными двигателями глобализации? Потому что поменялись доминирующие мотивы введения торговых барьеров. Если в XX веке доминировали «протекционизм лоббистов» (защитим национальных производителей от конкуренции) и «протекционизм индустриализаторов» (дадим окрепнуть молодым промышленным отраслям), то последние полтора десятилетия стали временем расцвета «протекционизма геостратегов» (ударим по противнику) и «протекционизма популистов» (сделаем вид, что защищаем рабочие места своих избирателей). В отличие от первых двух типов протекционизма, которые шире распространены в развивающемся мире (особенно второй), последние два характерны скорее для развитого мира (особенно последний). Введение пограничного компенсационного углеродного механизма в ЕС может стать началом распространения пятого типа протекционизма – «беневолентного». Оно, вероятно, будет означать окончательный отказ развитых стран от свободной торговли как имеющей какую-то существенную ценность.

Я в этот рекорд (в основном обусловленный конечно финалом Лиги чемпионов) внес свою маленькую лепту, так как именно в этот день в Стамбуле совершал пересадку. И многократно об этом пожалел. Сначала Turkish Airlines задержал на два часа рейс из Москвы (потому что самолет до этого опоздал из Стамбула), в результате чего я, несмотря на мощный спурт по огромному стамбульскому аэропорту, пропустил рейс в Кигали. Так как следующий такой же был только через сутки, мне заменили его на рейс до Найроби с последующей пересадкой в Кигали. Но этот рейс тоже задержали на два часа! Таким образом, меня ожидал еще один спурт уже в Найроби и пятиминутка упрашивания стюардесс все же пустить меня на уже закрытый на посадку рейс. Сжалились и пустили, спася еще от полдня ожидания в полупустом кенийском аэропорту. В результате почти сутки в дороге вместо предполагаемых 14 часов. В общем, созданный в Стамбуле транспортный хаб, конечно, впечатляет своими масштабами, но пока с таким потоком пассажиров не справляется.

В Руанде я был на Кигалийском глобальном диалоге – большом регулярном мероприятии, собравшем в этом году 250 человек из 70 стран. Я выступал на сессии, посвященной мобилизации финансирования для проектов по адаптации к изменению климата – в прекрасной компании с дамами из Индии, Марокко, Бангладеш, Камеруна и Руанды. Вот тезисы моего выступления.

В общем объеме климатического финансирования лишь около 10% приходится на адаптацию, остальное – на митигацию (сокращение выбросов). Но еще более важный факт состоит в том, что от этих относительно небольших объемов финансирования только 2% приходится на частный сектор. Конечно, это величина не учитывает расходов компаний на адаптацию в рамках своей основной деятельности, но все равно пропорция удивительная. С учетом того, что нужды финансирования адаптации в 5-10 раз выше того финансирования, что мы имеем сейчас, мобилизация частного капитала необходима.

Почему частный капитал не желает вкладываться в адаптацию? Это не потому, что его мало. В мире огромное количество капитала, который ищет проекты с высокой отдачей. И это не оттого, что отдача от адаптационных проектов низкая – по оценкам Всемирного банка, на каждый доллар, вкладываемый в адаптацию, приходится 4 доллара генерируемых выгод. Понятно, что значительная часть этих выгод придется на следующие десятилетия, но даже с учетом дисконтирования это немаленькие цифры.

Основных реальных проблем три:

1. Капитала в мире много, но он находится не там, где нужны инвестиции в адаптацию. В Азии привлечение капитала в последнее десятилетие осуществляется под 8% годовых, в Африке южнее Сахары – под 22% годовых. В развитых странах – под 1,5-2%. Переориентация инвестиционных финансовых потоков на адаптационные мероприятия – это фактически то же самое, что переориентация потоков в развивающийся мир.

2. Большинство проектов по адаптации не имеют готовых каналов коммерциализации. В случае с митигацией все понятно: вы финансируете какую-нибудь ветровую электростанцию и получаете часть прибыли от ее деятельности. Или вы сокращаете выбросы, генерируете тем самым углеродные единицы и потом реализуете их на рынке (добровольном или обязательном). Понятно, зачем сюда идти бизнесу. В случае с адаптацией никаких подобных каналов коммерциализации не существует.

3. Со стороны предложения проектов есть множество ограничений для их адекватной «упаковки»: в бедных странах нет информации, компетенций, высока неопределенность и сложно точно оценить эффекты тех или иных мер. Нет и понятных метрик: если эффективность митигации можно считать по предельным издержкам сокращения выбросов, то в случае с адаптацией подобные обобщающие индикаторы отсутствуют.
⬇️ продолжение далее

⬆️ продолжение предыдущего поста
Что можно сделать:

1. Нужна смена парадигмы финансирования адаптационных проектов многосторонними институтами развития и зелеными фондами. От прямого финансирования (его все равно никогда на всех не хватит) они должны переходить к стратегии «смешанного финансирования» и де-рискинга: брать на себя риски, которые частный инвестор несет, реализуя проекты в бедных странах в условиях высокой неопределенности, но не заменять собой частного инвестора.

2. Особое внимание уделять тем направлениям адаптации, которые имеют понятные каналы коммерциализации. К таким относятся, например, сельскохозяйственное или катастрофическое страхование: тут понятен интерес частного инвестора, ему просто необходима дополнительная поддержка, чтобы распространить свои услуги в бедном мире. Другой пример – природно-климатические решения. Предотвращение лесных пожаров или умное сельское хозяйство – это меры адаптации, которые в то же время способны сокращать и выбросы парниковых газов (или предотвращать снижение их поглощений). Здесь коммерциализация может происходить через генерацию углеродных единиц.

3. Необходимо построение метрик, сбор и раскрытие информации об адаптационных проектах. В случае с митигацией всегда можно сравнить между собой что угодно с чем угодно – страны, сектора, компании, проекты. В случае с адаптацией – нет. Например, прямо сейчас мы разрабатываем рейтинг регионов России по необходимости адаптации на основе метрик воздействия, подверженности и уязвимости. Такие рейтинги можно делать и для компаний, и для конкретных активов.

4. Необходимо лучше использовать возможности адаптации, не связанные напрямую с проектным финансированием. Например, к 2025 г. в мире будет вложено 3 триллиона долларов в год в строительство и развитие инфраструктуры. Инвестиции без учета климатических рисков зафиксируют эти риски на десятилетия. Соответственно, нужны требования к учету адаптационных возможностей, а также требования к оценке и раскрытию информации о климатических рисках при строительстве инфраструктуры.

Эти меры в совокупности более реалистичны и более действенны, чем попытки аккумулировать сотни миллиардов долларов в климатических фондах, что хотят развивающиеся страны сегодня.

Бранко Миланович написал очередную статью про глобальное неравенство, которую довольно широко обсуждают. Проблема с ней (как и со многими работами Милановича) состоит в том, что сводя ее содержание к броским заголовкам типа «Глобальное неравенство снизилось до минимума за последние 150 лет», многочисленные комментаторы вводят широкую публику в заблуждение. Неравенство – очень сложный феномен, имеющий множество компонентов и способов измерения. И на основе только одного из них (коэффициент Джини) утверждать, что неравенство в мире снижается, совершенно неверно.

Последние 20 лет характеризуются набором зачастую разнонаправленных тенденций, каждая из которых гораздо важнее, чем полученный на основе их обобщения единый индикатор:
1) Быстрый рост наиболее населенных развивающихся стран (в первую очередь Китая и Индии)
2) Торможение экономического роста в развитых странах
3) Несмотря на это – увеличение абсолютного разрыва в среднедушевых доходах между богатейшими и беднейшими странами мира
4) Увеличение доли 10%, 1% и 0,1% богатейших людей в национальных доходах и богатстве ведущих стран, как в развитых, так и в развивающихся странах
5) Стагнация доходов и сжатие среднего класса в развитых экономиках
6) Сокращение доли бедной половины населения развивающихся стран в национальных доходах (при росте доли тех же людей в мировых доходах)
7) Колоссальный рост доли 0,01% самых обеспеченных в мировом богатстве

Из этих тенденций нельзя сделать вывод о росте или снижении глобального неравенства. Зато можно - о том, что неравенство приобретает все более значимые политические последствия.

Из тенденций 1 и 2 следует, что ведущие развивающиеся страны стали не столько «мировом большинством», как сейчас модно говорить в России (мировым большинством они и раньше были), сколько мировым средним классом, требующим своего куска пирога, нередко при поддержке бедных стран, фрустрирующих от тенденции 3.

Из тенденций 4, 5 и 7 следует растущая политическая нервозность в развитых странах с увеличивающейся поляризацией и подверженностью популизму, как правому, так и левому.

Тенденции 4 и 6 не несут аналогичной угрозы роста левых настроений в развивающихся странах только до той поры, пока они быстро растут (тенденция 1).

И на всю эту картину накладывается разнообразие по конкретным странам. В общем, не надо все сводить к коэффициенту Джини.

На Кигалийском глобальном диалоге довольно много внимания уделялось миротворческому визиту африканских лидеров в Восточную Европу. Не потому, что кто-то питает иллюзии относительно успеха. А из соображений сугубо символических: наконец, наступил тот момент, когда миротворческие миссии направляются не из Европы в Африку, а наоборот.

В целом, значительная часть форума была посвящена ответу на вопрос, как вернуть Европу на эту планету. Африканские представители прямо говорили: если бы столько же усилий, внимания и финансовых ресурсов направлялось на решение глобальных проблем, сколько на один конкретный конфликт, мир был бы совсем другим.

Впрочем, солидарности с Россией (которая, кстати, в руандийских электронных формах отнесена к Азии) это, конечно, не означает. К ней тоже было много вопросов, в основном не вполне приятных. Но задавать их можно только своим. Как только эти вопросы задает Запад (здесь, конечно, он называется Севером), следует мгновенная почти автоматическая реакция в духе "чья бы корова мычала"

Выпустили очередной выпуск мониторинга GlobBaro.

Данные последних месяцев подтверждают, что в 2023 г. мировая экономика структурно восстанавливается от острых последствий COVID-19, вызванных карантинными ограничениями: в туристическом секторе в 2023 г. ожидается практически полное восстановление потоков до уровней 2019 г., восстанавливается прежняя структура потребления (за счет чего активно растет сектор услуг), логистический кризис ушел в прошлое. Мировая экономика продолжает расти в годовом выражении, но вызовы 2021-2022 гг. (повышенная инфляция, ужесточение ДКП, геополитические риски и санкции), как и ожидалось, замедляют ее динамику: рост ВВП в 2023 г. будет ниже, чем в 2022 г. (2,1% vs 3,1%). Это происходит из-за замедления темпов роста в развитых странах в 2023 г. (и рецессии в Германии и Великобритании). Ключевыми драйверами мирового роста в этом и следующем году будут азиатский регион (во главе с КНР и Индией), Африка и Ближний Восток.

Вследствие замедления экономической динамики энергетические рынки продолжили снижение в этом году, а в мае на фоне профицита на рынке нефти ускорили падение. Тем не менее, ожидается их некоторое восстановление к концу года.

По потолку госдолга США достигнуто соглашение и ожидается сокращение дефицита бюджета в 2024-2025 гг., однако в целом риски для финансовой стабильности в США остаются повышенными на фоне проблем в секторе недвижимости в США. Об этих сюжетах, а также о результатах и последствиях выборов в Турции, контрнаступлении ВСУ на Украине и соглашении о размещении тактического ядерного оружия в Беларуси - см. основной текст выпуска.

Посмотреть предыдущие выпуски мониторинга и подписаться на получение следующих можно здесь