🇮🇱 Правительство в меньшинстве

Депутат Кнессета Нир Орбах (Ямина) покинул правящую коалицию, оставив её с меньшинством 59 – 61 в парламенте. Он заявил, что «экстремистские, анти-сионистские элементы» – имея в виду исламистскую партию Раам и Гайду Ринави Зоаби от левой Мерец – «взяли правительство в заложники». Господин Орбах – член партии Ямина под руководством премьер-министра Нафтали Бенета и старый соратник Бенета ещё со времён религиозно-сионистской партии Еврейский дом.

Нир Орбах призвал повременить с выборами и сформировать другое правительство – «с патриотическим духом» – из имеющихся депутатов.

Премьер-министр Нафтали Бенет предупредил, что коалиция развалится, если бунташные депутаты не вернутся в коалицию. При этом большинства-то правительство лишили депутаты от Ямины, Идит Сильман и Нир Орбах; Раам и Ринави Зоаби уже снова за Бенета. А вот Сильман и Орбах возвращаться не собираются.

Интересная траектория у партии Ямина: Бенет получил кресло премьера (с ротацией, но зато первый), имея 6 депутатов из 120, но в итоге растерял половину за год (не будем забывать Амихая Шикли, который ещё в прошлом июне голосовал против формирования правительства Бенета).

На фоне всего этого министр по религиозным делам Матан Кахана (партия Ямина) выступил с хот-тейком, за который пришлось извиняться. Говоря о палестино-израильском конфликте перед школьниками, он признался, что «если бы можно было нажать на кнопку и переместить их всех в Швейцарию, я бы сделал это» (Но будем честны: такие чувства распространены по обе стороны баррикад; но это не повод высказываться так публично, тем более в ранге министра, особенно в составе коалиции, где каждый десятый депутат – араб, в стране, где арабских граждан под 20%)

До гражданской войны (1975-1990) население старого Бейрута было довольно сильно перемешано. Но в целом в западной части города преобладали мусульмане-сунниты, но это были очень разные районы: скажем, в районе Рас Бейрут, вокруг улицы Хамра или Американского университета Бейрута было много иностранцев (из арабских стран и не только), а какие-нибудь Баста или Тарик аль-Джадиде были поконсервативнее. Восточные районы Бейрута стали в основном христианскими (по большей части маронитскими).

Одним из факторов, которые определяют демографию Бейрута с середины XX века – это миграция шиитов из периферийных районов (Южный Ливан и долина Бекаа) в столицу, где в 1950-70-х гг. вчерашние крестьяне селились в трущобах в южных пригородах. Эта часть города до сих пор не считается частью Бейрута (административно это уже Горный Ливан + другой избирательный округ), но фактически это часть столицы. Миграция шиитов в Бейрут росла на протяжении 1950-70-х гг.

Во время гражданской войны линия фронта разделила старый Бейрут на западную и восточную части: на западе поначалу правили палестинцы и их ливанские союзники, на востоке – христианские ополчения. Линия фронта почти не смещалась, но по обе стороны от неё начались этнические чистки, и многие люди были изгнаны или бежали.

Радикальные перемены произошли в 1984 году. К этому моменту Израиль и христианские националистические ополчения ослабили палестинцев и их союзников, и с 1982 года в Западном Бейруте стояли правительственные войска. Пригороды на юге столицы в этот момент контролировало Движение Амаль – крупнейшее шиитское ополчение под руководством Набиха Берри. В феврале 1984-го Амаль (при поддержке друзских боевиков Прогрессивно-социалистической партии) заняло Западный Бейрут и прогнало войска, лояльные президенту Амину Жмайелю (вскоре Берри и лидер ПСП Валид Джумблат стали министрами). Чуть позже Амаль и ПСП «разоружили» оставшихся про-палестинских ливанских боевиков, а потом шииты из Амаль воевали с собственно палестинцами (см. война лагерей).

Поскольку президент Амин Жмайель (1982-1988) был близок к США и Израилю, а Амаль и ПСП были про-сирийскими силами, это т.н. «восстание 6-го февраля» ознаменовало конец западного влияния в Западном Бейруте. Но за этим геополитическим сдвигом стоял большой символизм с точки зрения демографии. Впервые шииты правили частью столицы. Ранее эти районы были под контролем суннитских политических сил – представителей истеблишмента (Саиб Салам, Абдалла Яфи и др.) и пан-арабских националистов, плюс палестинцев. Но первые утратили влияние с началом войны, а вторые были разгромлены (Израилем, фалангистами и Сирией).

Это весьма символичный момент, потому как до войны шииты нередко подвергались дискриминации в разных формах. Ни шиитские представители истеблишмента (Камель Асъад, Сабри Хамаде и др.), ни государство им толком не помогали. Это чувство виктимности играет особую роль в шиитской общинной идентичности, в том виде как она артикулируется у Движения Амаль и Хезболлы. Ведь, как говорил имам Муса Садр (идейный вдохновитель Амаль), имам Хусейн бин Али тоже восстал против несправедливости, и главный урок его истории не в том, что он проиграл и погиб, а в том, что он был готов бороться за справедливость до конца (поэтому давайте Набих Берри будет спикером парламента ещё семь сроков).

🇮🇱🗳 Израильское «правительство перемен», собравшее восемь партий (от исламистов и левых до религиозных сионистов и светских правых), просуществовало чуть больше года. Поскольку в парламенте коалиция осталась в меньшинстве (59 депутатов из 120), премьер-министр Нафтали Бенет (партия Ямина) и глава МИД/альтернативный премьер Яир Лапид (Еш Атид) решили распустить правительство и назначить досрочные выборы. И.о. премьер-министра в переходный период будет Яир Лапид.

Это будут уже пятые досрочные выборы в Кнессет с апреля 2019 г. Очевидно, главным вопросом избирательной кампании снова будет судьба Биньямина Нетаньяху (Ликуд), экс-премьера и нынешнего лидера оппозиции. Хотя свежий опрос показывает рост популярности Ликуда, даже с нынешними союзниками у партии Биби (ультраортодоксальные партии Яадут аТора и ШАС + ультраправый блок Религиозный сионизм) не предвидится большинства.

Турция и Саудовская Аравия договорились начать "новую эру" в двусторонних отношениях. Об этом говорится в распространенном заявлении по итогам переговоров между президентом Турции Реджепом Тайипом Эрдоганом и наследным принцем Саудовской Аравии Мухаммедом бен Сальманом Аль Саудом, прошедших в среду в Анкаре.

"В ходе переговоров обсуждались различные аспекты двусторонних отношений. Наиболее сильно была подчеркнута решимость открыть новую эру двусторонних отношениях между странами, включая политические, экономические, военные, оборонные, культурные аспекты. Стороны выразили желание сотрудничать в энергетической сфере, в частности в сферах нефтехимии и нефтепереработки", - говорится в заявлении.

Саудовская сторона "выразила благодарность Турции за поддержку кандидатуры Эр-Рияда на проведение выставки выставки "Экспо-2030".

Напомню, что Эрдоган в конце апреля посетил Саудовскую Аравию с первым с 2017 года официальным визитом. Стороны переступили через "убийство Хашокджи" и решили начать все с самого начала.

Для принца Мухаммеда - Анкара стала третьей и последней остановкой в региональном турне. Ранее на неделе он посетил Амман и Каир. Визит во вторник включал также подписание ряда соглашений и заключение сделок между частным сектором двух стран в штаб-квартире Главного управления по инвестициям и свободным зонам.

НОВЫЙ ЯЗЫК

Иранские интеллектуалы, распространявшие в стране идеалы европейского Просвещения, создавали в своих произведениях новый язык, который должен был выразить доселе неизвестные иранцам концепции и термины. Процесс усвоения новых идей давал начало дискуссиям о роли, статусе и назначении персидского языка, а также о бытовании этих новых идей на иранской почве.

Дискуссии начинались с самого понятия «нация» и его определения. Пионеры иранского национализма – Фатхали Ахундзаде, Ага-хан Кермани и Джалал ад-дин Мирза – использовали для обозначения этого слова персидское меллат. До этого момента меллат имело отчетливо религиозные коннотации, восходящие к Корану. Так называли общину верующих и отдельно религиозные сообщества «людей писания»: мусульман, христиан, иудеев, зороастрийцев…

Новое значение слова меллат предполагало объединение другого рода – это было сообщество людей, объединенных не вероисповеданием, а общим происхождением или принадлежностью к одной земле. Впрочем, это не снимало вопросов о религиозной идентичности иранцев. С начала XVI века Сефевиды укрепляют на этих землях шиизм, который за несколько столетий начинает ассоциироваться с именно с Ираном. Но должна ли новая «нация» состоять только из шиитов? Или в ней есть место другим мусульманам? А что делать с иранскими общинами христиан, зороастрийцев или иудеев?

Этим вопросом задается Ахундзаде, критикуя используемую в официальных документах фразу «мусульманская нация Ирана». Известный своим антиклерикализмом интеллектуал утверждал, что не вера, но принадлежность к «иранскому роду» является основным критерием принадлежности к нации. Ахундзаде был известен своим пренебрежительным отношением не только к исламу и мусульманскому духовенству, но и к завоевателям разных мастей. Воспевая доисламское величие Ирана, он называл арабское завоевание и нашествие монголов величайшими потрясениями за всю историю Ирана. Антиарабская риторика (известная еще со времен Фирдоуси) становилась важной частью инструментария иранских националистов.

Рассуждения о пагубном арабском влиянии порождали мысли о необходимости реформы персидского языка. Напомню, что новоперсидский язык, расцветший в Мавераннахре и Хорасане в IX веке, записывался и продолжает записываться модифицированной арабской графикой, а добрую половину лексики составляли арабские заимствования. Различия между семитской и иранской фонетикой, в частности, привели к тому, что в персидском языке есть несколько букв, которые обозначают одни и те же звуки (например, звуки с, т, или х).

Не было какого-то единого проекта реформ языка. Джалал ад-дин Мирза, очевидно вдохновляясь эпосом Фирдоуси, создал весьма влиятельное сочинение «Книга царей», лексика которого была лишена арабизмов. Ахундзаде вместе с другим просветителем Мальком-ханом обсуждали возможность «облегчения» персидской графики или вообще перехода на латиницу. Эти проекты так и не состоялись, но нашли свое отражение в инициативах ХХ века, когда идеи интеллектуалов по очищению персидского языка от заимствований взяло на вооружение государство.

Предыдущие части: Идея Ирана, Два лица “Шах-наме”, Открытие Ирана, Осмысление модерна

#БЛИЖНИЙ_ВОСТОК
#АРАБСКОЕ_НАТО

Вообще тут формируется целый «иорданский кейс».
По порядку:

Король Абдулла заявляет, что идея создать ближневосточного НАТО очень хорошая идея.
Против кого же это НАТО должно быть направлено или от кого защищать?

Если у кого то были сомнения (мало ли, вдруг кто то решит что против Израиля), то Иордания, занимая все более антииранскую позицию, и давно расставила все точки над i .

При этом и Иордания и ОАЭ, которые становятся генераторами идей создания ближневосточного военного блока поддерживают отношения с Дамаском, но мы видим, что с иранским присутствием в Сирии они мириться не намерены.

Иорданские консультации в Ат-Танфе и идеи создания буферной зоны на юге Сирии (каким образом?) это уже близко к черте, после которой Амман готов начать практические шаги на антииранском направлении.

Тут главный вопрос, кто стоит за Амманом и поддерживает его в том, чтобы стать авангардом противостояния с Ираном?

Вряд ли ошибутся те, кто назовет ОАЭ и США.

Израиль же фактически получает параллельный антииранский арабский фронт на сирийских границах, выступающий с собственной повесткой.

Иордания одновременно с идеей буферной зоны на сирийской территории, раскручивая тему иранской угрозы, может начать размещения у себя ограниченных сил иных союзных арабских государств. Например, тех же кто участвовал в антихуситской коалиции.

По сути антихуситская коалиция уже в некотором смысле является не институционализированным прообразом арабского НАТО.

Иран уже заявил, что не боится не ОАЭ, ни Иорданию, ни их «НАТО», но раз заявил, значит обеспокоенность выражает.

Идея же ближневосточного, арабского НАТО дополняется инициативой США по созданию коллективной ближневосточной ПРО/ПВО с участием Израиля.

Арабские страны, которые начали нормализацию с Дамаском посылают ему сигнал - если Асад хочет продолжения нормализации и получения от этого преференций, он должен на деле показать, что способен снизить иранское влияние в стране (Но вряд ли Асад на это пойдет)

Арабские страны также посылают сигнал России, - между Москвой и Тель-Авивом пробежала черная кошка, но нельзя забывать, что Иран это угроза не только для Израиля, но и для Иордании и стоящих за ней монархий Залива. А поэтому, проблема Ирана на юге Сирии, это не только проблема Израиля и необходимо также учитывать и интересы арабских государств, которые в отличие от Израиля продолжают выдерживать позитивный для Москвы нейтралитет в связи с украинскими событиями.

Саудовская Аравия держится пока особняком, она уже создала исламскую коалицию по борьбе с терроризмом, которая однако скорее мертва чем жива, но ей не хочется передавать эту инициативу иным партнёрам.

В то же время Египет скорее тяготеет к Иордании и ОАЭ с учётом создания и трёхсторонней экономической интеграционной инициативы.

Саудия же может рассмотреть укрепление военных связей с Пакистаном и Турцией, в качестве собственного анти-иранского проекта.

Итак, почему из идеи ближневосточного оборонного альянса, о которой говорили накануне визита в регион Джо Байдена, вряд ли что-то выйдет? 

Напомню, идея в общих чертах заключается в том, что арабские государства и Израиль могли бы сформировать что-то вроде ближневосточного блока НАТО перед лицом общей угрозы – Ирана. Не вполне понятно, какие именно страны должен включать такой союз, но подразумеваются государства Персидского залива, особенно Саудовская Аравия, пока не подписавшая «соглашения Араама». «За» высказался недавно король Иордании Абдалла, который тоже обеспокоен ростом иранского влияния – так что потенциально состав может быть сколь угодно разнообразным. В теории, выглядит логично. Но есть несколько проблем.

✔️Это уже не сработало раньше. Попыток было несколько, из последних: план Лиги арабских государств по созданию объединенных антитеррористических сил 2015 года и идея создания Ближневосточного альянса безопасности, или MESA, предложенная в 2017 году Саудовской Аравией и получившая полную поддержку тогдашнего президента США Дональда Трампа. 

✔️Отношения с Ираном напряженные у разных стран региона – а вот стратегии поведения разные. Откровенно враждебную позицию, по сути, занимает только Израиль. Саудовская Аравия и ОАЭ настороженно относятся к Ирану, но предпринимают шаги по нормализации, а не в сторону новой конфронтации. Эр-Рияд и Абу-Даби ведут достаточно открытые переговоры с режимом в Тегеране. Катар и Оман поддерживают хорошие отношения с Ираном. Кувейт поддерживает осторожные связи с Тегераном. Сирия, Ливан и Ирак – в зоне его влияния. А маленькая Иордания едва ли может играть серьезную роль в каком-либо оборонном альянсе. 

Даже если небольшая группа государств – включая Саудовскую Аравию, Объединенные Арабские Эмираты, Бахрейн и Израиль – может согласиться с тем, что Иран является самой большой угрозой для региональной безопасности и стабильности, пути и средства, с помощью которых они готовы решать эту проблему, сильно различаются. Ни одно из государств Персидского залива не захочет рисковать военной эскалацией с Ираном, потому что они будут находиться на передовой, принимая на себя основную тяжесть потенциальных иранских ударов. 

✔️На оперативном уровне коммуникация между странами осложняется глубоким недоверием между различными ближневосточными государствами, включая страны Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ). У арабских стран Персидского залива есть симулякр совместных вооруженных сил – называется «Щит полуострова», но, несмотря на отрепетированные учения, военные ССАГПЗ мало что делают совместно. Деликатная информация и разведданные практически не передаются. Если даже ближайшие соседи – страны Персидского залива – столь разобщены, трудно представить, чтобы арабские государства, за исключением, может быть, ОАЭ и Бахрейна, были готовы вкладывать средства в обмен разведданными и информацией с Израилем. 

✔️Наконец, вооруженные силы разных стран укомплектованы разными системами, которые нелегко интегрировать. Это верно даже для того же «Щита полуострова». Что уж говорить, если к альянсу захотят присоединить какой-нибудь Египет. 

В общем, политические и военные реалии региона оставляют идею ближневосточного альянса нежизнеспособной. Конечно, США могут взять на себя координацию разрозненных ближневосточных партнеров – что в корне противоречит изначальному плану, что региональные силы будут справляться как-то сами, без США, у которых война в Европе, противостояние с Китаем и экономический кризис дома – в общем, как-то не до того.

Легенда об Александре Македонском занимала важное место в османской культуре и политической мифологии. Как великий завоеватель, давший толчок эллинизму, и часто ассоциировавшийся с пророком Зулькарнайном, он всегда был уважаем во всем исламском мире. Есть несколько версий истории о нем, почти все они сходятся на том, что Искандер был завоевателем мира, вдохновляемый Всевышним, прототипом и моделью для будущих газиев. Именно поэтому султаны часто носили титул "Второго Искандера". У османов в то же время была еще одна точка соприкосновения с Александром. Он был греком, а империя греков была завоевана османами, которые считали себя законными наследниками престола Византии. То чем владели греки раньше, теперь принадлежало им, а значит надо было вернуть царство Александра Великого в его законных границах.

Неудивительно, что "александрийская" легенда использовалась османами и при завоевании Венгрии в 16 столетии. Наиболее подробно она была разработана австрийским мюхтеди ("ренегатом") из Вены Махмудом Терджюманом в его политически мотивированном историческом труде под названием Tarih-i Ungurus ("История венгров"), в котором говорится, что Александр Македонский прибыл в Паннонию, чтобы отомстить за брата своей матери, а затем отправился захватить Вену.

Известна и побочная линия этой истории: старый Платон, сытый по горло своей жизнью в Афинах, поселился в отшельничестве далеко на севере, где-то около Эстергома в Венгрии. Обдумывая свои планы покорения мира, Александр Македонский тоже хотел спросить у него совета, но мудрец отослал обратно гонца: если его бывший ученик пожелает спросить его о чем-то, он должен навестить его.

Александр так и поступил и двинулся в Паннонию с армией, встретил Платона, для которого основал школу, и в конце концов умер в Пече на юге Венгрии. Несколько реликвий Платона остались в Венгрии, в том числе амулет отгоняющий комаров в Буде, который был настолько чудесен, что действовал даже после рождения Мухаммада (мир ему), хотя как считалось вся прежняя магия была утрачена с рождением последнего пророка.

Мудрец предсказал приход мусульман в нескольких своих надписях, например в Пече. Это очень важная перспектива: османское завоевание было не беззаконным вторжением чужаков, а повторным захватом прежнего законного владения.

Интересно, что Эвлия Челеби, наблюдавший символы двуглавых орлов в нескольких местах в Венгрии, явно связывает их с Платоном (и хотя он отмечает, что на австрийских талерах такие же орлы, он словно забывает, что орел это также символ Габсбургов).

Уже в 1529 г. османы считали, что Корона Венгрии пришла из Ирана и изначально принадлежала сасанидскому царю Хосрову Ануширвану (531–579). К нему же она дошла от самого Хушанга, первого царя иранской мифологии. Инсигнии были важным источником легитимности, и так как корона попала в руки Сулеймана в 1529 г. османы считали себя их хозяевами. Они передали корону венгерскому королю Яношу Запольяи, а позднее (по османской версии) и Фердинанду Габсбургу (так что легитимность Габсбургов тоже была от османов).

Кроме того, османы очень хорошо знали, что венгры пришли с востока, хотя у них была своя версия древней венгерской истории. Согласно традиции, переданной Эвлией Челеби, между потомками персидского царя Феридуна вспыхнула война, положившая начало тысячелетней борьбе между Ираном и Тураном. Четверым сыновьям Манучехра удалось спастись от войны с древней короной и найти себе новый дом на западе, в Карпатской котловине. Сначала они завоевали северо-восточную полосу, Закарпатье и область за Тисой. Они построили земляные укрепления, победили дракона и великанов и, размножившись, заняли всю Венгрию. Имя "мадьяр" также происходит от имени персидского праотца: Манучехр - Манчар - Маджар (Macar, самое популярное именование для венгров в турецком языке). По другой этимологии, когда князей-завоевателей спрашивали, кто они такие, они отвечали по-персидски: нас четверо, "ма чар". После долгих повторений название прижилось в виде "Маджар".

Пишет венгерский историк Balazs Sudar:

"Таким образом, мадьяры были народом с востока, который находился в отдаленном родстве с великими фигурами персидской мифологии и, точно также, являлся частью восточной "нашей" идентичности - и, как ни странно, мусульманской идентичности, в отличие от западных "немцев". (С этой точки зрения совершенно несущественно, что они были связаны с великим врагом, предшественниками сефевидского Ирана). Таким образом, венгры были "родственниками", которым османы оказали помощь против тиранических "немцев". Эта идея - помощь мадьярам против Запада - была сильно впечатана в сознании турок, которые пытались вбить клин между мадьярами и их западными союзниками с помощью этой мысли в шестнадцатом-семнадцатом веках.

Помимо оккупации центральной части Венгрии своей армией и создания подходящих для себя условий жизни, османы пытались установить духовные связи с новой территорией. Через первые пятничные молитвы они превратили это место в часть царства ислама, а через могилы святых и кладбища героев они сделали это место личным: они установили свои местные традиции, подкрепленные множеством вскоре возникших легенд. Они не довольствовались "приобретением" настоящего и недавнего прошлого, но также задумывали далекое прошлое: через фантастические завоевания Александра Македонского/Искандера они показывали себя не как завоеватели, а как люди, возвращающие то, что раньше принадлежало им. Они также включили мадьяр в область своей идеологии: они лишь помогали дальнему родственнику в зубах "немцев". В свете этих прочных ментальных связей вряд ли можно предположить, что они рассматривали себя как временных завоевателей, ставших гарнизонам на краю света; скорее они были (ре-)конкистадорами своих исконных владений. " (The Ottomans and the Mental Conquest of Hungary)

Доля христианского населения в Ливане за последние сто лет и правда сильно сократилась, но драматическое падение на графике связано в первую очередь с тем, как изменились границы Ливана с 1910 г.

Дело в том, что Ливан в современных границах возник только в 1920 г. При этом уже с 1861 г. в Османской империи существовала провинция Горный Ливан, обладавшая определённой автономией. Христиане составляли порядка 80% населения региона, а самой многочисленной мусульманской общиной были друзы (11,4%), которые исторически проживали в южной части Ливанских гор (христиане же начали активно переселяться в эти районы началась лишь в XVII в.).

Нынешние границы Ливана были установлены французами (1920). К автономному Горному Ливану присоединили преимущественно мусульманские области на севере (Аккар), востоке (долина Бекаа) и юге (Южный Ливан), плюс преимущественно суннитские портовые города Бейрут, Триполи и Сидон. В итоге доля мусульман подскочила до почти что 49%*.

Надо сказать, что по крайней мере клирос маронитской церкви начал рассуждать о «естественных границах» «Ливана» ещё в XIX в., а в начале XX столетия к маронитским священникам присоединились светские интеллектуалы (такие как Булос Нуджайм), и так зародился ливанский национализм.

А вот мусульманское население новых территорий отнеслось к созданию Ливана без восторга, по крайней мере политически активная часть мусульман (большинство шиитов и многие сунниты оставались (полу)зависимыми крестьянами без доступа к образованию). При этом значительная часть и суннитской, и шиитской, и друзской политической элиты была успешно кооптирована французами. Однако именно в 1920-х оформился конфликт между ливанскими националистами, которые выступали за независимость Ливана, и пан-арабистами, которые считали Ливан лишь частью искусственно разделённой арабской нации.

В последующие десятилетия демографический баланс продолжал меняться. Обычно выделяют несколько факторов, которые привели к сокращению доли христиан в Ливане: они жили в более развитых регионах и имели лучший доступ к образованию, т.е. были в среднем образованнее и состоятельнее (но не будем забывать про массы маронитских мигрантов из сельских горных районов, которые переезжали в Бейрут), а значит рожали они меньше и им было проще эмигрировать в Европу и Америку. Мусульмане же находились в прямо противоположном положении: хотя в крупных городах были сильны суннитская буржуазия и интеллигенция, наиболее бедные и неразвитые регионы (т.е. практически без школ, дорог, больниц, водопровода и электричества) были мусульманскими (суннитский Аккар, шиитский юг, долина Бекаа). Президент Фуад Шехаб (1958-1964) и его преемник пытались исправить этот дисбаланс, но добились лишь ограниченных успехов.

А потом ещё случились гражданская война (1975-1990) и сирийская оккупация (1990-2005). Многие бежали от ужасов войны или сирийского протектората, при котором многие видные христианские политики оказались в изгнании (генерал Мишель Аун, экс-президент Амин Жмайель) или тюрьме (Самир Джаджа), а их партии были кооптированы с большим (Катаиб при Кариме Пакрадуни) или меньшим (попытка расколоть Ливанские силы) успехом.

*Последняя перепись населения в Ливане поводилась в 1932 г., ещё при французах. Перепись показала, что христиане составляют большинство, но с небольшим перевесом – ~51% против ~49%. Именно эти данные легли в основу распределения власти между этно-конфессиональными общинами. С самого начала к этой переписи было много вопросов, и впоследствии некоторые политические силы требовали провести новую. Например, в 1960-х пан-арабистская партия ан-Нажжаде утверждала, что демографический баланс изменился, поэтому нужно провести новую перепись и хотя бы начать ротацию поста президента между маронитами и суннитами. Ливанские националисты из Катаиб отвечали, что согласятся только на перепись, которая будет учитывать ливанцев, живущих за рубежом (среди эмигрантов большинство составляли христиане). https://t.iss.one/wildfield/5812

Патриарх Маронитской Церкви Бешара Бутрос ар-Раи провел поминальную службу по погибшим в результате взрыва в порту Бейрута 2 года назад. Во время службы он сказал, что «Бог осуждает» «должностных лиц, которые препятствуют расследованию» случившегося.

На прошлой неделе корреспондент Reuters Тимур Азхари заснял, как человек, похожий на депутата Гази Зуэйтера (лица на видео нет), курил прямо в здании ливанского парламента. Во-первых, это незаконно. Во-вторых, делал это господин Зуэйтер прямо на фоне знака «не курить».

Это тот же Гази Зуэйтер, который не явился на допрос в связи с взрывом в порту Бейрута 4 августа 2022 г. Из-за этого судья Тарек Битар, ведущий расследование, выдал ордер на арест господина Зуэйтера. Но кто ж такого уважаемого человека арестует. Само расследование фактически не ведётся уже несколько месяцев, потому что влиятельные политики, которых Битар хочет допросить, заспамили соответствующие инстанции ходатайствами об отводе судьи.

Кроме того, Гази Зуэйтера подозревают в связях с некоторыми наркобаронами в долине Бекаа, которые принадлежат к тому же клану, что и депутат (Аль Зуэйтер).

Господин Зуэйтер – депутат от шиитского Движения Амаль, партии Набиха Берри (спикер парламента с 1992 г.).

🇱🇧🗳 До конца октября ливанскому парламенту предстоит выбрать нового президента. Шестилетний срок действующего главы государства Мишеля Ауна истекает 31 октября. При этом вполне вероятно, что депутаты не сумеют договориться о кандидатуре преемника.

Выборы президента происходят на фоне того как парламент, избранный в мае 2022 г., не может сформировать новое правительство. Ни Союз 8 марта (про-иранские и про-сирийские силы), ни Союз 14 марта (про-саудовские и про-западные) большинства не получили, а на очередное правительство национального единства пока никто идти не хочет (во многом из-за поляризации в ливанском обществе). Параллельно в стране уже почти три года разворачивается экономический и гуманитарный кризис исторических пропорций.

Что случится, если депутаты не выберут нового президента до истечения полномочий Мишеля Ауна?

1) В принципе, шестилетний срок президента можно продлить. Так было с полномочиями Ильяса Храви (1989-1998) и его преемника Эмиля Лахуда (1998-2007). Сам Мишель Аун, вероятно, не против поруководить ещё, но не факт, что парламент поддержит продление. Особенно учитывая тот факт, что многие иностранные партнёры настаивают на проведении выборов в срок.

2) Даже если парламент не сумеет договориться о преемнике, Мишель Аун может уйти в отставку. Тогда, в соответствии с конституцией, премьер-министр станет исполняющим обязанности президента. Так уже было в 2007-08 и 2014-16 гг.

Но сейчас ситуация кардинально отличается от 2014 года: действующий глава правительства и сам всего лишь и.о. премьер-министра. Ведь депутаты, избранные в этом мае, всё ещё не сформировали новое правительство (и вряд ли они договорятся в обозримой перспективе). Так что тут есть все предпосылки для конституционного кризиса. На фоне экономического и гуманитарного кризиса и паралича политической системы.

Среди потенциальных кандидатов на пост президента Ливана выделяются четверо: Джибран Басиль (Свободное патриотическое движение), Самир Джаджа (партия Ливанские силы), Сулейман Франжье (Движение аль-Марада) и генерал Жозеф Аун (глава ливанской армии).

Джибран Басиль – депутат, бывший министр, лидер Свободного патриотического движения (СПД) и зять нынешнего президента Мишеля Ауна. Хотя на последних выборах СПД и потеряло пару мандатов, сокрушительного поражения партия не потерпела. Кроме того, хотя в новом парламенте у Ливанских сил больше депутатов, чем у партии Басиля, депутатский блок СПД (Сильный Ливан) всё равно больше, потому что в него также входит армянская партия Дашнакцутюн. А поскольку армяне – христиане, то выходит, что Басиль возглавляет крупнейшую христианскую фракцию в парламенте. Это важно, ведь пост президента в Ливане зарезервирован за христианами-маронитами, и неформально от президента ожидают, что он будет защищать и представлять интересы христиан.

У Джибрана Басиля есть влиятельные союзники, в первую очередь – шиитская Хезболла и армяне-дашнаки. Но врагов у него ещё больше. Оппоненты Хезболлы не любят его по понятным причинам; независимые политики и гражданское общество считают Басиля воплощением кумовства и коррупции; и даже некоторые ключевые союзники Хезболлы с Басилем на ножах (особенно шиитское Движение Амаль бессменного спикера парламента с 1992 г. Набиха Берри и маронитская политическая династия Франжье, хотя Хезболла и пытается помирить Басиля и Франжье). Во время парламентской кампании Басиль открыто атаковал Набиха Берри, в частности, обвинял его в коррупции. А ещё против Джибрана Басиля введены американские санкции.

Самир Джаджа – лидер партии Ливанские силы, а в годы гражданской войны – полевой командир одноимённого христианского ополчения. В своём недавнем выступлении Джаджа назвал себя «естественным кандидатом» в президенты. Как и Джибран Басиль, Самир Джаджа считает себя главным представителем ливанских христиан: на выборах 15 мая Ливанские силы получили 19 мандатов – против 17 депутатов у СПД Басиля.

Однако особых шансов возглавить Ливан у господина Джаджа нет. Его кандидатура неприемлема для многих политических сил, в первую очередь для шиитских партий (Хезболла и Движение Амаль) и христиан-аунистов, а также про-сирийских политиков. Суннитские элиты также не склонны поддерживать кандидатуру Джаджа (хотя депутат Ашраф Рифи из Триполи заявил, что хотел бы видеть президентом «человека калибра Самира Джаджа» из-за того, что Джаджа выступает против Хезболлы и требует её разоружения).

Самир Джаджа это понимает и говорит, что его партию устроит любой кандидат, который не поддерживает Хезболлу и будет проводить реформы и бороться с иностранным влиянием (иранским и сирийским; у Ливанских сил при этом хорошие отношения с Саудовской Аравией). В частности, Джаджа уже высказывался в пользу кандидатуры генерала Жозефа Ауна.

Сулейман Франжье – экс-депутат, бывший министр, глава влиятельной маронитской семьи из Згарты. Как и Самир Джаджа, Сулейман Франжье уже пытался стать президентом в 2014-2016 гг. Дедушкой его был Сулейман Франжье-старший, президент Ливана в 1970-76 гг.; а отец Сулеймана Франжье-младшего, Тони Франжье, в годы гражданской войны руководил ополчением своей семьи (аль-Марада). Но в 1978 г. боевики Ливанских сил убили Тони.

Главные союзники господина Франжье на этих выборах – исторически про-сирийское Движение Амаль, а также про-иранская Хезболла. Парламентские выборы 15 мая несколько ослабили позиции Франжье, ведь многие союзники Сирии (и Франжье) лишились депутатских мандатов: вице-спикер парламента Элие Ферзли, Фейсал Карами из Триполи, друзские политики эмир Таляль Арслан и Виам Ваххаб, а также все три депутата Сирийской социал-националистической партии. Кроме того, фракция партии Франжье (Движение аль-Марада) сократилась до одного депутата (Тони Франжье, сына Сулеймана; впрочем, близким союзником семьи Франжье в парламенте считается также независимый депутат Фарид аль-Хазен от Кесравана).

При этом некоторые суннитские депутаты готовы поддержать Франжье. Для части парламентариев, которые раньше были связаны с Движением аль-Мустакбаль экс-премьера Саада Харири, а также некоторых независимых суннитов, кандидатура Франжье приемлема по двум причинам. Во-первых, он плоть от плоти политической элиты; во-вторых, на прошлых президентских выборах Саад Харири поддержал кандидатуру Франжье, а значит «Нургалиев разрешил». С точки зрения многих суннитов, главная проблема Франжье – его тесные связи с сирийской династией Асадов, к которой у ливанских суннитов немало претензий.

Пока наиболее перспективным кандидатом выглядит командующий ливанской армией Жозеф Аун. Его главный козырь – это то, что армия – единственный государственный институт, которому доверяют большинство ливанцев разных конфессий. Поэтому именно в армейском руководстве можно найти компромиссного кандидата.

Неслучайно главнокомандующие уже неоднократно становились президентами: военными были Фуад Шехаб (1958-64), Эмиль Лахуд (1999-2007) и Мишель Сулейман (2008-14); действующий президент, генерал Мишель Аун (с 2016), также завоевал популярность в конце 1980-х (к концу гражданской войны) во многом именно как представитель государства, который обещал обуздать ополчения и восстановить суверенитет Ливана.

🇱🇧🗳 Президентские выборы в Ливане

• Самир Джаджа, лидер христианской партии Ливанские силы, по-прежнему призывает «оппозицию» объединиться и выставить единого кандидата в президенты. Под оппозицией доктор Джаджа подразумевает 1) традиционные партии (в первую очередь Прогрессивно-социалистическую партию и Катаиб) и независимых депутатов из истеблишмента (Мишель Моавад, Ашраф Рифи и др.), выступающие против Хезболлы и её союзников, а также 2) фракцию «Депутаты сил перемен» из 13 человек, которые избрались на волне гражданского активизма 2015-2019 гг. (бейрутские протесты YouStink в 2015, муниципальные выборы в Бейруте в 2016, массовые протесты осенью 2019) и хотят положить конец власти политических династий.

• Однако в последние недели стало ясно, что Самир Джаджа лишился одного из ключевых союзников в президентской гонке. Недавно Валид Джумблат, лидер друзской Прогрессивно-социалистической партии (ПСП) и один из патриархов ливанской политики (министр с середины 1980-х, депутат в 1992-2018), встречался с представителями Хезболлы. В отличие от Самира Джаджа, который считает, что компромисс с Хезболлой и её союзниками невозможен («Где компромисс между суверинитетом [Ливана] и его отсутствием?»), Валид Джумблат хочет, чтобы будущий президент был избран при поддержке всех основных игроков. При этом у Джумблата сохраняются противоречия с Хезболлой (в частности, по вопросам внешней политики и безопасности; в ходе избираетельной кампании этой весной ПСП критиковала шиитскую партию); в то же время, партия Джумблата сохраняет хорошие отношения с Ливанскими силами.

Решение Джумблата может быть связано с несколькими факторами. Во-первых, он считает поляризацию между Хезболлой и Ливанскими силами (и их союзниками) контрпродуктивной. Чтобы вывести Ливан из беспрецедентного экономического кризиса, стране нужны правительство и президент, но если каждый политический лагерь будет до упора стоять на своём, паралич продолжится. Во-вторых, Джумблат заинтересован в диалоге с Хезболлой на фоне грядущих перемен в регионе (возможное восстановление ядерной сделки с Ираном, потенциальная эскалация с Израилем из-за споров о морских границах). В-третьих, лидер ПСП попросту не хочет однозначно вставать под знамёна Самира Джаджа, который метит в лидеры оппозиции, чтобы сохранить свободу манёвра. Характерно, что дабы сбалансировать свои публичные контакты с Хезболлой, Валид-бей отправил троих депутатов ПСП втречаться с маронитским патриархом Бишарой ар-Раи, который критикует Хезболлу и выступает за нейтралитет Ливана во внешней политике (в то время как Хезболла ориентируется на Иран, а противостояние с Израилем и США занимает центральное место в дискурсе партии и её союзников). Делегация получилась статусная: в неё вошли Теймур Джумблат (сын Валид-бея), Акрам Шхайеб и Ваэль Абу Фаур (оба – давние приближённые лидера ПСП).

• Надо сказать, что и «Силы перемен» не горят желанием признавать лидерство Самира Джаджа. На прошлой неделе депутаты-реформисты решили, что представят свои требования и план действий публике в начале сентября (документ составят депутаты Мельхем Халаф и Мишель Дувейхи). В приоритете у фракции «Сил перемен» – избрание нового президента, реструктуризация финансового и банковского сектора, сделка с Международным валютным фондом, а также парламентский контроль над работой правительства, «особенно в том, что связано с преступлением 4 августа [2020 г.]» (взрыв в порту Бейрута). На данный момент расследование причин катастрофы зашло в тупик из-за противодействия со стороны влиятельных политиков, которых вызывали на допросы (разумеется, никто не явился).

«Башир Жмайель: Я не буду действовать в интересах определённого класса или партии. Война закончилась, начинается период мира и справедливости»

Передовица газеты al-ʿAmal, партийного органа партии Катаиб. Башир – справа с ребёнком на руках

40 лет назад депутаты ливанского парламента выбрали президентом Башира Жмайеля, лидера христианского ополчения Ливанские силы. На момент голосования бóльшая часть страны находилась под контролем Сирии, Израиля и их ливанских союзников. С Сирией христианские боевики воевали с конца 1970-х, в то время как Израиль поддерживал Ливанские силы и рассчитывал, что под руководством Жмайеля Ливан станет союзником еврейского государства. Сам Жмайель хотел добиться вывода иностранных войск, но был убит 14 сентября – ещё до вступления в должность (за покушением, вероятно, стояли сирийцы).

Избрание и убийство Башира Жмайеля – центральные события в политической мифологии христианских партий Катаиб (партия семьи Жмайелей) и Ливанские силы (партия бывшего полевого командира Самира Джаджа)