Вот, собственно, фото с похорон израильских военных, которое так не понравилось Валиду Джумблату.

Фотография сделана в деревне Бейт Джанн на севере Израиля. На изображении за гробом – Султан-паша аль-Атраш, Камаль Джумблат (за дорожным знаком) и пара пятицветных флагов друзов.

Сирийский политик Халед аль-Азм (1903–1965) принадлежал к известной семье землевладельцев из Дамаска. Ещё при Османской империи её представители не раз были губернаторами Дамаска и окрестностей. Отец Халед-бея, Фаузи-паша аль-Азм, заседал в парламенте ещё при османах, а после распада империи (1918) стал первым председателем (1919) Всеобщего сирийского конгресса, который нередко называют первым парламентом в истории страны. Конгресс провозгласил независимость и конституционную монархию, но летом 1920 года французские войска положили конец Сирийскому королевству.

В общем, Халед аль-Азм был из очень богатой и влиятельной семьи. В 1930-х он сблизился с другим политиком из Дамаска, Шукри аль-Куватли. В те годы аль-Куватли был одним из лидеров движения за независимость от Франции, но уже в 1940-х он стал президентом Сирии (1943–49, 1955–58).

В независимой Сирии (с 1946) Халед аль-Азм был одним из ведущих политиков. В периоды, когда в стране проходили конкурентные выборы и работал парламент (1946–49, 1949–51, 1954–58, 1961–63), он был депутатом и нередко занимал ключевые должности в правительстве. При этом он не принадлежал ни к одной из двух основных партий, которые представляли традиционные элиты (Национальная и Народная партии).

Халед аль-Азм неоднократно был премьер-министром, а в 1955 году даже выдвигался в президенты против аль-Куватли (безуспешно).

Когда в стране началась эпоха военных переворотов (1949–70), Халед аль-Азм критиковал вмешательство армии в политику. Правительства, которые возглавлял лично он, дважды свергались военными (1949 и 1963 + серьёзная попытка в 1962).

В период открытой диктатуры Адиба Шишакли (1951–54) аль-Азм приостановил карьеру. После падения режима он вернулся в политику и занимал важные посты в правительстве.

Летом 1957 года, будучи министром обороны (с конца 1956), аль-Азм посетил Москву. Он сыграл заметную роль в переговорах с СССР о поставках оружия. В те годы это была большой темой в арабском мире, ведь в 1955 году египетский прездент Гамаль Абдель Насер договорился о поставках оружия с Восточным блоком, не вступая в него. Это укрепило его имидж борца с западным влиянием на Бижнем Востоке и способствовало популярности Насера в арабском мире.

При этом Халед аль-Азм критиковал этого кумира пан-арабистов, вдохновившего столько путчистов в арабском мире. В период авторитарной Объединённой арабской республики (Египет и Сирия, 1958–61), которой правил Насер, аль-Азм уехал в Ливан. Он вернулся в Сирию после распада ОАР (1961) и какое-то время снова был премьер-министром.

Но в 1963 году пан-арабисты в рядах армии свергли правительство Халеда аль-Азма. Переворот положил начало режиму партии Баас. Многие ведущие политики оказались в эмиграции, их лишили имущества и гражданских прав. Среди них был и Халед аль-Азм. Он скончался в Бейруте в 1965 году, написав три тома воспоминаний.

В журнале Неприкосновенный запас вышел мой перевод отрывков из мемуаров Халеда аль-Азма. В частности, про парламентские выборы 1954 года, которые считаются самыми конкурентными в истории Сирии; о поездке аль-Азма в Москву в 1957 году; а также политический спектр Дамаска 1950-х глазами автора мемуаров: от коммунистов и баасистов до крайне-правых ССНП и Кооперативно-социалистической партии.

Вот, что писал про Халеда аль-Азма (на фото) журналист Назир Фанса:

«При всех талантах государственного деятеля это был человек крайне высокомерный и гордый своей принадлежностью к феодальной аристократии. И он ненавидел [полковника Хусни] аз-Заима».

Под «феодалами» интеллигенция тех лет подразумевала городскую верхушку: торговцев и землевладельцев, которые нередко занимали высокие посты с османских времён, и чьё влияние обычно основывалось на богатстве, патронаже, семейном престиже и зависимом положении крестьян.

В ходе первой арабо-израильской войны (1948–49) Халед аль-Азм стал премьер-министром и министром обороны Сирии, а Хусни аз-Заим возглавил армию. Войну Сирия проигрывала, в том числе из-за проблем со снабжением. Неудачи на фронте и коррупционные скандалы в армии обострили противоречия между политиками и военными. В коррупции обвиняли и самого аз-Заима.

30 марта 1949 г Хусни аз-Заим сверг правительство и установил первую военную диктатуру в истории независимой Сирии.Назир Фанса был его помощником

Этим утром хочу посоветовать вам канал Дервиш-просветитель. Его ведёт дорогой брат Евгений из Иерусалима – учитель иврита, специалист в области еврейского неформального образования и соведущий подкаста Левиафан.

Женя захватывающе рассказывает про то, как связаны иврит, еврейская история и Танах. Из его канала вы узнаете, как что общего у «пенала» и «кальмара» в иврите, какие следы языческого прошлого можно найти в Торе, как в Израиль пришёл death metal.

Так что если вы чувствуете, что вам не хватает необычных фактов о Торе и её толкованиях, о связях языка и истории, а также забавных каламбуров, то вам сюда:

https://t.iss.one/prosder

Как голосуют израильские друзы (1996–2020)

Mahmoud Shanan и Omri Eilat выделяют несколько тенденций.*

Во-первых, по сравнению концом 1990-х явка друзов снизилась – и вообще, и по сравнению с явкой избирателей в целом. Началось это в 2003 году, правда, в начале 2000-х явка падала по всей стране. Однако если в 1990-х явка среди друзов была примерно такой же, как среди израильтян в целом, то последние 10 лет разрыв в явке колеблется в районе 10-15 процентных пунктов. Так, на выборах в Кнессет 2020 г. явка по Израилю составила 71.5%, но среди друзов – 57,1%.

Во-вторых, если в 1990-х ведущей партией среди друзов была левосионистская Авода, сейчас они выбирают и представляют в Кнессете весьма разные силы. В основном это центристские и правоцентристские партии (Кулану, Кахоль-Лаван, Наш дом – Израиль, Ликуд). В то же время, некоторые друзы поддерживают светские анти-сионистские партии: преимущественно арабскую Хадаш (коммунисты и союзники) и арабскую Балад (обычно избиратели обеих идентифицируют себя как палестинцы).

На выборах 2019 года центристский альянс Кахоль-Лаван, бросавший вызов Нетаньяху, стал самой популярной партией среди друзов. Это был крупнейший успех отдельной партии с 1990-х, когда однозначным лидером среди них была Авода.

В целом, чаще всего друзы голосуют за (право)центристов. Как из лояльности к Израилю, так и из прагматизма: Хадаш или Балад вряд ли окажутся в правительстве.

В-третьих, избиратель-друз часто предпочитает партии, которые выставляют кандидатов с его малой родины. Иными словами, наличие друза в избирательном списке прибавляет голосов в родной деревне кандидата.

Mahmoud Shanan и Omri Eilat приходят к выводу, что не стоит рассматривать друзов Израиля только как «общину», поскольку на самом деле это сложно устроенное общество. Как у избирателей у них множество мотивов, и практика голосования в соответствии с интересами семьи становится всё менее распространённой. За последние десятилетия сильно вырос уровень образования, в т.ч. среди женщин, и их участие в рынке труда.

С одной стороны, друзы стали более интегрированы в израильское общество. С другой, среди них нашло отклик новое поколение политических активистов, которые отстаивают права арабских граждан в Израиле.

Некоторые друзы разочарованы политической системой. Этому способствуют различные факторы, в том числе социо-экономические: все деревни друзов расположены на севере Израиля, а в стране существует явный дисбаланс между центром и периферией. Вдобавок, хотя в отличие от других арабских граждан друзы обязаны служить в армии, их деревни остаются относительно бедными – как и другие арабские деревни.

С другой стороны, отчуждению друзов способствуют некоторые решения израильских правительств. Особенно сильное недовольство вызвало то, что «закон о нации» (2018), который закрепляет право на самоопределение за еврейским народом и лишает арабский язык статус государственного, не упоминает демократический характер государства и права этнических и конфессиональных меньшинств.

Принятие закона привело к протестам. Даже духовный лидер друзов Галилеи и Кармеля, шейх Мувафак Тариф, не склонный критиковать Израиль, призывает скорректировать закон. А десантник, ветеран Войны Судного дня (1973) и вторжения в Ливан (1982) Амаль Асъад почувствовал, что государство Израиль его «предало». Он подчеркнул, что не против, чтобы страна позиционировала себя как еврейскую, но только с уважением к правам и идентичности всех граждан.

Друзы также жалуются на дискриминацию при выдаче лицензий на строительство (как и другие арабы-израильтяне). Закономерно, они недовольны т.н. законом Каминица, который ужесточил регулирование в этой сфере. А жилья ведь не только в Тель-Авиве не хватает.

*From a Community to a Society: Trends in Druze Voting Patterns in the Knesset Elections, 1996–2020. Исследование не учитывает досрочные выборы в Кнессет 2021 и 2022 гг.

Площадь ан-Нежме, на которой располагается ливанский парламент. Посередине – башня аль-Абеда.

Вид с одной из нескольких улиц, сходящихся на площади. Бейрут, 1955

Друзы сыграли заметную роль в истории Сирии ХХ века. Самым ярким примером является, вероятно, Султан-паша аль-Атраш, известный предводитель анти-французского восстания 1925–27 гг. Оно началось в Горах друзов на юге Сирии, но распространилось на остальные регионы страны, включая Дамаск. Султан-паша стал символом и для Сирии, и для друзов как конфессиональной группы, и в целом для арабов. До конца жизни (1982) его очень уважали. Памятник Султану аль-Атрашу также стоит в друзской деревне Маждаль Шамс на Голанских высотах.

Его сын Мансур аль-Атраш был одним из основателей партии Баас в Дамаске в 1940-х. Когда офицеры-баасисты совершили переворот в 1963 году и привели партию к власти, Мансур аль-Атраш какое-то время занимал высокие посты, но недолго. В 1966 его фракция была свергнута другими офицерами-баасистами. Но умер он не в тюрьме и не в изгнании, как некоторые другие лидеры Баас (включая Афляка и Битара), что само по себе о чём-то да говорит.

В эпоху военных переворотов в Сирии (1949–1970) друзы также отметились в офицерских интригах, путчах и восстаниях. Например, друзы были среди военных, которые свергли и убили Хусни аз-Заима в августе 1949 года. аз-Заим лишился поддержки офицеров, когда предал Антуна Сааде, «Вождя» крайне-правой Сирийской социальной националистической партии (ССНП). Сирийский диктатор выдал Сааде (гражданина Ливана) ливанским властям, а те казнили его после поспешного трибунала – за попытку вооружённого захвата власти.

Это предательство фатально ослабило режим Заима, ведь в армии были сторонники и члены ССНП. Неудивительно, что офицеры-друзы Фадлалла Абу Мансур (состоял в ССНП) и Амин Абу Ассаф участвовали в свержении и убийстве «маршала» аз-Заима в августе 1949 года. Вероятно, друзов привлекал как светский аспект идеологии ССНП, позволявший избежать конфессиональной дискриминации, так и её идея единства «Великой Сирии» (друзы как раз проживают в Сирии, Ливане, Израиле и Иордании).

В начале 1954 года восстание друзов на юге Сирии привело к кризису, положившему конец военной диктатуре Адиба Шишакли (1951–54). Попытки силой подавить выступления друзов закончились бегством Шишакли из страны и проведением самых конкурентных выборов в истории Сирии (1954).

В 1960-х друзы были среди офицеров, которые привели к власти партию Баас. Должно быть, самым известным офицером тех лет был Салим Хатум. Он участвовал в баасистских переворотах 1963 и 1966 гг. После путча 1966 года самыми влиятельными людьми в Сирии стали алавитские офицеры Салах Джадид и Хафиз аль-Асад. Салим Хатум посчитал, что при новом режиме он и его сторонники получили недостаточно власти, и уже в том же 1966 году стал готовить очередной путч. Но заговор раскрыли, поднять восстание не получилось, и Хатум бежал в Иорданию. Он вернулся в Сирию вскоре после Шестидневной войны (1967), был задержан и расстрелян.

Не только мужчины-друзы оставили свой след в истории ХХ в. Молодая ливанка Назира Зейн ад-Дин (1908–1976) прославилась в 1928 г своей книгой «Хиджаб и открытие лица» (al-ḥiǧāb wa-s-sufūr). В ней Назира критиковала вариант хиджаба, скрывающий лицо.

Она настаивала, что женщины не глупее мужчин и должны играть бóльшую роль в общественной жизни. С точки зрения Назиры Зейн ад-Дин, богословы неправильно толкуют Коран, и это не даёт женщинам учиться и поражает их в правах. «Господа, вы обвиняете нас в отсутствии религии и разума. Почему? Ведь вы же сами закрыли нам пути интеллекта и окунули нас в океан унижений и невежества».

В ответ на критику своей книги Назира Зейн ад-Дин написала ещё одну, «Девушка и шейхи».

В своей аргументации она ссылалась на Коран и историю ислама. Исламским наукам Назиру обучил её отец, Саид-бей. Он был османским судьёй и разбирался в суннитском праве. Саид-бей поддерживал дочь при написании книги и в последовавшей полемике.

(Cooke, Nazira Zeineddine: A Pioneer of Islamic Feminism)

Генсек Хезболлы Х.Насралла: «Весь регион перед реальной опасностью, все должны понять масштаб нынешней битвы и её опасность. Понять её опасность для Палестины. Если это правительство победит в битве за Газу и [Западный] берег, то не будет Палестины. Не будет палестинского народа, не будет палестинских беженцев - то есть tawṭīn*…И не будет святынь. Даже мечеть аль-Акса, которую мусульмане называют “наша первая кыбла”**, “наши святыни”, и не знаю как ещё… Эта самая мечеть аль-Акса будет в огромной опасности. Потому что для Израиля это что значит: мы убивали палестинцев, морили их голодом, убивали… а арабские страны молчат». А если так, то мало ли, что Израиль сделает с мечетью, считает генсек Хезболлы. «Для меня тут всё ясно».

* «Натурализация». Имеется в виду выдача гражданства палестинским беженцам в Ливане. Среди политических сил есть консенсус против этого, так что Насралла как бы говорит: мы воюем за интересы Ливана

**Направление молитвы у мусульман. Изначально это был Иерусалим, вскоре его сменила Мекка

Это было сказано в контексте того, что Кнессет недавно принял резолюцию против решения палестино-израильского конфликта по формуле два государства для двух народов. Хасан Насралла назвал эту декларацию израильского парламента «пощёчиной» арабским странам, поддержавшим Арабскую мирную инициативу (2002). Саму формулу двух государств он назвал «ложью». По словам генсека Хезболлы, в Израиле существует полу-консенсус против создания палестинского государства, а резолюция говорит о бессмысленности переговоров с Израилем.

Хасан Насралла: «Я не говорю, что цель этой битвы — уничтожение Израиля сейчас. Цель этой битвы — не дать Израилю победить, не позволить Израилю уничтожить палестинское сопротивление, не дать Израилю покончить с делом Палестины. Это должно быть целью, ведь если Израиль достигнет своих целей, весь регион окажется в опасности, о которой я говорил раньше».

«Не бойтесь победы сопротивления, бойтесь победы врага».

И много разговоров о военных и финансовых потерях Израиля. Плюс пообещал ответ от Хезболлы и союзников по «Оси сопротивления» на убийства Фуада Шукра (Хезболла) и Исмаила Хании (ХАМАС).

🇱🇧В этом году христианское Свободное патриотическое движение (СПД) одного за другим теряет статусных депутатов.

28 августа о выходе из партии заявил Ибрахим Канаан – глава парламентской комиссии по финансам. Его противоречия с председателем СПД Джебраном Басилем не были секретом, и слухи о том, что Канаан покинет партию, ходили не один месяц. Однако это не единственная потеря СПД в этом году.

В марте 2024 года из партии исключили Ильяса Бу Сааба, православного вице-спикера парламента. Противоречия между ним и Джебраном Басилем начались уже 2022 году на фоне парламентских выборов. А когда парламент в последний раз пытался избрать президента в июне 2023-го, Ильяс Бу Сааб голосовал вопреки партийной линии.

Весной 2024 года из СПД также выгнали Алена (Alain) Ауна – племянника экс-президента Мишеля Ауна, основателя СПД. В 2016 году именно Ален Аун боролся с Джебраном Басилем (зятем Мишеля Ауна) за пост председателя СПД. Ален Аун оставался популярным как в партии, так и среди избирателей в своём округе, утверждает издание al-Modon.

Этой же весной партию покинул Симон Аби Рамия, депутат от христианского округа Жбейль (Библ). Он, в частности, заявил, что все решения в СПД принимает Джибран Басиль. Это также не новость: когда из Движения со скандалом уходил Марио Аун, он предъявлял Басилю похожие обвинения.

Все эти депутаты представляют разные христианские округа в Горном Ливане, которые с в 2005 г. остаются электоральными бастионами СПД (на выборах-2022 их поддеркжа там просела).

С тех пор, как Джебран Басиль сменил своего тестя во главе СПД (2016), потенциальные соперники периодически исключаются из партии или уходят сами, отмечает l Orient Today. Например, в 2019 году СПД покинул Шамель Рукоз – бывший военный и депутат (2018–2022), а также бывший зять Мишеля Ауна, экс-президента (2016-2022) и основателя СПД.

В публичных выступлениях экс-президент Мишель Аун поддерживает Джебрана Басиля и его решения. В недавнем интервью аль-Ахбар Мишель Аун заявил, что Басиль – «не диктатор», а те, кто покинули СПД «совершали ошибки».

Исторически СПД сильно завязано на фигуру своего основателя, так что ожидаемо, что Джебран Басиль едва ли мог унаследовать весь авторитет Ауна, формально возглавив партию. Генерал Мишель Аун прославился на поздних этапах гражданской войны в Ливане (1975–90). В 1988-90 гг., опираясь на лояльные ему части ливанской армии в Восточном Бейруте, генерал Аун возглавлял собственное правительство, воевал с христианскими боевиками Ливанских сил и пытался выбить сирийскую армию из Ливана. В итоге Аун отправился в изгнание и стал одним из лидеров внепарламентской оппозиции. После вывода сирийских войск (2005) он вернулся в Ливан и основал СПД как легальную партию. Она обещала покончить с коррупцией и кумовством в политике.

Уже на выборах в парламент 2005 года СПД одержало внушительную победу среди христиан. СПД оставалось сильнейшей партией в общине вплоть до выборов-2022, когда аунистов обошли их давние соперники из Ливанских сил. Во многом благодаря союзу с Хезболлой в 2016 году Мишель Аун стал президентом.

Хотя с 2006 г. СПД – крупнейший христианский союзник Хезболлы, в ходе нынешней войны между ними возникли новые противоречия (вдобавок к спорам о застопорившихся президентских выборах). СПД публично оспаривает нарратив Хезболлы, якобы её вооружённое крыло делает Ливан сильнее и безопаснее в противостоянии с Израилем. Мишель Аун и Джибран Басиль неоднократно говорили, что Хезболла лишь создаёт риск разрушительной войны, Газу в итоге всё равно разбомбили, и вообще у Ливана свои интересы.

В 1920-30-х гг. образованием в Ираке руководили пан-арабские националисты. Они определяли как школьную программу, так подготовку учителей.

Reeva Spector Simon пишет, что милитаризм и национализм, которых становилось всё больше на протяжении 1930-х, способствовали как про-немецкому путчу и англо-иракской войне (1941), так и последующим диктатурам, вплоть до Саддама Хусейна.

Корни милитаризма Spector Simon находит ещё в позднем османском периоде. Тогда Стамбул сблизился с Берлином, и некоторые османские офицеры (в т.ч. и арабы) учились в Германской империи.

Reeva Spector Simon также отмечает, что милитаризм и национализм иракских школ в 1920-30-х – это во многом заимствование из школьных систем 3-й республики во Франции и кайзеровской Германии. На истории рассказывали о национальных героях и их подвигах, физкульутра содержала элементы военной подготовки, а уроки языка способствовали вытеснению региональных диалектов.

Министры образования в Ираке часто менялись, так что решающее влияние на программу оказывали некоторые чиновники министерства образования. Уже в 1920-х образованием руководил пан-арабист Сати аль-Хусри, считавший школы важнейшим инструментом для модернизации общества и распространения национализма. В 1930-х у руля оказались арабские националисты Сами Шаукат и Мухаммад Фадель аль-Джамали, которые во многом вдохновлялись нацистской Германией. Они даже создали иракский аналог Гитлерюгенда – военизированное молодёжное движение al-Futuwwa.

То, что сунниты преобладали в офицерском корпусе, а система образования продвигала идеи пан-арабизма, не могло не сказаться впоследствии, когда монархию свергли военные (1958), и между офицерами началась борьба за власть (1958–1968). Многие из них симпатизировали силам, которые призывали к единству арабского мира, особенно египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру и партии Баас.

В начале 1930-х иракские школы исследовала американская комиссия Монро. Американцы критиковали иракское образование за чрезмерную централизацию, а также за упор на национализме и некоторую непрактичность школьной программы. Так, львиная доля часов отводилась истории и литературному арабскому. Комиссия Монро посоветовала уделять больше внимания практическим вопросам вроде земледелия, ремёсел, гигиены и здоровья.

Можно сказать, что владение литературным языком – это тоже практический навык, но тут есть и другой аспект. Язык был также инструментом укрепления пан-арабской идентичность, в основе которой, согласно идеологам пан-арабизма, лежали литературный арабский, литературное наследие на нём и общая история арабов. И действительно, владение арабским приобщало иракцев к письменной культуре арабского мира и, в частности, к прессе Каира, Бейрута или Дамаска. Но, возможно, малоимущим иракцкам, у которых обычно не было денег и времени на газеты, были нужнее другие знания и навыки.

Сати аль-Хусри был несогласен с критикой американцев. В частности, с его точки зрения, распространение национальной идентичности было важнее вопросов сельского хозяйства или гигиены. Тут чувствуется как влияние немецкого идеализма, так и социальное происхождение и высокое положение самого аль-Хусри (из крупного города Алеппо, с хорошим образованием, отец был госслужащим, сам Сати аль-Хусри с османских времён работал в системе образования), который вряд ли много контактировал с рядовыми иракцами (тем более с сельской периферии).

(Reeva Spector Simon, Iraq Between the Two World Wars: The Militarist Origins of Tyranny)

🇱🇧🇮🇱В результате взрывов пейджеров 17 сентября погибло по крайней мере 12 человек, порядка 2800 были ранены. По всей видимости, большинство убитых и раненых состояли в Хезболле, но сообщается также о гибели и ранениях гражданских. Среди них – 10-летняя Фатима Абдалла, похороненная в среду.

Взрывы происходили во всех частях Ливана с большим присутствием Хезболлы. Сообщалось, что в некоторых районах внезапные детонации привели к панике на улицах. Вдобавок, был убит сын депутата Хезболлы Али Аммара. Хезболла отчиталась о нём, как о «воине» (муджахиде) павшем «на пути в Иерусалим». Также ранен сын другого парламентария Хезболлы, Хасана Фадлаллы. Многие были ранены в глаза и руки: перед детонацией на пейджеры пришло сообщение. Хезболла использовала пейджеры, опасаясь, что телефоны легко взломают.

В результате взрывов в Ливане был ранен посол Ирана. Его, а также некоторое количество ливанцев (видимо, членов Хезболлы), повезли лечиться в Иран.

18 сентября вновь прогремели взрывы. На этот раз взрывались рации – в том числе на похоранах убитых накануне. Еще 450 получили ранения; по данным минздрава, в атаках 17-18.09 убито 37 человек.

Атака произвела сильное впечатление не только на Хезболлу и её сторонников. Она также вызвала сочувствие, страх и осуждение у части других ливанцев. Их напугали и потрясли взрывы, произошедшие в разных концах страны средь рабочего дня. Вероятно, именно одновременной детонацией в случайных местах и объясняются жертвы среди гражданского населения: кто-то из боевиков Хезболлы мог быть дома с семьей или среди случайных людей в магазине или на улице.

Суннитский муфтий Ливана Абд ал-Латиф Дерьян призвал международное сообщество расследовать эту «сионистскую агрессию». По его словам, «нападение на любого ливанца затрагивает безопасность и благополучие всех ливанцев». «Солидарность и сотрудничество между ливанцами – это национальный долг. Необходимо стоять бок о бок в войне и мире, вне зависимости от политических различий», – подчеркнул шейх Дерьян.

А так прокомментировал ситуацию Мишель Аун – экс-президент в 2016-22 гг., основатель христианской партии СПД и союзник Хезболлы (с 2006): «Сегодня я сочувствую нам всем, всем ливанцам. Все мы ранены, всем нам больно. Но величайшие соболезнования я выражаю международным институтам, которые должны защищать мир и справедливость, но оказались бессильны перед лицом диких сцен убийств».

Даже у лидера христианской партии Ливанские силы Самира Джаджа – одного из главных оппонентов Хезболлы – первой реакцией было «сейчас не время для политики».

Не остался в стороне и генсек Хезболлы Хасан Насралла. В значительной степени его вчерашнее выступление состояло из соболезнований и духоподъёмных заверений, что этот удар не сломит настрой Хезболлы, не ослабит её и не заставит отказаться от своей политики. В частности, шиитская группировка/партия не прекратит обстрелы севера Израиля, пока последний не договорится о перемирии с ХАМАС в Секторе Газа.

Насралла также подчеркнул, что цель его организации – не дать Израилю достичь своих целей, т.е. не позволить жителям севера вернуться домой. С начала войны с севера страны эвакуировано порядка 100 тыс. израильтян. Деревни на юге Ливана, страдающие от боевых действий, также покинуло более 100 тыс. человек.

Генсек Хезболлы также прокомментировал разговоры в Израиле о воссоздании «пояса безопасности» 1978–2000 гг., когда ЦАХАЛ оккупировал часть юга Ливана при поддержке своих ливанских прокси. По словам Насраллы, неправильно проводить параллели с тогдашней ситуацией, ведь возможности Хезболлы многократно возросли. Так что такой «пояс безопасности превратится в трясину, в ловушку, в западню, в бездну, в преисподнюю для вашей армии… если вам захочется прийти на нашу землю». Насралла также дал понять, что в случае израильского вторжения Хезболла расширит радиус обстрелов, и страдать будет не только север Израиля (но это и так предсказуемо).

В конце своей речи Хасан Насралла пообещал неординарный ответ на эту «великую агрессию» с пейджерами и рациями, но «из-за чувствительности» ситуации отказался говорить, где, как и когда.

До XIX века Левант фактически делился на ряд исторически сложившихся областей, которые немецкий историк Thomas Philipp называет «локально/внутренне интегрированными регионами» (locally integrated regions). Общественные связи – экономические, культурные, семейные и политические – внутри такого региона были плотнее, чем с землями за его пределами. В каждой области был свой набор ведущих семей, из которых османы обычно и назначали местных администраторов. Эти элиты обычно состояли из наследственных сборщиков налогов, торговцев, землевладельцев и верхушки духовенства.

При этом общественное устройство «интегрированных регионов» различалось. Иногда они состояли из города и сельской округи, вроде областей Дамаска, Алеппо или Джабаль Наблус. Иногда отличительной чертой области был не город, а особая конфессиональная или племенная принадлежность его жителей. Сюда можно отнести Алавитские горы на северо-западе Сирии, Друзские, или Арабские горы на юге Сирии, а также Горный Ливан, населённый в основном друзами и христианами.

У таких суб-регионов в Леванте и до XIX века были торговые, семейные, культурные и религиозные отношения как друг с другом, так и с заграницей. По ходу XIX в. эти связи становились всё интенсивнее. Этому способствовали, развитие средств транспорта и связи, стремительный рост торговли с Европой, урбанизация, распространение образования и административные реформы, с помощью которых Стамбул укреплял контроль над провинциями.

Распространение образования во многом связано с деятельностью миссионеров. Хотя такие школы часто имели чёткую конфессиональную принадлежность, учились там люди из разных общин, в т.ч. мусульмане. Конкуренция с миссионерами побуждала различные местные церкви открывать собственные школы, чтобы не терять паству. А в 1870-х зародилась сеть школ Исламского общества благотворительных намерений, которые распространяли современное образование среди мусульман, а также суннитскую и, впоследствии, пан-арабскую идентичность. К концу столетия росло и количество государственных школ.

Социальные трансформации привели к появлению новых идентичностей (региональных, национальных, общегражданской османской и не только) и переосмыслению старых (конфессиональных, локальных).

Общественные отношения менялись не всегда мирно. Например, для Горного Ливана середина XIX века обернулась большими потрясениями, включая крестьянские восстания и кровавый конфликт между христианами и друзами, который нередко называют гражданской войной. 1860 год ознаменовался убийствами христиан в Ливане, а также анти-христианским погромом в Дамаске. Коллективные воспоминания об этих эпизодах становились важными частями конфессиональных идентичностей и связанных с ними нарративов.

Поскольку многие христиане сумели преуспеть за счёт торговых, культурных и политических связей с Европой, общественное влияние христианской верхушки росло. Вероятно, подобные изменения в отношениях между конфессиями способствовали конфликтам. Вопрос был тем более чувствительным, что подъём христиан был тесно связан с ростом иностранного влияния (экономического, политического и культурного). Европейские державы патронировали разным общинам: Франция – католикам, особенно маронитам; Россия — греко-православным и т.д. Европейцы часто выбирали местных христиан и евреев в качестве торговых партнёров, вице-консулов и переводчиков (это давало их местным контрагентам юридические привилегии).

С 1840-х гг. другим важным фактором, менявшим общественные отношения в Леванте, были османские реформы. Рабочие места в растущей бюрократии, школах и формальное равенство в правах для разных конфессий создавали новые социальные лифты, хотя семьи элиты по-прежнему имели серьёзные преимущества.

(Thomas Philipp, Identities and Loyalties in Bilād al-Shām at the Beginning of the Early Modern Period в сборнике From the Syrian Land to the States of Syria and Lebanon под ред. Philipp и Schumann; сбор. The Syrian Land: Processes of Integration and Fragmentation под ред. Philipp и Schaebler; Ussama Makdisi, The Culture of Sectarianism; Eugene Rogan, The Damascus Events)

В XIX в. менялись отношения не только между конфессиональными группами и социальными слоями, но и между «локально интегрированными регионами» (locally integrated regions) Леванта и внутри них.

От торговли с Европой особенно выиграли некоторые порты. Например, Бейрут из небольшого городка превратился в важнейший центр торговли, культуры и арабского просвещения. Население Бейрута многократно выросло, превысив 100 тысяч к концу XIX в, а его конфессиональный состав изменился. Если в Бейруте начала XIX в. большинство составляли мусульмане-сунниты, к концу столетия христиан стало больше. Самой большой христианской общиной при этом стали католики-марониты, приезжавшие из Горного Ливана, в то время как раньше крупнейшей христианской конфессией в городе были греко-православные.

В османской Палестине Яфа и Хайфа из небольших населённых пунктов превратились в относительно крупные портовые города с газетами, заводами, железными дорогами и пароходами. Порой экономические перспективы в растущих городах привлекали мигрантов из соседних суб-регионов – в т.ч. из элит. Так, в конце 1870-х гг. в Хайфе поселились представители богатой семьи Джаррар из Дженина, влиятельной в области Джабаль Наблус. Видимо, в Хайфу их привели торговые интересы. В городе также поселились некоторые члены семьи Абд аль-Хади – влиятельные землевладельцы из Джабаль Наблус. В 1854 г. Салех Абд аль-Хади был назначен руководить областью Хайфы и остался в городе после отставки.

В Дамаске же импорт промышленных товаров из Европы привёл к упадку некоторых ремёсел и обеднению части населения. Появление пароходов уменьшило значение Дамаска как транзитного пункта для паломников на пути в Мекку. Это сказывалось и на экономической жизни города, ведь ежегодная отправка каравана с паломниками сопровождалась всплеском торговли, не говоря уже о культурной значимости церемонии для жизни города.

В то же время, не стоит думать, что до XIX в. в Леванте ничего не происходило, а общество не менялось. Корни многих перемен уходили в XVIII век и раньше. Демография не была статичной: например, друзы из Ливанских гор заселили юг Сирии в XVIII в.; при Захире аль-Омаре Акка/Акко стремительно выросла из рыбацкой деревушки в третий город Леванта по населению (после Алеппо и Дамаска), пусть и ненадолго. Взлёт этого города за счёт экспорта хлопка в Европу свидетельствовал о растущей важности международной торговли. Миграциям также способствовало стремление крестьян уйти (нередко в буквальном смысле) он налогов и поборов.

Albert Hourani в статье The Changing Face of the Fertile Crescent in the 18th Century также отмечает рост общественно-политического значения местных элит в XVIII в. Во многом он был обусловлен слабостью контроля Стамбула над периферией в тот период. Это способствовало в том числе усилению местных конфессиональных лидеров и общинных институтов (но не только).

Hourani также отмечает, что экономический и культурный подъём христианских общин начался уже в XVIII в. Рост благосостояния христиан и евреев объяснялся, в частности, тем, что эти общины были особенно активны в торговле, ремёслах и банковском деле, поскольку не могли служить в армии и занимать некоторые посты (например, губернатора). Зато выходцы из меньшинств нередко работали писцами или советниками и назначались на чувствительные должности в администрации – ведь они не могли сместить, скажем, губернатора-мусульманина, даже будучи очень влиятельными де факто (в Наблусе таким меньшинством выступали самаритяне). А в Горном Ливане миграция маронитских крестьян на юг, как и рост благосостояния и влияния Маронитской церкви, были связаны с производством и экспортом шёлка. Так что некоторые процессы, которые способствовали росту влияния христиан, начались до XIX века.

Но в XIX в. изменения в обществе ускорились из-за османских реформ, урбанизации, распространения образования и торговли с Европой.

(Doumani, Rediscovering Palestine: Merchants and Peasants in Jabal Nablus, 1700-1900; Hudson, Transforming Damascus; Yazbak, Haifa in the Late Ottoman Period 1864-1914; Firro, A History of the Druzes)

Площадь ат-Телль — одна из главных площадей «северной столицы» Ливана. На ней расположена одна из башень с часами, построенных при султане Абдульхамиде II на рубеже XIX-XX веков.

📸 Триполи, 1930-е

А так площадь ат-Телль в Триполи выглядела в 1965 году (вид с соседнего перекрёстка).

В центре — османская башня с часами, около неё — парк аль-Маншие.

Слева на фото — дворец Науфаля (qaṣr Nawfal). Его построил в конце XIX в. один из греков-православных нотаблей города, Кайсер Науфаль (Qayṣar Nawfal). В СМИ пишут, что он был консулом России в Триполи в те годы. Европейские консульства нередко нанимали местных христиан. Помимо суннитов в городе исторически проживает заметное христианское меньшинство, в основном — православные. С ростом города туда стали приезжать католики-марониты из близлежащих районов Горного Ливана, а также сунниты (из окрестностей) и алавиты (из области Аккар и Сирии).

В ХХ столетии дворец Науфаля отошёл муниципалитету, и сейчас там расположен Культурный центр имени Рашида Карами – влиятельного политика из Триполи, который дольше всех в истории Ливана был премьер-министром (с перерывами в 1950-80-х;убит в 1987). Его племянник Фейсал Карами (союзник Хезболлы)сейчас заседает в парламенте.

Константин Зурейк был профессором истории в Американском университете в Бейруте (AUB) и идеологом пан-арабского национализма. Он родился в греко-православной семье в Дамаске (1908), получил степень доктора в США, и уже в начале 1930-х устроился в AUB.

Зурейк преподавал арабскую и исламскую историю. Хотя в AUB уже полвека как учили и учились на английском, он добился разрешения читать лекции по-арабски. Вдобавок, в 1936-39 гг. Зурейк курировал студенческое общество al-ʿUrwa al-Wuṯqā, посвящённое арабской культуре. Под его шефством объединение стало больше обсуждать актуальные общественные и политические проблемы арабских стран.

Одновременно Зурейк был активен в кругах пан-арабистов. Я не уверен, имел ли он прямое отношение к Лиге националистического действия (ЛНД, осн. 1933); но в 1935 г. Зурейк точно был среди основателей тайной Арабской националистической партии aka Общество Красной книги (ǧamāʿat al-kitāb al-ʾaḥmar). Второе название – из-за обложки памфлета с идеологией. Его должны были прочитать желающие вступить в движение.

Хотя эта секретная организация оставалось небольшой, у неё были ячейки в Ливане, Сирии, Ираке и Палестине. Некоторые члены Общества занимали важные посты в общественно-политических и образовательных учреждениях, вроде Арабского клуба в Дамаске и Клуба аль-Мусанна (Nādī al-Muṯannā) в Багдаде. А Васиф Камаль и Фарид Зейн ад-Дин руководили школой ан-Наджах в Наблусе; там они основали ячейку и орагнизовали для неё военную подготовку.

Константин Зурейк возглавлял Общество Красной книги в 1935–1939гг. Но он был скорее не политиком, а идеологом. Да и в целом, кажется, что деятельность общества во многом была про идеологические дискуссии (о его существовании вообще заговорили только десятилетия спустя). Так или иначе, Зурейк оказал значительное интеллектуальное влияние на Общество. Лекции, которые он читал на собраниях, легли в основу идеологического трактата Национальное самосознание. Этот сборник эссе увидел свет в 1939 г., и идеи оттуда перекликается с Красной книгой.

Иракское министерство образования, которым тогда руководили пан-арабисты, распорядилось закупить книгу Зурейка для школ и библиотек и использовать её при подготовке учителей. В 1939 же году Зурейк посетил Ирак во главе делегации al-ʿUrwa al-Wuṯqā – по приглашению министерства просвещения. Там он встречался с высокими сановниками.

Общество Красной книги было воплощением идеи нового поколения националистов, что политическое действие должно опираться на организацию и идеологию. Похожим образом рассуждали основатели Лиги националистического действия. Сама Красная книга призывает к «безоговорочной вере» в то, что единственный путь к избавлению арабов от «нищеты, невежества, порабощения и колониализма» – это пан-арабизм. Но подчеркивает, что «эта вера проистекает из опыта, разума, науки и истории». Это весьма типично для модернистских идеологий, которые в своей аргументации часто ссылаются на науку и рационализм, но в какие-то аксиомы требуют верить. Это встречается и у Зурейка, и у Антуна Сааде – основателя ССНП.

Хотя Красная книга всколзь упоминает «парламентское представительство», она провозглашает, что «интересы индивида следуют за интересами нации». Памфлет также прямо призывал к «милитаризму» (ǧundiyya). Один бывший член общества (Šafīq Ǧiḥā) также вспоминал, что Общество обучало сторонников обращаться с оружием.

Götz Nordbruch в Nazism in Syria and Lebanon отмечает, что в 1930-х Общество было «основным каналом для контактов между арабами и немцами». Контакты, впрочем, были не слишком плотными или продуктивными, в т.ч. из-за расизма нацистов и их тогдашнего нежелания сжигать мосты с Лондоном. Aziz al-Azmeh в своей биографии* Зурейка также пишет, что «не один и не два» члена Общества были заворожены фигурой Гитлера и читали Mein Kampf.

Общество также внедряло своих членов в другие националистические организации. Так что люди из Общества Красной книги состояли в ЛНД (видимо, там было ощутимое пересечение), молодёжном крыле Национального блока и в скаутских организациях.

*قسطنطين زريق: عربي للقرن العشرين

Пан-арабизм Константина Зурейка можно назвать идеалистическим, ведь Зурейк считал духовные и идейные факторы главной движущей силой истории. А не, скажем, социальные или материальные факторы. Это видно по подобным пассажам в его книге Национальное самосознание (1939):

«Особенно важно осознать внутренние силы арабов, переполняющие их души, их сердца и их дух, потому что внешние обстоятельства – несмотря на их влияние на ход истории – ничто пред лицом внутренних сил, бурлящих у нации в груди»

Немецкий идеализм оказал большое влияние на пан-арабистов 1930-х. Но, в отличие от немецких националистов и особенно нацистов, Зурейк подчеркивал, что этническое происхождение не является фактором, формирующим нацию. Для Зурейка и большинства пан-арабистов в основе наций лежали общие язык, история и культура. Зурейк настаивал на этом в дебатах с ливанскими националистами – особенно теми, кто возводил ливанцев к финикийцам и на этом основании не считал Ливан арабской страной.

📸Зурейк, 1930-е; al-Azmeh, Qusṭanṭīn Zreyq

К концу 1937 г. Лига националистического действия была частично кооптирована городской верхушкой Дамаска, которой ЛНД бросала вызов со своего появления (1933). К такому выводу приходит историк Philip Khoury в своей статье The Paradoxical in Arab Nationalism*.

ЛНД состояла из молодых пан-арабистов, недовольных тем, что лидеры движения за независимость Сирии (Национальный блок) шли на компромиссы с Францией. В особенности основателям Лиги не нравилось, что Национальный блок был готов фактически отказаться от объединения с другими арабскими странами и вместо этого бороться за независимость Сирии в границах, определённых Парижем.

Молодые арабские националисты из ЛНД настаивали, что действовать нужно, опираясь на идеологию и современные формы политической организации. А Национальный блок был скорее коалицией нотаблей из ключевых городов, и его поддержка в большей степени опиралась на престиж, влияние и богатство отдельных лидеров. После поражения Сирийского восстания 1925-27 гг. лидеры Блока также были готовы бороться за независимость путём переговоров и иными мирными методами.

Руководство ЛНД происходило из той же социальной среды, что предводители Национального блока. Нередко члены ЛНД были связаны с нотаблями узами родства, но принадлежали к менее влиятельным/богатым ветвям семей элиты. А в Хомсе влияние Лиги, по всей видимости, и вовсе было связано с поддержкой от местной семьи Атаси – в частности, Аднана аль-Атаси, сына президента Сирии Хашема аль-Атаси (глава Блока).

Вдобавок, контакты с ЛНД были у Шукри аль-Куватли. Тогда это был один из лидеров движения за независимость в Дамаске. Он входил в руководство Национального блока, а впоследствии также бывал президентом независимой Сирии.

В середине 1930-х у Куватли уже были связи с ЛНД. В частности, он профинансировал один проект Лиги: сельхозкомпанию, которая пыталась помочь сирийским землевладельцам с долгами, чтобы те не продавали свои владения в Палестине сионистскому движению (проект провалился). аль-Куватли также назначил в совет директоров своей консервной компании несколько членов ЛНД.

На Лиге особенно сказалась гибель её харизматичного лидера Абд ар-Раззака ад-Дандаши в 1935 г. В борьбе за пост генерального секретаря ЛНД победил Сабри аль-Асали из известной дамасской семьи (впоследствии был премьер-министром). Уже в 1930-х аль-Асали был близок к Шукри аль-Куватли, хотя последний был сильно старше.

В 1936 г. аль-Куватли прямо предложил Сабри аль-Асали присоединиться к Национальному блоку. Тот согласился, спровоцировав конфликт в Лиге. В итоге аль-Асали исключили из руководства ЛНД. При поддержке Национального блока аль-Асали избрался в парламент, и заседал там много лет. ЛНД по большей части исчезла в концу 1930-х. Она оставалась активна и после 1937 г.: в частности, поддерживала восстание 1936–39 гг. в Палестине. Но позициям Национального блока в Дамаске ЛНД уже всерьёз не угрожала.

Историк Philip Khoury предлагает рассматривать отношения аль-Куватли с ЛНД в контексте фракционной борьбы между лидерами Национального блока в Дамаске. У Блока уже было молодёжное крыло (aš-šabāb al-waṭanī), а с 1936 г. – военизированное молодёжное движение Стальные рубашки (al-qumṣān al-ḥadīdiyya). Однако их курировал не Шукри аль-Куватли, а другая фракция нотаблей из Дамаска (в частности, Фахри аль-Баруди, который был ближе к Джамилю Мардам-бею, чем к Куватли).

Связи с ЛНД могли дать Куватли собственную опору среди образованной городской молодёжи. В те годы молодёжь всё больше вовлекалась в уличную политику. Молодые врачи, учителя, юристы, а также учащиеся университетов и старших школ участвовали в анти-французских акциях протеста и забастовках. Поддержка этой прослойки едва ли не была решающей в борьбе за власть и независимость, но становилась всё важнее. На это указывает и распространение (пускай и ограниченное) политических партий с модернистскими идеологиями вроде коммунистов или ССНП.

*В сборнике Rethinking Nationalism in the Arab Middle East (1997) под редакцией James Jankowski и Israel Gershoni