Сегодня в прокат выходит «Сердце мира», негромкий фильм о любви и боли, диких зверях и псковских лесах. Я посмотрел его месяц с лишним назад, сейчас уже немного отпустило, но первые дни было как-то странно выходить на улицу и тем более в фб — по сравнению с ним всё было не настоящее. Дело в фильме происходит на притравочной станции, где собак учат охотиться на лис, и в общем, в кадре ничего особенного не происходит, или происходит что-то негромкое и осеннее, но кадр все время звенит, как будто рядом проходят силовые линии электропередач. Это кино о хрупком мире, где у всех что-то болит, и возможность забиться в клетку иногда оказывается естественным способом самозащиты, а единственное, что на самом деле имеет значение — можешь ли ты обнять раненого пса. Фильм сняла Наталия Мещанинова, и в каком-то небесном рейтинге, наверное, она сейчас лидер по совокупным заслугам перед русской культурой — кроме «Сердца», были еще сценарий к «Аритмии» и «Войне Анны», потрясающая книга рассказов и сериал «Красные браслеты» на Первом. Но вся эта арифметика опять же не имеет значения — на фоне кадров, где главный герой купает в реке собаку, и все, хотя бы на минуту, становится на свои места, и происходит ровно то-что-надо.

Новая книга на «Полке»: «Заповедник» Cергея Довлатова. Чем герой повести Алиханов похож на Довлатова, а чем отличается (и почему он на три года моложе), почему он так нравится женщинам и так иронизирует над Пушкиным, зачем писателю работать экскурсоводом в музее (и при этом так пить), правда ли всё, что Довлатов писал о своих знакомых, зачем эта повесть такая мрачная и почему такая смешная, и наконец — это всё-таки дали? https://polka.academy/articles/538

‍Сегодня (в 16.00) в Петербурге на Новой Голландии Юрий Сапрыкин рассказывает о «Теме» Глеба Панфилова (лучший фильм о метафизике дубленок).

Статью об этой картине он написал в новый номер «Сеанса», который сможет получить каждый, кто успеет оформить подписку в ближайшие две недели — https://goo.gl/RpHN63

Хорошее интервью с Натальей Мещаниновой и Степаном Девониным — авторами «Сердца мира»; не столько об особенностях их поэтики — сколько про алабаев, притравочные станции, тренировку собак, охоту на лис и причины многолетнего молчания режиссера Лобана https://daily.afisha.ru/cinema/10219-meschaninova-devonin-i-sobaki-bolshoe-intervyu-sozdateley-serdca-mira/

И еще хорошая Мещанинова, интервью Алисы Таёжной, в том числе про «Аритмию» и про её жесткие тексты о краснодарской юности: «Мы когда обсуждали сюжет, то понимали, что наш герой — это человек, которому Путин ну совершенно до п****. Как и охотникам из «Сердца мира». Как и моей девочке в Норильске. И школьникам в «Школе». Герою нужно решать ежедневные и ежечасные задачи, очень важные. Жизнь и смерть тасуются. И нашему герою посрать на либералов или на какие-то партии, он и на выборы-то не ходит. И он не борец с системой, он просто хочет хорошо работать. Он хочет вот эту конкретно бабу вытащить. Вот эту конкретно женщину отбить у е****той дочери из «Свидетелей Иеговы», вот эту конкретно девочку спасти, чтобы она задышала. И вот эта конкретика жизни, она, конечно, гораздо более симпатична, чем деления по лагерям» https://www.wonderzine.com/wonderzine/entertainment/interview/238325-natalia-meschaninova-interview

Внимание-внимание! Впервые на видео — спектакль «И вы поклоняетесь этому идолу», показанный (пока что) единственный раз 9 сентября, в день 190-летия Льва Толстого в пространстве InLiberty Рассвет. Это первый театральный проект «Полки» — пьеса Сергея Давыдова по воспоминаниям, запискам и дневникам современников Толстого, поставленная режиссером Александром Кудряшовым и сыгранная актерами, работающими (как, впрочем, и другие авторы спектакля) с Театром.doc. Толстой и Софья Андреевна, Толстой и церковь, Толстой и голодающие, Толстой и полиция, Толстой и власть — в спектакле нет самого Толстого, но это всё о нём https://youtu.be/UDVF4TMpmQc

Что произошло в России в октябре-1993? Пять лет назад на этот вопрос мы попросили ответить постоянных авторов и собеседников журнала — Олега Кашина, Эдуарда Лимонова, Константина Эрнста, Юрия Сапрыкина и многих других.

https://goo.gl/ohrcqf

На «Полке» — новая статья! Лев Оборин рассказывает о «Старосветских помещиках» Николая Гоголя — первой повести цикла «Миргород». Трогательная любовь (она же привычка), кошка, несущая смерть, грибки со смородинным листом и мнишки со сметаной, крах модернизации райского сада — обо всём этом читайте по ссылке: https://polka.academy/articles/540

​​особое мнение Андрея Синявского, Петра Егидеса и Владимира Максимова по поводу танков в центре Москвы, которыми в октябре 1993-го одна ветвь власти усмиряла другую. простые, неотделанные слова; типичные для своего времени риторические ходы; трогательная цитата из «Вольности» в финале — параллельное (перпендикулярное, точнее) обращение написано примерно на том же уровне, хотя нет, вот этих отвратительных многоточий («Добрыми… К кому? К убийцам? Терпимыми… К чему? К фашизму?») у Синявского и его соратников все-таки нет.

русская интеллигенция всегда шагает не в ногу, и в этом, пожалуй, и состоит ее историческое, как сказали бы пассажиры философского парохода, предназначение — с одинаковой интенсивностью производить тезисы и антитезисы, уравновешивать «раздавить гадину» чем-то примиряющим, припадать и отталкиваться от силы. коллапс наступает, когда одна сторона всерьез задумывается об окончательном, псевдодиалектическом решении вопроса — и может быть, как раз это имели в виду платоники-большевики, боровшиеся с «контрой».

октябрь 1993-го — страшно выпуклый пример того, как странно, неуютно соотносятся друг с другом абстракции и воплощающие их персонажи; как всех подводит публицистическая образность. именно ощущение растерянности (вроде наши, но с танками; как бы парламент, но зигуют) доминирует в воспоминаниях некоторых очевидцев. и самые тут точные слова — не про родину Путина и конфликт легитимностей, а про людей, которых вытесняет и забывает история — и которые изо всех сил пытаются за нее зацепиться.

тут уместно будет вспомнить автора, с конца сентября поселившийся в наших в умах и разговорах. в январе 1993-го «Независимая газета» опубликовала эссе тридцатилетнего Виктора Пелевина «Джон Фаулз и трагедия русского либерализма», предвосхищающее экспортные пошлости про «красного человека», которые большие и малые русские писатели до сих пор извергают в интервью западной прессе. тогда Пелевин впервые переосмыслил «совка» — пейоратив, которым одна часть населения кличет другую (или, в иные минуты, себя), — и вернулся к этой теме почти через 20 лет, в «Советском реквиеме». помните, да:

«Ведь что такое, в сущности, русский коммунизм? Шел бухой человек по заснеженному двору к выгребной яме, засмотрелся на блеск лампадки в оконной наледи, поднял голову, увидел черную пустыню неба с острыми точками звезд — и вдруг до такой боли, до такой тоски рвануло его к этим огням прямо с ежедневной ссаной тропинки, что почти долетел.

Хорошо, разбудил волчий вой — а то, наверно, так и замерз бы мордой в блевоте. А как проснулся, оказалось, что дом сгорел, ноги изрезаны о стекло, а грудь пробита аккуратными европейскими пулями…»

пули тут, конечно, из официального дискурса, с которым ПВО — ну что себя обманывать — временами заигрывает; «все путем», как сказано про отношения лисицы А Хули и Пса-пиздеца. но само описание советского проекта, искреннее, как кажется, сочувствие к простым его участникам — оно с Пелевиным до сих пор. и если кого из крупных русских литераторов можно представить у Белого дома рядом с Э.В. Лимоновым, то — как ни странно — автора «Омона Ра». фуражка цвета хаки сидит как влитая.

Вдогонку к посту о Белом доме. Оказывается, зданием очень проникся один из отцов архитектурного постмодернизма Чарльз Дженкс — в свое время он назвал проект «лучшим постмодернистским зданием Москвы». Когда Белый дом реставрировали после пожара, архитектор предлагал облицевать сгоревшие этажи черным гранитом, но идею отвергли. А жаль — красивый был бы памятник.

Кажется, Виктор Олегович дошел до той стадии просветления, когда можно отправлять рецензентам разные тексты под одной и той же обложкой. В «Горе Фудзи» видят проповедь мизогинии, отлуп феминисткам, хронику депрессии, медитацию о сути денег; в моём экземпляре это тоже присутствует, где-то на заднем плане, в гомеопатической пропорции — но если отвлечься от деталей, мне досталась изящная повесть о тоске по абсолюту. Ну то есть, любой Пелевин — о тоске по абсолюту, но сейчас это чувство звучит в совершенно душераздирающем регистре, и тоска эта так же неутолима, как читательская надежда на то, что новый Пелевин окажется хорош. И конечно же, каждую осень кто-то должен закричать «Волки, волки!» (зачёркнуто) выступить с давно не вызывающим доверия заявлением, что новый роман — лучший со времен «Книги оборотня»; пусть сейчас это буду я.

​​Премьера на «Полке»: мы завели страницу на Medium, где будут появляться публикации о русской классике, дополняющие и расширяющие наш основной список. Сегодня это лекция историка и филолога Александра Маркова «Классический минимум», прочитанная в прошлом сентябре в Нижнем Новгороде на фестивале «Вазари». Это размышление о сути и смысле классики — и не только русской литературной. Классика как строй военных кораблей. Классика как лицо матери и стук ветки о стекло. Классика как возвращение душ в обновлённый мир. Классика (что нам особенно близко) как книги, стояшие на ближайшей полке. «Необозримое произведение, состоящее вроде бы из знакомых мыслей и чувств, представляющее людей как знакомых, но притом вдруг пересобирающее мир»

Олег Соболев выложил четырёхчастный текст об альбоме южнокорейской певицы Ким Чён Ми «Now» (1972 года издания). Сейчас будет множественный перепост, потому что это великая музыка и прекрасные слова о ней, всем надо это послушать и прочитать

​​В Москве наступило бабье лето. По этому поводу хочется поделиться какой-нибудь музыкой. Уже полгода я хотя бы несколько раз в неделю слушаю альбом корейской певицы Ким Ченми «Now». Ему можно внимать в любое время года, но сейчас — особенно подходящее.

Ким Ченми вне Южной Кореи если и знают, то по песне, которая в оригинале называется 햇님. На английском в разных источниках она именуется то «Haenim» (что, очевидно, чистая транскрипция), то «The Sun», то «Towards the Sunlight». На ютюбе находятся всевозможные каверы на нее, сделанные в далеких от Корейского полуострова странах. У нас ее главным проповедником является Юрий Сапрыкин, на моей памяти выкладывавший ее в свои соцсети ни раз и ни два, вот — последний на данный момент. Спору нет, это действительная гениальнейшая вещь: шестиминутная неспешная баллада, начинающаяся как фольклорная песня, продолжающаяся победной поступью к к финальному крещендо, после которого на полминуты возвращающаяся обратно, в самое свое начало, замыкая круг и оставляя после финального аккорда себя прекрасную пустоту. Из перевода текста кажется, что «Towards the Sunlight» — это самая точная версия если не передачи оригинального корейского названия, на английский, то передачи самого смысла песни безотносительно любого языка. Под такую музыку действительно хочется унестись в солнце и раствориться в нем, чтобы потом обязательно продолжить жить.

Песню эту, как и весь альбом, написал и аранжировал гитарист и продюсер Син Чжунхён — патриарх корейского рок-н-ролла. В конце 60-х, как рассказывал он сам, Син Чжунхён повстречал в Сеуле каких-то американских экспатов, которые тут же дали ему кислоту, поставили Jefferson Airplane и, разумеется, тем самым изменили его жизнь. Плодовитый еще до этого случая, музыкант стал выпускать по несколько альбомов в год: некоторые — сольно, другие — в составе подведомственных самому себе групп, третьи — в качестве продюсера той или иной певицы. Его музыке действительно лучше всего подходил именно женский голос: это легко услышать на сборнике творчества Син Чжунхёна «Beautiful Rivers And Mountains», который вышел по земным меркам не так уж давно.

Ким Ченми было двадцать, когда в 1973-м она записала «Now». Угадать ее возраст, впрочем, невозможно, если не знать его заранее. Голос Ким Ченми даже в своем самом высокодуховном проявлении обладал характерной жесткостью, грубостью, неограненной красотой. Когда она брала высокие ноты — то голос ее все равно рвался вниз, когда растягивала гласные — то будто каждую секунду норовила взаправду прекратить дышать. В ее манере пения почти нет того, что можно назвать «фольклорностью», аккуратным следованием традициям. Вместо нее за тонким голосом Ким Ченми, порой пытающейся петь по рок-н-рольному модно, порой — как учили в школе, легко расслышать натуральный шаманизм, который большинство корейцев и практиковало до прихода христианства. Она была далеко не самой великой певицей на свете, но могла звучать как самое легкое и самое грозное естества одновременно.

​​Ее голос не гипнотизирует, он парализует. Син Чжухён встроил его в настолько же двуликие песни, насколько двулика и подача Ким Ченми. За исключением той самой «Towards the Sunlight» да, пожалуй, еще одной баллады — 봄 («Spring»), переливающейся и стремящийся в своих припевах в высоты еще более далекие, — все вещи на «Now» разрываются между эстетикой и звучанием популярных американских психоделических групп и фольклорной поэтикой. Все они очень хороши, не все они идеальны. Перечислю те, к которым не придерешься никак. Помимо «Towards the Sunlight» и «Spring», это заключительная 가나다라마바 («Ganadaramabasa») — начинающийся с шумного гитарного полусоло то ли оммаж группе The Beach Boys, то ли детская считалка без начала и конца, в которой припевы и куплеты склеены в единое целое не способной на спокойство басовой линией, словно гуляющей сама по себе. Это 바람 («Wind») — стопроцентно узнаваемая на раз попытка дать гаражного рока в представлении Jefferson Airplane, стремительная, упоительная, неуютная и мистическая. Это 나도 몰래 («Unknowingly») — короткая зарисовка, чей ритм словно перетаптывается с одной ноги на другую, как мифический добрый зверь, который гуляет по полю, уходящему далеко-далеко за горизонт, в какую сторону света ни посмотришь. Это 불어라 봄바람 («Blow Spring Breeze») — просто одна из тех вещей, которые с самых первых нот способны наполнить смиренной радостью даже самые плохие времена. И это 아름다운 강산 («Beautiful Rivers And Mountains») — многочастная и эпическая песня, в каждом аккорде которой через край льется напряженное электричество и которая заканчивается будто за секунду до падения неба.

Ближайший для отечественного слушателя аналог звучания «Now» не по характерным особенностям, но по эстетической близости, — отдельные записи Егора Летова, на которых советскому песенному наследию устроено лобовое столкновение с покорительной мощью пластинок групп Love, The Troggs, Moby Grape и всему прочему внеземному психоделу. Но если Летов говорит с нашим слушателем буквально на одном языке, то большинству из тех, кто прочитает эти строки и послушает «Now», будет совершенно не ясно, о чем поет Ким Ченми. И этого не нужно бояться: даже в отрыве от буквального значения этих песен и в отрыве от голоса певицы, на «Now» есть что слушать. Мелодиям в какой-то момент — на втором-третьем-четвертом прослушивании — невозможно не подпевать. Начинает кружиться голова от коротких соло Син Чжухёна, в которые он магическим способом втискивает с десяток нот за пару секунд, но при этом умудряется звучать не виртуозно, а скорее совсем наоборот. Временами выплывающие из безраздельно плотного гитарного звука струнные вроде бы всего лишь что-то напевают — но это что-то остается глубоко внутри. Но рано или поздно узнать, о чем поет Ким Ченми, все-таки захочется.

​​Как можно предположить по названиям, песни на «Now» в основном посвящены природе. Они воспевают солнечный свет, ветер, весну, реки и горы, дождь, поля — и, в самом конце, в той самой кажущейся считалкой «Ganadaramabasa» — корейскую письменность хангыль, которая в форме своих знаков ориентируется одновременно на речевой аппарат и гармонию гласных, а значит тоже способна считаться чем-то естественным, не до конца надуманным. По принятой в западных источниках версии, главная причина такой концепции альбома — цензура. За год до издания пластинки южнокорейский диктатор Пак Чон Хи утвердил в стране новую конституцию, запрещавшую в культурном поле примерно любую другую тематику, кроме патриотической или фольклорной. Именно из-за нее, по распространенной теории, все песни на «Now» и воспевают природу, любовь и прочие безобидные вещи. Это наверняка правда. Невозможно, например, игнорировать утверждение автора, что песня «Beautiful Rivers And Mountains» — одна большая метафора, протестная песня, призывающая воспрять против диктатуры. Именно она и стоила музыканту карьеры: через год Син Чжухён был арестован, а исполнение его музыки было запрещено до 1987-го.

​​Но хочется пофантазировать. Хочется думать, что за этими песнями есть что-то большее. Для того, чтобы думать, придется отвлечься. Ныне покойный профессор вулканологии Технологического университета Вирджинии и, по совместительству, автор гипотезы глобального вымирания из-за парникового эффекта Дьюи Маклин в конце прошлого десятилетия внезапно и на короткое время оказался героем материалов в южнокорейских СМИ. Дело было не в его научной работе: МакЛин, успевший поучаствовать в Корейской войне, выложил на «Фликр» сотни и сотни цветных фотографий, которые тогда успел сделать в Сеуле и на линиях фронта. Подобного рода снимки редко встречаются и сейчас — а уж внезапное появление сотен таких документов оказалось и вовсе беспрецедентным. Фотографии Маклина — это действительно чудо. Они очень разные, но неизменны в них несколько вещей: грязь, тоскливая синева неба и всепронизывающее ощущение зафиксированного в вечности открытого пространства. Кажется, что на снимках запечатлены времена не столько давно ушедшие в небытие, а вообще никогда не существовавшие. Нынешний Сеул от Сеула на фотографиях Маклина разделяет несколько световых лет.

Син Чжухён родился в 1938-м, когда Корея находилась под японской оккупацией, продолжавшейся уже пару десятков лет. Ким Ченми родилась после войны, когда безграмотную и нищую страну, только выбравшейся из одной войны, вовсю разрывало войной другой, на следующую вечность поделившей ее на два государства. Несмотря на разницу в возрасте, каждый из них успел застать Корею буколической, деревенской и девственной — а потом, в 60-х, увидел, как реформы Пак Чон Хи превращают ее в один огромный завод по производству товаров, ориентированных на экспорт. Ударные темпы роста повлекли за собой предсказуемые изменения: природный ландшафт сменился урбанистическими пейзажами, а прежний образ жизни навсегда потерялся в учрежденном правительством десятичасовом рабочем дне, минимальным количеством выходных и стремительным переобучением молодежи в человека нового типа, способного работать на износ на тяжелых производствах. До программы рефорестации, запущенной Пак Чон хи в 1977-м и во многом сохранившей, пусть и в несколько искусственном виде, флору Южной Кореи, на момент выхода «Now» оставалось еще пять лет.

Поэтому мне и кажется, что «Now» — это главным образом ироничное название. Хотя сложно отделить политический климат, в котором творили Ким Ченми и Син Чжухён, от их музыки, но кажется, что их песни — скорее о прошлом, чем о том их настоящем. Коллекционер старинных записей Йен Нагоски когда-то сказал, что по его мнению, самая больная и проникновенная музыка в истории Америки была записана в 20-х годах прошлого века иммигрантами, у которых не было шанса вернуться домой и которые пытались своими песнями и мелодиями выразить невероятную тоску не просто по дому, а по всей своей жизни. Для меня “Now” — это что-то похожее: в этих песнях слишком много красоты, чтобы они не были хотя бы чуть-чуть гимнами всему, что уже не вернуть и что навеки потеряно. Солнечному свету. Ветру. Весне. Рекам и горам. Дождям. Полям. Родителям. Друзьям. Непринужденности. Первому страху. Огромной и неповторяющейся радости. Тоскливой синеве неба. Гимны всему, что просвечивалось и просачивалось сквозь нищету, вызванную оккупациями и войнам, сквозь грязь на снимках Дьюи МакЛина. Что продолжает быть в далеком прошлом и на что остается надеяться в вынесенном в заглавие настоящем. Всему, в чем можно раствориться, чтобы потом обязательно продолжить жить.

На «Полке» — новая статья! Вячеслав Курицын рассказывает о «Севастопольских рассказах» Льва Толстого — цикле из трёх текстов, которые легли в основание русского канона военной прозы и вывели их автора в первые ряды русской литературы. Влияние Гарриет Бичер-Стоу и одобрение Чаадаева, непочтительная песня Толстого о воинских начальниках и вопрос о патриотизме — обо всём этом читайте по ссылке: https://polka.academy/articles/541

Новая статья на «Полке»! Татьяна Трофимова о «Даме с собачкой» Антона Чехова. Особенности жизни в Ялте и разногласия с Толстым, мода на белых шпицей и тайные смыслы осетрины с душком, неуловимая чеховская деталь, отношение автора к супружеской неверности и, наконец, принципиальное отсутствие финала: «рассказ в действительности не кончается, поскольку до тех пор, пока люди живы, нет для них возможного и определённого завершения их несчастий, или надежд, или мечтаний» (Владимир Набоков) https://polka.academy/articles/542