красивая. на моем фоне само совершенство. воплощение ангельской чистоты.

Наблюдая за карточным домиком генералов, вспоминаю Исая с первого контракта, который чуть не отмудохал одного перца, поставленного старшим, за слова: "На этой войне надо быть немного хитрым..."

Рассказ МАКСИМА ГРИГОРЬЕВА "На Запорожском направлении".

Часть 16. Читать предыдущую часть.

В 2015 году особенно разрушена была та часть Широкино, которая была на расстоянии около километра до и на прямой видимости противника. Как сейчас помню, что на мое предложение идти на передок и выполнить задачу по фиксации украинских нарушений Минского соглашения бывалый гуманитарщик снисходительно улыбнулся:
— Максим Сергеевич, вы идите, а я вас здесь пока подожду, — в его глазах я явно выглядел идиотом, который собирается в регулярно простреливаемое и хорошо наблюдаемое противником место. На мою фразу о том, что именно это и есть поставленная нам задача, он с мягкой улыбкой ответил:
— Ну, это же ваша задача, а не моя... Вы идите, а я вас тут подожду.

Мы пошли вдвоем с местным проводником — ополченцем с позиций в самом селе. Как только мы появились в наиболее разрушенной части села, украинцы открыли по нам огонь из станкового гранатомета АГС-17. Помню, как ополченец, меланхолично и особенно не настаивая, сказал:
— Это по нам, надо бы идти.

Мы двинулись к ближайшим домам, стараясь уйти быстрее от "глаз" противника, которые и наводили огонь. Разрывы гранат становились все ближе, и к домам мы уже бежали.

Придя на точку встречи, мы увидели там пятерых раненых из числа приехавших с нами. Это были и средние, и тяжелые ранения, а гуманитарщику в госпитале потом чуть ли не ампутировали несколько пальцев. Помню и случайно услышанные слова одного из раненых ополченцев: "Наших пять раненых, а этому, из Москвы, кто на передок поперся, — ничего". Ирония судьбы — шли на передок мы, а две гранаты прилетели к ним.

Тогда — а это было уже почти десять лет назад — я навсегда для себя решил, что в самой высокой небесной инстанции решения, кто будет жив, а кто нет, кто будет ранен, а кто невредим, принимаются по каким-то совсем другим, непостижимым нами критериям.

Простая логика — "сиди в сторонке, и все будет хорошо" — не работает.

Часто бывает наоборот: кто идет вперед — живой, невредимый, а кто пытался отсидеться — убит или ранен.

Можно бояться, можно не бояться — что лучше для каждого, я не знаю. А вот то, что нужно верить в себя и делать то, что должен, — это я знаю точно.

Продолжение следует

В начало рассказа

Подписаться на ТГ-канал МАКСИМА ГРИГОРЬЕВА

Полностью рассказ опубликован в "Парламентской газете" №16 (апрель, 2024).

#запискидобровольца

***

Господь говорит Гагарину...
Иван Давыдов
Бог говорит Гагарину...
Анна Долгарева

И в третий раз говорит Господь Бог Гагарину:
«Не слушай меня, Юра. Не надо меня слушать.
Речь моя стариковская путанная перепутанная.
Звучит гладко, но смысла в ней никакого.

Перебираю слова. Раскладываю беспорядком.
Сотрясаю воздух. Обозначаю присутствие.
Наверное, для того, чтобы помнили обо мне
дети мои, которым давно не нужен.

Я из понятливых. Поэтому не обижаюсь.
Мне – волочить землю. Вам – вытаптывать космос.
По всему ясно, задачи у нас разные.
Так ведь сам по молодости ставил такие задачи.

Не надо искать логику в моём брюзжании.
Говорить о величии замысла, или о чем-то ещё.
Не обращай внимания на меня.
Летай в своё удовольствие.
Просто помни, что я на земле.
Жду тебя дома».

2024 г.

***

the best often die by their own hand
just to get away,
and those left behind
can never quite understand
why anybody
would ever want to
get away
from
them
Чарльз Буковски

Мы стояли на крыше дома,
в котором он жил с матерью
на последнем этаже.
Я крепко держал его за руку
и говорил о величии неба,
уходящего на закат.

Люк на крышу не закрывался.
Дети любят исследовать
опасные места.
Решил, будет лучше,
если исследование пройдет
под моим присмотром.

До того дня страха высоты
не было у меня.
Такого чувства, как страх,
не испытывал никогда.
Ни по какому поводу.
Страх высоты был первым.

Мы стояли на крыше дома
и говорили о величии неба,
о легкости облаков,
напоминающих
тельца младенчиков.
Такие же округлые, розовые.
Говорили о высоком, о сильном,
о чистом, о настоящем.
Моя рука всё крепче и крепче
сжимала его руку.

Оторвал взгляд от сбрызгнутого
клюквенным соком солнца,
посмотрел на него.
Щеки мальчика покраснели,
глаза набухли.
Больно крепко держал его.

Страх высоты сроднился
со страхом отпустить ребёнка.
Но я не мог делать ему больно,
удерживая, потому сказал:
«Хорошего понемножку,
пойдем к маме...»

С того дня страх высоты
не оставлял меня.
Жил на преодолении.
Доходило до смешного.
Покупая квартиру,
выбирал повыше,
чтобы привыкнуть.
Так и не смог.

Я всё еще работаю над собой.
По вечерам выхожу на балкон
и высматриваю облако,
похожее на моего мальчика.
Мне хочется взять его за руку,
но я не могу делать ему больно.

2024 г.

ПАЦИФИСТ

Известие о том, что появился мальчик, который своими глазами видел войну, быстро расползлось по школьным коридорам. Ребята перешептывались друг с другом. Даже надвигающиеся контрольные не так сильно волновали. Особеность придавало то, что у Гоши отец на фронте. В нашей школе он один такой. На него смотрели с восхищением и удивлением.

После уроков ждал у школы Оксану. Проводить до дома. Оксана долго не выходила. А я опаздывал на футбол. Злился на неё.

Наконец Оксана вышла. Вместе с Гошей. Я нахмурился, как хмурится мой отец, когда ему что-то не нравится: «Мне на футбол сегодня!» Оксана откинула челку движением головы и сказала, что могу больше не провожать её, потому что есть Гоша. Прямо так и сказала: «Иди играй в свой футбол. Теперь за меня Гоша будет заступаться. Если вдруг что». Я ответил: «Окей», и добавил: «Пока»... Развернулся и пошел в сторону футбольного поля, где меня уже давно ждали. Не успел завернуть за угол, как слышу: «Донской!» Это Оксана звала меня. Она никогда ко мне по имени не обращается. Только по фамилии. Правда, фамилия у меня Донских, но зовет Донским. Так ей больше нравится. Развернулся, смотрю, моя парочка – Оксана и Гоша – стоят у школьной калитки. А Немец им путь загородил.

Немец учится на класс старше. Фамилия у него Немцев, потому и прозвали его Немцем. Волосы фиолетовые. Круглолицый. Ходит в развалочку, растопырив локти, будто не локти это, а крылья.

Оксана помахала рукой. Понадобилась моя помощь. Недолго думая, побежал к ним и сразу же с вопросом к Немцу: «Что-то случилось?» Немец замялся. «Да вот, – говорит и кивает на Гошу, – у него отец на фронте, а я этот, как его, пацифист...»

Гоша стоял чуть впереди. Кулаки у него были сжаты. Лицо раскраснелось. Всю его бледность, как рукой сняло. Карие глаза сузились. Брови сдвинулись. Стал похож на тигренка, выследившего свою добычу и готовящегося к победному прыжку. За Гошей стояла Оксана и смотрела на меня строгими глазами, в которых ясно читалось: «Сделай, сделай же что-нибудь!» Я встал рядом с Гошей. Кулаки не сжимал. Просто встал рядом и переспросил Немца: «Кто-кто ты?» Немец гордо поднял фиолетовую голову и выпалил: «Пацифист!»

У Немца отец бизнесмен. В прошлом году Немец не пускал детей в туалет. Встал у двери и требовал какую-то дань. Говорил, что туалет в школе теперь платный, и если кто-то хочет сходить по-маленькому там, или по-большому, тот обязан платить ему. У одного мальчика не было денег и он описался. Потом шум сильный поднимался. К нам приезжала комиссия. Спокойно учиться не давали. Немца чуть не выгнали из школы. Но его отец отремонтировал актовый зал, и всё как-то само затихло.

Среди сверстников Немец ведет себя тихо, никого не задирает. Близко ни с кем не дружит. На переменах от скуки поднимается на этаж начальной школы и цепляется к младшеклассникам.

Я посмотрел на Немца, засмеялся и еще раз переспросил: «Кто ты?» «Пацифист... А что?» В разговор вступила Оксана: «Ты знаешь, кто такие пацифисты?» Это она к нему обратилась. «Они против войны, – ответил Немец, – а у него, – кивнул на Гошу, – отец воюет, значит, я против него!» «Пацифисты – это те, которые за мир, а не те, которые против войны, – сказала Оксана, – дай пройти!» «Не дам. Я против войны!» – не унимался Немец. «Против войны и поэтому житья не даешь тем, кто чуть слабее?» – это уже я вступил в разговор. Гоша сделал шаг на Немца со словами: «Не слабее...» «Оксана, – я повернулся к Оксане, – кажется в школе новые окна вставить надо. Думаю, что отец Немца этим скоро займется...» «Доносчики!» – разбрызгивая слюной, прошипел Немец.

Не знаю, чем бы всё закончилось, но мы услышали: «Гоша! Гоша!» Гоша посмотрел в сторону кричащей женщины и сказал нам, что это его мама. Немец ещё раз обозвал нас доносчиками и ушел.

Гошина мама отпросилась с работы, чтобы встретить сына после первого учебного дня в новой школе. Гоша был недоволен, что мама пришла. Вроде как взрослый. Неудобно, что мама из школы встречает. Но ничего не сказал. Я понял, что во мне больше никто не нуждается и побежал играть в футбол.

ФУТБОЛ

Игра не шла. Но счет выровняли. Два-два. В моей коллекции ещё один забитый гол. Играли с пятиклассниками. Немец хорошо водит. На скорости проигрывает. Когда нужно пасовать, увлекается обводками и теряет мяч.

В этот раз Оксана с Гошей вовремя разбудили Серёгу, закричав: «Серёга, проснись!» Серёга проснулся. Передал мяч мне. Я принял и пробил по воротам. Мяч оказался в сетке. Вратарь пятиклассников и не понял, как такое получилось.

Гоша с Оксаной сидели и болели за нас. Кричали, хлопали. Когда я забил, встали со скамеек и прыгать начали. Обрадовались. После финального свистка, подошел к ним. С гордостью смотрели на меня. Только я внутри себя понимал, что мог сыграть лучше. Всё равно, конечно, было приятно.

– Скучная игра, – недовольно усмехнулся.
– Нам понравилось! – хлопнув меня по плечу, сказал Гоша.
– Они медленные. Возьмут мяч и держат.
– Гоша, не слушай его. Он собой вечно недоволен. Носился по полю, как угорелый, и говорит, что игра скучная. Смотри, весь мокрый, – Оксана оценила мою футболку.
– Вы ничего про футбол не понимаете.
– Лучше бы спасибо сказал за то, что мы вас поддерживали.
– Спасибо. Чем старше, тем медлительнее. Будет плохо, если в следующем году мы так же медленно играть начнем, – кивнул на футбольную команду пятиклассников.
– Мой дедушка медленно ходит. Это от старости. Тебе ещё рано стареть, – засмеялась Оксана.
– Старики медленные и память у них – плохая. Начнут играть и забудут, в какие ворота надо мяч забивать, – Гоша попытался пошутить.
– У детей тоже плохая память. Я не помню себя маленькой. Не помню, что со мной было, когда родители живы были. Их не помню. Знаю только по фотографиям, как они выглядели, – сказала Оксана. У неё родители погибли в автокатастрофе. Давно.
– А я себя с трех лет помню, – уже серьезно сказал Гоша.

Когда Гоше было три года, его отца ранило в бою. Осколок от мины попал в руку и перебил кость. После госпиталя ненадолго приезжал к сыну. Гоша рассказал о том, что помнит, как отец поднимал его высоко к небу. Значит, рука у него зажила. Ещё Гоша рассказал, что помнит, как они сидели втроем – он, его мама и его отец – обнявшись.

У меня таких воспоминаний нет. Помню, что мне было тихо и спокойно. А когда именно было тихо и спокойно – в каком возрасте – не помню. Будто так всегда было. Настоящее детское детство. Отец всё время собирал военный рюкзак, а мама его разбирала. Не ругались, не кричали друг на друга.

Вечером отец придет с работы. Достанет рюкзак, уложит в него носки, трусы, водолазку, несколько футболок. Достанет походную аптечку, переберет лекарства. Дедушка ему крикнет: «Жгут проверь!» Отец проверит жгут – размотает его, растянет, потом скрутит и положит назад в аптечку. Застегнет её и прикрепит к рюкзаку. Потом сходит в ванную комнату, возьмет мыло, зубную щетку, бритвенные станки. Электрическую машинку для стрижки волос. Вернется к рюкзаку, рассует по кармашкам и сядет над ним со словами: «Вроде ничего не забыл...» Дедушка скажет: «Ну, с Богом!»

Отец посидит немного над рюкзаком, встанет, отнесет его в прихожую и ляжет спать. Проснувшись утром, увидит, что рюкзака нет. Пока отец спит, мама разбирает его. Вещи кладет на свои места в шкафу, мыльные принадлежности относит в ванную, аптечку убирает подальше – с глаз долой, как она выражается. Пустой рюкзак закидывает на антресоль. Отец посмотрит, что рюкзака нет, вздохнет, уйдет на кухню. Долго сидит там, ни слова не говоря. Мама заглянет к нему, они о чем-то пошепчутся, приготовят завтрак, разбудят меня, покормят и мы разойдемся каждый по своим делам. До вечера. Дедушка спит у нас до обеда. Вахтовик. Полтора месяца работает, полтора месяца спит до обеда. Его никто не будит. Родители на работе, я в школе или во дворе с ребятами. Так проходит день. А вечером отец снова достаёт рюкзак и собирает его под присмотром дедушки.

Тихое приключение. Даже не моё, а всего лишь отцовского рюкзака. Скучное, как сегодняшний футбол.

ПЕРВОМАЙ

Родители накануне первомая уехали на дачу. Я остался с дедушкой. Спать легли пораньше, чтобы пораньше встать. Меня с утра покормить надо. А Дедушка любит поспать. До обеда не растолкать, если поздно ложится.

Разбудил запах из кухни. Дедушка готовил яичницу. Яичницу он так делает, что пальчики оближешь. Обжарит лук с сосисками и помидорами, ударит яйцом о бортик сковородки, разломит скорлупу по трещине и выльет яйцо. Сверху насыпет сырную крошку. Получается вкусно.

– В моем детстве первого мая проходила демонстрация трудящихся, – дедушка разложил по тарелкам яичницу, отломил кусок хлеба, дал его мне, – ешь.

Мы уселись за стол и дедушка, расправив плечи, продолжил:
– Люди собирались и шли по улицам с воздушными шарами и плакатами «Мир», «Труд», «Май». Когда совсем крохой был, меня на демонстрацию не брали. Я залезал на подоконник и смотрел на людей. Колонна как раз мимо нашей пятиэтажки проходила. Подрос и стал от школы принимать участие в демонстрациях. Ходили всем классом. Как-то решили прогулять с другом Колькой народное шествие. Не пойти. У подростков ум в дефиците. Взяли рогатки, залезли на крышу дома и начали стрелять по шарам. Они смешно взрывались. Веселье длилось недолго. Милиционеры вместе с пожарными сняли с крыши нас. Отец вечером за стрельбу по шарам отодрал, как сидорову козу. Неделю в школе стоя учился. Ешь, ешь. Яичница – вещь нужная. Больше мы с Колькой такими глупостями не занимались. Иногда добрая порка ума добавляет. Колька закончил с отличием школу. А у меня со спортом дела сложились. Брал городские первенства по бегу и стрельбе. Мы были не разлей вода, друг друга дополняли. После школы решили обождать с институтом. Хотелось послужить Отечеству, и заодно исполнить интернациональный долг. Попросились в Афганистан. Доел? Молодец. Возьми кусок хлеба и собери, что размазал по тарелке. Сейчас фотографии принесу. Мы там с другом Колькой.

Дедушка налил чай и пошел в комнату. За армейскими фотографиями. Такое часто происходит, когда мы остаемся без папы и мамы. Сейчас он придет, разложит передо мной черно-белые снимки и будет по ним водить своим огромным пальцем. «Вот он я, – скажет, – вместе с Колькой, и вот здесь мы вместе, и здесь. А вот здесь я уже один... Как сейчас. Ни Кольки, ни демонстрации, ни трудящихся...» После этого дедушка нахмурится и уйдет к себе в комнату. Я допью чай, напишу в чате друзьям, что могу выйти во двор, и выйду.

***

Две тысячи двадцать четвертый.
Россия. Санкт-Петербург.
Средняя школа. Шестой класс.
Предмет «Обществознание».

Родители пожаловались на то,
что учительница травмировала детей,
показав на одном из уроков фильм
о немецких концентрационных лагерях
в период Второй мировой.
Великой Отечественной.

Теперь учительница осторожна.
Она ведь любит свою работу.
Не потерять бы...

Тема нового урока:
«Защитники Отечества».
Надо написать сочинение,
рассказать своими словами
об истории подвига,
какого-нибудь такого...

Учительница поясняет,
в скобочках поясняет,
что можно рассказать
об учёном или спортсмене.

В скобочках уточнение.
Важное уточнение.
Вслух не произносится,
но является ключом
для правильного понимания
школьного задания.

Вслух не произносится,
только она произносит –
какого-нибудь такого –
в скобочках поясняет,
подчеркивая, говорит,
что можно... чего боится.

Инфантилизм – это вирус.
Передается капельным
через мозг от родителей к детям,
от детей к учителям.

Зарази страну инфантилизмом
и делай с ней, что хочешь.
Она сама для себя построит
концентрационные лагеря
из уважения к немцу.

Кап-кап. Кап-кап. Кап-кап.
Вода камень пробьёт,
а голову и подавно.
Не так страшно.
Живут же люди
с пробитыми головами,
не помня прошлого,
не замечая настоящего,
не имея будущего.

Живут же люди,
да только те здравствуют,
у кого с иммунной системой
всё хорошо.

Да здравствует
девочка-шестиклассница,
которая в две тысячи
двадцать четвертом
выведет в заголовок
школьного сочинения
последние слова
настоящего защитника Отечества:
«Встречайте, суки, папу!»

2024 г.

***

Давно это было,
когда меня ещё не было.

Мама моя –
комсомолка, спортсменка,
как в те времена говорили
о самых лучших, –
устроилась на работу,
окончив техникум.

Начальник вызвал к себе
познакомиться
с новой сотрудницей.
Молодая, сказали, ретивая,
вот и вызвал.

Поговорили они о работе,
о личных проблемах.

Начальник выслушал просьбы,
сделал пометки в журнале
и попросил чаю, налить чаю.

Мама вспылила,
сказала, что не нанималась
чай подносить начальству,
что не прислуга, а молодые кадры –
будущее страны.

Начальник вздохнул,
встал из-за стола
и нетвердой походкой
к чайнику сам подошел,
налил себе кружку
и отпустил мою маму.

Давно это было,
когда меня ещё не было.

Мама вернулась на рабочее место.
Чертежи, бумаги плыли в глазах,
линейки с карандашами
валились из рук.

С возмущением рассказала
старшим сотрудникам
о выходках начальника,
предположив, что выпивший:
«Как такое возможно
в советской стране!»

«Дочка, не пьющий он, –
тихо ответили маме, –
ноги свои потерял на войне,
ходит с трудом на протезах».

Мама через всю жизнь
пронесла чувство вины за тот случай
и незадолго до смерти
рассказала о нем, подытожив:

«Просят чаю,
налей, принеси,
не сломаешься, сын...»

Гордыни во мне столько,
что можно мешками
сто лет отгружать,
и не отгрузишь
малую толику даже.

Работаю над собой.
Просят чай принести,
иду, хромая, и приношу чай.