Миша Пожарский удивляется, а чего это евреи не хотят отказываться от своего «этностейта» (Израиль – для евреев), зачем они разрабатывают планы по изгнанию 2 млн арабов из Газы, вместо того чтобы интегрировать этих прекрасных людей в свое общество и затем наслаждаться многонациональностью.

По мнению Пожарского, «этностейт» - это плохо, ведь этнически гомогенное государство якобы не сочетается с ценностями свободы.

В моей иерархии ценностей самой важной является свобода. А гомогенность - это враг свободы. Свобода рождается в обществе как побочный продукт конфликтов и противоречий. (...) Этностейт - это подход, основанный на том, что гражданская идентичность должна совпадать с этнической. В таком подходе катастрофически не хватает сдержек и противовесов, а свобода будет умирать под разговоры о национальном единстве. Напротив, наличие в государстве значимых религиозных, этнических и прочих меньшинств - это гарантия того, что будет поддерживаться плюрализм.

Ох, давненько же я не читал такой лютейший бред.

Как знают современные политологи, этнически разделенное общество – это, наоборот, крайне неблагоприятная отправная точка для демократизации. Впрочем, еще Джон Стюарт Милль писал: «Свободные установления почти невозможны в стране, состоящей из различных национальностей. Если в народе нет чувства солидарности, если он говорит и пишет на различных языках, то не может существовать объединенного общественного мнения, необходимого для действия представительного правления».

И это довольно очевидно. Сильная этническая или религиозная гетерогенность рождает взаимное недоверие, и чем сильнее отличия - тем труднее найти компромисс. Каждая народность подозревает другую в попытке тянуть одеяло на себя. В правительстве сидят тиграи – это напрягает амхарцев и наоборот. Как результат - гражданские войны и политическая нестабильность (Югославия, Нигерия, Эфиопия и далее по списку).

Когда идет межэтнический конфликт, уже не до свободного обмена мнениями, все сводится к делению на "наши"-"не наши", требуется абсолютная лояльность своей этнической группе. В свою очередь, межэтнические склоки рождают потребность в сильной руке, в диктаторе, который будет следить, чтобы разные племена не передрались.

Поэтому при прочих равных лучше жить в гомогенном «этностейте», типа Польши. Там будет и безопаснее, и свободнее. В той же Польше, при всей ее идеальной этнической однородности (96% поляков), кипят политические страсти, идет свободная дискуссия о ценностях между «ПиСовцами» и леволибералами, проводятся миллионные марши протеста. И этот плюрализм возможен только потому, что участники политического противостояния знают: поляки находятся по обе стороны баррикад, и в случае победы одна из сторон не будет резать оппонентов. Этот как спор внутри семьи, все друг другу свои.

Конечно, есть и исключения, когда, несмотря на этно-религиозный винегрет, в стране удавалось создать стабильную демократию. Пожарский в качестве образа приводит Швейцарию. Отлично. Но я бы на этом месте вспомнил про «ближневосточную Швейцарию» - Ливан. Жили там себе тихо-мирно христиане и мусульмане, а потом пустили к себе палестинских беженцев – увеличили разнообразие и плюрализм, так сказать. Кончилось всё резней и разрухой.

Отсюда вывод – надо стремиться быть как Польша. Или хотя бы как Израиль. А вот разводить у себя дополнительную многонациональность (чем усиленно занимается российская власть, завозя мигрантов) – это путь, который ведет ко многим неприятностям. А то и к катастрофе.

7 ноября – день преступной наивности и примитива, граничащего с первобытностью

Вспомнилось к теме крестопада (который я одобряю)

Дело Лаутси против Италии в ЕСПЧ, 2011 год
[Первая часть]

Сойле Лаутси, гражданка Италии финского происхождения, пыталась оспорить право государственных школ Италии на размещение распятия в учебных классах, настаивая на том, что это нарушает право её детей на свободу вероисповедания, что это нарушает принцип нейтралитета, представляя собой форму индоктринации.

В 2009 году Палата (II секция) ЕСПЧ поддержала доводы заявителя, но в 2011 году Большая Палата ЕСПЧ большинством голосов поддержала Италию.

Позиция Италии:

35. Власти Италии также критиковали Постановление Палаты за выведение из концепции конфессионального "нейтралитета" принципа, исключающего любые отношения между государством и конкретной религией, тогда как нейтралитет требует от публичных административных органов принятия во внимание всех религий. Соответственно, Постановление было основано на смешении "нейтралитета" ("включительного понятия") и "секуляризма" ("исключительного понятия"). Кроме того, по мнению властей Италии, нейтралитет означал, что государствам следует воздерживаться от насаждения не только конкретной религии, но также атеизма, "секуляризм" со стороны государства является не меньшей проблемой, чем прозелитизм с его стороны.

36. Власти Италии далее утверждали, что необходимо принять во внимание тот факт, что отдельный символ может по-разному толковаться различными лицами. Это, в частности, относится к знаку креста, который может восприниматься не только как религиозный символ, но также как культурный и связанный с идентичностью символ, символ принципов и ценностей, которые создали основу демократии и западной цивилизации; он, например, представлен на флагах ряда европейских стран. Какую бы ассоциативную силу не имел этот "образ", по мнению властей Италии, это "пассивный символ", чье влияние на лиц несравнимо с влиянием "активного поведения", и в настоящем деле никто не утверждал, что на содержание образования в Италии оказывало влияние наличие распятий в классах.

Это наличие является выражением "национальной особенности", характеризуемой особо тесными отношениями между государством, народом и католицизмом, объясняемыми историческим, культурным и территориальным развитием Италии и глубоко укоренившейся и долгосрочной приверженностью ценностям католицизма. Таким образом, содержание распятий в школах являлось вопросом сохранения вековой традиции. Власти Италии утверждали, что права родителей на уважение их "семейной культуры" не должны нарушать права общины на передачу своей культуры или право детей на ее восприятие.

39. По мнению властей Италии, наличие распятий в классах вносило законный вклад в обеспечение понимания детьми национального сообщества, в которое предполагалась их интеграция.

40. Наконец, власти Италии подчеркивали необходимость учета права родителей, желающих наличия распятий в классах. Таково желание большинства в Италии, и оно также было демократическим путем выражено почти всеми членами школьного управляющего органа. Удаление распятий из классов при таких обстоятельствах означало бы "злоупотребление положением меньшинства" и противоречило бы обязанности государства содействовать лицам в удовлетворении своих религиозных потребностей.

Позицию Италии отдельным заявлением поддержали Армения, Болгария, Кипр, Греция, Литва, Сан-Марино, Мальта и Российская Федерация. По их мнению, в несветских европейских государствах наличие религиозных символов в публичном пространстве переносилось светским населением в качестве части национальной идентичности. Государства не должны лишать себя части культурной идентичности только потому, что их идентичность имела религиозное происхождение. Позиция, принятая Палатой, являлась выражением не плюрализма, присущего конвенционной системе, а ценностей светского государства.

Дело Лаутси против Италии в ЕСПЧ, 2011 год
[Вторая часть]

В своем окончательном решении ЕСПЧ отмечал:

71. В этой связи является верным, что, предписывая наличие распятий в классах государственной школы - знака, который, независимо от того, имеет ли он дополнительно светскую символическую ценность, несомненно, относится к христианству, - правила отводят религии большинства населения преобладающее место в школьной среде. Однако этого недостаточно для установления процесса индоктринации со стороны государства-ответчика и установления нарушений требований статьи 2 Протокола N 1 к Конвенции.

В этой части ЕСПЧ ссылается, с необходимыми изменениями, на упоминавшиеся выше Постановление Большой палаты по делу "Фольгере и другие против Норвегии" и Постановление ЕСПЧ по делу "Хасан и Эйлем Зенгин против Турции". По делу "Фольгере и другие против Норвегии", в котором он должен был рассмотреть содержание уроков "христианства, религии и философии", он установил, что тот факт, что программа уделяла большее внимание познанию христианской религии по сравнению с другими религиями и философиями, сам по себе не может рассматриваться как отход от принципов плюрализма и объективности, составляющий индоктринацию. Он разъяснил, что с учетом места, которое занимает христианство в истории и традиции государства-ответчика - Норвегии, - этот вопрос следует считать относящимся к пределам усмотрения при планировании и установлении программы.

Он пришел к такому же заключению в контексте курса "религиозной культуры и этики" турецких школ, программа которых отводила больше места знанию ислама на том основании, что, несмотря на светский характер государства, ислам является в Турции религией большинства (см. Постановление ЕСПЧ по делу "Хасан и Эйлем Зенгин против Турции", § 63).

ЕСПЧ отдельно отметил недопустимость сравнения данной ситуации с делом Дахлаб против Швейцарии, которым ЕСПЧ оставил в силу швейцарский запрет на ношение исламских головных уборов во время обучения.

Интересный разговор интересных людей

https://www.youtube.com/watch?v=OvkXUniWcpI

Снова обсуждается проблема рождаемости. Проблема объективно есть, хотя не нужно гиперболизировать её до степени «как перерожать таджиков/узбеков». Никак белому человеку не перерожать небелого. Но что все-таки можно сделать для восстановления хотя бы уровня воспроизводства? Сошлюсь на свой старый пост, рецепт прост и сложен одновременно:

https://t.iss.one/defensorcivitatis/1284

Проблема рождаемости – комплексная, и требует комплексного решения. Скорее даже «лечения». От кого эти действия ожидаются, от государства? Но как может один больной лечить другого больного?

В очередной раз обновил закреп. Обращаю внимание, что закреп разделен на две части, как разделена по сути на два периода история публицистической активности канала. Предыдущий период был посвящен изучению некоторых социальных проблем, проговариванию очевидных вещей, и в целом являлся попыткой указать, «как надо делать и как не надо». В какой-то момент мне казалось, что это было бессмысленной тратой времени (хотя именно этим занимается весь политический телеграм – столько аналитики нет ни в одной стране мира, и ни в одной стране мира она не имеет столь ничтожного значения). Сейчас я понимаю, что практически всё сказанное на нынешнем этапе стоит на сказанном ранее, хотя посыл серьезно отличается. Всё было не зря, всё было полезно. Так что читайте оба закрепа, из них нет плохого и хорошего.

Я бы назвал борьбу Карнаухова с «Русской Общиной» типичным эпизодом аппаратных войн, может быть даже мнимых. А вдруг Карнаухов действительно думает то же, что и говорит? Может и так. Карнаухов – представитель государства, которое отказывает русским в автономности, потому что русские им рассматриваются как ресурс. Ну какую автономность можно предоставить ресурсу? Какую для ресурса можно допустить самоорганизацию? Ресурс должен быть доступен и податлив.

Впрочем, ничего нового, тем более от Карнаухова. Я бы не стал даже комментировать, но решил использовать повод, чтобы познакомить вас теорией происхождения фамилии «Карнаухов», изложенной на портале familio.org:

«Фамилия образована от неканонического прозвища Корноух (трансформация в акающих говорах – Карнаух). Первый корень слова восходит к корнать – общеславянскому суффиксальному производному от кърнъ («короткий»), то есть «делать короче». Прозвище давали человеку, у которого ухо было изувечено или отсутствовало. Так, согласно «Соборному уложению 1649 года», вору за первую кражу отрезали левое ухо, за вторую – правое».

Кстати, об автономности*. Государственнический этап моей активности характеризуется, очевидно, известной степенью навиности. Раньше я бы говорил не об автономности, а о титульности. В том же небольшом тексте о рождаемости раньше в подразделе «закон и порядок» я писал о необходимости признания за русскими «права на титульность», теперь же исправил на «гарантии общественной автономии». Я в общем-то всегда осознавал, что народ как субъект – это фикция, и что действительного контроля народом власти не бывает уже давно (с тех пор, как государство представляет из себя что-то сложнее полиса), но понимание того, какую опасность несет утверждаемая сверху при таких раскладах титульность, пришло с некоторым запозданием. Оно зафиксировано в этом тексте.

Народ и власть всегда в отрыве друг от друга. Нельзя говорить, что дистанция этого отрыва напрямую зависит от размера государства, хотя масштабность России и российской бюрократии сыграли (и играют) в этом не последнюю роль. Поэтому в действительности, применительно к таким громадным системам, требование демократии есть не требование прямого участие во власти, а требование верховенства права, то есть создания особой системы социальных отношений, основанных на праве, в том числе и на общепризнанных принципах права.

А право, как все должны помнить, образуется только в отношениях равных, так что нам о таких идеалистических вещах задумываться рановато. Надо бы для начала из себя что-то представлять. Хорошо в такой ситуации сесть на корабль, уплыть за океан, и на пустыре построить свою государственность, но у нас такого выбора нет (кстати, даже такая государственность в итоге выходит из-под контроля). Мы не индепенденты в Англии, а греки в Османской империи.

* – Речь не об автономии в каких-то физических границах, не о каком-то государственном образовании или организации. Речь об автономии общества от государства. Об отношениях между обществом и государством на здравых началах – на балансе сил, а следовательно прав и средств защиты интересов.

Возвращаясь к сказанному Карнауховым

Если бы наш «интеллектуальный» телеграм был чуть более интеллектуальным, мы бы пришли к обсуждению философии Владимира Соловьева, скорее даже политико-философских проблем, им затрагивавшихся. Владимира Соловьева вполне себе можно отнести к византистам. В чем суть этой социально-политико-религиозной концепции?

В средние века, как считал и сам Соловьев, выступили две новые политические идеи общего значения: западноевропейская и византийская.

Первая подчеркивала относительный характер государства, представившего равнодействующую враждебных сил, центральной королевской власти, духовенства, феодальных властителей и городских общин. Она реально отвечала состоянию средневекового западноевропейского общества, постепенно становящегося многоукладным, социально разнородным и конфликтно-правовым. Оно все более дифференцировалось, пока не дошло в этом движении до онтологического предела, до индивидуальности, которая в эпоху Возрождения расцвела как Высокая Индивидуальность. Перед государством объективно встала сложнейшая задача – стать институтом управления общественными процессами, инициированными отношениями частных граждан, предел развития которых есть Высокая Индивидуальность.

Вторая продолжала римскую логику обожествления государственной власти, но на более высоком уровне, облачая эту власть в христианские одежды. Византия хотела видеть в государстве «сверхправовое начало, которое, не будучи произведением данных правовых отношений, может и призвано самостоятельно изменять их согласно требованиям высшей правды», правды Христа. Она стремилась превратить государство в высший христианский нравственно-управляющий орган. «В окончательном суждении должно сказать, что Византия не исполнила своего исторического призвания. Во внутренней политике она слишком охраняла полуязыческое status quo, не думая о христианском усовершенствовании общественной жизни, вообще же подчиняла все внешнему интересу военной защиты. Но именно вследствие этих односторонних забот она потеряла внутреннюю причину своего бытия, а потому не могла исполнить и внешней своей задачи и погибла печальным образом» – писал Соловьев.

Так, мол, и завершился исторический путь Византии, а путь западноевропейского строительства государства продолжался. Европа строила государственное тело общества, клеточкой которого была автономная, защищенная правом, сама за себя отвечающая индивидуальность.

Ранее на канале уже поднимал проблему «Запад-Восток» (запад и восток Европы!), почитать можно здесь. Какая из описанных идей вам видится более реальной, особенно учитывая события последних лет? Мне вот западноевропейская представляется безальтернативной, а византийская – лживой. Отдельно о политической практике византизма я писал в двух частях (первая, вторая). Рациональных аргументов «за византизм» не существует в природе, это исключительно вопрос веры. Так, к примеру, Соловьев верил в то, что Россия захватывала Польшу ради утверждения на тех землях начал веротерпимости и защиты угнетенных: «Право на Польшу давали имперской политике Екатерины обиды диссидентов, угнетаемых анархическим произволом; право на Турцию давали ей обиды христиан, угнетаемых военным деспотизмом османов, представителей односторонне-восточного политического строя».

Идея России – по Соловьеву – быть безнациональным инструментом борьбы против чьего-то там угнетения. Якобы это следует из свойства русской души. Всё указывает на то, что Карнаухов является последователем этой идеи. Верите ли вы в озвученные выше цели войны с Польшей? Вопрос к человеческой наивности. Почему-то в этой связи вспомнилась «борьба с фашизмом» как цель СВО.

В общем, «блажен, кто верует – тому тепло на свете». Кто не верует – тому не по пути с византизмом. Тому по жизни приходится думать и выживать в суровой реальности, где государство это не носитель высшей правды, а Левиафан, совокупность конкретных людей со своими интересами и целями, которые рассматривают слабого индивидуального тебя – как ресурс, как инструмент достижения своих корыстных целей. Да, тяжело жить в такой реальности!

Проблема, разумеется, не в том, что Карнаухов придерживается таких идей искренно или напоказ. Чихать на него. Он просто повод поговорить об этом. Проблема в том, что: 1) РФ пытается себя так позиционировать, 2) кто-то это хавает.

Византизм – это намеренный обман. Государство объективно представляет собой равнодействующую враждебных сил, как об этом говорит западноевропейская политическая идея. И она (западноевропейская идея) предоставляет человеку возможность в этой системе выживать, главным образом через корпоративные и правовые институты. Византизм же намеренно навязывается, чтобы выключить человека из властных отношений, лишить его мотивации к борьбе за корпоративные и правовые институты посредством индоктринации (государство – особое духовное явление, чуть не сама Христова воля!), чтобы проще было этого человека использовать в каких-то своих целях.

Византизм – это идеологический инструмент по сокращению издержек. Государство должно находить ресурсы и средства для реализации своих целей, и за них приодится платить. И оно хочет платить как можно меньше. Оно не хочет торговаться, выступая равной стороной соглашения. И мы ведь не требуем такого соглашения!

Бывает, проникнешься византизмом, а потом почему-то чувствуешь себя обманутым. Всего-то надо к жизни и к отношениям с государством подходить прагматически. Никто никому ничего не должен, есть торг. Налоги – это плата за какие-то конкретные блага, которые государство должно человеку. Это государство должно человеку, а не наоборот. И в таких прагматичных отношениях естественным образом появляется критика власти, которая рассматривается деятелями вроде того же Карнаухова как совершенно неприемлемое явление. Ну, что с них взять – кто платит, тот и заказывает музыку. Этим людям платит бюрократия – и они внедряют в умы людей византийскую кашу.

На фоне обсуждения государственных мер по борьбе с абортами хотелось бы вспомнить и углубить свой старый пост, обобщавший историю развития советского семейного права. Увидел тут давеча, как некоторые «эксперты» называют нынешние действия РФ «повторением идеологических и законодательных практик фашистских государств 30-х годов».

На дворе 1936-й год. По каким-то причинам демографическая ситуация оставляет желать лучшего. 27 июня этого же года издается Постановление ЦИК и СНК СССР «О запрещении абортов, увеличении материальной помощи роженицам, установлении государственной помощи многосемейным, расширении сети родильных домов, детских садов, усилении уголовного наказания за неплатеж алиментов и о некоторых изменениях законодательства о браке и семье».

К уголовной ответственности за аборты (кроме медицински показанных) привлекались не только врачи, но и сами производящие аборт женщины. Два года тюрьмы предполагалось за понуждение к аборту. Для многосемейных (более шести детей) предполагался своего рода маткапитал (ежегодное пособие на ребенка на несколько лет). С расширением сети родильных домов и детсадов, думаю, всё понятно. На крупных предприятих открывались «домовые кухни», которые выпускали готовые обеды, что упрощало ситуацию с кормлением детей для женщин, которые должны были, как и все, работать.

Именно этим Постановлением было введено взыскание алиментов на несовершеннолетних в долевом отношении к заработку плательщика – 1/4 на одного ребенка, 1/3 на двух детей, 1/2 на двух и более детей, которое в неизменном (и никоим образом не обоснованном экономически) виде применяется по сей день.

Тем не менее, в годы войны ситуация стала еще хуже. Казалось бы, аборты запрещены, что еще советское государство может придумать для повышения рождаемости? Логика была такова: матерей мы «замотивировали» достаточно, теперь надо замотивировать отцов.

8 июля 1944-го года принимается Указ Президиума Верховного Совета «Об увеличении государственной помощи беременным женщинам, многодетным и одиноким матерям, усилении охраны материнства и детства, установлении почетного звания «Мать-героиня».

Указ запрещал признание отцовства в отношении детей, рожденных вне брака. Не допускались ни отыскание отца в судебном порядке, ни даже добровольное признание отцовства (через год разрешили признавать детей при вступлении в брак). Соответственно, не возникало и права на получение алиментов от фактического отца. Как это контрастирует с ранним советским законодательством, которое позволяло взыскивать алименты на одного ребенка с нескольких мужчин, которые имели какие-то связи с матерью (о чем было достаточно свидетельства матери).

Указ придавал силу только загеристрированному браку (как сейчас). Ранее советская семейная доктрина считала фактический брак прогрессивной формой. Указ серьезно ожесточил процедуру развода: брак теперь расторгался только в судебном порядке. Бракоразводный процесс был общественным по форме, что придавало ему позорный вид. Да и вообще, суд имел право отказать в расторжении брака (ни до, ни после, вплоть до наших дней, отказать в разводе было нельзя). Отказы стали массовыми.

И в таком виде законы о браке и семье просуществовали до конца 60-х – начала 70-х. Так что я бы не торопился кивать на практики «фашистских государств». Кстати, в том же 1944-м году в Германии из-за катастрофической ситуации с мужской смертностью разрабатывался закон, разрешавший многоженство.

Интересные люди интересно рассказывают

Андрей Быстров об искажении понятия «республика» и в целом о распространенных заблуждениях:
https://www.youtube.com/watch?v=Y_0iLxrCMgo

то же самое, только чуть системнее, короче и с презентацией:
https://www.youtube.com/watch?v=fQj3ooNagFo

Родион Белькович о республиканизме в целом (впервые за долгое время мне лично чья-то лекция что-то дала):
https://www.youtube.com/watch?v=aY56jPmEZbY&t=1847s

Некоторые мысли, высказанные в некотором обсуждении. К вопросу о республиканизме.

..Да вообще сама постановка вопроса в корне неверная. По сути всё сводится к тому, чтобы неправильные установки, подаваемые сверху, заменить на правильные установки, подаваемые оттуда же, сверху. Далее обычно следуют фантастические размышления о том, как к этому прийти, но даже если допустить их реализацию, получится просто смена вывески на более приличную, хотя в сущности характер общественных отношений не изменится. Я уже писал о том, чем чревато РНГ, дарованное свыше.

Корень проблемы в непонимании сущности государства. Государство существует само для себя и принуждает остальных к существованию по тем правилам, которые посчитает нужным. Оно может быть для тебя симпатичным, если, к примеру, эксплуатирует этническую символику, но в сущности остается то же самое принуждение. Принуждение и опрессия либо есть, либо нет. Промежуточного варианта нет. Государство симпатично тебе сегодня, и это вроде бы взаимно – завтра по одним только ему ведомым причинам ты для него враг. Оно само решает, в этом его изначальная суть.

Противопоставляется государству, как системе общественных отношений, построенной на навязывании правил, республика, как система, основанная на сознательном и всеобщем участии. Такого всеобщего и сознательного участия в крупных общностях не может быть по ряду причин, а потому русская политическая нация от Калининграда до Владивостока – это такая же пропагандистская фикция, как и общность россиян. Первых просто не существует, как субъекта, а вторые заведомо являются списком в системе «Российский Паспорт».

Русскость – это этническая характеристика, социально-культурная вариация на тему восточных европейцев. При всей нашей высокой гомогенности, мы не можем на всей нашей огромной территории, при всем нашем множестве, выступать субъектом. Мы можем являться субъектом, как и все остальные, в общих для любой группы условиях: при компактности территории, относительной немногочисленности самой общности, этнической однородности общности.

Русскость – это то, что поволяет одну территориальную общность без осложнений менять на другую в рамках нашего исторического пространства – России.

Россияне же – действительно политическая нация. Одна из серьезнейших ошибок русского движения это стремление к замене россиян, как политической нации, на русских. Эта проблема исходит из ошибочного взгляда на явление политической нации. Россияне – бессмысленная группа, ширма, но при замене россиян на русских ничего не изменится, поскольку бессмысленность и искусственность, удобная для власти, это и есть смысл большой политической нации, которая такая большая и такая единая, что ни на что не влияет. Замена россиян на русских только спутает карты этническим русским, пытающимся неформально консолидироваться.

Республика – это система, выстраиваемая снизу. Чтобы это было возможно, выстраивающие должны обладать весом, субъектностью. Поэтому на данном этапе разумно говорить лишь о том, как набирать это влияние, как утверждать свою субъектность. Если это объективно в формате диаспоры – значит, в формате диаспоры.

Формой государства республика стала в результате смысловой подмены, ошибки, допущенной в период перехода к системе национальных государств (времена французской революции). Еще в древности было определено, что есть два типа строя – правильный и неправильный – с тремя формами правления для каждого:

» правильный в формате демократии, аристократии или монархии
» неправильный в формате охлократии, плутократии или деспотии

И Цицерон прямо говорил, что такой «неправильный» строй не является республикой (в русских переводах – государством).

Как этнические общности имманентно устремлены к суверенитету, так и государственность имманентно устремлена к усилению себя и увеличению дистанции между управляющими и управляемыми, к окончательной кристаллизации своей сущности как вещи в себе.

Вот коллега совершенно правильно отмечает:

Вся суть разговоров о

«государственной идеологии»

— это желание как-нибудь прописать в Конституции, что начальник всегда прав и никому ничего не обязан. Гипотетическая статья Конституции о реально нужной элитам идеологии могла бы выглядеть так:

«В любой ситуации Российская Федерация руководствуется интересами правильных и уважаемых людей, а всякая шушера может идти по известному адресу, пока ноги не переломали».

И это, пожалуй, применимо к любому государству. Идеология – это либо способ освободиться от каких-то ограничений, как в приведенном примере, либо способ замотивировать человека делать то, что он в обычных условиях делать бы не стал. Нормальная система общественных отношений – республиканская – в таком просто не нуждается. Люди в ней просто живут и занимаются общим делом. Это общее дело проистекает из самого естества человека, а не из чьих-то идей, деклараций и теорий.

Не перестаю удивляться тому, что спустя почти два года с начала известных событий, при всём, что было, всё еще находятся фанаты «сильной руки» или даже «единоличной власти»

Есть мнение, что принятие Христианства в свое время добило Рим демографически. Признаться, я и сам не знал, что вопрос рождаемости стоял так остро, и что так много законов принималось для её восстановления. Монтескье приводит цитату одного церковного историка:

Установляли эти законы так, как будто размножение человеческого рода зависит от нас, не думали, о том, что количество людей растет и уменьшается по воле провидения

Рассмотрим проблему понимания «государства» на конкретном примере. Откроем второй трактат Локка «Опыт об истинном происхождении, области действия и цели гражданского правления». Что мы видим в русском переводе (абз. 133):

Под государством я все время подразумеваю не демократию или какую-либо иную форму правления, но любое независимое сообщество, которое латиняне обозначили словом «civitas»; этому слову в нашем языке лучше всего соответствует слово «государство» (commonwealth), оно более точно выражает понятие, обозначающее такое общество людей, а английские слова «община» (community) или «город» (city) его не выражают, ибо в государстве могут быть подчиненные общины, а слово «город» у нас имеет совершенно иное значение, чем «государство».

Вот почему во избежание двусмысленности я стараюсь использовать слово «государство» в том смысле, в котором, как я обнаружил, его употреблял король Яков I, и я полагаю, что это подлинное значение данного слова; если же ко- му-либо это не нравится, то я готов с ним согласиться, как только он заменит его более подходящим словом.

Очень хорошо, что в издании, которое я цитирую, приводятся в скобках те понятия, которые использовал в оригинале сам Локк, без этого не было бы понятно, о чем вообще речь, если «государство» раскрывается через понятие «государство».

В оригинале Локк использует понятие «Сommonwealth» (common – общий; wealth – достояние, имущество, благо), которое является переложенным на английский понятием «res publica» (res – вещь; publica/publicum – общественный, общий).

Общеупотребительным термином для обозначения «государства» в английском языке сейчас является «State», которое исходит от латинского «status» (состояние).

И, кстати, если мы снова обратимся к Локку (абз. 132), то увидим там еще одно понятие, скрывающееся под русским словом «государство»:

..В соответствии с этим форма государства (government) определяется тем, у кого находится законодательная власть.

Итого мы видим, что Локк писал не про State, а про Commonwealth (республику). Дрейф к государственничеству четко прослеживается на примере «государственного» права Англии. Попробуйте найти у Уильяма Блэкстоуна, классика английского права, упоминание Англии как «State». Такого не будет, потому что Англия – это Crown, и «All land belongs to the Crown» (и поныне), но современные авторы перечисляют Англию (Великобританию) среди «other states», да и насчет земли стеснительно помечают: «чисто формально..», «технически..».

Более того, Блэкстоун в одном месте пишет:

However, as it is impossible for the whole race of mankind to be united in one great society, they must necessarily divide into many and form separate

states

,

commonwealths

, and

nations..

В общем, слова, понятия – это очень важно для понимания действительности. Запутаешься в терминологии, начнешь забывать изначальные смыслы слов и придумывать новые – не сможешь понять реальность в её динамике. В конце-концов, ну какое народовластие в государстве? Тема большая, и это всего лишь самое поверхностное её освещение.

Эпикур: право как договор об общеполезном

Свобода человека, согласно Эпикуру, это его ответственность за разумный выбор своего образа жизни. Сфера человеческой свободы – это сфера его ответственности за себя. Свобода обретается благодаря уяснению того, что «зависит от нас» и «не подлежит никакому господину».

Главная цель общественной власти, создаваемой людьми общим усилием, и политического общения, состоит, по Эпикуру, в обеспечении взаимной безопасности людей, преодолении их взаимного страха, непричинении ими друг другу вреда. Настоящая безопасность достигается благодаря тихой жизни и удалению от толпы. В рамках же широкого политического общения, «безопасность от людей достигается благосостоянию и до некоторой степени – некоторой силе, удаляющей беспокоящих людей».

С таким пониманием характера и назначения политического общения и смысла свободы связана и эпикуровская трактовка республики и права как договора людей между собой об их общей пользе и взаимной безопасности. «Справедливость, происходящая от природы, есть договор о полезном – с целью не вредить друг другу и не терпеть вреда».

Не следует думать, будто под договором Эпикур понимает некий формальный или торжественный акт, какое-то разовое событие. Речь идет о том представлении, что люди опираясь на резултаты своего познания, сами определяют условия своего общения и свой образ жизни. Договорность справедливости, власти и права в учении Эпикура, следовательно, означает, что они не в данности природы, извне и слепо навязанные людям, а их собственные самоопределения, человеческие установления.

В этом и состоит смысл положения Эпикура о том, что без договора (то есть без сознательно-волевого элемента) нет справедливости. В концепции Эпикура справедливость – в свете её соотношения с законом – представляет собой естественное право с изменяющимся (в зависимости от обстоятельств) содержанием, каковым является изменчивая общая польза взаимного общения.

В целом с некоторой доли условности можно было бы сказать, что в политико-правовом плане представлениям Эпикура более всего соответствует такая форма умеренной демократии, при которой господство справедливых законов сочетается с максимально возможной мерой свободы, безопасности и автономии индивидов.

В комментариях под этим постом принимаются вопросы от читателей. Может быть, на самые интересные получится ответить отдельным постом.

Касаемо окончательного запрета ЛГБТ

Уже достаточно давно существует наказание за пропаганду ЛГБТ, теперь же ЛГБТ признали экстремистским сообществом. Старые подписчики хорошо знают мою позицию: я всегда считал, что не нужно выбирать из двух – традиционноисламскоценностного евразошариата или гейроповырожденческого культмарксизма. Это ложная дихотомия.

Содержание решения – лишь одна сторона медали. На другой её стороне – вопросы кто и как его принял, в каком контексте.

Кто его принял? Суд, растерявший полностью свою субъектность и не желающий остросоциальные/острополитические случаи рассматривать по существу и по справедливости. В ходу трафарет, ну или побегушки к Начальству за консультациями.

Как его приняли? Процедура под большим вопросом. Что за организация запрещается? Насколько я понимаю, это не была конкретная организация. Фактически решение Верховного суда приравняло исповедание идеологии ЛГБТ к членству в экстремистской организции, за что предполагается серьезный тюремный срок. И это справедливо называют полноценным законом – но законы не принимаются в закрытом порядке.

В каком контексте его приняли? Приняли его на фоне деградации правовой системы РФ, о которой я писал уже неоднократно. Об этом по сути говорилось и в предыдущем абзаце.

Имеет ли общество право защищаться от тех, кто разрушает его изнутри? Безусловно. ЛГБТ это не только вырожденческая идеология, это фактор, наносящий вред общему делу – попыткам населения стать народом, обрести субъектность, самоуправляться, а не быть управляемыми. ЛГБТ – это пришедшая с востока практика, которая не просто не имеет ничего общего со свободой, но и препятствует ей.

В то же время, какое общество объективно имеет отношение к вынесенному решению? Общество ознакомилось с ним, как ознакамливается со всеми законами и решениями государственной власти, пост-фактум. Серьезное и опасное репрессивное решение, которое во благо может использовать только здоровая система республиканских институтов, принимает система, в которой есть место обвешанному медалями юному «герою» за выставленное на всеобщее обозрение избиение человека в СИЗО.

В общем, что-то мне подсказывает, что радоваться нечему. Как больная система может оздоровить общество (хотя я такой патерналистский подход не принимаю в принципе) – один большой вопрос. Тем, кто горячо поддерживает такие решения в таком контексте, я советую подумать, не случится ли, что «жесткие меры» могут быть применены и к ним самим? Или такое невозможно, потому что партия не ошибается, а суд – самый гуманный и справедливый?

«Товарищ начальник, произошла какая-то ужасная ошибка!» – кричал английский шпион, который всего за день до этого радостно хлопал в ладоши, наблюдая, как из соседнего подъезда под руки выводят японского шпиона, на которого он и в жизни бы не подумал.

Я, конечно, понимаю, что каждый существует в своём собственном информационном пузыре, и у некоторых людей содержимое этих пузырей может не сходиться вовсе. Но поскольку на этой стене пишу я, то и читать вам придётся результаты рефлексии моего информационного пузыря.

Так вот, мне в ленте Вконтакте постоянно попадается сообщество «Русский византизм». Византизм я упоминаю на канале достаточно часто – оно и не мудрено. Но хотелось бы поговорить о нём ещё. Не столько о византизме в целом, сколько о некоторых характеризующих его постулатах.

«Нам, русским, надо.. отречься от либерально-эгалитарного понимания общественного прогресса; и заменить это детское мировоззрение философией, более верною действительности, которая учит, что все истинно великое, и высокое, и прочное вырабатывается никак не благодаря повальной свободе и равенству, а благодаря разнообразию положений, воспитания, впечатлений и прав, в среде,

объединенной какой-нибудь высшей и священной властью

»

Константин Леонтьев "Письма о восточных делах", 1885 г.

Вот эта тема с высшей властью проходит по византизму красной нитью. Идеалом Леонтьева была «цветущая сложность», которую византисты (обуянные византизмом) видят, ожидаемо, в Византии, которая и была скреплена властью императора и церковью.

В этом свете я бы хотел закрепить одну ранее обозначенную мысль, выраженную Эпикуром:

Свобода обретается благодаря уяснению того, что зависит от нас и не подлежит никакому господину

Никакому взрослому здоровому человеку, мужчине, не нужен начальник как таковой, тем более какой-то там высший и священный. Начальники появляются там, где появляется договор, где осознается необходимость в совместной деятельности для достижения какого-то результата или для недопущения каких-то последствий. Конечно, давно доказано, что совместная, групповая работа, всегда выгодна членам группы – но участие должно быть осознанным.

Византиефильское стеснение самого себя, своей самостоятельности, субъектности – всё это недостойно свободного гражданина, человека. Мы существа социальные, поэтому для нас общее благо всегда будет значимо, но действительно общего не может быть без действительно частного, как не может красивого быть без уродливого, богатого без бедного, черного без белого.

Византиефилов можно понять: они, как и другие, наблюдают за трагедией человеческой истории – борьбу людей с судьбой и друг с другом – и пытаются навязать им некий оптимум, построенный на иррациональной вере в разумность фатума. Но этот достаточно наивный взгляд на вещи разбивается о действительность. Потому взгляды византийцев всегда обращены в прошлое, к образам, которыми оно представляется. Потому что сложно быть византийцем сегодняшнего дня, не будучи совсем отрешенным от жизни.

Трагедия человеческого выбора налична, её зафиксировал еще Тит Ливий:

«Трудно, защищая свою свободу, соблюсти меру, пока под видом сохранения равенства кто-то хочет возвыситься, чтоб угнетать другого, пока люди пугают других, чтоб не бояться самим, пока, отражая обиду, мы причиняем ее другим, как будто этот выбор между насилием и страданием неизбежен»

Но это та реальность, в которой мы живем и будем жить всегда. Тонка грань между свободой и произволом, между объективностью и субъективностью общего блага, но это не повод отрицать свободу и забыть про работу на общее благо. Просто нужно осознать себя, как человека сознательного и достойного – и признать то же за другими. И работать вместе, когда это действительно нужно, а не когда на это укажет очередной священный начальник.