140.
Сидели как-то енот с барсуком в кафе на Старой площади и пытались объяснить себе, как завтра медведю докладывать о продвижении духовных ценностей в лесные массы.
Енот говорит: «Надо пример какой-нибудь, чтобы звери поняли».
«Ну, давай скажем так, например, – сказал барсук, – что, если наши партнеры будут предлагать чуждую нам еду, мы все помрем, но есть не станем. Это и есть победа духа над телом».
Енот выслушал и говорит: «А как станем объяснять если спросят, почему свою еду нельзя есть, традиционную?»
«Скажем, что так как на всех ее не хватит, то если мы сплочённый лесной зверинец, значит, все и не будем есть».
«Круто!» – сказал енот и заказал себе ещё еды.
Барсук в это время что-то писал в айфоне, а потом посмотрел в окно и добавил: «Надо сказать, что мы медведя любим: даже если он нас съест – мы от этого не станем менее лояльны».

141.
Странники пошли на Красную к мавзолею, значит скоро праздники. Такая примета была у стрельцов Кремлевского полка. А родилась она раньше, когда ходили смотреть говорящую собачку к профессору Преображенскому. Всякие такие небылицы любил рассказывать детям один старый князь, живший по соседству с приютом.
Придёт, бывало, к ним, конфет принесёт и давай байки свои травить.
Особенно нравилось им про то, как он с Александром Невским , тоже князем, ездил на рыбалку, а потом они с этой рыбой наловленной новгородской отправились в Орду. На ярлык поменяли.
В этом месте пионеры всегда смеялись. Рыба - ярлык - орда. Смешно.
Ребята думали - вот везучие эти князья. Жизнь беззаботная, как у генералов. Песчаных карьеров.
Один из них фильм такой видел. Другим приютским пересказывал.
А князя всегда перед Новым годом вспоминали. Настоящий был педагог. говорили. Обещал театр построить.

142.
Все-таки не уставали в разные времена удивляться иноземцы, как правильно и удобно устроена боярская дума.
Проходят тысячелетия, а она по-прежнему так же хороша.
Инициатива, компетентность, рассудительность и ответственность бояр вошли в поговорки.
А сколько результативных проектов задумано и реализовано за это время!
И главная особенность этих усилий в том, что проигравших не бывает.
Это отмечают все.
Союз с хазарами в проекте Шелкового пути, союз с ордой по завоеванию Европы, союз с печенегами и половцами (в разное время) по совместной охране общих границ, союз с Константинополем по созданию Третьего Рима. Много славных дел – всех и не упомнишь.
Но летописи помнят все.
Именно из них черпают вдохновение следующие и следующие поколения бояр, прикасаясь к деяниям предков.
Только шубы остаются неизменными, ибо зимы по-прежнему холодные, хотя один дьяк уже закинул проект, как это исправить.
Не останавливается боярская мысль.

143.
Все таки прав был Евгений Онегин, когда говорил, что мало просто писать – надо дело делать.
Вот Ленин Владимир Ильич, рассказывая Бернарду Шоу про то, как же можно поменять уклад в аграрной стране, справедливо указывал, что это он в эмиграции просто писал, жонглируя цитатами Маркса и Каутского, а теперь все просто.
Теперь практика. Натравим, говорил он Бертрану Расселу, зачем-то приехавшему посмотреть на московских бояр в минуту перемен бедных крестьян на богатых, и переделывать ничего не надо – новое возникнет само.
Когда бояре коллективно смотрели этот ролик в ютубе, они прям были в восторге, как рассказывал другой очевидец этой сказки – Илон Маск.
Именно глядя на все это пиршество духа, задумал он перемены в твиттере.
Эх, как же хорошо, думал он, как это свободно и хорошо. Его даже Горький хвалил за такие мысли.
Ты, говорил, Илон, настоящий буревестник. Тебе бы пару крыльев. И все тогда бы пошло.
Но в целом и так хорошо, подумал Маск, отойдя от Максимовича подальше на всякий случай.

144.
Испокон веков известно, что система Московии основана греками, приславшими идеи, и усовершенствована проходившими мимо монголами, которые сначала помучились на моделях, но придумали, как продвигать, для чего брали на последипломное обучение детей из достойных семей, которые потом благополучно правили, вернувшись домой.
Вбирая все лучшее из управленческих практик и международного опыта, местная система (Система) эволюционировала в нечто универсальное, заменяющее собой для местного жителя все, что ему было нужно, и незаметно заменило все и в себе.
Теперь власть: государство, купцы, монахи, служивые стрельцы, писари, дьяки и даже, поговаривают, бояре - жили внутри одного большого хозяйства без входов и выходов.
Проезжавший как-то в этих местах Кант придумал "вещь в себе."
Именно поэтому теперь Иммануил самый цитируемый в мире автор Московии, как злословили раньше старики.
Но давно перестали, забыли по ходу, про что они это.
Если бы ещё научились это правильно продавать, то туризм в Московию побил бы все рекорды, ибо система превосходит известные в мире аналоги, а если чертежи начать продавать, то и экономика пойдёт в рост.
Жаль, что никто не знает, как именно существует этот самодостаточный механизм.
Возможно, теперь уже и не в себе.

145.
Как-то Глинка сидели с Чайковским на набережной Сены, смотрели на лебедей.
Пётр Ильич все время поглядывал на Глинку и думал: раскусил ли его уже коллега или нет. А был он вовсе не Чайковский, а аватар, используемый Дзержинским для наведения Михаила Как Его Там на мысли создать оперу "Жизнь за царя".
Об этом его неоднократно и настойчиво просило министерство образования для включения в школьную программу с целью демонстрации любви народа к Сталину.
Ну, прям утомили своими письмами и жалобами. Вот железный Феликс и сидит теперь у Клязьминского водохранилища с расконвоированным заклинателем духов Слонимским, играя в Чайковского с Глинкой.
Хотя, если честно, самому ему гораздо больше нравится Чехов - папа много ему о нем рассказывал.
Может, Чехов написал бы "Поднятую целину" - да и дело с концом.
Пошли бы просто рыбу ловить.
А Глинка в результате всех этих воздействий, говорили, потом сошёл с ума, уехал и ещё на паспортном контроле гримасничал и раздеваться пытался.

146.
Остап Бендер с Алешей Поповичем едут как-то по дну Большого каньона и продолжают бесконечную беседу.
Алёша интересуется, ну, если мы в натуре исторически не Рюриковичи, то кто мы, Ибрагимыч?
«А мы говорит – отвечает ему Бендер, – индейцы. Видишь, едем мы верхом, и в голове у тебя перья. Вылитый индеец. Мы просто оторвались от корней и теперь будем их искать. И побольше цинизма (с)».
Попович потрогал перья. Остап поправил галстук: «Давай, малыш, махнём на Ниагару, там, говорят, красиво и свежо».
И кони заржали.

147.
«Куда все время пропадает эта орда?» – думал Незнайка, идя по Луне. То есть она, то снова нет, то вот опять. Странно, что только теперь отсюда, издалека стала понятна Земля.
Шумеры, греки, римляне, арабы, англосаксы, Ленин и китайцы. И орда.
Всегда есть и никогда нет. Так когда-нибудь и у нас на Луне будет. Она будет.
Куда без неё и без Карлсона?

148.
Сидел как-то Набоков на балконе отеля, смотрел, как по набережной бежала собачка, озиралась на прохожих, останавливалась и бежала дальше.
«Вот так и мы одиноки, так и мы бежим неизвестно куда, зачем в поиске вечности,» – думал он, вдыхая свежесть женевского озёра и утреннего кофе.
А в Петербурге теперь, поди, зима. Метель. Санки. Красота.
"Но не примирюсь!» – в который раз подытожил он и пододвинул к себе пахнувший типографской краской оттиск романа какого-то «русского Саши», присланный издателем на рецензию.

149.
Земля все так же неистово плодоносила, и по лесам все так же бродили амурские тигры, зайцы из Тулы и белки из-под Калинина. Вот все цвело, а бояре – нет.
Были они теперь скучные и все время, озираясь, расспрашивали знакомых служивых о новостях из приказов.
Иные заезжих купцов пытались разговорить, но те ездили все реже и были замкнуты, неприветливы.
Один знакомый монах рассказывал всем желающим в питейном заведении у Тверской заставы, что, мол, ожидается великое сокращение системы и затронет оно в основном бояр. Вот они и приуныли.
Понимали, что что-то не так, а что точно не знали.
«Неизвестность, – говорил тот монах, глядя на дно бутылки, – самое страшное испытание для богатого человека,» – после этого рыгал.
«Принято решение,..» – говорил он и снова рыгал.
Но больше ничего не говорил и засыпал.
Его старались не беспокоить.

150.
Как то Менделеев читал лекцию в университете, и отклонился немного от темы, увидев среди слушателей директора музея.
«Так вот, – продолжил профессор, – у нас может быть только один имперец в стране советов – это царь-батюшка.
Остальные – говно.
Правда, есть ещё одна группа – идиоты, это те, кто считает, что они не говно. Не чувствуют запаха».
«А как насчёт водки?» – спросили с задних рядов.
«С водкой разберёмся!» – сказал лектор и продолжил про следующий элемент своей таблицы.
Их много накопилось у него. Элементов.

151.
Утром обычные разговоры с коллегами, как он вчера всю ночь пил с одним из орды и тот ему всю кладку рассказал.
Весь мир захвачен, но скоро будет пересдача и надо успеть.
«Пересдача чего?» – не понял самый смышленый в их деревне.
«Ярлыков, дурень!» – ответил ему тот, который рассказывал, опохмеляясь параллельно после вчерашнего.
«Я к нему заехал, хоть мы и не друзья. Но я ведь, знаете, со всеми дружу на всякий случай, хотя и натерпелся от некоторых».
«Да! – засмеялся третий. – Натерпелся он. Если только паленую где поставили от жадности или неуважения».
«А ну вас! – восстал из пепла похмелья рассказчик. – Пойду я лучше на сеновал досыпать, чем с вами, уродами, тут мудростью делиться».
«А кто ярлыки-то раздавать будет? Я думал, орда раздаёт их?» – спросил вслед второй.
«Я тоже так думал,– ответил рассказчик и потряс кудрявой головой. – Но, оказывается, они из уже готовыми получают из типографии».
«А что такое типография?» – спросил тот, который не умный.
«Да идите вы!» – сказал бухарик, взял акваланг с печи и хлопнул дверью в сердцах.
«Это он всегда с бодуна такой, – сказал второй, и все закивали, соглашаясь, – не понять, что мелет».

152.
«Ютуб – он нам не люб,// Ну, кто тебя придумал нам, ютуб.// Труба простая, ржавая труба,// Она милее нам стократ, труба,» – примерно так набрасывал черновик своего выступления на поэтическом вечере думский дьяк Терентий, отвечающий в приказе мультимедийном за мульти.
Бояре давно требовали перекрыть трубы, ведущие в мировую закулису, которая не принимала всей душой духовные переливания Московии.
Дума неоднократно указывала дьякам на недопустимость односторонних движений по трубе.
«Все должно быть взаимно! – кричали бояре. – Мы употребляем их потоки, пусть и они наши понюхают!»
В общем, решили сливать.
И вот дьяк готовился выступить в стихах, потешить, так сказать, публику, в шубах кутающуюся и дьяков недолюбливающую.
«Не люб ютуб, но наши трубы//Заменят полностью его// И потечет,..» – он не был поэтом, этот самый дьяк Терентий, но положение обязывало: « Смеркалось, мы копали, рыли,// Чтоб проложить свою трубу,// Но тут нам половцы подложили/// Свинью.»
Долго в приказе еще жгли лучины, создавая дьяку условия для работы. Ну а вдруг.

153.
Зря, конечно, Московия хочет быть как все другие. Все эти университеты, музеи, академии - от лукавого. У нас особый путь. Наше общество другое.
Оно не приемлет никакого напряжения со стороны власти. Оно хочет только одного: чтобы от него отстали.
Элита должна жить своей жизнью и не пытаться ничего навязывать подданным. И они, в свою очередь, ничего не требуют от своих хозяев.
Делайте, что хотите, говорят они, только о...битесь.
Вот так эти два одиночества и существуют друг напротив друга и никак не могут наглядеться сквозь пелену слез умиления один на другого.
"Вот так, Петька! - сказал Василий Иванович, закончив читать волшебную книгу времён, вот так".
"Да, дела!" - пробормотал Петька, как заворожённый, забыв, что ему давно пора бежать к Анке.
А то переметнется к другому. Пулемётчица.
"Ступай! - понял душевный порыв Чапаев. - А я ещё почитаю".

154.
«Сударь, а почему вам кажется, что недалек тот час, когда космические корабли будут бороздить просторы Вселенной?»- спросил один алкаш другого на пустоши Торжка за магазином.
«Дак, а как иначе? - ответил очнувшийся от мимолетных дум приятель. - У нас ведь другого выхода нет, здесь, согласитесь, уже совершенно невозможно оставаться. Только вперед, к новым планетам. Там нас не знают, там можно начать новую жизнь,- закончил он, озираясь по сторонам. – А что, закуски больше нет?»
«Нет! - грустно и обреченно отвечал ему спрашивавший. - Ничего у нас нет. Пошли, может, найдём кого сердобольного, разживемся чем-нибудь».
И они пошли по Млечному пути, туда, за трамвайное депо.

155.
«Лицемерие и пошлость, пошлость и лицемерие!» – шептал во сне Иван Ильин, безвестный трагик костромского крепостного театра.
Сны мучили артиста. Он жаждал воли и свободы. Он не хотел путать эти понятия. А они путали: эти помещики, эти упыри, эти безбожники. Они хотели наслаждений, а он метал бичевать пороки и открывать глаза на недостатки.
Очевидно, им было не по пути.
Но он был раб, а они были его хозяева.
И только сон возвращал ему его мечту – там он был тем, кем хотел, свободным и вольным.
Он мечтал об империи сна, где у всех сбываются все мечты и все счастливы.
Империя сна – что можно представить прекраснее?
И Иван неистово спал, спал, спал. За всех, за всех нас.

156.
Косвенные улики - это когда не все однозначно, при том, что ты знаешь – дело плохо. Ты видишь трупные пятна будущего, но тебе не хочется верить в существование этих намёков. Рассматривая неизбежное, невозможно от него избавиться, можно лишь срастись, свыкнуться, убрать противоречие между своими взглядами и доминирующими.
Обрести покой через очистительное отчаяние.
Ты как бы есть, но уже как бы и нет.
Сон – вот счастье, думал Иван Ильин, все больше увлекаясь им.
Легкость псевдобытия и отсутствие будущего, погруженного в бесконечное настоящее.
Сон. Сон. Сон.

157.
Юлиан Семенов сидел в баре кафе «Элефант» и читал телеграмм-каналы. Чувствовал нарастающее раздражения и от прочитанного, и от того, что Евстигнеев опаздывал.
А встретиться надо было обязательно. Надо было предупредить Женю про явку. Явка провалена Уругваем, и ему хотят продать отнюдь не бразильский кофе.
И еще его беспокоил Визбор. Не покидало ощущение , что тот сильно заигрался с оффшорами, и Штирлицу уже трудно его контролировать.
Следовало ожидать, думал писатель, что воздух свободы сыграет с нами всеми злую шутку. Весна, мгновения – от первого и как пойдет.
Консьюмеризм, мать его!

158.
GPT Джоан Роулинг написала новую сказку про школу.

Однажды Иван Грозный и старик Хоттабыч создали школу, где обучались самые необычные ученики: Джеймс Бонд, Билли Айлиш и Змей Горыныч.
В этой школе они учились не только математике и литературе, но и тому, как стать настоящими героями.
Иван Грозный и старик Хоттабыч были строгими, но справедливыми учителями, которые всегда находили подход к каждому ученику.
Джеймс Бонд учился шпионскому искусству и научился использовать свои навыки для защиты других.
Билли Айлиш научилась петь еще красивее и использовать свой голос для вдохновения людей.
Змей Горыныч стал настоящим защитником и учил своих товарищей бороться с злом.
Но однажды в школу пришел новый ученик, который оказался злым колдуном. Он хотел завладеть магическим артефактом, который находился в школе, и использовать его для своих злых целей.
Ученики и учителя школы должны были объединиться, чтобы остановить его и защитить свой дом.
В итоге благодаря смелости и силе духа всех учеников и учителей, они победили злого колдуна и защитили свою школу.
Джеймс Бонд, Билли Айлиш и Змей Горыныч стали настоящими героями, а школа Ивана Грозного и старика Хоттабыча стала еще лучше и сильнее.

159.
Схожесть иногда кажется обманчивой.
Вот, например, свинья и апельсин. Вроде не похожи, а вполне способны существовать вместе.
Или, скажем, утро и енот. Тоже вполне.
Берег и море.
Поэтому в целом сосуществование – это неодинаковость скорее, ну хотя бы фрактальность.

Так размышлял Пётр Иваныч, идя с работы и будучи уволенным теперь. Он всегда думал, что надо быть как начальник и тогда все будет хорошо. А, подишь ты, не получилось.
Нет, быть похожим получилось – а вот конструктивность нет. Интересно, взять пива или сразу водки и как сказать жене.
Так думал Сидоров, сидя в автобусе, который вез его в будущее.