#слова_эпохи - 1978 год
喇叭裤 lǎbakù – брюки клёш
Вообще-то брюки клёш появились на флоте, причём исключительно по практическим причинам. Брюки расширялись книзу, начиная от бедра, а спереди имелся откидной клапан. Вместе с широкими штанинами это позволяло моряку, упавшему в воду, быстро освободиться от штанов, которые скидывались, не задевая ботинок, и всплыть…
Такая форма по-французски называлась «cloche», что означало «колокол, труба» (в русский язык был заимствован французский термин – «клёш»). На других языках примерно то же самое. На английском штаны назывались bell-bottoms (хотя были и другие термины – например, loon pants или elephant ring pants). На китайском 喇叭 означает «раструб, горн, труба».
Мода на клёш как на атрибут маскулинности и брутальности появилась среди гражданских в начале 20-го века. Наиболее яркие формы она привела в революционной России. Однако, затем угасла и вернулась уже в 1960-70-х годах – причём в новом осмыслении.
Теперь уже брюки клёш указывали не на маскулинность, а, наоборот, на праздность, элитарность образа жизни его обладателя. Соответственно клёш стал одеждой унисекс, и вообще в моду его вернули танцовщицы гоу-гоу в клубах и телевизионных шоу.
Подлинного расцвета мода на этот атрибут достигла в 1970-е годы, когда она стала частью субкультуры диско.
В Советском Союзе клёши также стали одним из наиболее ярких деталей молодёжного гардероба всё тех же 1970-х.
Однако в Китае, по понятным причинам, мода пришла с запозданием. Китайские авторы датируют «приход клёша» 1978 годом, что связано с популярностью японских фильмов «Тоска по родине» («Сандакан № 8, публичный дом», 望乡) и «Опасная погоня» (追捕).
Естественно, изначально клёши были своеобразной «пощёчиной общественному вкусу», вызовом, символом стремления к свободе поведения – и именно этим и были ценны.
В начале фильма Цзя Чжанкэ об эволюции китайского общества 80-х «Платформа» 站台 есть замечательная сцена, где один из главных героев, артист заводской самодеятельности, делает себе брюки клёш, чем тут же привлекает к себе всеобщее внимание: и соседских девушек, и бдительных сотрудников заводского месткома.
И пусть старики ворчали: 不男不女，颠倒乾坤 («Ни мужчина, ни женщина, всё с ног на голову»), очень быстро клёши из экстравагантного атрибута завзятых модников превратились в общепринятую одежду. На фотографиях середины 80-х они видны повсеместно.
А в хорошо фотозадокументированном 1989-м их уже не видно вообще.
喇叭裤 lǎbakù – брюки клёш
Вообще-то брюки клёш появились на флоте, причём исключительно по практическим причинам. Брюки расширялись книзу, начиная от бедра, а спереди имелся откидной клапан. Вместе с широкими штанинами это позволяло моряку, упавшему в воду, быстро освободиться от штанов, которые скидывались, не задевая ботинок, и всплыть…
Такая форма по-французски называлась «cloche», что означало «колокол, труба» (в русский язык был заимствован французский термин – «клёш»). На других языках примерно то же самое. На английском штаны назывались bell-bottoms (хотя были и другие термины – например, loon pants или elephant ring pants). На китайском 喇叭 означает «раструб, горн, труба».
Мода на клёш как на атрибут маскулинности и брутальности появилась среди гражданских в начале 20-го века. Наиболее яркие формы она привела в революционной России. Однако, затем угасла и вернулась уже в 1960-70-х годах – причём в новом осмыслении.
Теперь уже брюки клёш указывали не на маскулинность, а, наоборот, на праздность, элитарность образа жизни его обладателя. Соответственно клёш стал одеждой унисекс, и вообще в моду его вернули танцовщицы гоу-гоу в клубах и телевизионных шоу.
Подлинного расцвета мода на этот атрибут достигла в 1970-е годы, когда она стала частью субкультуры диско.
В Советском Союзе клёши также стали одним из наиболее ярких деталей молодёжного гардероба всё тех же 1970-х.
Однако в Китае, по понятным причинам, мода пришла с запозданием. Китайские авторы датируют «приход клёша» 1978 годом, что связано с популярностью японских фильмов «Тоска по родине» («Сандакан № 8, публичный дом», 望乡) и «Опасная погоня» (追捕).
Естественно, изначально клёши были своеобразной «пощёчиной общественному вкусу», вызовом, символом стремления к свободе поведения – и именно этим и были ценны.
В начале фильма Цзя Чжанкэ об эволюции китайского общества 80-х «Платформа» 站台 есть замечательная сцена, где один из главных героев, артист заводской самодеятельности, делает себе брюки клёш, чем тут же привлекает к себе всеобщее внимание: и соседских девушек, и бдительных сотрудников заводского месткома.
И пусть старики ворчали: 不男不女，颠倒乾坤 («Ни мужчина, ни женщина, всё с ног на голову»), очень быстро клёши из экстравагантного атрибута завзятых модников превратились в общепринятую одежду. На фотографиях середины 80-х они видны повсеместно.
А в хорошо фотозадокументированном 1989-м их уже не видно вообще.
#слова_эпохи - 1979 год
奶油小生 nǎiyóu xiǎoshēng «сливочный (кремовый) сяошэн», женоподобный манерный красавчик
(* сяошэн – субамплуа в пекинской опере, молодой мужчина, как правило, безбородый, с тонкими чертами)
В 1979 году на экраны вышел китайский кинофильм «Цветочек» 小花, повествующий о партизанской борьбе китайских коммунистов в 1930 году в горах Тунбайшань в провинции Хэнань.
Фильм стал весьма популярен благодаря участию в нём главных звёзд китайского кино того времени: актрис Лю Сяоцин 刘晓庆 и Чэнь Чун 陈冲, а также актёра Тан Гоцяна 唐国强.
Как водится, реплики актёров разобрали на цитаты, а один из неофразеологизмов, придуманных в ходе съёмок, ушёл, то что называется, «в народ».
Придумала его Чэнь Чун. Случилось это при забавных обстоятельствах. Тан Гоцян во время съемок праздновал своё 28-летие, и его партнёрша, 18-летняя Чэнь Чун спросила, что ему подарить на день рождения. Тан Гоцян заявил, что больше всего на свете он сейчас хотел бы покушать кремовый тортик.
И хотя съёмки велись в горах, Чэнь Чун раздобыла тортик и так умилилась тому, как Тан Гоцян его кушал, что воскликнула: 你看这个皮肤，比我都嫩。他是吃奶油吃的，干脆叫奶油小生吧! («Ты посмотри на эту кожу, да она нежнее, чем у меня. Это всё потому что ты ешь сливочный крем. Ну просто кремовый красавчик!»). Выражение так всем понравилось, что его вставили в сценарий.
…Через два года Чэнь Чун уехала в США учиться на режиссёра, да так там и осталась, став американской актрисой Джоан Чэн. В 1998 году она сняла один из самых чернушных фильмов о временах «культурной революции»: Xiu Xiu The Sent Down Girl, который заканчивается сценой группового изнасилования забеременевшей хунвэйбинки.
А Тан Гоцян стал классиком официозного китайского кино и в последние 20 лет играет исключительно Мао Цзэдуна.
#кино
奶油小生 nǎiyóu xiǎoshēng «сливочный (кремовый) сяошэн», женоподобный манерный красавчик
(* сяошэн – субамплуа в пекинской опере, молодой мужчина, как правило, безбородый, с тонкими чертами)
В 1979 году на экраны вышел китайский кинофильм «Цветочек» 小花, повествующий о партизанской борьбе китайских коммунистов в 1930 году в горах Тунбайшань в провинции Хэнань.
Фильм стал весьма популярен благодаря участию в нём главных звёзд китайского кино того времени: актрис Лю Сяоцин 刘晓庆 и Чэнь Чун 陈冲, а также актёра Тан Гоцяна 唐国强.
Как водится, реплики актёров разобрали на цитаты, а один из неофразеологизмов, придуманных в ходе съёмок, ушёл, то что называется, «в народ».
Придумала его Чэнь Чун. Случилось это при забавных обстоятельствах. Тан Гоцян во время съемок праздновал своё 28-летие, и его партнёрша, 18-летняя Чэнь Чун спросила, что ему подарить на день рождения. Тан Гоцян заявил, что больше всего на свете он сейчас хотел бы покушать кремовый тортик.
И хотя съёмки велись в горах, Чэнь Чун раздобыла тортик и так умилилась тому, как Тан Гоцян его кушал, что воскликнула: 你看这个皮肤，比我都嫩。他是吃奶油吃的，干脆叫奶油小生吧! («Ты посмотри на эту кожу, да она нежнее, чем у меня. Это всё потому что ты ешь сливочный крем. Ну просто кремовый красавчик!»). Выражение так всем понравилось, что его вставили в сценарий.
…Через два года Чэнь Чун уехала в США учиться на режиссёра, да так там и осталась, став американской актрисой Джоан Чэн. В 1998 году она сняла один из самых чернушных фильмов о временах «культурной революции»: Xiu Xiu The Sent Down Girl, который заканчивается сценой группового изнасилования забеременевшей хунвэйбинки.
А Тан Гоцян стал классиком официозного китайского кино и в последние 20 лет играет исключительно Мао Цзэдуна.
#кино
Ху Яобан умер.
31 год назад.
Началась цепь событий, приведшая к «тяньаньмэньской трагедии» 3-4 июня 1989 года.
Год назад мы с моими подписчиками выдержали месячный марафон, в ходе которого я каждый день сообщал, что же происходило в это время на площади Тяньаньмэнь, в Пекине и других городах #30_лет_ТАМу_назад (к сожалению, хэштэг расставлен всего лишь на нескольких постах). Но начали тогда 4 мая – в праздничный день, ровно за месяц до разгона протестов.
Проследить, что же предшествовало тем событиям, кажется мне не менее интересным. Поэтому объявляется новый, но не марафон, а «полумарафон», длиной всего в полмесяца, с 15 апреля по 3 мая.
Да и содержание будет немного другое. Помимо первых дней протестного движения, особое внимание будет уделено происходящему вокруг: в городе, стране, экономике, обществе, с акцентом на чтение «Жэньминь жибао» и официальные документы. Это позволит нам лучше понять, почему же произошло то, что произошло.
Итак.
…Утром в субботу 15 апреля 1989 года, в 7:56, член Политбюро Центрального комитета Коммунистической партии Китая товарищ Ху Яобан скончался в возрасте 73 лет в одной из пекинских больниц, куда попал 8 апреля после сердечного приступа. Официально объявлено об этом было лишь в вечерних новостях.
Ху Яобан продолжал занимать входить в высшее коллективное руководство Китая, но никто не забыл, что до 1987 года он вообще формально возглавлял партию, являясь генеральным секретарём ЦК КПК, и был снят со своей руководящей должности после обвинений в потворстве буржуазной либерализации и студенческим протестам зимы 1986-1987 годов.
Поэтому многие понимали, что реакция студенчества может быть разной. Очевидны были параллели с апрелем 1976 года, когда в праздник Цинминцзе начались стихийные демонстрации на площади Тяньаньмэнь, посвящённые памяти премьера Госсовета Чжоу Эньлая, умершего при схожих обстоятельствах. Чжоу Эньлая «заклевали» радикалы из «Группы четырёх». В смерти Ху Яобана многие между собой обвиняли Дэн Сяопина.
Уже вечером 15 апреля появились первые признаки будущего движения. В треугольнике между кампусами трёх пекинских вузов: Бэйда, Цинхуа и Народного университета, где часто собирались студенты, появились дацзыбао в память о Ху Яобане. По свидетельству источников, к концу дня из было около ста штук (для Китая тех времён много, но не беспрецедентно).
В студенческом сознании Ху Яобан воспринимался как человек, вставший на их защиту три года назад. О политических взглядах и идеологической платформе умершего вряд ли кто-то серьёзно задумывался.
Журналисты New York Times знали, где искать сенсации – вечером того же дня они были в «треугольнике» и взяли интервью у молодого студента-историка Ван Даня. Уже к тому моменту он был довольно известной в узких кругах личностью - активист т.н. «Салона демократии» 民主沙龙 Пекинского университета, 3 апреля написавший открытое письмо властям, протестуя против вмешательство в деятельность «салона».
Первый цветок на месте будущего импровизированного мемориала у памятника Народным Героям появился тогда же, вечером 15 апреля.
Парадоксально, но его возложил какой-то случайный солдат Народно-освободительной армии Китая.
31 год назад.
Началась цепь событий, приведшая к «тяньаньмэньской трагедии» 3-4 июня 1989 года.
Год назад мы с моими подписчиками выдержали месячный марафон, в ходе которого я каждый день сообщал, что же происходило в это время на площади Тяньаньмэнь, в Пекине и других городах #30_лет_ТАМу_назад (к сожалению, хэштэг расставлен всего лишь на нескольких постах). Но начали тогда 4 мая – в праздничный день, ровно за месяц до разгона протестов.
Проследить, что же предшествовало тем событиям, кажется мне не менее интересным. Поэтому объявляется новый, но не марафон, а «полумарафон», длиной всего в полмесяца, с 15 апреля по 3 мая.
Да и содержание будет немного другое. Помимо первых дней протестного движения, особое внимание будет уделено происходящему вокруг: в городе, стране, экономике, обществе, с акцентом на чтение «Жэньминь жибао» и официальные документы. Это позволит нам лучше понять, почему же произошло то, что произошло.
Итак.
…Утром в субботу 15 апреля 1989 года, в 7:56, член Политбюро Центрального комитета Коммунистической партии Китая товарищ Ху Яобан скончался в возрасте 73 лет в одной из пекинских больниц, куда попал 8 апреля после сердечного приступа. Официально объявлено об этом было лишь в вечерних новостях.
Ху Яобан продолжал занимать входить в высшее коллективное руководство Китая, но никто не забыл, что до 1987 года он вообще формально возглавлял партию, являясь генеральным секретарём ЦК КПК, и был снят со своей руководящей должности после обвинений в потворстве буржуазной либерализации и студенческим протестам зимы 1986-1987 годов.
Поэтому многие понимали, что реакция студенчества может быть разной. Очевидны были параллели с апрелем 1976 года, когда в праздник Цинминцзе начались стихийные демонстрации на площади Тяньаньмэнь, посвящённые памяти премьера Госсовета Чжоу Эньлая, умершего при схожих обстоятельствах. Чжоу Эньлая «заклевали» радикалы из «Группы четырёх». В смерти Ху Яобана многие между собой обвиняли Дэн Сяопина.
Уже вечером 15 апреля появились первые признаки будущего движения. В треугольнике между кампусами трёх пекинских вузов: Бэйда, Цинхуа и Народного университета, где часто собирались студенты, появились дацзыбао в память о Ху Яобане. По свидетельству источников, к концу дня из было около ста штук (для Китая тех времён много, но не беспрецедентно).
В студенческом сознании Ху Яобан воспринимался как человек, вставший на их защиту три года назад. О политических взглядах и идеологической платформе умершего вряд ли кто-то серьёзно задумывался.
Журналисты New York Times знали, где искать сенсации – вечером того же дня они были в «треугольнике» и взяли интервью у молодого студента-историка Ван Даня. Уже к тому моменту он был довольно известной в узких кругах личностью - активист т.н. «Салона демократии» 民主沙龙 Пекинского университета, 3 апреля написавший открытое письмо властям, протестуя против вмешательство в деятельность «салона».
Первый цветок на месте будущего импровизированного мемориала у памятника Народным Героям появился тогда же, вечером 15 апреля.
Парадоксально, но его возложил какой-то случайный солдат Народно-освободительной армии Китая.
16 апреля 1989 года (воскресенье)
В «Жэньминь жибао» появилась передовица-некролог, посвященная Ху Яобану.
Несмотря на то, что Ху Яобан двумя годами ранее подвергся уничижительной критике как апологет буржуазной либерализации, некролог был выдержан в официозно-почтительных тонах.
Ху Яобан был назван 忠诚的共产主义战士 (верным солдатом коммунизма), 伟大的无产阶级革命家 (великим пролетарским революционером), посвятившим жизнь бессмертному подвигу ради Партии и Народа (一生为党和人民立下了不朽的功勋).
Таким же в партийной риторике и официальной историографии Ху Яобан остался и по сей день. В отличие от своего многолетнего соратника Чжао Цзыяна, имя которого после «тяньаньмэньских событий», было фактически вымарано из истории реформ.
Для последующих поколений китайцев имя Ху Яобана уже вряд ли сильно отличается от многих других партийных святых, создавших современный Китай и заслуживших своё место в партийном пантеоне.
Но в апреле 1989-го смерть Ху Яобана воспринималась по-другому. Лучше всех эмоции от известия о смерти Ху Яобана выразил текст одной из дацзыбао «Те, кто должен был умереть – не умерли; а тот, кто не должен был умереть – умер».
Вечное, естественное для всех стран и народов недовольство властями, острее всего переживаемое молодёжью (а в Китае тех лет было, чем быть недовольным: инфляция, коррупция, кризис идеологии), после смерти Ху Яобана, приобретшего мученический ореол, оказалось направлено на «НИХ» - тех, кто своей критикой и нападками довёл «святого Ху» до гибели.
У «коллективного зла» оказались и вполне конкретные лица – прежде всего, относительно молодой и многими воспринимавшийся как будущий лидер страны Ли Пэн – апологет консервативного крыла в руководстве Партии, и всесильный патриарх Дэн Сяопин, без согласия которого ни одно важное решение в Китае не принималось.
В этой волнующей обстановке в пекинских вузах начались создаваться стихийные мемориалы в память о Ху Яобане – «святом заступнике свободолюбивого студенчества» во время протестов зимы 1986-87-го.
Они возникали в публичных местах – здесь развешивались дацзыбао и портреты Ху Яобана, приносились букеты и венки.
Вслед за одиноким белым цветочком у памятника Народным героям на площади Тяньаньмэнь, который возложил безымянный солдат днём ранее, появились и другие.
Но пока стихийное студенческое движение в память о Ху Яобане концентрировалось в вузовских кампусах, но его выплёскивание «в народ» было вопросом времени…
33-летний преподаватель Китайского университета политики и права У Жэньхуа 吴仁华 возглавил группу молодых сотрудников вуза, которые весь день готовили огромный венок из бумажных цветов и транспарантов. Вечером он был выставлен посреди кампуса с запиской, в которой говорилось, что венок будет торжественно доставлен на площадь Тяньаньмэнь завтра, в час дня.
#тяньаньмэнь_89
В «Жэньминь жибао» появилась передовица-некролог, посвященная Ху Яобану.
Несмотря на то, что Ху Яобан двумя годами ранее подвергся уничижительной критике как апологет буржуазной либерализации, некролог был выдержан в официозно-почтительных тонах.
Ху Яобан был назван 忠诚的共产主义战士 (верным солдатом коммунизма), 伟大的无产阶级革命家 (великим пролетарским революционером), посвятившим жизнь бессмертному подвигу ради Партии и Народа (一生为党和人民立下了不朽的功勋).
Таким же в партийной риторике и официальной историографии Ху Яобан остался и по сей день. В отличие от своего многолетнего соратника Чжао Цзыяна, имя которого после «тяньаньмэньских событий», было фактически вымарано из истории реформ.
Для последующих поколений китайцев имя Ху Яобана уже вряд ли сильно отличается от многих других партийных святых, создавших современный Китай и заслуживших своё место в партийном пантеоне.
Но в апреле 1989-го смерть Ху Яобана воспринималась по-другому. Лучше всех эмоции от известия о смерти Ху Яобана выразил текст одной из дацзыбао «Те, кто должен был умереть – не умерли; а тот, кто не должен был умереть – умер».
Вечное, естественное для всех стран и народов недовольство властями, острее всего переживаемое молодёжью (а в Китае тех лет было, чем быть недовольным: инфляция, коррупция, кризис идеологии), после смерти Ху Яобана, приобретшего мученический ореол, оказалось направлено на «НИХ» - тех, кто своей критикой и нападками довёл «святого Ху» до гибели.
У «коллективного зла» оказались и вполне конкретные лица – прежде всего, относительно молодой и многими воспринимавшийся как будущий лидер страны Ли Пэн – апологет консервативного крыла в руководстве Партии, и всесильный патриарх Дэн Сяопин, без согласия которого ни одно важное решение в Китае не принималось.
В этой волнующей обстановке в пекинских вузах начались создаваться стихийные мемориалы в память о Ху Яобане – «святом заступнике свободолюбивого студенчества» во время протестов зимы 1986-87-го.
Они возникали в публичных местах – здесь развешивались дацзыбао и портреты Ху Яобана, приносились букеты и венки.
Вслед за одиноким белым цветочком у памятника Народным героям на площади Тяньаньмэнь, который возложил безымянный солдат днём ранее, появились и другие.
Но пока стихийное студенческое движение в память о Ху Яобане концентрировалось в вузовских кампусах, но его выплёскивание «в народ» было вопросом времени…
33-летний преподаватель Китайского университета политики и права У Жэньхуа 吴仁华 возглавил группу молодых сотрудников вуза, которые весь день готовили огромный венок из бумажных цветов и транспарантов. Вечером он был выставлен посреди кампуса с запиской, в которой говорилось, что венок будет торжественно доставлен на площадь Тяньаньмэнь завтра, в час дня.
#тяньаньмэнь_89
17 апреля 1989 года (понедельник)
И вот в 1 дня по Пекинскому времени У Жэньхуа и Чэнь Сяопин – авторы записки, призывавшей торжественно вознести большой венок в память о Ху Яобане к памятнику Народным героям, неожиданно для себя обнаружили, что порядка 600 студентов Университета политики и права хочет сопровождать их на площадь Тяньаньмэнь.
Шествие началось. Это была первая демонстрация «штормового» 1989-го. И, кстати, первая публичная демонстрация в Китае с января 1987 года, когда студенческие волнения были довольно жёстко подавлены властями.
С тех пор был «либеральный» 13-й съезд партии, призывы начать политическую реформу с самого верха, усиление влияния Чжао Цзыяна и Ху Цили в СМИ. Но все равно – было странно и примечательно, что первую демонстрацию осуществили студенты одного из самых консервативных пекинских вузов – Университета политики и права.
В шоке были и студенты Пекинского университета – традиционно наиболее активного во всех демократических движухах. Да, ещё утром Ван Дань и порядка сорока его соратников возложили венки к резиденции Ху Яобана по адресу: хутун Фуцян 富强胡同, 6, недалеко от улицы Ванфуцзин. Но на центральную площадь города и страны движение вынесли не они, а студенты маленького и номенклатурного вуза. Это они так просто оставить не могли!
Тут же началась подготовка своего собственного шествия, которая закончилась только вечером.
Между тем, студенты Университета политики и права прибыли на Тяньаньмэнь к памятнику Народным героям. Это произошло в 5 вечера, и толпа к тому моменту выросла до примерно 5 тысяч человек.
Никто не прерывал ни их шествия, ни возложения венка, однако студенты всё же опасались привлекать к себе слишком много внимания. Поэтому желающие сказали по паре слов в память о Ху Яобане, студенты хором спели «Интернационал», и в качестве жеста в память о покойном У Жэньхуа поставил к подножию венка маленькую бутылочку маотайской водки.
Позднее она исчезла, и, как сообщила газета «Нью Йорк Таймс» - единственная, журналист которой сопровождал шествие – её разбили в качестве жеста протеста против лично Дэн Сяопина, поскольку имя Сяопин 小平 было созвучно слову «бутылочка» 小瓶.
Позднее именно этот жест стал восприниматься как начало протестов, хотя акцентировала внимание именно на нём всё та же «Нью Йорк Таймс». Статья вообще лишь вскользь упоминала о шествии в память о Ху Яобане, почти целиком была посвящена протесту против Дэн Сяопина и называлась Privately, More and More Chinese Say It's Past Time for Deng to Go
Между тем, уже затемно делегация из Пекинского университета тоже направилась к площади Тяньаньмэнь. С собой у них был гигантский баннер с надписью 中国魂 – «Душа Китая». Смысл его можно было трактовать двояко – с одной стороны, имелся в виду Ху Яобан, с другой стороны – его свободолюбивые и реформаторские взгляды, с третьей – студенты Пекинского университета, застрельщики всех демократических движений в Китае, начиная с «Движения 4 мая».
Студенты пришли на Тяньаньмэнь уже к полуночи. На площади было пустынно и тихо. У памятника Народным героям находилось множество цветов и венков, однако людей не было.
Один из студентов, Го Хайфэн, взобрался на подножие памятника и прикрепил баннер.
Ван Дань, Го Хайфэн и другие лидеры шествия опасались, что так как ночью на площади никого не было, их усилия пропадут даром, поскольку власти за ночь уберут венки и баннер. Поэтому часть студентов решила остаться у памятника на всю ночь, чтобы охранять стихийный мемориал.
Начало «стояния на площади Тяньаньмэнь» было положено…
#тяньаньмэнь_89
И вот в 1 дня по Пекинскому времени У Жэньхуа и Чэнь Сяопин – авторы записки, призывавшей торжественно вознести большой венок в память о Ху Яобане к памятнику Народным героям, неожиданно для себя обнаружили, что порядка 600 студентов Университета политики и права хочет сопровождать их на площадь Тяньаньмэнь.
Шествие началось. Это была первая демонстрация «штормового» 1989-го. И, кстати, первая публичная демонстрация в Китае с января 1987 года, когда студенческие волнения были довольно жёстко подавлены властями.
С тех пор был «либеральный» 13-й съезд партии, призывы начать политическую реформу с самого верха, усиление влияния Чжао Цзыяна и Ху Цили в СМИ. Но все равно – было странно и примечательно, что первую демонстрацию осуществили студенты одного из самых консервативных пекинских вузов – Университета политики и права.
В шоке были и студенты Пекинского университета – традиционно наиболее активного во всех демократических движухах. Да, ещё утром Ван Дань и порядка сорока его соратников возложили венки к резиденции Ху Яобана по адресу: хутун Фуцян 富强胡同, 6, недалеко от улицы Ванфуцзин. Но на центральную площадь города и страны движение вынесли не они, а студенты маленького и номенклатурного вуза. Это они так просто оставить не могли!
Тут же началась подготовка своего собственного шествия, которая закончилась только вечером.
Между тем, студенты Университета политики и права прибыли на Тяньаньмэнь к памятнику Народным героям. Это произошло в 5 вечера, и толпа к тому моменту выросла до примерно 5 тысяч человек.
Никто не прерывал ни их шествия, ни возложения венка, однако студенты всё же опасались привлекать к себе слишком много внимания. Поэтому желающие сказали по паре слов в память о Ху Яобане, студенты хором спели «Интернационал», и в качестве жеста в память о покойном У Жэньхуа поставил к подножию венка маленькую бутылочку маотайской водки.
Позднее она исчезла, и, как сообщила газета «Нью Йорк Таймс» - единственная, журналист которой сопровождал шествие – её разбили в качестве жеста протеста против лично Дэн Сяопина, поскольку имя Сяопин 小平 было созвучно слову «бутылочка» 小瓶.
Позднее именно этот жест стал восприниматься как начало протестов, хотя акцентировала внимание именно на нём всё та же «Нью Йорк Таймс». Статья вообще лишь вскользь упоминала о шествии в память о Ху Яобане, почти целиком была посвящена протесту против Дэн Сяопина и называлась Privately, More and More Chinese Say It's Past Time for Deng to Go
Между тем, уже затемно делегация из Пекинского университета тоже направилась к площади Тяньаньмэнь. С собой у них был гигантский баннер с надписью 中国魂 – «Душа Китая». Смысл его можно было трактовать двояко – с одной стороны, имелся в виду Ху Яобан, с другой стороны – его свободолюбивые и реформаторские взгляды, с третьей – студенты Пекинского университета, застрельщики всех демократических движений в Китае, начиная с «Движения 4 мая».
Студенты пришли на Тяньаньмэнь уже к полуночи. На площади было пустынно и тихо. У памятника Народным героям находилось множество цветов и венков, однако людей не было.
Один из студентов, Го Хайфэн, взобрался на подножие памятника и прикрепил баннер.
Ван Дань, Го Хайфэн и другие лидеры шествия опасались, что так как ночью на площади никого не было, их усилия пропадут даром, поскольку власти за ночь уберут венки и баннер. Поэтому часть студентов решила остаться у памятника на всю ночь, чтобы охранять стихийный мемориал.
Начало «стояния на площади Тяньаньмэнь» было положено…
#тяньаньмэнь_89
Основные точки на карте Пекина для понимания событий 17 апреля.
Заметим, что в 1989 году кампусы Пекинского университета (Бэйда), Народного университета (Жэньда) и Университета Цинхуа находились буквально на окраине города.
(Соррян, инфографика - не мой конёк).
#тяньаньмэнь_89
Заметим, что в 1989 году кампусы Пекинского университета (Бэйда), Народного университета (Жэньда) и Университета Цинхуа находились буквально на окраине города.
(Соррян, инфографика - не мой конёк).
#тяньаньмэнь_89
Ну а У Жэньхуа похоже не вкладывал в приписываемый ему жест с бутылочкой китайской водки особого смысла, да и вообще хотел, чтобы всё поскорее закончилось. Это был молодой, успешный исследователь, специалист по классическому китайскому языку. В свои 33 года он уже несколько раз выезжал в заграничные командировки и имел планы в ближайшее время возглавить кафедру.
17 апреля стало определяющей вехой в его жизни. Хотя впоследствии он не был в числе лидеров «тяньаньмэньского движения», после 4 июня У Жэньхуа был включён в список разыскиваемых преступников.
Спасаясь от преследования, он переплыл пролив между Чжухаем и Макао (тогда он был шире), потом оказался в Гонконге и, наконец, в США. В 2010 году он получил гражданство США и только после этого, в 2012-м, посетил родину и увидел свою мать спустя 22 года после бегства. Сейчас У Жэньхуа один из наиболее активных и авторитетных исследователей «тяньаньмэньского движения», написавший несколько книг.
17 апреля стало определяющей вехой в его жизни. Хотя впоследствии он не был в числе лидеров «тяньаньмэньского движения», после 4 июня У Жэньхуа был включён в список разыскиваемых преступников.
Спасаясь от преследования, он переплыл пролив между Чжухаем и Макао (тогда он был шире), потом оказался в Гонконге и, наконец, в США. В 2010 году он получил гражданство США и только после этого, в 2012-м, посетил родину и увидел свою мать спустя 22 года после бегства. Сейчас У Жэньхуа один из наиболее активных и авторитетных исследователей «тяньаньмэньского движения», написавший несколько книг.
18 апреля (вторник)
Когда большое количество молодёжи всю ночь проводит вместе, что-нибудь да получится.
Студенты Пекинского университета всю ночь с 17 на 18 апреля провели под памятником Народным Героям на площади Тяньаньмэнь, оберегая стихийный мемориал в память о Ху Яобане, а к утру у них появились политические требованиям властям, воплощённые в петицию из семи пунктов.
Так движение в память об умершем «защитнике студенчества» стало приобретать черты политического.
Тут нужно сказать пару слов о предпосылках тяньаньмэньского протеста:
Конечно, он не появился из ниоткуда. События второй половины 1980-х годов в Китае – это кипящий котёл из противоречий: между различными группами в элите, между элитой и населением, между различными группами населения.
Эйфория, присущая первым годам реформ, к тому моменту уже спала. А проблемы обострились. Стало ясно, что подрядный принцип – вовсе не панацея от всех недостатков плановой экономики с доминирующим участием государства. Уровень жизни большинства населения оставался очень низким, а богатели, прежде всего, компрадоры и коррумпированные чиновники.
Многие важные реформы – прежде всего, цен и заработной платы – вышли скомканными и были отложены до лучших времён. На каждый шаг вперёд приходилось два шага назад. Однако побочные эффекты в виде галопирующей инфляции и падения реальных доходов были на лицо.
Объявленные 13-м съездом КПК в 1987 году политические реформы были фактически саботированы. Противоречия между реформаторами и консерваторами в руководстве достигли предела. Интеллигенция, студенчество, да и многие в партии и рабочем классе, смотрели на Запад, СССР и ждали перемен. А перемен не было.
У власти по-прежнему находились 70-80-летние «бессмертные КПК», с недоверием относившиеся ко всем преобразованиям и одобрявшие их только после нескольких лет экспериментов – желательно подальше от столиц, где-нибудь на периферии.
Главная надежда сторонников реформ – Чжао Цзыян – хоть и был формально первым лицом в партии, на самом деле зависел от Дэн Сяопина и не имел преимущества перед консерваторами ни в Политбюро, ни в его Постоянном комитете.
Однако и у консерваторов не было доминирующего положения, как и не было единства мнений. Когда на площади Тяньаньмэнь, прямо под окнами Дома народных собраний собралось несколько тысяч студентов – никто не знал, как реагировать.
Формально студенты славили Ху Яобана – того самого, которому после смерти простили всего его предыдущие «отклонения от генеральной линии партии» и про которого «Жэньминь жибао» всё тем же днём 18 апреля писала, что тысячи жителей столицы вышли на улицы почтить его память (шествия на Тяньаньмэнь не упоминалось).
Не нужно забывать и то, что в Китае существовал устойчивый позитивный консенсус в отношении народных шествий и демонстраций. Они не считались чем-то неугодным. Считалось, что так проявляется стремление народных масс к демократии (слово 民主 – «власть народа», «демократия», - не считалось и не считается до сих в Китае ругательным; напротив, оно входит во все программные документы КПК).
И «Движение 4 мая» 1919 года, и демонстрации на площади Тяньаньмэнь в апреле 1976 года в память о Чжоу Эньлае – всё это было хрестоматийными позитивными примерами участия народных масс в политическом процессе. И отказывать массам в этом священном праве на демократическое изъявление своей воли казалось в те дни чем-то недостойным народной власти. (Хотя, как мы помним, протесты зимы 1986-87 гг. всё-таки были подавлены, пусть и без большой крови, но по-прежнему действовало ограничение на проведение в Пекине общественных мероприятий).
#тяньаньмэнь_89
Когда большое количество молодёжи всю ночь проводит вместе, что-нибудь да получится.
Студенты Пекинского университета всю ночь с 17 на 18 апреля провели под памятником Народным Героям на площади Тяньаньмэнь, оберегая стихийный мемориал в память о Ху Яобане, а к утру у них появились политические требованиям властям, воплощённые в петицию из семи пунктов.
Так движение в память об умершем «защитнике студенчества» стало приобретать черты политического.
Тут нужно сказать пару слов о предпосылках тяньаньмэньского протеста:
Конечно, он не появился из ниоткуда. События второй половины 1980-х годов в Китае – это кипящий котёл из противоречий: между различными группами в элите, между элитой и населением, между различными группами населения.
Эйфория, присущая первым годам реформ, к тому моменту уже спала. А проблемы обострились. Стало ясно, что подрядный принцип – вовсе не панацея от всех недостатков плановой экономики с доминирующим участием государства. Уровень жизни большинства населения оставался очень низким, а богатели, прежде всего, компрадоры и коррумпированные чиновники.
Многие важные реформы – прежде всего, цен и заработной платы – вышли скомканными и были отложены до лучших времён. На каждый шаг вперёд приходилось два шага назад. Однако побочные эффекты в виде галопирующей инфляции и падения реальных доходов были на лицо.
Объявленные 13-м съездом КПК в 1987 году политические реформы были фактически саботированы. Противоречия между реформаторами и консерваторами в руководстве достигли предела. Интеллигенция, студенчество, да и многие в партии и рабочем классе, смотрели на Запад, СССР и ждали перемен. А перемен не было.
У власти по-прежнему находились 70-80-летние «бессмертные КПК», с недоверием относившиеся ко всем преобразованиям и одобрявшие их только после нескольких лет экспериментов – желательно подальше от столиц, где-нибудь на периферии.
Главная надежда сторонников реформ – Чжао Цзыян – хоть и был формально первым лицом в партии, на самом деле зависел от Дэн Сяопина и не имел преимущества перед консерваторами ни в Политбюро, ни в его Постоянном комитете.
Однако и у консерваторов не было доминирующего положения, как и не было единства мнений. Когда на площади Тяньаньмэнь, прямо под окнами Дома народных собраний собралось несколько тысяч студентов – никто не знал, как реагировать.
Формально студенты славили Ху Яобана – того самого, которому после смерти простили всего его предыдущие «отклонения от генеральной линии партии» и про которого «Жэньминь жибао» всё тем же днём 18 апреля писала, что тысячи жителей столицы вышли на улицы почтить его память (шествия на Тяньаньмэнь не упоминалось).
Не нужно забывать и то, что в Китае существовал устойчивый позитивный консенсус в отношении народных шествий и демонстраций. Они не считались чем-то неугодным. Считалось, что так проявляется стремление народных масс к демократии (слово 民主 – «власть народа», «демократия», - не считалось и не считается до сих в Китае ругательным; напротив, оно входит во все программные документы КПК).
И «Движение 4 мая» 1919 года, и демонстрации на площади Тяньаньмэнь в апреле 1976 года в память о Чжоу Эньлае – всё это было хрестоматийными позитивными примерами участия народных масс в политическом процессе. И отказывать массам в этом священном праве на демократическое изъявление своей воли казалось в те дни чем-то недостойным народной власти. (Хотя, как мы помним, протесты зимы 1986-87 гг. всё-таки были подавлены, пусть и без большой крови, но по-прежнему действовало ограничение на проведение в Пекине общественных мероприятий).
#тяньаньмэнь_89
Петиция студентов Пекинского университета из 7 пунктов 北大七条 (18.04.1989):
1. Заново оценить вклад Ху Яобана
2. Полностью отвергнуть движения против духовного загрязнения и против буржуазной либерализации
3. Разрешить неофициальную прессу и свободу слова
4. Опубликовать данные о доходах и собственности руководителей и их семей
5. Отменить ограничения на общественные мероприятия, действующие в Пекине с декабря 1986 года
6. Увеличить финансирование образование и зарплату интеллигенции
7. Правдиво сообщить населению о мемориальном движении в память о Ху Яобане
Как мы видим, никаких политических реформ, никаких прав человека, никакой отмены однопартийной системы, и пока ещё даже никакой отставки Ли Пэна или (не дай бог) Дэн Сяопина нет и в помине.
Обтекаемые, лишённые конкретики пункты (кроме пункта № 5), «за всё хорошее, против всего плохого».
Даже авторы петиции понимали, что документ, написанный на эмоциях и на левой коленке, имеет не более чем символическое значение. Как говорил один из его авторов, аспирант-юрист Ли Цзиньцзинь 李进进, «мы понимали, что не можем заставить власти принять требования – нам было достаточно, чтобы власти просто официально приняли петицию».
#тяньаньмэнь_89
1. Заново оценить вклад Ху Яобана
2. Полностью отвергнуть движения против духовного загрязнения и против буржуазной либерализации
3. Разрешить неофициальную прессу и свободу слова
4. Опубликовать данные о доходах и собственности руководителей и их семей
5. Отменить ограничения на общественные мероприятия, действующие в Пекине с декабря 1986 года
6. Увеличить финансирование образование и зарплату интеллигенции
7. Правдиво сообщить населению о мемориальном движении в память о Ху Яобане
Как мы видим, никаких политических реформ, никаких прав человека, никакой отмены однопартийной системы, и пока ещё даже никакой отставки Ли Пэна или (не дай бог) Дэн Сяопина нет и в помине.
Обтекаемые, лишённые конкретики пункты (кроме пункта № 5), «за всё хорошее, против всего плохого».
Даже авторы петиции понимали, что документ, написанный на эмоциях и на левой коленке, имеет не более чем символическое значение. Как говорил один из его авторов, аспирант-юрист Ли Цзиньцзинь 李进进, «мы понимали, что не можем заставить власти принять требования – нам было достаточно, чтобы власти просто официально приняли петицию».
#тяньаньмэнь_89