Миллионы розничных инвесторов и нацвалюта стали главными и наиболее чувствительными пробелами в кремлёвской обороне.
Яркое свидетельство тому, -- действия ЦБ, который предпочёл пополнению ФНБ («подушки безопасности», главной защиты от «адских санкций») укрепление курса рубля и восстановление биржевых котировок, нивелируя негатив, обусловленный «военно-информационными» демаршами.
Макроэкономические соображения, борьба с инфляцией и бюджетное правило отходят не второй план, а фондовый и валютный рынки превращаются в новые и чуть ли не основные фронты «гибридной войны».
Дело в том, что биржа, – в немалой степени из-за денежно-кредитной политики того же ЦБ, -- за время пандемии аккумулировала достаточно средств населения, чтобы стать важным внутри- и (опосредованно) внешнеполитическим фактором.
Этим, кстати, нынешняя ситуация принципиально отличается от ситуации августа 2008-го, когда реакция фондового рынка едва ли не в последнюю очередь принималась в расчёт сначала при отправке «докторов из СК» к владельцу «Мечела» Зюзину, а затем – в ходе «принуждения Грузии к миру».
Да и в 2014-м патриотические граффити «Есть вещи поважнее фондового рынка» не выглядели оксюмороном или политическим аутотренингом, несмотря на уход рубля в глубокий штопор. Хотя бы потому, что все убытки отдельно взятых домохозяйств нивелировал «геополитический» общественный договор.
За прошедшие почти 8 лет слишком много всего произошло (включая падение доходов и повышение пенсионного возраста), чтобы говорить о сохраняющейся готовности граждан нести убытки ради национального величия. И не менее резонно ставить вопрос о долгосрочных последствиях трансформации «страны возможностей» в «страну потерь».
Разумеется, доля биржевых рантье и теперь не настолько велика, чтобы их финансовое обнуление могло спровоцировать новые великие потрясения. Тем не менее, это – пятая часть экономически активного населения.
Для сравнения – в Казахстане на бирже в 2021 году играло лишь 2% трудоспособных граждан. Не в этом ли одна из причин известных событий? Ведь фондовый рынок – пусть и далеко не единственный, но вполне эффективный нефискальный механизм перераспределения национальной ренты в пользу более низких этажей «пирамиды Маслоу», и соответственно – поддержания социально-политической стабильности.
Яркое свидетельство тому, -- действия ЦБ, который предпочёл пополнению ФНБ («подушки безопасности», главной защиты от «адских санкций») укрепление курса рубля и восстановление биржевых котировок, нивелируя негатив, обусловленный «военно-информационными» демаршами.
Макроэкономические соображения, борьба с инфляцией и бюджетное правило отходят не второй план, а фондовый и валютный рынки превращаются в новые и чуть ли не основные фронты «гибридной войны».
Дело в том, что биржа, – в немалой степени из-за денежно-кредитной политики того же ЦБ, -- за время пандемии аккумулировала достаточно средств населения, чтобы стать важным внутри- и (опосредованно) внешнеполитическим фактором.
Этим, кстати, нынешняя ситуация принципиально отличается от ситуации августа 2008-го, когда реакция фондового рынка едва ли не в последнюю очередь принималась в расчёт сначала при отправке «докторов из СК» к владельцу «Мечела» Зюзину, а затем – в ходе «принуждения Грузии к миру».
Да и в 2014-м патриотические граффити «Есть вещи поважнее фондового рынка» не выглядели оксюмороном или политическим аутотренингом, несмотря на уход рубля в глубокий штопор. Хотя бы потому, что все убытки отдельно взятых домохозяйств нивелировал «геополитический» общественный договор.
За прошедшие почти 8 лет слишком много всего произошло (включая падение доходов и повышение пенсионного возраста), чтобы говорить о сохраняющейся готовности граждан нести убытки ради национального величия. И не менее резонно ставить вопрос о долгосрочных последствиях трансформации «страны возможностей» в «страну потерь».
Разумеется, доля биржевых рантье и теперь не настолько велика, чтобы их финансовое обнуление могло спровоцировать новые великие потрясения. Тем не менее, это – пятая часть экономически активного населения.
Для сравнения – в Казахстане на бирже в 2021 году играло лишь 2% трудоспособных граждан. Не в этом ли одна из причин известных событий? Ведь фондовый рынок – пусть и далеко не единственный, но вполне эффективный нефискальный механизм перераспределения национальной ренты в пользу более низких этажей «пирамиды Маслоу», и соответственно – поддержания социально-политической стабильности.
ЛДНР превратились для ЕР и КПРФ в аналог санкционных законопроектов – для американских GOP.
В обоих случаях громкие и грозные инициативы позволяют, с одной стороны, продемонстрировать электорату верность идеалам (патриотическим или демократическим). А с другой, – когда речь идёт о ЕР или демпартии США, – слегка купировать внешнеполитический токсикоз, возникающий из-за более радикальных демаршей оппозиции.
В этом смысле заявления Турчака и Васильева про поставки оружия ЛДНР – отчасти «дымовая завеса», минимизирующая репутационные потери Кремля при обнулении запроса КПРФ о признании донбасских республик.
Своих-то всё равно не бросаем и даже легализуем пополнение их арсеналов.
Но между вооружением «прокси» и новым шагом к переделу границ в центре Европы – большая разница. В том числе, и исходя из шансов открутить ситуацию назад.
Повышать ставки хорошо, когда понимаешь, каков будет твой следующий ход. Точнее, -- что «партнёр» даст тебе возможность его сделать.
Или – что у него гарантированно не будет возможности тебе ответить.
В обоих случаях громкие и грозные инициативы позволяют, с одной стороны, продемонстрировать электорату верность идеалам (патриотическим или демократическим). А с другой, – когда речь идёт о ЕР или демпартии США, – слегка купировать внешнеполитический токсикоз, возникающий из-за более радикальных демаршей оппозиции.
В этом смысле заявления Турчака и Васильева про поставки оружия ЛДНР – отчасти «дымовая завеса», минимизирующая репутационные потери Кремля при обнулении запроса КПРФ о признании донбасских республик.
Своих-то всё равно не бросаем и даже легализуем пополнение их арсеналов.
Но между вооружением «прокси» и новым шагом к переделу границ в центре Европы – большая разница. В том числе, и исходя из шансов открутить ситуацию назад.
Повышать ставки хорошо, когда понимаешь, каков будет твой следующий ход. Точнее, -- что «партнёр» даст тебе возможность его сделать.
Или – что у него гарантированно не будет возможности тебе ответить.
Стремительную политизацию «крипты» логично рассматривать не только в контексте «единства и борьбы» ЦБ с профильными подразделениями ФСБ.
Когда Турчак говорит о вовлечённости в криптовалютные проекты «большого числа молодых людей» и о заинтересованности в том, чтобы они «оставались и работали в России», -- это не просто красивые слова или «единороссовская» перепевка Павла Дурова.
Точнее, если такие «красивые слова» произносятся сейчас и по такому поводу – значит, иных работающих способов сократить ментальный поколенческий разрыв и мотивировать молодёжь на сотрудничество у власти и её партии нет.
Тем показательнее, что свою «крипто-апологию» секретарь генсовета ЕР запараллелил с громкой инициативой по легализации поставок вооружений ЛДНР.
В Донбассе тоже неплохо майнят, а в случае окончательного перехода «красных линий» биткоин может помочь в обходе «адских санкций».
Но главное здесь в другом.
Если «милитаристский» демарш Турчака и ЕР – лишь символический жест, призванный замаскировать для «имперского» электората реальную сделку с Западом, -- необходимо приготовить «пряники» для той части общества, которая заинтересована скорее в сохранении личной автономии (включая финансовую), нежели в геополитических победах.
К тому же, в определённом смысле «цифровое евразийство» -- едва ли не более продуктивная с точки зрения укрепления суверенитета стратегия, нежели перманентная конфронтация со всеми соседями по всему контуру.
Наконец, предположение о зависимости «транзита» от успеха переговоров с США по гарантиям безопасности – по-прежнему, актуально.
Понятно, что послужной список того же Турчака не настолько безупречен, чтобы безоговорочно зачислить его в потенциальные «преемники».
С другой стороны, нынешний дуплет с «криптой» и Донбассом позволяет если не обнулить, то, по крайней мере, сделать имеющиеся репутационные лакуны менее заметными.
Когда Турчак говорит о вовлечённости в криптовалютные проекты «большого числа молодых людей» и о заинтересованности в том, чтобы они «оставались и работали в России», -- это не просто красивые слова или «единороссовская» перепевка Павла Дурова.
Точнее, если такие «красивые слова» произносятся сейчас и по такому поводу – значит, иных работающих способов сократить ментальный поколенческий разрыв и мотивировать молодёжь на сотрудничество у власти и её партии нет.
Тем показательнее, что свою «крипто-апологию» секретарь генсовета ЕР запараллелил с громкой инициативой по легализации поставок вооружений ЛДНР.
В Донбассе тоже неплохо майнят, а в случае окончательного перехода «красных линий» биткоин может помочь в обходе «адских санкций».
Но главное здесь в другом.
Если «милитаристский» демарш Турчака и ЕР – лишь символический жест, призванный замаскировать для «имперского» электората реальную сделку с Западом, -- необходимо приготовить «пряники» для той части общества, которая заинтересована скорее в сохранении личной автономии (включая финансовую), нежели в геополитических победах.
К тому же, в определённом смысле «цифровое евразийство» -- едва ли не более продуктивная с точки зрения укрепления суверенитета стратегия, нежели перманентная конфронтация со всеми соседями по всему контуру.
Наконец, предположение о зависимости «транзита» от успеха переговоров с США по гарантиям безопасности – по-прежнему, актуально.
Понятно, что послужной список того же Турчака не настолько безупречен, чтобы безоговорочно зачислить его в потенциальные «преемники».
С другой стороны, нынешний дуплет с «криптой» и Донбассом позволяет если не обнулить, то, по крайней мере, сделать имеющиеся репутационные лакуны менее заметными.
Дистант – последний рубеж в обороне «ковид-алармистов».
С учётом того, что «омикрон» -- самый «детский» из всех штаммов, а «масочный режим» и школа – понятия практически несовместимые, любое образовательное учреждение гарантировано превращается в вирусную «чашку Петри». А поскольку таким образом «контактными» становятся и все домочадцы заболевшего ученика – эффект любых других ограничительных мер автоматически обнуляется.
Тем не менее, повсеместный перевод школьного обучения в онлайн сегодня так же табуирован как локдаун, общенациональное QR-кодирование или обязательная вакцинация.
Лишнее тому доказательство – мягко говоря, пассивная позиция московских властей, которые во время предыдущих «волн» старались играть на опережение и не особо принимали в расчёт «народное негодование».
Понятно, что и теперь вовсе не медийная и политическая активность «коллективного Царьграда» -- объяснение нынешней собянинской сдержанности. И соответствующие вводные «не жестить» он, скорее всего, получил во время недавней встречи с Путиным.
Но от этого вопрос о причинах повышения уровня «ковид-толерантности» властей не менее актуален. Скорее наоборот.
Ведь для Кремля очередной коллапс системы здравоохранения и, тем более, обусловленный им скачок избыточной смертности едва ли менее чувствителен и социально-токсичен, чем для любого мэра или губернатора.
Чтобы разрешить возникающий парадокс, имеет смысл учитывать «внешнеполитический тайминг». А именно – предстоящие переговоры Путина с Си, намеченные «на полях Олимпиады».
Неоднозначные итоги «партии с НАТО» и сохранение санкционной эскалации дают основания предположить, что китайский лидер попытается обусловить дальнейшее сближение и готовность поддерживать Москву её согласием на роль «младшего партнёра» во вновь формируемом альянсе.
И на первый взгляд, у России нет шансов заплатить за «поворот на Восток» меньшую цену. Если бы не «буйство омикрона», очень не вовремя совпавшее для Пекина с Олимпиадой и восточным Новым годом.
В западной прессе (включая специализированную, вроде Nature) уже высказываются резонные сомнения в эффективности китайской тактики «Covid-zero» применительно к новому штамму и на фоне неизбежных «празднично-олимпийских» народных гуляний.
Си попадает в «санитарный цугцванг». Сохранение подходов, оправдавших себя в ходе предыдущих «волн», -- в том числе, жёсткий цифровой контроль над согражданами, --может на сей раз оказаться бесполезным. А отказ от них рискует окончательно сделать ситуацию с пандемией неуправляемой.
При том, что культ нынешнего председателя КНР и разрешение править пожизненно вовсе не отменяет наличие в местной элите фигур, которые с нетерпением ждут, когда «Акела промахнётся».
В этом смысле российский опыт борьбы с «омикроном», -- «срединный путь», не предусматривающий ни тотального ужесточения ограничительных мер, ни отказа от наименее непопулярных из них, -- вполне способен стать тем активом, «младшим козырем», который поможет Москве отбить предложения о «младшем партнёрстве» и перевести торг на более приемлемый уровень.
Конечно, многое зависит от динамики заболеваемости в России за неделю, предшествующую переговорам.
Но пока соответствующей статистикой ведает голиковский Оперштаб, -- всё в надёжных руках.
С учётом того, что «омикрон» -- самый «детский» из всех штаммов, а «масочный режим» и школа – понятия практически несовместимые, любое образовательное учреждение гарантировано превращается в вирусную «чашку Петри». А поскольку таким образом «контактными» становятся и все домочадцы заболевшего ученика – эффект любых других ограничительных мер автоматически обнуляется.
Тем не менее, повсеместный перевод школьного обучения в онлайн сегодня так же табуирован как локдаун, общенациональное QR-кодирование или обязательная вакцинация.
Лишнее тому доказательство – мягко говоря, пассивная позиция московских властей, которые во время предыдущих «волн» старались играть на опережение и не особо принимали в расчёт «народное негодование».
Понятно, что и теперь вовсе не медийная и политическая активность «коллективного Царьграда» -- объяснение нынешней собянинской сдержанности. И соответствующие вводные «не жестить» он, скорее всего, получил во время недавней встречи с Путиным.
Но от этого вопрос о причинах повышения уровня «ковид-толерантности» властей не менее актуален. Скорее наоборот.
Ведь для Кремля очередной коллапс системы здравоохранения и, тем более, обусловленный им скачок избыточной смертности едва ли менее чувствителен и социально-токсичен, чем для любого мэра или губернатора.
Чтобы разрешить возникающий парадокс, имеет смысл учитывать «внешнеполитический тайминг». А именно – предстоящие переговоры Путина с Си, намеченные «на полях Олимпиады».
Неоднозначные итоги «партии с НАТО» и сохранение санкционной эскалации дают основания предположить, что китайский лидер попытается обусловить дальнейшее сближение и готовность поддерживать Москву её согласием на роль «младшего партнёра» во вновь формируемом альянсе.
И на первый взгляд, у России нет шансов заплатить за «поворот на Восток» меньшую цену. Если бы не «буйство омикрона», очень не вовремя совпавшее для Пекина с Олимпиадой и восточным Новым годом.
В западной прессе (включая специализированную, вроде Nature) уже высказываются резонные сомнения в эффективности китайской тактики «Covid-zero» применительно к новому штамму и на фоне неизбежных «празднично-олимпийских» народных гуляний.
Си попадает в «санитарный цугцванг». Сохранение подходов, оправдавших себя в ходе предыдущих «волн», -- в том числе, жёсткий цифровой контроль над согражданами, --может на сей раз оказаться бесполезным. А отказ от них рискует окончательно сделать ситуацию с пандемией неуправляемой.
При том, что культ нынешнего председателя КНР и разрешение править пожизненно вовсе не отменяет наличие в местной элите фигур, которые с нетерпением ждут, когда «Акела промахнётся».
В этом смысле российский опыт борьбы с «омикроном», -- «срединный путь», не предусматривающий ни тотального ужесточения ограничительных мер, ни отказа от наименее непопулярных из них, -- вполне способен стать тем активом, «младшим козырем», который поможет Москве отбить предложения о «младшем партнёрстве» и перевести торг на более приемлемый уровень.
Конечно, многое зависит от динамики заболеваемости в России за неделю, предшествующую переговорам.
Но пока соответствующей статистикой ведает голиковский Оперштаб, -- всё в надёжных руках.
Единодушие, с которым конкурирующие фронтмены ЕР обрушились на главу столичного дептранса Ликсутова за, в общем-то, неновую идею о снижении нештрафуемого порога превышения скорости, позволяет сделать два вывода.
Первый. «Партии власти» сейчас критически нужны поводы для демонстрации своей «народности».
Второй. Собянин и его команда -- по-прежнему, основные объекты для таких «доказательств от противного». И отказ от «антиковидной жести» никоим образом не помог московской мэрии избавиться от такой «миссии».
Вопрос, впрочем, в том, насколько она обременительна для мэра и его наиболее одиозных подчинённых.
Ведь в обществе запрос на порядок не менее силён, чем запросы на справедливость или свободу.
И чем активнее оппоненты укрепляют собянинский имидж «несилового силовика» -- тем больше у него шансов консолидировать вокруг себя ту часть элиты (крупных бизнесменов, губернаторов, министерских технократов), которую в равной степени страшат и проявления «евразийской вольницы», и доминирование «лубянской корпорации».
Первый. «Партии власти» сейчас критически нужны поводы для демонстрации своей «народности».
Второй. Собянин и его команда -- по-прежнему, основные объекты для таких «доказательств от противного». И отказ от «антиковидной жести» никоим образом не помог московской мэрии избавиться от такой «миссии».
Вопрос, впрочем, в том, насколько она обременительна для мэра и его наиболее одиозных подчинённых.
Ведь в обществе запрос на порядок не менее силён, чем запросы на справедливость или свободу.
И чем активнее оппоненты укрепляют собянинский имидж «несилового силовика» -- тем больше у него шансов консолидировать вокруг себя ту часть элиты (крупных бизнесменов, губернаторов, министерских технократов), которую в равной степени страшат и проявления «евразийской вольницы», и доминирование «лубянской корпорации».
Плох тот французский президент, который не мечтает стать «новым де Голлем».
Макрон – не исключение. Тем более, что сегодня, повтори лидер Пятой республики предложение своего знаменитого предшественника создать «Европу от Атлантики до Урала» -- оно не вызовет в Москве такое же возмущение, какое вызвало 60 лет назад.
Наоборот, Путин в предельно позитивно (хотя и ностальгическом) ключе упомянул деголлевскую формулу в июньской статье для Die Ziet.
Правда, неслучайно, эти рассуждения были адресованы, прежде всего, немцам.
Меркель ещё не ушла, её ХДС ещё не проиграл выборы, «Северный поток-2» ещё не превратился в достроенную, но не используемую трубу. И тогда именно Германия рассматривалась как ключевой плацдарм для российского «возвращения в Европу».
И, видимо, неспроста на этом фоне актуализировался и обострился украинский кейс.
Да, с помощью Украины Россия сумела вывести на более предметный разговор США и НАТО. Но одновременно резко выросли риски новой изоляции Москвы с неизбежным и, скорее всего, окончательным её «поворотом на Восток».
С другой стороны, появление дополнительных препятствий для российско-германского сближения позволило более активно вступить в эту игру Парижу.
Благо в лице новой главы немецкого МИДа эко-активистки Анналены Бербок Макрон обрёл не менее серьёзного недоброжелателя, чем Путин. И здесь камень преткновения не только и не столько геополитика, сколько «экологическая чистота» системообразующих российских и французских энергетических концернов.
В конце января Бербок заявила о намерении Германии подать иск, если Еврокомиссия включит атомную энергетику в список «зелёных источников». А этого как раз добивается Франция.
Вообще, Елисейский дворец возлагает очень большие надежды на развитие национальной ядерной программы, как гражданской, так и оборонной, видя в ней и один из драйверов пост-ковидного экономического восстановления, и инструмент повышения своей геополитической капитализации.
Тем показательнее, что в ходе первого из двух телефонных разговоров Путина и Макрона обсуждались «некоторые практические аспекты двустороннего сотрудничества, в том числе в сфере атомной энергетики». А уже через три дня, во время следующего «созвона», президенты условились «об оперативной проработке возможности проведения личной встречи».
Очевидно, экологическая реабилитация «мирного атома» станет одной из ключевых тем этого российско-французского саммита.
Объединить Европу и, тем более, «продлить» её до Урала (или Владивостока), таким образом вряд ли получится. Хотя бы из-за эко-радикализма нынешних властей Германии.
Но ровно поэтому сделать «коллективный Запад» ещё менее «коллективным» -- гипотетическому альянсу Москвы и Парижа вполне по силам.
Макрон – не исключение. Тем более, что сегодня, повтори лидер Пятой республики предложение своего знаменитого предшественника создать «Европу от Атлантики до Урала» -- оно не вызовет в Москве такое же возмущение, какое вызвало 60 лет назад.
Наоборот, Путин в предельно позитивно (хотя и ностальгическом) ключе упомянул деголлевскую формулу в июньской статье для Die Ziet.
Правда, неслучайно, эти рассуждения были адресованы, прежде всего, немцам.
Меркель ещё не ушла, её ХДС ещё не проиграл выборы, «Северный поток-2» ещё не превратился в достроенную, но не используемую трубу. И тогда именно Германия рассматривалась как ключевой плацдарм для российского «возвращения в Европу».
И, видимо, неспроста на этом фоне актуализировался и обострился украинский кейс.
Да, с помощью Украины Россия сумела вывести на более предметный разговор США и НАТО. Но одновременно резко выросли риски новой изоляции Москвы с неизбежным и, скорее всего, окончательным её «поворотом на Восток».
С другой стороны, появление дополнительных препятствий для российско-германского сближения позволило более активно вступить в эту игру Парижу.
Благо в лице новой главы немецкого МИДа эко-активистки Анналены Бербок Макрон обрёл не менее серьёзного недоброжелателя, чем Путин. И здесь камень преткновения не только и не столько геополитика, сколько «экологическая чистота» системообразующих российских и французских энергетических концернов.
В конце января Бербок заявила о намерении Германии подать иск, если Еврокомиссия включит атомную энергетику в список «зелёных источников». А этого как раз добивается Франция.
Вообще, Елисейский дворец возлагает очень большие надежды на развитие национальной ядерной программы, как гражданской, так и оборонной, видя в ней и один из драйверов пост-ковидного экономического восстановления, и инструмент повышения своей геополитической капитализации.
Тем показательнее, что в ходе первого из двух телефонных разговоров Путина и Макрона обсуждались «некоторые практические аспекты двустороннего сотрудничества, в том числе в сфере атомной энергетики». А уже через три дня, во время следующего «созвона», президенты условились «об оперативной проработке возможности проведения личной встречи».
Очевидно, экологическая реабилитация «мирного атома» станет одной из ключевых тем этого российско-французского саммита.
Объединить Европу и, тем более, «продлить» её до Урала (или Владивостока), таким образом вряд ли получится. Хотя бы из-за эко-радикализма нынешних властей Германии.
Но ровно поэтому сделать «коллективный Запад» ещё менее «коллективным» -- гипотетическому альянсу Москвы и Парижа вполне по силам.
Неудовлетворённый (в силу известных причин) запрос коллективного полусознательного на материализацию «сказки про принцессу» отражается в повышенном общественном интересе к делам и личности Ксении Собчак.
Любой, кто хочет привлечь внимание к своей скромной персоне или сообщить нечто принципиально важное для себя граду и миру, гарантированно добьётся результата, помянув всуе или не всуе младшую дочь первого и единственного мэра Санкт-Петербурга.
Но это «солнце» и озаряет, и ослепляет. В его лучах меркнут другие сюжеты и персоны, которые при прочих равных вышли бы на первый план. И которые по какой-то причине не должны стать таковыми.
Навальный был не так уж и публицистичен, когда назвал «договорным матчем» участие Собчак, в президентской кампании-2018.
Кстати, тогда Шнур вступился за оскорбляемую «светскую львицу», упрекнув её оппонентов в том, что они «заборолись с бабою».
Теперь же главный питерский поэт-бунтарь сам повторяет их «подвиг».
При том, что у основателя «Ленинграда» сейчас нет никакой потребности в «медийной подзарядке» от Собчак. И они точно не конкуренты в политическом поле.
С учётом той роли, которую Шнур играет в «сносе» Беглова и возможной замене его на Турчака, можно было бы допустить наличие у потенциального пятого губернатора Санкт-Петербурга какого-то непреодолимого конфликта с семьей своего самого харизматичного постсоветского предшественника.
Но стоит ли овчинка выделки? Ведь шнуровский демарш за гранью фола делает Собчак «униженной и оскорбленной», и следовательно – априори правой.
Зато разгоревшийся скандал и взаимные метания богемных стрел в соцсетях сильно отвлекают многомиллионный «(не)мыслящий тростник» от далеко не виртуального кризиса, разгорающегося в связи с делом судьи Янгулбаева.
Перефразируя персонажа «Дня радио», это можно назвать «методом пуговицы».
Когда одну проблему нельзя быстро решить -- нужно раздуть другую
Даром, что конфликт Шнура и Собчак Кремлю «до пуговицы», а происходящее сейчас в Чечне и вокруг неё – совсем нет.
Любой, кто хочет привлечь внимание к своей скромной персоне или сообщить нечто принципиально важное для себя граду и миру, гарантированно добьётся результата, помянув всуе или не всуе младшую дочь первого и единственного мэра Санкт-Петербурга.
Но это «солнце» и озаряет, и ослепляет. В его лучах меркнут другие сюжеты и персоны, которые при прочих равных вышли бы на первый план. И которые по какой-то причине не должны стать таковыми.
Навальный был не так уж и публицистичен, когда назвал «договорным матчем» участие Собчак, в президентской кампании-2018.
Кстати, тогда Шнур вступился за оскорбляемую «светскую львицу», упрекнув её оппонентов в том, что они «заборолись с бабою».
Теперь же главный питерский поэт-бунтарь сам повторяет их «подвиг».
При том, что у основателя «Ленинграда» сейчас нет никакой потребности в «медийной подзарядке» от Собчак. И они точно не конкуренты в политическом поле.
С учётом той роли, которую Шнур играет в «сносе» Беглова и возможной замене его на Турчака, можно было бы допустить наличие у потенциального пятого губернатора Санкт-Петербурга какого-то непреодолимого конфликта с семьей своего самого харизматичного постсоветского предшественника.
Но стоит ли овчинка выделки? Ведь шнуровский демарш за гранью фола делает Собчак «униженной и оскорбленной», и следовательно – априори правой.
Зато разгоревшийся скандал и взаимные метания богемных стрел в соцсетях сильно отвлекают многомиллионный «(не)мыслящий тростник» от далеко не виртуального кризиса, разгорающегося в связи с делом судьи Янгулбаева.
Перефразируя персонажа «Дня радио», это можно назвать «методом пуговицы».
Когда одну проблему нельзя быстро решить -- нужно раздуть другую
Даром, что конфликт Шнура и Собчак Кремлю «до пуговицы», а происходящее сейчас в Чечне и вокруг неё – совсем нет.
Масштабное кадыровское турне, –а помимо президента с премьером, глава ЧР посетил руководителя президентской администрации, двух вице-премьеров и, как минимум, одного министра (Дмитрия Патрушева), -- наглядное подтверждение желания Кремля как можно скорее купировать кризис, возникший из-за дела Янгулбаева.
«Антитеррористическая операция» Грозного создаёт не только внутриполитические проблемы.
От того, как Москва отреагирует на этот вызов и определит допустимые степени свободы для национальной автономии, зависит и уязвимость её позиций в споре с Киевом по поводу статуса Донбасса.
При том, что предельный либерализм в первом вопросе чреват и возрастанием межнационального напряжения в обществе, и усилением брожения в элитах – прежде всего, среди ряда ключевых представителей «силовой корпорации».
Но не менее важный аспект здесь –попытка Эрдогана помирить Путина с Зеленским.
Турецкий президент – едва ли не единственный из лидеров исламского мира, с которым у Кадырова испорчены отношения.
Собственно, и янгулбаевский кейс тесно связан с Турцией – сын опального судьи, по утверждению Грозного, был причастен к организации нападения на бывшего чеченского силовика в Стамбуле.
Разумеется, личностные моменты как причину кадыровско-эрдогановского конфликта никоим образом нельзя исключать, особенно – с учетом этнической специфики.
Тем не менее, симптоматично, что и Кадыров, и Эрдоган активизировались (хотя и каждый по-своему) на фоне начала строительства железной дороги в Армении, которая должна связать Азербайджан с Нахичеванской АР.
Речь идёт не просто о выполнении одного из ключевых пунктов армяно-азербайджанского урегулирования.
С появлением этой магистрали Турция превращается в основного бенефициара транспортных потоков между Каспием и Чёрным морем.
А республики Северного Кавказа, наоборот, лишаются какого-либо шанса на получение соответствующих транзитных дивидендов.
В этом смысле со стороны Кадырова как главы наиболее преуспевающей (до сих пор) автономии было бы вполне логично либо помешать негативному для Чечни и её соседей развития геоэкономических событий, либо – максимально повысив ставки, добиться существенной компенсации.
Тем показательнее, что неоднозначная по своим последствиям железнодорожная «стройка века» в Армении стала возможна, благодаря посредничеству России.
Теперь Эрдоган «в благодарность» пытается помирить уже саму Россию с Украиной. Чтобы в случае удачного завершения этой миротворческой миссии, –в качестве посреднических «комиссионных», –подключить к «своему» транспортному коридору и Крым, и украинские черноморских порты.
«Антитеррористическая операция» Грозного создаёт не только внутриполитические проблемы.
От того, как Москва отреагирует на этот вызов и определит допустимые степени свободы для национальной автономии, зависит и уязвимость её позиций в споре с Киевом по поводу статуса Донбасса.
При том, что предельный либерализм в первом вопросе чреват и возрастанием межнационального напряжения в обществе, и усилением брожения в элитах – прежде всего, среди ряда ключевых представителей «силовой корпорации».
Но не менее важный аспект здесь –попытка Эрдогана помирить Путина с Зеленским.
Турецкий президент – едва ли не единственный из лидеров исламского мира, с которым у Кадырова испорчены отношения.
Собственно, и янгулбаевский кейс тесно связан с Турцией – сын опального судьи, по утверждению Грозного, был причастен к организации нападения на бывшего чеченского силовика в Стамбуле.
Разумеется, личностные моменты как причину кадыровско-эрдогановского конфликта никоим образом нельзя исключать, особенно – с учетом этнической специфики.
Тем не менее, симптоматично, что и Кадыров, и Эрдоган активизировались (хотя и каждый по-своему) на фоне начала строительства железной дороги в Армении, которая должна связать Азербайджан с Нахичеванской АР.
Речь идёт не просто о выполнении одного из ключевых пунктов армяно-азербайджанского урегулирования.
С появлением этой магистрали Турция превращается в основного бенефициара транспортных потоков между Каспием и Чёрным морем.
А республики Северного Кавказа, наоборот, лишаются какого-либо шанса на получение соответствующих транзитных дивидендов.
В этом смысле со стороны Кадырова как главы наиболее преуспевающей (до сих пор) автономии было бы вполне логично либо помешать негативному для Чечни и её соседей развития геоэкономических событий, либо – максимально повысив ставки, добиться существенной компенсации.
Тем показательнее, что неоднозначная по своим последствиям железнодорожная «стройка века» в Армении стала возможна, благодаря посредничеству России.
Теперь Эрдоган «в благодарность» пытается помирить уже саму Россию с Украиной. Чтобы в случае удачного завершения этой миротворческой миссии, –в качестве посреднических «комиссионных», –подключить к «своему» транспортному коридору и Крым, и украинские черноморских порты.
В отношениях между Москвой и Минском опять появляется «калий преткновения».
Лукашенко далеко не случайно вспомнил о причастности Мазепина к финансированию белорусской оппозиции как раз на фоне транспортной блокады, устроенной Западом «Беларуськалию».
Мазепинский визит в Кремль (на который Батька прозрачно намекнул, говоря контактах своих недоброжелателей-бизнесменов с президентом России) состоялся на следующий день после того, как Литва проанонсировала расторжение транзитного договора с белорусским конкурентом «Уралхима»
Причём, на упомянутой аудиенции «калийный магнат» обсуждал с Путиным, в том числе, и ситуацию на мировом рынке удобрений.
И в частности – спрос на них со стороны Китая.
Любопытный отрывок из открытой части этой беседы.
Д. Мазепин: По калию. […] Канада двумя компаниями контролирует 30 процентов, Россия, Белоруссия – по 18 процентов, Китай на внешний рынок не выходит.
В.Путин: Они потребляют всё сами.
Д.Мазепин: И ещё докупают столько же. Они потребляют 16 миллионов, 8 производят.
В.Путин: Больше всех.
Д.Мазепин: Да.
Исходя из обозначенного расклада, калий может стать для Москвы не менее важным козырем в торге с Пекином, чем энергоносители.
Показательно и то, что первый серьёзный (хотя и достаточно быстро купированный) российско-белорусский конфликт из-за калийных активов разгорелся в 2013-м, когда Си, ещё только ставший председателем КНР, объявил о геоэкономическом мега-проекте «Один пояс – один путь».
В долгосрочной перспективе эта инициатива скорее в минус России, нежели в плюс.
И с этой точки зрения, демарш Лукашенко, санкционировавшего арест в Минске тогдашнего гендиректора «Уралкалия» Баумгертнера, логично было рассматривать и как проявление фирменной «многовекторности» -- попытку разрушить «картельные» построения союзника-соседа в угоду более могущественному восточному контрагенту.
Сегодня западные санкции, казалось бы, делают альянс «Беларуськалия» с «Уралхимом» неизбежным.
Более того, чем больше Россия заинтересована в успешном для неё завершении «спарринга с НАТО» -- тем ценнее для неё наличие дополнительного, «калийного», инструмента давления на Китай.
С другой стороны, безоговорочная готовность Лукашенко предоставить свою страну под демонстрацию возможностей ВС РФ тоже крайне важна для Кремля.
На этом, похоже, и играет белорусский лидер, пытаясь, –вне зависимости от очевидного логистического дисконта, -- повысить стоимость главного республиканского промышленного актива.
Лукашенко далеко не случайно вспомнил о причастности Мазепина к финансированию белорусской оппозиции как раз на фоне транспортной блокады, устроенной Западом «Беларуськалию».
Мазепинский визит в Кремль (на который Батька прозрачно намекнул, говоря контактах своих недоброжелателей-бизнесменов с президентом России) состоялся на следующий день после того, как Литва проанонсировала расторжение транзитного договора с белорусским конкурентом «Уралхима»
Причём, на упомянутой аудиенции «калийный магнат» обсуждал с Путиным, в том числе, и ситуацию на мировом рынке удобрений.
И в частности – спрос на них со стороны Китая.
Любопытный отрывок из открытой части этой беседы.
Д. Мазепин: По калию. […] Канада двумя компаниями контролирует 30 процентов, Россия, Белоруссия – по 18 процентов, Китай на внешний рынок не выходит.
В.Путин: Они потребляют всё сами.
Д.Мазепин: И ещё докупают столько же. Они потребляют 16 миллионов, 8 производят.
В.Путин: Больше всех.
Д.Мазепин: Да.
Исходя из обозначенного расклада, калий может стать для Москвы не менее важным козырем в торге с Пекином, чем энергоносители.
Показательно и то, что первый серьёзный (хотя и достаточно быстро купированный) российско-белорусский конфликт из-за калийных активов разгорелся в 2013-м, когда Си, ещё только ставший председателем КНР, объявил о геоэкономическом мега-проекте «Один пояс – один путь».
В долгосрочной перспективе эта инициатива скорее в минус России, нежели в плюс.
И с этой точки зрения, демарш Лукашенко, санкционировавшего арест в Минске тогдашнего гендиректора «Уралкалия» Баумгертнера, логично было рассматривать и как проявление фирменной «многовекторности» -- попытку разрушить «картельные» построения союзника-соседа в угоду более могущественному восточному контрагенту.
Сегодня западные санкции, казалось бы, делают альянс «Беларуськалия» с «Уралхимом» неизбежным.
Более того, чем больше Россия заинтересована в успешном для неё завершении «спарринга с НАТО» -- тем ценнее для неё наличие дополнительного, «калийного», инструмента давления на Китай.
С другой стороны, безоговорочная готовность Лукашенко предоставить свою страну под демонстрацию возможностей ВС РФ тоже крайне важна для Кремля.
На этом, похоже, и играет белорусский лидер, пытаясь, –вне зависимости от очевидного логистического дисконта, -- повысить стоимость главного республиканского промышленного актива.
В путинском предложении предоставить политическое убежище Порошенко – только доля троллинга или следования принципу «враг моего врага…».
Бывший украинский президент при всей своей «евромайданности» не отказывался от неофициальных коммуникаций с Россией и её донбасскими «прокси» в режиме just business.
Лишнее тому подтверждение – липецкая фабрика «Рошен», которая по итогам 2020 года ухитрилась даже вчетверо сократить убыток.
Или – «угольная схема», реализованная в 2014-2015 годах для поставок антрацита из ЛДНР и сегодня ставшая причиной для обвинений Порошенко в госизмене.
Зеленскому тоже можно припомнить роялти «Квартала 95», получаемые за неоднократный показ его ситкомов по российскому ТВ.
Но одно дело – зарабатывать на «врагах», а другое – платить им. Как это происходит с липецко-«рошеновскими» зарплатами и налогами, и тем более -- в антрацитной истории.
К тому же, в последнем случае в качестве официального порошенковского подельника выступает лидер самой пророссийской украинской партии и путинский кум Медведчук, а в качестве неофициального (пока) – главный олигархический недоброжелатель нынешнего президента Ахметов.
Украинские аналитики не без оснований полагают, что без вмешательства и бенефитов «короля Донбасса» закупку угля в ЛДНР вряд ли удалось бы организовать.
И именно Ахметов (а не Порошенко или Медведчук) – основная цель раскручиваемого силовиками Зеленского дела о госизмене.
В этом смысле бегство Порошенко в Россию (при получении им, разумеется, соответствующих гарантий от Кремля) – хороший способ вывести украинского олигарха №1 из-под удара.
Без такого свидетеля Ахметову ничего сколько-нибудь серьезного предъявить не удастся.
А ни одна другая страна не сможет предоставить убежище украинскому экс-президенту, заподозренному в сотрудничестве с ЛДНР.
С другой стороны, реши правоохранители в свете столь невыгодной для себя перспективы ужесточить Порошенко меру пресечения – в разы возрастает вероятность нового майдана.
Благо это станет триггером не только для мотивированной порошенковской паствы, но и для Ахметова.
Иными словами, Зеленский оказывается в ситуации цугцванга.
Возможно, поэтому Путин и согласился с макроновскими предложениями по деэскалации.
Используя фактор Порошенко-Ахметова, Кремль может добиться «нейтрализации Украины» и без военных операций с неизбежными и значительными гуманитарными и санкционными издержками.
С учётом обстоятельств такого «хода конём» вдвойне показательно, что два года назад, на заре «корона-кризиса», Ахметов вложил € 200 млн в экономику Франции, купив у Campari Group виллу Les Cedres, когда-то принадлежавшую бельгийскому королю Леопольду II.
Бывший украинский президент при всей своей «евромайданности» не отказывался от неофициальных коммуникаций с Россией и её донбасскими «прокси» в режиме just business.
Лишнее тому подтверждение – липецкая фабрика «Рошен», которая по итогам 2020 года ухитрилась даже вчетверо сократить убыток.
Или – «угольная схема», реализованная в 2014-2015 годах для поставок антрацита из ЛДНР и сегодня ставшая причиной для обвинений Порошенко в госизмене.
Зеленскому тоже можно припомнить роялти «Квартала 95», получаемые за неоднократный показ его ситкомов по российскому ТВ.
Но одно дело – зарабатывать на «врагах», а другое – платить им. Как это происходит с липецко-«рошеновскими» зарплатами и налогами, и тем более -- в антрацитной истории.
К тому же, в последнем случае в качестве официального порошенковского подельника выступает лидер самой пророссийской украинской партии и путинский кум Медведчук, а в качестве неофициального (пока) – главный олигархический недоброжелатель нынешнего президента Ахметов.
Украинские аналитики не без оснований полагают, что без вмешательства и бенефитов «короля Донбасса» закупку угля в ЛДНР вряд ли удалось бы организовать.
И именно Ахметов (а не Порошенко или Медведчук) – основная цель раскручиваемого силовиками Зеленского дела о госизмене.
В этом смысле бегство Порошенко в Россию (при получении им, разумеется, соответствующих гарантий от Кремля) – хороший способ вывести украинского олигарха №1 из-под удара.
Без такого свидетеля Ахметову ничего сколько-нибудь серьезного предъявить не удастся.
А ни одна другая страна не сможет предоставить убежище украинскому экс-президенту, заподозренному в сотрудничестве с ЛДНР.
С другой стороны, реши правоохранители в свете столь невыгодной для себя перспективы ужесточить Порошенко меру пресечения – в разы возрастает вероятность нового майдана.
Благо это станет триггером не только для мотивированной порошенковской паствы, но и для Ахметова.
Иными словами, Зеленский оказывается в ситуации цугцванга.
Возможно, поэтому Путин и согласился с макроновскими предложениями по деэскалации.
Используя фактор Порошенко-Ахметова, Кремль может добиться «нейтрализации Украины» и без военных операций с неизбежными и значительными гуманитарными и санкционными издержками.
С учётом обстоятельств такого «хода конём» вдвойне показательно, что два года назад, на заре «корона-кризиса», Ахметов вложил € 200 млн в экономику Франции, купив у Campari Group виллу Les Cedres, когда-то принадлежавшую бельгийскому королю Леопольду II.
Запуск туркменского «транзита» не является неожиданностью, равно как и его дата. Ещё 7 января Гурбангулы Бердымухамедов анонсировал проведение внеочередной сессии верхней палаты республиканского парламента. А спустя две недели, назвал её точную дату -- 11 февраля, при том, что именно в этот день исполняется 15 лет правления нынешнего президента Туркменистана.
Иными словами, особой неожиданности в решении Бердымухамедова-старшего «дать дорогу молодым» нет. Да и о «преемничестве» Бердымухамедова-младшего как о почти «медицинском факте» говорили, как минимум, с лета прошлого года, когда президентский сын стал вице-премьером. А в конце ноября 40-летнему Сердару был поручен контроль над нефтегазовым сектором – главным источником республиканских доходов.
Интереснее другое – совпадение официального начала перемен в руководстве Туркменистана с доведением градуса околоукраинской конфронтации до максимальных значений.
Главная цена «сдачи Украины» -- «Северный поток-2».
Магистраль не будет запущена в случае военного конфликта между Москвой и Киевом, но именно это обстоятельство вынуждает континентальную Европу более активно искать компромисса с Россией.
Либо – альтернативных поставщиков энергоносителей.
В этом плане показательно изменение отношения к давнему стремлению Туркменистана выйти на европейский газовый рынок.
В конце октября Ашхабаду было предложено забыть о Транскаспийском газопроводе из-за всеобщей декарбонизации.
А спустя полтора месяца посол ЕС заверил республиканские власти в возможности поставлять «голубое топливо» в Старый Свет до 2050 года.
Столь существенному, хотя и ещё риторическому, повороту предшествовали эскалация вокруг Украины и визит Эрдогана в Туркменистан, после которого турецкий президент предложил помирить Москву и Киев.
«После» -- в данном случае вполне может означать «вследствие».
Анкара не скрывает своих далеко идущих планов в отношении Ашхабада. А лучший способ вернуть его в «туранский мир» -- открыть для «центральноазиатского Катара» европейский газовый рынок. Благо Турция тогда получит и геополитические, и геоэкономические дивиденды.
Пока Транскаспийский газопровод не построен (и не факт, что такое произойдет вообще), единственный относительно рабочий вариант – возобновить экспорт туркменского газа через российскую и украинскую ГТС.
Понятно, что Зеленский будет только рад снижению зависимости от «Газпрома» как поставщика и, одновременно, повышению зависимости ЕС от Украины как транзитёра.
Остаётся только уговорить Путина. Поскольку для России в туркменском газовом «броске в Европу» намного больше минусов, чем плюсов.
Единственный возможный «утешительный приз» при таком раскладе – окончательное закрепление особого статуса Донбасса.
Не случайно, Тимошенко увязала околоукраинскую эскалацию с попыткой принудить Киев к немедленному выполнению минских соглашений.
Пассаж «газовой принцессы» примечателен ещё и тем, что в середине нулевых она имела самое непосредственное отношение к выстраиванию коммуникаций между Киевом и Ашхабадом. А один из тимошенковских «опекунов» -- экс-владелец «Итеры» Игорь Макаров – консультирует Бердымухамедова-старшего по энергетическим вопросам.
Не менее показательно и то, что не только официальный Киев, но и Турция пытаются дезавуировать тему «вторжения».
Иными словами, особой неожиданности в решении Бердымухамедова-старшего «дать дорогу молодым» нет. Да и о «преемничестве» Бердымухамедова-младшего как о почти «медицинском факте» говорили, как минимум, с лета прошлого года, когда президентский сын стал вице-премьером. А в конце ноября 40-летнему Сердару был поручен контроль над нефтегазовым сектором – главным источником республиканских доходов.
Интереснее другое – совпадение официального начала перемен в руководстве Туркменистана с доведением градуса околоукраинской конфронтации до максимальных значений.
Главная цена «сдачи Украины» -- «Северный поток-2».
Магистраль не будет запущена в случае военного конфликта между Москвой и Киевом, но именно это обстоятельство вынуждает континентальную Европу более активно искать компромисса с Россией.
Либо – альтернативных поставщиков энергоносителей.
В этом плане показательно изменение отношения к давнему стремлению Туркменистана выйти на европейский газовый рынок.
В конце октября Ашхабаду было предложено забыть о Транскаспийском газопроводе из-за всеобщей декарбонизации.
А спустя полтора месяца посол ЕС заверил республиканские власти в возможности поставлять «голубое топливо» в Старый Свет до 2050 года.
Столь существенному, хотя и ещё риторическому, повороту предшествовали эскалация вокруг Украины и визит Эрдогана в Туркменистан, после которого турецкий президент предложил помирить Москву и Киев.
«После» -- в данном случае вполне может означать «вследствие».
Анкара не скрывает своих далеко идущих планов в отношении Ашхабада. А лучший способ вернуть его в «туранский мир» -- открыть для «центральноазиатского Катара» европейский газовый рынок. Благо Турция тогда получит и геополитические, и геоэкономические дивиденды.
Пока Транскаспийский газопровод не построен (и не факт, что такое произойдет вообще), единственный относительно рабочий вариант – возобновить экспорт туркменского газа через российскую и украинскую ГТС.
Понятно, что Зеленский будет только рад снижению зависимости от «Газпрома» как поставщика и, одновременно, повышению зависимости ЕС от Украины как транзитёра.
Остаётся только уговорить Путина. Поскольку для России в туркменском газовом «броске в Европу» намного больше минусов, чем плюсов.
Единственный возможный «утешительный приз» при таком раскладе – окончательное закрепление особого статуса Донбасса.
Не случайно, Тимошенко увязала околоукраинскую эскалацию с попыткой принудить Киев к немедленному выполнению минских соглашений.
Пассаж «газовой принцессы» примечателен ещё и тем, что в середине нулевых она имела самое непосредственное отношение к выстраиванию коммуникаций между Киевом и Ашхабадом. А один из тимошенковских «опекунов» -- экс-владелец «Итеры» Игорь Макаров – консультирует Бердымухамедова-старшего по энергетическим вопросам.
Не менее показательно и то, что не только официальный Киев, но и Турция пытаются дезавуировать тему «вторжения».
Следуя известной «шпионской» формуле, публика истолкует текст Суркова как критику любых, «похабных», компромиссов с НАТО.
Но бывших кремлёвских идеологов не бывает. В том смысле, что ни внесистемных, ни антизападных.
Сурков просто идёт дальше (или левее – по хронологической оси).
Пока Кремль пытается вернуть бонусы, полученные в результате Второй мировой, но отнятые в результате «холодной войны», -- один из архитекторов путинской России в отставке предлагает ревизию промежуточных трофеев Первой мировой.
А именно – итогов Брестского мира, который оказался сколь выгоден Германии, столь и крайне неудобен странам Антанты, тогдашним российским союзникам, среди которых доминировали столь нелюбимые Лавровым «англосаксы».
Иными словами, сурковский выпад – вполне в стиле (полу)официальной внешнеполитической тактики по вбиванью клиньев (главным образом – углеводородных) в оборону «коллективного Запада».
Даром что статья вышла как раз в день визита в Москву нового канцлера ФРГ Шольца, да и, в принципе, германофилов в отечественных высших эшелонах немало.
С другой стороны, и «Англичанка гадит» далеко не всем, особенно – среди олигархов.
В любом случае, если премиальная аудитория воспримет Суркова как «голос пробританской партии» -- это, как минимум, избавит его самого от «неприятностей на биржах и в обменниках».
Но бывших кремлёвских идеологов не бывает. В том смысле, что ни внесистемных, ни антизападных.
Сурков просто идёт дальше (или левее – по хронологической оси).
Пока Кремль пытается вернуть бонусы, полученные в результате Второй мировой, но отнятые в результате «холодной войны», -- один из архитекторов путинской России в отставке предлагает ревизию промежуточных трофеев Первой мировой.
А именно – итогов Брестского мира, который оказался сколь выгоден Германии, столь и крайне неудобен странам Антанты, тогдашним российским союзникам, среди которых доминировали столь нелюбимые Лавровым «англосаксы».
Иными словами, сурковский выпад – вполне в стиле (полу)официальной внешнеполитической тактики по вбиванью клиньев (главным образом – углеводородных) в оборону «коллективного Запада».
Даром что статья вышла как раз в день визита в Москву нового канцлера ФРГ Шольца, да и, в принципе, германофилов в отечественных высших эшелонах немало.
С другой стороны, и «Англичанка гадит» далеко не всем, особенно – среди олигархов.
В любом случае, если премиальная аудитория воспримет Суркова как «голос пробританской партии» -- это, как минимум, избавит его самого от «неприятностей на биржах и в обменниках».
Когда Москва упрекает Запад в стремлении «заболтать» тему безопасности – в этом есть некоторое лукавство.
России подвешивание ситуации вокруг (не)расширения НАТО не менее выгодно, чем её «партнерам».
Особенно – в свете сентябрьского ухода Столтенберга с поста генсека альянса.
Норвежский политик – «натовский» долгожитель. Один раз, в 2019-м, ему уже продлевали срок полномочий – тогда его должность представлялась не слишком привлекательной на фоне стремления Трампа «отцепить» НАТО от американского бюджета.
Теперь Трампа нет, как и сомнений в будущем альянса, но есть Путин.
И коль скоро столтенберговские «волшебные спички» исчерпаны, -- его преемник должен обладать достаточным набором дипломатических талантов и уровнем связей, чтобы уметь решить (или решать) «русский вопрос».
Кстати, Столтенберг к моменту своего появления в НАТО обладал такими навыками, хотя и с несколько иным «геополитическим вектором». В 2010-м, еще будучи норвежским премьером, он добился от Медведева разрешения многолетнего конфликта с Москвой из-за границы в Баренцевом море, за что даже заслужил от третьего российского президента титул «хорошего мужика».
Собственно, Север за время столтенбергского руководства не доставляла особых хлопот альянсу. Что, наверное, отчасти и объяснялось «призванием на царствование» очередного (после Расмуссена) скандинава, к тому же с опытом «принуждения к арктическому миру».
Зато восточно-европейский узел совместными усилиями – и Запада, и Востока, -- затягивался всё сильнее.
И чем меньше шансов у нынешнего генсека успеть его развязать– тем выше вероятность, что следующим главой альянса станет кто-то из этой, «больной», части Европы.
Благо в списке потенциальных кандидатов на этот пост уже фигурируют еще и «гендерно-актуальные» президент Эстонии Кальюлайд и бывшие главы Литвы и Хорватии – Грибаускайте и Грабар-Китарович.
Из всех упомянутых дам Москве, наверное, проще будет найти общий язык с Грабар-Китарович, приезжавшей на ЧМ-2018-м и уже имеющей достаточно позитивный опыт общения с Путиным.
Но именно поэтому перспектива появления во главе НАТО «своей Меркель» в значительной степени зависит от способности и готовности России ближайшие месяцы (пока идёт торг вокруг кандидатуры нового генсека альянса) удерживаться на весьма тонкой грани между разговорами об эскалации и самой эскалацией.
России подвешивание ситуации вокруг (не)расширения НАТО не менее выгодно, чем её «партнерам».
Особенно – в свете сентябрьского ухода Столтенберга с поста генсека альянса.
Норвежский политик – «натовский» долгожитель. Один раз, в 2019-м, ему уже продлевали срок полномочий – тогда его должность представлялась не слишком привлекательной на фоне стремления Трампа «отцепить» НАТО от американского бюджета.
Теперь Трампа нет, как и сомнений в будущем альянса, но есть Путин.
И коль скоро столтенберговские «волшебные спички» исчерпаны, -- его преемник должен обладать достаточным набором дипломатических талантов и уровнем связей, чтобы уметь решить (или решать) «русский вопрос».
Кстати, Столтенберг к моменту своего появления в НАТО обладал такими навыками, хотя и с несколько иным «геополитическим вектором». В 2010-м, еще будучи норвежским премьером, он добился от Медведева разрешения многолетнего конфликта с Москвой из-за границы в Баренцевом море, за что даже заслужил от третьего российского президента титул «хорошего мужика».
Собственно, Север за время столтенбергского руководства не доставляла особых хлопот альянсу. Что, наверное, отчасти и объяснялось «призванием на царствование» очередного (после Расмуссена) скандинава, к тому же с опытом «принуждения к арктическому миру».
Зато восточно-европейский узел совместными усилиями – и Запада, и Востока, -- затягивался всё сильнее.
И чем меньше шансов у нынешнего генсека успеть его развязать– тем выше вероятность, что следующим главой альянса станет кто-то из этой, «больной», части Европы.
Благо в списке потенциальных кандидатов на этот пост уже фигурируют еще и «гендерно-актуальные» президент Эстонии Кальюлайд и бывшие главы Литвы и Хорватии – Грибаускайте и Грабар-Китарович.
Из всех упомянутых дам Москве, наверное, проще будет найти общий язык с Грабар-Китарович, приезжавшей на ЧМ-2018-м и уже имеющей достаточно позитивный опыт общения с Путиным.
Но именно поэтому перспектива появления во главе НАТО «своей Меркель» в значительной степени зависит от способности и готовности России ближайшие месяцы (пока идёт торг вокруг кандидатуры нового генсека альянса) удерживаться на весьма тонкой грани между разговорами об эскалации и самой эскалацией.
Пару лет назад пандемию сравнивали с войной – теперь войну можно уподобить «ковиду».
В том смысле, что, становясь реальностью для одних, она остается «плодом больного воображения» в глазах других.
Нередко «милитари-скептицизм» меняется на «милитари-алармизм». И наоборот. В зависимости, что называется, от цвета флага.
«Если посольства эвакуируют – значит, будет вторжение», «если вывозят женщин, стариков и детей – значит, будет карательная операция» -- оба эти утверждения одинаково примут за истинные или за ложные не очень многие.
Но ведь и антиваксеры, не веря в опасность «ковида», панически боятся прививки от него.
По сути, речь идет о выработке «информационных антител».
«Фактор CNN» (как и любого другого «традиционного» или сетевого медиа) уже не работает в промышленных масштабах.
В чём, пожалуй, и заключается главный социально-психологический побочный эффект вроде бы почти побежденного «ковида».
А это – очень плохая новость для политиков и политтехнологов.
Чем слабее воздействие инструментов массовой обработки – тем сложнее формировать реальность. И для внешнего, и для внутреннего пользования.
В том смысле, что, становясь реальностью для одних, она остается «плодом больного воображения» в глазах других.
Нередко «милитари-скептицизм» меняется на «милитари-алармизм». И наоборот. В зависимости, что называется, от цвета флага.
«Если посольства эвакуируют – значит, будет вторжение», «если вывозят женщин, стариков и детей – значит, будет карательная операция» -- оба эти утверждения одинаково примут за истинные или за ложные не очень многие.
Но ведь и антиваксеры, не веря в опасность «ковида», панически боятся прививки от него.
По сути, речь идет о выработке «информационных антител».
«Фактор CNN» (как и любого другого «традиционного» или сетевого медиа) уже не работает в промышленных масштабах.
В чём, пожалуй, и заключается главный социально-психологический побочный эффект вроде бы почти побежденного «ковида».
А это – очень плохая новость для политиков и политтехнологов.
Чем слабее воздействие инструментов массовой обработки – тем сложнее формировать реальность. И для внешнего, и для внутреннего пользования.
Байден принял «эвакуационный» пас Путина.
Свидетельством чему – неформальное «водяное перемирие» до 24 февраля, соблюдением которого американский президент обусловил встречу Блинкена с Лавровым.
Возникшая неделю назад история со «вторжением 16 февраля» была лишь отчасти попыткой (и отнюдь не безуспешной) переиграть Москву на «информационно-эскалационном» поле.
Это ещё и была «разведка боем».
Таким образом, Белый дом прощупывал, готов ли Кремль удовлетвориться Донбассом, новой «холодной войной» и превращением оставшейся части Украины в крайне враждебный западный фронтир, не идущий ни в какое сравнение с ФРГ времён Варшавского блока.
Либо – Путину нужно от США и НАТО чего-то иного, возможно, не более комфортного для Запада в моменте, но менее конфронтационного в перспективе.
При том, что, – как справедливо отмечают многие отечественные эксперты, --даже отсутствие у российского президента реальных планов «нападать на Украину» не исключало (и не исключает) развитие ситуации по первому сценарию. Хотя бы в силу заинтересованности в нём целого ряда игроков не только из Вашингтона, Лондона или Киева, но также из Москвы и Пекина.
Понятно, что у западных и восточных «партий войны» предельно разные мотивы.
Кто-то хочет окончательно «заморозить» Россию, кто-то – сделать её своим безусловным вассалом, кто-то – обнулить саму возможность «транзита», кто-то – просто заработать на «войнушке».
Но обилие и широкая география «ястребов» сами по себе значительно повышают вероятность перехода околоукраинского конфликта в «горячую фазу».
И чем скорее новые боевые действия в Донбассе затронут мирное население – тем неизбежнее вмешательство России. Со всеми вытекающими отсюда санкционными и прочими геополитическими последствиями.
С этой точки зрения эвакуация детей, женщин и стариков из ЛДНР – тоже лишь отчасти асимметричный ответ на «шоу 16 февраля». Подобно тому как думское обращение о признании республик – привет Конгрессу США с его «адско-санкционными» законопроектами.
Похоже, главная цель пятничной спецоперации – минимизировать риск перехода «точки невозврата».
Что косвенно подтверждается курьезом с Зюгановым, который сначала анонсировал «важные заявления Путина по Донбассу», потом опроверг себя устами пресс-секретаря, а после и сам призвал «не нагнетать».
Ну и реакцией Байдена, разумеется.
Свидетельством чему – неформальное «водяное перемирие» до 24 февраля, соблюдением которого американский президент обусловил встречу Блинкена с Лавровым.
Возникшая неделю назад история со «вторжением 16 февраля» была лишь отчасти попыткой (и отнюдь не безуспешной) переиграть Москву на «информационно-эскалационном» поле.
Это ещё и была «разведка боем».
Таким образом, Белый дом прощупывал, готов ли Кремль удовлетвориться Донбассом, новой «холодной войной» и превращением оставшейся части Украины в крайне враждебный западный фронтир, не идущий ни в какое сравнение с ФРГ времён Варшавского блока.
Либо – Путину нужно от США и НАТО чего-то иного, возможно, не более комфортного для Запада в моменте, но менее конфронтационного в перспективе.
При том, что, – как справедливо отмечают многие отечественные эксперты, --даже отсутствие у российского президента реальных планов «нападать на Украину» не исключало (и не исключает) развитие ситуации по первому сценарию. Хотя бы в силу заинтересованности в нём целого ряда игроков не только из Вашингтона, Лондона или Киева, но также из Москвы и Пекина.
Понятно, что у западных и восточных «партий войны» предельно разные мотивы.
Кто-то хочет окончательно «заморозить» Россию, кто-то – сделать её своим безусловным вассалом, кто-то – обнулить саму возможность «транзита», кто-то – просто заработать на «войнушке».
Но обилие и широкая география «ястребов» сами по себе значительно повышают вероятность перехода околоукраинского конфликта в «горячую фазу».
И чем скорее новые боевые действия в Донбассе затронут мирное население – тем неизбежнее вмешательство России. Со всеми вытекающими отсюда санкционными и прочими геополитическими последствиями.
С этой точки зрения эвакуация детей, женщин и стариков из ЛДНР – тоже лишь отчасти асимметричный ответ на «шоу 16 февраля». Подобно тому как думское обращение о признании республик – привет Конгрессу США с его «адско-санкционными» законопроектами.
Похоже, главная цель пятничной спецоперации – минимизировать риск перехода «точки невозврата».
Что косвенно подтверждается курьезом с Зюгановым, который сначала анонсировал «важные заявления Путина по Донбассу», потом опроверг себя устами пресс-секретаря, а после и сам призвал «не нагнетать».
Ну и реакцией Байдена, разумеется.
Попадание ВЭБа в первый санкционный транш —не только рискует обнулить мишустинскую реформу институтов развития.
От американского, британского и континентально-европейского рынков капитала «отключается» госкорпорация, претендовавшая на роль основного небюджетного источника «длинных денег» для национальной экономики.
Согласно шуваловской стратегии, до 2024 года ВЭБ должен был выдать кредитов на ₽3 трлн.
Понятно, что при ином раскладе высокотехнологичное импортозамещение, сибирские мена-проекты Шойгу и восстановление инфраструктуры ЛДНР российское правительство предпочло бы финансировать за счёт ВЭБа.
Особенно, с учётом ожидаемых санкций на госдолг и необходимости сохранять ФНБ относительно нетронутым для поддержания «пирамиды Силуанова» и падения (либо в результате, опять же, западных рестрикций, либо —триумфа декарбонизации) нефтегазовых доходов.
Но «коллективный Запад» не оставил Мишустину этого финансового «окна возможностей».
Заодно спровоцировав в не слишком отдалённой перспективе обострение внутриэлитной борьбы за доступ к «подушке безопасности».
От американского, британского и континентально-европейского рынков капитала «отключается» госкорпорация, претендовавшая на роль основного небюджетного источника «длинных денег» для национальной экономики.
Согласно шуваловской стратегии, до 2024 года ВЭБ должен был выдать кредитов на ₽3 трлн.
Понятно, что при ином раскладе высокотехнологичное импортозамещение, сибирские мена-проекты Шойгу и восстановление инфраструктуры ЛДНР российское правительство предпочло бы финансировать за счёт ВЭБа.
Особенно, с учётом ожидаемых санкций на госдолг и необходимости сохранять ФНБ относительно нетронутым для поддержания «пирамиды Силуанова» и падения (либо в результате, опять же, западных рестрикций, либо —триумфа декарбонизации) нефтегазовых доходов.
Но «коллективный Запад» не оставил Мишустину этого финансового «окна возможностей».
Заодно спровоцировав в не слишком отдалённой перспективе обострение внутриэлитной борьбы за доступ к «подушке безопасности».
Шанс избежать аннексий при заключении мира у Зеленского не очень велик.
Зато перед ним замаячила перспектива получения своеобразных «обратных контрибуций».
Вряд ли случайно Абрамович одновременно и наводил «челночно-дипломатические» мосты между Москвой и Киевом, и договаривался о продаже «Челси», обязавшись направить вырученные в результате сделки миллиарды на помощь всем пострадавшим в результате конфликта на Украине.
Зато перед ним замаячила перспектива получения своеобразных «обратных контрибуций».
Вряд ли случайно Абрамович одновременно и наводил «челночно-дипломатические» мосты между Москвой и Киевом, и договаривался о продаже «Челси», обязавшись направить вырученные в результате сделки миллиарды на помощь всем пострадавшим в результате конфликта на Украине.
Практически одновременно с окончательным вытеснением России из долларового поля, – в виде эмбарго на поставку банкнот Федерального казначейства, -- Байден озаботился вопросами создания цифрового доллара.
Логика Белого дома понятна.
Велик риск, что финансовая стигматизация крупнейшего нефтяного экспортёра, к тому же пользующегося сдержанной, но поддержкой Китая, может ударить по главной мировой резервной валюте.
Например, если участники ОПЕК+ договорятся с Пекином о переходе на другое средство расчёта.
Скажем, на цифровой юань.
Благо Народный банк Китая намного больше преуспел в цифровизации «фиата», нежели Федрезерв.
А накопление петрократиями «обычных» долларов становится слишком уязвимо в свете той легкости, с которой были заблокированы соответствующие российские активы.
Кстати, масштабные санкции против банковского сектора РФ облегчают задачу по внедрению цифрового рубля. – Госбанкиры сейчас явно не в той форме, чтобы сопротивляться этой, стратегически невыгодной для них, инициативе ЦБ.
Но, с другой стороны, новым серьезным препятствием для реализации центробанковского «крипто»-проекта становится запрет на поставку чипов в Россию.
Кроме того, чем выше темпы «оцифровки» национальной финансовой системы – тем сложнее выживать и адаптироваться к новой реальности сектору неформальной занятости, так называемой «гаражной экономике».
А она в условиях санкционного давления и теперь уже почти неизбежной рецессии может стать едва ли не основным работодателем и «наполнителем» внутреннего потребительского рынка.
Логика Белого дома понятна.
Велик риск, что финансовая стигматизация крупнейшего нефтяного экспортёра, к тому же пользующегося сдержанной, но поддержкой Китая, может ударить по главной мировой резервной валюте.
Например, если участники ОПЕК+ договорятся с Пекином о переходе на другое средство расчёта.
Скажем, на цифровой юань.
Благо Народный банк Китая намного больше преуспел в цифровизации «фиата», нежели Федрезерв.
А накопление петрократиями «обычных» долларов становится слишком уязвимо в свете той легкости, с которой были заблокированы соответствующие российские активы.
Кстати, масштабные санкции против банковского сектора РФ облегчают задачу по внедрению цифрового рубля. – Госбанкиры сейчас явно не в той форме, чтобы сопротивляться этой, стратегически невыгодной для них, инициативе ЦБ.
Но, с другой стороны, новым серьезным препятствием для реализации центробанковского «крипто»-проекта становится запрет на поставку чипов в Россию.
Кроме того, чем выше темпы «оцифровки» национальной финансовой системы – тем сложнее выживать и адаптироваться к новой реальности сектору неформальной занятости, так называемой «гаражной экономике».
А она в условиях санкционного давления и теперь уже почти неизбежной рецессии может стать едва ли не основным работодателем и «наполнителем» внутреннего потребительского рынка.
Судьба Набиуллиной не настолько предопределена, как это кажется некоторым наблюдателям.
Да, скорее всего, глава ЦБ получила «минус в карму» из-за потери трети ЗВР и явно раздражает часть финансового лобби и госолигархата упорным нежеланием перезапустить отечественный рынок ценных бумаг.
Но судя по заверениям Путина в достаточности доходов бюджета и отсутствии у ЦБ необходимости «печатать деньги», президент явно не готов жертвовать макроэкономической стабильностью.
Более того, призыв главы государства обойтись без «ручного вмешательства в регулирование цен» можно расценивать как карт-бланш набиуллинской ДКП.
Особенно, если антикризисной стратегией станет НЭП 2.0, а не мобилизационная экономика, и значит, «силовой инструментарий» эпохи госкапитализма придётся отложить (иначе живое творчество предпринимательских масс точно не удастся обеспечить и развить).
При таком раскладе ЦБ получает даром что не монополию на перераспределение национального дохода.
Конечно, вопрос – доверят ли столь важную миссию Набиуллиной (с учётом упомянутых «чёрных шаров») -- не просто не снимается с повестки, но и наоборот, ещё больше актуализируется.
А потому не исключён компромиссный вариант, предполагающий частичное или полное лишение ЦБ регулирующего функционала. Т.е. – снятие с Неглинной полномочий, связанных с банковским надзором и/или регулированием финансовых рынков.
Кстати, первый зампред ЦБ Владимир Чистюхин, чьё появление в правительственной антикризисной комиссии катализировало слухи о скорой набиуллинской отставке как раз и курирует «регуляторно-рыночную» тематику.
Поэтому вполне возможно, что его прочат в руководители новой, уже независимой от ЦБ, надзорной финансовой службы.
Да, скорее всего, глава ЦБ получила «минус в карму» из-за потери трети ЗВР и явно раздражает часть финансового лобби и госолигархата упорным нежеланием перезапустить отечественный рынок ценных бумаг.
Но судя по заверениям Путина в достаточности доходов бюджета и отсутствии у ЦБ необходимости «печатать деньги», президент явно не готов жертвовать макроэкономической стабильностью.
Более того, призыв главы государства обойтись без «ручного вмешательства в регулирование цен» можно расценивать как карт-бланш набиуллинской ДКП.
Особенно, если антикризисной стратегией станет НЭП 2.0, а не мобилизационная экономика, и значит, «силовой инструментарий» эпохи госкапитализма придётся отложить (иначе живое творчество предпринимательских масс точно не удастся обеспечить и развить).
При таком раскладе ЦБ получает даром что не монополию на перераспределение национального дохода.
Конечно, вопрос – доверят ли столь важную миссию Набиуллиной (с учётом упомянутых «чёрных шаров») -- не просто не снимается с повестки, но и наоборот, ещё больше актуализируется.
А потому не исключён компромиссный вариант, предполагающий частичное или полное лишение ЦБ регулирующего функционала. Т.е. – снятие с Неглинной полномочий, связанных с банковским надзором и/или регулированием финансовых рынков.
Кстати, первый зампред ЦБ Владимир Чистюхин, чьё появление в правительственной антикризисной комиссии катализировало слухи о скорой набиуллинской отставке как раз и курирует «регуляторно-рыночную» тематику.
Поэтому вполне возможно, что его прочат в руководители новой, уже независимой от ЦБ, надзорной финансовой службы.
Изгнание Дворковича из фонда «Сколково» -- плохой сигнал для Медведева и Суркова.
Теперь велика вероятность, что они потеряют контроль над своим «модернизационным детищем».
А следовательно – и возможность зарабатывать (причем, не только в финансовом плане) на инновационном импортозамещении.
При этом совпадение «сколковского демонтажа» с сохранением центробанковского статус-кво – вовсе не такое противоречивое, как это может показаться наблюдателям, ожидающим тотальной люстрации сислибов.
Набиуллина и Дворкович – конечно, выходцы из грефовского МЭР(Т), считающегося с начала нулевых одним из оплотов либерализма.
Но общие идеологические предпочтения не отменяют существенных «тактических» разногласий. В частности – в вопросе о патронаже.
Дворкович был «главным по экономике» в медведевской команде, как минимум с 2008-го, когда занял пост помощника президента, а с 2012-го по 2018-й «вице-премьерствовал» опять же в медведевском кабмине.
Набиуллина, наоборот, оставила пост министра экономического развития в мае 2012-го, как раз когда премьером стал Медведев. И до того, как возглавить ЦБ, около года проработала помощником вернувшегося в Кремль Путина.
Теперь велика вероятность, что они потеряют контроль над своим «модернизационным детищем».
А следовательно – и возможность зарабатывать (причем, не только в финансовом плане) на инновационном импортозамещении.
При этом совпадение «сколковского демонтажа» с сохранением центробанковского статус-кво – вовсе не такое противоречивое, как это может показаться наблюдателям, ожидающим тотальной люстрации сислибов.
Набиуллина и Дворкович – конечно, выходцы из грефовского МЭР(Т), считающегося с начала нулевых одним из оплотов либерализма.
Но общие идеологические предпочтения не отменяют существенных «тактических» разногласий. В частности – в вопросе о патронаже.
Дворкович был «главным по экономике» в медведевской команде, как минимум с 2008-го, когда занял пост помощника президента, а с 2012-го по 2018-й «вице-премьерствовал» опять же в медведевском кабмине.
Набиуллина, наоборот, оставила пост министра экономического развития в мае 2012-го, как раз когда премьером стал Медведев. И до того, как возглавить ЦБ, около года проработала помощником вернувшегося в Кремль Путина.