Перипетии «зерновой сделки» лишний раз подтверждают, почему в нашумевшем «незыгаревском списке» в «ястребы» был зачислен Дмитрий Мазепин.
Хотя его политизированность проявляется не настолько явно, как у Пригожина, Малофеева и даже Алтушкина – других бизнесменов из «партии победы».

У Мазепина нет ЧВК или телеканала, зато есть аммиакопровод, разблокированием которого Россия пытается обусловить пропуск украинских сухогрузом с зерном.
При этом контрольный пакет «Тольяттиазота» (ТоАЗ), главного «наполнителя» аммиачной трубы, миллиардер консолидировал практически накануне СВО. А ведь ценность поволжского химического гиганта как раз в бесперебойной коммуникации с «экспортным окном» в виде Одесского припортового завода (ОПЗ).
То, что было само собой разумеющимся для советских руководителей, которые в 70ые одобрили идею строительства ТоАЗ, становилось «задачей со звездочкой» для российского предпринимателя в 2021-м.
И, хотя принцип «выше риск – выше доходность» никто не отменял, трудно предположить, что Мазепин, затевая окончательное поглощение ТоАЗ, абсолютно «не знал броду». Точнее –допускал сценарий, при котором Украина, в целом, и одесские власти, в частности, станут дружественными РФ.

В этом плане уместно вспомнить о мазепинских связях с «силовиками». Своим кратким пребыванием на посту президента «Сибура» в начале нулевых он обязан Сергею Лукашу, делегированного в СБ «Газпрома» Виктором Золотовым.
Затем «эстафета» перешла к Михаилу Бабичу.
Интересно, что попытки назначить Бабича российским послом на Украине любопытным образом коррелировали с попытками Мазепина поучаствовать в приватизации ОПЗ. (Т.е. тогда хозяин «Уралхима» понимал, что без контроля над «выходом» аммиакопровода владение «входом» будет бессмысленным.)
Позднее, во время кризиса в отношениях между Москвой и Минском, -- не в последнюю очередь спровоцированного Бабичем, вместо Украины возглавившем дипмиссию в Белоруссии, -- именно Мазепин рассматривался как возможный «белорусский Иванишвили». Благо получение в таком случае «побочного» приза в виде «Беларуськалия» превратило бы «Уралхим» в глобальную олигополию.

Последующее исчезновение из публичного поля вовсе не подразумевает, что Бабич никоим образом не причастен к выработке важнейших решений, касающихся постсоветского пространства, и не находится в кадровом резерве.
Но у несостоявшегося «силового дипломата» хватает влиятельных недругов и в теперь ещё более союзной Белоруссии, и в России. И их отношение не может не ретранслироваться на Мазепина с его «битвой за аммиакопровод».

Похоже, это понимает и противная сторона. Подтверждением чему – атака СБУ на местное мазепинское «альтер-эго» Дмитрия Фирташа.
Последний тоже строил свою химическую империю, используя связи в «Газпроме» и, соответственно, прямой доступ к сырью. И он тоже пытался забрать ОПЗ – если не через приватизацию, то с помощью банкротства.
С этой точки зрения окончательное равноудаление Фирташа – скорее в плюс Мазепину. Ведь тогда Киев сможет разблокировать аммиакопровод, не опасаясь, что его одесский «выход» достанется пусть и в прошлом, но пророссийскому олигарху.

Тем показательнее, что «зерновая сделка» была продлена, хотя по ситуации с поставками российских удобрений «разговоры продолжаются» (используя терминологию Дмитрия Пескова).
И теперь Мазепин имеет все основания (публично или скорее кулуарно) поддержать критикующих очередной «прогиб», подтвердив присвоенный лидерами телеграм-аналитики имидж «ястреба».

Не успел Александр Дугин призвать к суду над «Яндексом», как продажа самой крупной новой (в том смысле, что не созданной из советских активов) российской компании вышла на финишную прямую.

Покупателей -- Вагита Алекперова и Владимира Потанина -- отличает многое, включая корпоративные подходы и реакцию на санкции. Основатель «Лукойла» год назад ушёл на пенсию, де-факто уступив компанию кириенковской команде. Владелец «Норникеля» -- чуть ли не единственный из состоятельных SDN-фигурантов, который не только оставил за собой право первой подписи, но и заметно активизировался в медийном поле.
Но Алекперов и Потанин – немногие из нынешних «олигархов», успевшие поработать/накопить стартовый капитал (и финансовый, и социальный) ещё в позднем СССР. Причем, эта их «доолигархическая» деятельность была связана с внешней торговлей.

Иными словами, будущие владельцы «Яндекса», помимо изрядных запасов «кэша», обладают умением переживать периоды больших государственных потрясений и выстраивать взаимоотношения с далеко не всегда и не совсем дружественными зарубежными партнёрами.
Отечественному IT-флагману эти компетенции не будут лишними.

При этом судебное преследование «Яндекса», обнуляющее смысл многомиллиардных потанинско-алекперовских вложений, рискует стать «точкой невозврата» во взаимоотношениях власти с крупным бизнесом.
Такой сценарий никоим образом нельзя считать фантастичным.
Но тогда неизбежен отказ от «НЭПа 2.0», риторики в стиле «свобода предпринимательства – главная защита от санкций» с бескомпромиссным и резким креном влево.

Дугина и его идейных соратников подобный исход, скорее всего, устроит.
Чего нельзя сказать об элитах, – уже даже не деловых, а силовых, -- для которых ротация в стиле Дома на Набережной вряд ли будет приемлемой платой за ликвидацию «яндексовского» инакомыслия.

Французский бизнесмен Жан-Ив Оливье, которого считают организатором африканской мирной миссии по Украине, удачно совмещает челночную дипломатию с торговлей африканскими же сырьевыми активами.

В 2009-м он, будучи давним другом президента Республики Конго Дени Сассу-Нгессо, организовал продажу британской New Age 25%-ой доли в проекте Marine XII по разработке пяти нефтяных месторождений на конголезском шельфе.
Спустя 10 лет этот пакет за $800 млн перекупил «Лукойл», из-за чего Антон Силуанов даже посетовал, что получатель налоговых льгот в России инвестирует в экономику далекой Конго.
Вагит Алекперов тогда парировал -- его компания тратит на конголезские месторождения деньги, также заработанные за рубежом. И кроме того (что, наверняка, послужило для главы Минфина более весомым аргументом) – решение о «лукойловском» участии в консорциуме Marine XII было принято на переговорах лидеров двух стран.

Учитывая степень вовлеченности Жан-Ива Оливье в мировой нефтяной бизнес, в целом, и в конголезские расклады, в частности, его знакомства с Алекперовым нельзя исключать.
Тем примечательнее совпадение по времени африканской мирной миссии (патронируемой предприимчивым французом) с финализацией сделки по «Яндексу», где как раз основателю «Лукойла» отводится одна из ключевых ролей.

«Новая нормальность» заменяется «нормализацией чрезвычайщины».

По приграничным областям «гуляют» ДРГ.
Госдума узаконивает изъятией «загранов».
Верховный суд издаёт новую версию сталинского «Ни шагу назад».
ФСБ получает право проводить обыски, не дожидаясь судебного решения.
СК передает дело о сожжении Корана в самый мусульманский регион, а Минюст предлагает и для отбывания наказания обвиняемого отправить в соответствующую этноконфессиональную среду.

Логика событий и действия отдельных госинститутов если не предопределяют, то создают условия для введения «особого формата» управления.
А значит, в силу тайминга, -- отмены президентских выборов.

Следуя Шмитту, возможность объявить чрезвычайное положение укрепляет суверенитет.
В смысле -- «власть суверена», а не её «единственного источника»-народа.

Но отказ от демократических процедур (речь уточню, о форме, а не о содержании) и практически полное ограничение свобод с неизбежностью ставит «властного субъекта» в зависимость от тех, кто обеспечивает режим ЧП, -- силовых элит.
При том, что взаимная нелюбовь ФСБ, МВД, ФСВНГ и МО теперь усугубляется «фактором Пригожина».
Публичные перебранки «несистемного силовика» с армейским начальством ещё как-то допустимы в «демократическом государстве».
В случае перехода к ЧП/ВП столь своеобразная версия системы сдержек и противовесов превращается в мощнейший фактор дестабилизации.
Особенно, если допустить наличие у Пригожина (или его внутриэлитных патронов) политических амбиций.

Синхронизация мишустинских «смотрин» в Китае с программно-политическим пригожинским интервью заставляет усомниться в случайности этого совпадения.

Премьер и главный «музыкант» -- два наиболее эффективных СВО-менеджера. Один – по «тылам», другой – по «фронтам».
Но Мишустин ассоциируется с «цифровизацией Левиафана», сменой сырьевого феодального уклада на высокотехнологичный неофеодальный. Что выражается, в том числе, -- в покупке «старыми олигархами» «Яндекса».
А Пригожин – защитник «податных сословий» (вар. – «глубинного народа»), в его системе «свой-чужой» любая фракция «бюрократического интернационала» в пределе враждебна, вне зависимости от её геополитических приоритетов.
С этой точки зрения у главы российского кабмина могут быть вопросы по границам дозволенного для Пекина, но они решаемы.
Пригожинские «красные линии» для коммуно-капитализма с Востока представляют более серьезную преграду.

Если пофантазировать и допустить возможность «транзита» как непременной составляющей китайской мирной инициативы – то почему бы не рассматривать нынешнее «парное выступление» Пригожина и Мишустина как старт своеобразных «праймериз»?
Точнее – такое ощущение должно создаться и у отечественного правящего класса, который дижестивом к пригожинскому интервью получил еще и насыщенную эгалитарными интенциями колонку Константина Богомолова. И у главного внешнего адресата, которым теперь является Китай.

Как это ощущение трансформируется (и трансформируется ли вообще) в политическую реальность – зависит от двух коррелирующих между собой факторов.
От успешности «челночно-дипломатических» усилий Китая и от (не)готовности России перейти от «соловьевской риторики» к делу, использовав ЯО в украинском конфликте.

Пригожин и Мишустин – в этом, пожалуй, их единственное идеологическое сходство– принадлежат к «партии неприменения».
Но проблема в том, что хвост далеко не всегда виляет собакой.

Андрей Белоусов примкнул к «партии мира».
И попутно серьезно испортил игру тем, кто решил с помощью Константина Богомолова сделать «чистку интеллектуальных элит» уже не спонтанной, но системной.

Белоусовская концепция технологического развития называет в числе угроз «отток талантов и высококвалифицированных кадров за рубеж».
Данный тезис показался бы трюизмом, если бы не богомоловские проклятия в адрес «креативного класса» или (в терминах режиссера) обитателей «Особняка», сделавших успешность главным критерием деления на «своих и чужих», «высших» и «низших».

Проблема в том, что снобизм – не обязательный, но очень частый спутник таланта.
А самоуверенность – едва ли не самый эффективный «проводник» одаренности.
Застенчивому гению намного сложнее доказать ценность своих изобретений.
В свою очередь, какие бы стимулы государство и/или бизнес ни придумывали для инноваторов – эта птица не взлетит в отсутствии у последних возможности демонстрировать обществу, как и сколько можно заработать своим умом. Т.е. – в терминах Богомолова – строить тот самый «Особняк».

Иными словами, продюсерам «эгалитарной повестки» хорошо бы определиться с «шашечками» и «ездой».
Осознать, что социальному выравниванию непременно сопутствует интеллектуальное. Причем – по «нижнему краю». И что таким образом, наверное, можно обеспечить новую стабильность, но никак не развитие.

Подобно тому, как тот же Богомолов, метая камни в клиентелу прежнего правительственного куратора инноваций (aka – «идеолога суверенной демократии»), разбивает дорогу пытающимся модернизировать страну не по-сурковски.

Из субъекта энергетической политики Россия превращается в её объект.

Метод газового принуждения к миру теперь применяется не Москвой, а в отношении Москвы.
И тот факт, что Китай покупает газ, а не продает, -- не имеет значения. Главное – для России он теперь единственный крупный покупатель и потому может увязывать подписание соответствующих контрактов с выполнением своих неэкономических требований.

В этом смысле, конечно же, неслучайно визит Мишустина в КНР, утечки про нерешенные проблемы с «Силой Сибири-2» и челночно-дипломатическое турне Ли Хуэя совпали по времени.
Сюда же следует добавить завершение «нуклеаризации» Белоруссии с новыми «ястребиными» высотами в риторике Медведева – и паззл сойдется.
Особенно, если вспомнить про давнюю причастность зампреда Совбеза к «Газпрому» и его декабрьский визит в Пекин, с которого можно вести отсчёт публичного подключения Китая к разрешению украинского кризиса.

Но сейчас экс-премьер (и экс-президент) сделал всё, чтобы осложнить китайскую миссию и заодно не позволить Мишустину получить основные аппаратные и политические бенефиты от сближения с Поднебесной.
Вдвойне показательно, что Вьетнам и Лаос, ставшие площадкой для очередных медведевских выступлений, далеко не всегда были в хороших отношениях с Китаем и едва ли в восторге от его стремления стать новым мировым гегемоном.
Ровно поэтому версия хитрой скоординированной игры для укрепления переговорных позиций вряд ли оправдана. Злить контрагента и повышать привлекательность собственной оферты – всё-таки разные вещи.

Впрочем, полностью отказывать Медведеву в логике – тоже не вариант.
Наоборот, допущение, что ему (в отличие от нынешнего премьера) точно ничего не светит в случае, если китайская посредническая игра увенчается успехом, -- более чем логично.
А тогда у него нет никаких резонов спасать «Газпром».
Поскольку the winner take it all. Вслед за инверсией энергетической политики.

Сохранение эрдогановского «султаната» обусловлено его встраиванием в обновленный проект «Чимерика».
Косвенное тому подтверждение – обострение ирано-афганского конфликта, произошедшее как раз в преддверии второго тура президентских выборов в Турции.
Турки модернизировали ГЭС «Каджаки», запущенную уже при талибах и ставшую катализатором их водных споров с Тегераном. Наряду с армяно-азербайджанским и сирийским кейсами, появляется ещё один незакрытый «геополитический гештальт», актуализирующий давнее противостояние Персии и Парфии (Турана и Ирана) и препятствующий сближению Анкары с «режимом аятолл».

При таких привходящих Турция скорее предпочтет китайский «широтный» мега-проект «Новый Шелковый путь» «меридианному» МТК «Север-Юг», выгодный Ирану и Индии.
Дополнительный бонус для главного евразийского хаба -- доходы от героинового транзита. Гидроэнергетические мощности, очевидно, помогут «афганской лаборатории» нарастить объемы производства.

Наркотрафику суждено сыграть в нынешней геополитической трансформации едва ли не более важную роль, чем во время Опиумных войн (которые, кстати, происходили одновременно с Крымской – первым серьезным столкновением Российской империи с Западом).
Правда, теперь уже Китай будет использовать «химию» в качестве дополнительного инструмента покорения Европы, нежели наоборот.
В этом плане связка Афганистан-Турция приобретает для Пекина решающее значение.

С новым президентом Анкара не стала бы ближе к Тегерану, хотя бы в силу прозападной ориентации кандидата от турецкой оппозиции. Но по этой же причине сошло бы на нет и турецкое взаимодействие с талибами.
Таким образом, легитимация эрдогановского третьего срока может быть первым элементом большой китайско-американской сделки.

Затулин стал «человеком-плацдармом» в очередном внутриэлитном «контрнаступе».

С его помощью тестируются позиции Сергея Чемезова, весьма значимой фигуры если не в «партии мира», то в «прокитайской партии».
При этом чемезовская роль в Системе не ограничивается владением большинством флагманских предприятий ОПК – т.е. контролем над производством главных материальных ресурсов в условиях СВО. И следовательно, опосредованным влиянием на исход конфликтов, вроде того, что разгорелся между Евгением Пригожиным и руководством Минобороны.

Интересы главы «Ростеха» просматриваются, как минимум, в двух, условно «тыловых», но оттого не менее чувствительных, кадровых сюжетах ---по ФТС и Счетной палате.
Сохранение за Русланом Давыдовым приставки «врио», в первом случае, и длительное отсутствие официальной кандидатуры кудринского преемника, во втором, – наглядное свидетельство ожесточенной подковерной борьбы за таможню и СП. А значит – и сопоставимости лоббистских потенциалов Чемезова и его оппонентов.

В этом плане демарш Затулина с ожидаемой ответной «бурей в ЕР» можно расценивать как попытку сыграть на обострение и выйти из клинча.
Даром что «разменными фигурами» теперь рискует оказаться не только депутат-«тяжеловес», но – на фоне массовых отравлений сидром – и чемезовская губернско-полпредская клиентела в Приволжском федеральном округе.

Infrastructure is the message.

Спонсоры и продюсеры пригожинского политического ралли – в числе главных внутриэлитных пострадавших от обрушения каховской дамбы.
В хлынувших днепровских и связанных с ними информационных потоках «утонуло» очередное интервью основателя ЧВК «Вагнер», при более спокойном фоне обещавшее стать новым и весьма болезненным ударом по руководству Минобороны РФ.

Если же каховский «черный лебедь» приведет к заморозке украинского конфликта, – как это предполагает, например, Борис Межуев, -- Пригожина ждут весьма непростые времена.
Даже отказ от сохранения армейского статус-кво и отставка Шойгу (под эгидой локального «окончания переправы») не гарантируют асимметричного возвышения «покорителя Бахмута».
Скорее наоборот – в этом случае более вероятна попытка Системы окончательно обнулить его медийно-политическую активность.
Хотя бы из-за устранения «конкурирующего» элемента СВО-версии системы сдержек и противовесов.

Пригожина нередко сравнивают с Троцким.

Аналогия, сильно хромающая по многим причинам.
Одна из них – социальная база.

Организатор октябрьского переворота опирался на пролетариат и считал себя выразителем его интересов.
Основатель ЧВК «Вагнер» де-факто возвращает в политику голоса «нового крестьянства» -- «промыслового сословия», живущим, главным образом, своим трудом и в силу специфики существующей политэкономической системы эксплуатируемого скорее «новым дворянством» (силовиками и госаппаратом), нежели промышленным капиталом.
Это не значит, что все МСП и самозанятые – непременно поклонники Пригожина.
И уж точно слишком публицистично в этой связи вспоминать про «диктатуру мелких лавочников». Благо соответствующий «мем» из «Семнадцати мгновений» отражал не столько реалии фашистской Германии, сколько стремление семёновских кураторов из КГБ дискредитировать в глазах советского обывателя «кооперативные» эксперименты стран «соцлагеря».

Но любые попытки свернуть нынешний антисанкционный «квази-НЭП» чреваты обнищанием «нового крестьянства» и следовательно – расширением гипотетического пригожинского электората.
Ровно по этой причине требования возобновления и ужесточения проверок бизнеса на фоне «сидр-гейта» --сколь обоснованы, столь и невыполнимы в полной мере.
Отныне кабинетные поиски оптимального размера «регуляторной гильотины» ограничиваются не интеллигентными возражениями бизнес-омбудсмена или управляемой фрондой «Новых людей».
Парадоксальным образом у предпринимательского класса (не путать с олигархатом и, тем более, с «ново-дворянской» корпоративной клиентелой) чуть ли не впервые за всю постсоветскую историю появляется «крыша», по своим возможностям вполне сопоставимая с «институциональными силовиками».

Некоторое время назад мы предположили, что окончательная и тотальная зачистка неформального сектора (т.н. «гаражной экономики») может стать одновременно и способом пополнения, изрядно истощенного СВО, бюджета, и ответом Системы на растущий модернизационный запрос. (Подобному тому, как земельная реформа 1861 года стала возможна, благодаря осмыслению хода и итогов Крымской войны)
Пока Пригожин занимает в медийно-политическом поле то место, которое занимает, указанный сценарий модернизации вряд ли реализуем.

Практически синхронное разрушение Каховской ГЭС и подрыв аммиакопровода «Тольятти – Одесса» -- удар не только по «зерновой сделке».
5 и 6 июня, соответственно, взлетели на воздух и ушли под воду символы двух советских антиизоляционистских проектов.

На рубеже 40ых и 50ых годов XX века Никита Хрущев, уже будучи наиболее вероятным сталинским преемником, инициировал строительство каховского гидроузла для орошения засушливого украинского юга.
Это была его первая (вторая – освоение целинных земель в Казахстане) попытка восстановить дореволюционные показатели аграрного экспорта, тем самым, сделав СССР важным участником мировой торговли.

После смещения Хрущева аграрное лобби окончательно уступило позиции сырьевому.
В 1968-м (как раз 4 июня исполнилось 55 лет) с подписания первого контракта с Австрией начались газовые поставки за пределы соцлагеря.
А в 1972-м со встречи Арманда Хаммера и Алексея Косыгина стартовал амбициозный проект по превращению Советского Союза в крупнейшего производителя (благодаря дешевому газу) и экспортера аммиака.

Кстати, Хаммера тогда консультировал по юридическим вопросам и сопровождал во время визитов в Москву Сэмуэль Писар, отчим Энтони Блинкена.
Писаровский подход (использование экономики для преодоления геополитических и идеологических барьеров) сейчас явно не востребован его пасынком. Но морально-этические выводы здесь едва ли уместны.

Писар и его старшие партнеры, вроде того же Хаммера или Дэвида Рокфеллера, делали ставку на глобализацию.
А теперь не только республиканцы, но даже демократические коллеги Блинкена – такие как Джейк Салливан – говорят о необходимости перехода к активной промышленной политике. Т.е. де-факто – к новому протекционизму.

Рокфеллеровская модель, предполагавшая американский арбитраж между «мировой бензоколонкой» (СССР) и «мировой фабрикой» (Китай), оказалась не столь долговечной, как предполагал её создатель.
Распад Союза с геополитическим «минированием» его обломков -- возможно, одна из причин, но не главная.
Точнее, сам по себе распад -- в немалой степени следствие выбранного в 60-70-е годы варианта встраивания в мировую экономику.

У изоляционизма немало минусов. Но среди плюсов – возможность гармоничного освоения имеющегося пространства и сбалансированное развитие ключевых отраслей для полноценного насыщения внутреннего рынка.
Неслучайно СССР был создан в те годы, когда большевики окончательно убедились в бессмысленности надежд на скорую мировую революцию и решили всё-таки налаживать жизнь страны «в одиночку». Причём, главным изоляционистом и протекционистом тогда был вовсе не Сталин, а Троцкий.

Хрущев и тем более, сместивший его Брежнев знали об экономических баталиях первых лет советской власти весьма поверхностно, на уровне «Краткого курса…». Но с «молоком сталинской индустриализации» они впитали то, что можно было бы назвать «стихийным меркантилизмом».
Это во-первых -- осознание неосуществимости сколько-нибудь серьезного развития без западного оборудования, компетенций и технологий.
И отсюда, во-вторых, – направление всех сил на производство и наращивание экспорта того, товара, который Запад будет покупать взамен, не взирая ни на какие классовые разногласия.
До конца 50ых таким товаром №1 для СССР было зерно.
Затем – энергоносители и их «производные», вроде того же аммиака.

Постсоветская Россия не слишком сильно ушла с заданной «советскими меркантилистами» траектории.
Даром что с 2014-года к сырьевому опять добавился и продовольственный экспорт. А с 2022-го география основных поставок сместилась на Восток.
Упомянутые хронологические реперные точки в равной степени отражают и фазы геополитического противостояния России с Западом, и стадии деградации «рокфеллеровской модели».

Но альтернатива глобалистского проекта – чаемый Москвой дивный новый многополярный мир – это еще и эпоха нового протекционизма и изоляционизма.
А в связи с этим вновь актуализируется вопрос, с таким жаром обсуждавшийся большевиками чуть более 100 лет назад, -- готова ли Россия не просто выживать, но развиваться, опираясь исключительно (!) на собственные силы?

Белоусовская логика — по сути, антипригожинская.

Государству и бизнесу предлагается решать и свои, и общенациональные политэкономические проблемы тет-а-тет, не привлекая гражданское общество, которое, как утверждается, в основной своей массе ангажировано коллективным Западом.

Чем-то это напоминает пост-юкосовский «пакт о ненападении».
С той существенной разницей, что теперь даже вполне лояльный среднестатистический обыватель достаточно далеко отведён от зоны комфорта, чтобы согласиться «отойти в сторону» ради стабильности.
А ещё есть Пригожин, который (по меткому наблюдению Андрея Игнатьева) перевернул известный лозунг Американской революции на «хочешь участвовать —заплати».

Следуя этому подходу, те, кто вносит свой вклад в СВО, должны быть не просто представлены, но услышаны.
Иными словами, запрос «низов» на демократизацию системы принятия решений может оказаться едва ли не сильнее стремления «верхов» сделать её ещё менее «инклюзивной».

Пикантная деталь —Дмитрий Белоусов не то что бы идёт против брата, но его недавние выкладки про «молодых богатых», —военнослужащих, получающих значительные выплаты от государства за участие в СВО, —указывают на чисто технологическое (хотя в пределе и способное стать политическим) препятствие для тандема государства и бизнеса.
Как справедливо отмечает Белоусов-мл, обозначенная им новая социальная группа, очевидно, захочет инвестировать часть полученных средств на российском фондовом рынке.
Но это автоматически приведёт к появлению у крупных публичных компаний новых требовательных и боеспособных (во всех смыслах) миноритариев.
Надо ли говорить, что в классической, «трехопорной», модели миноритарные акционеры являются важным сдерживающим элементом и для бизнеса, и для государства?

https://publico.ru/opinions/rossiyskaya-ekonomika-mozhet-vybrat-put-barhatnogo-izolyacionizma

Сырьевое лобби и Орешкин победили белоусовско-дугинский альянс.

Вопрос «сколько дивизий/активов у последнего? » актуален не меньше, чем вопрос о цене орешкинской сделки с госолигархатом.
Понятно, что сведение на нет темы новой большой приватизации (о которой ни слова не было сказано в путинской речи на ПМЭФ) — хороший бонус для «коллективного Миллера».
Но ставка на неуклонное повышение реальных зарплат (решающая не только социально-политическую задачу, но и экономическую —стимулирование внутреннего спроса) объективно способствует сокращению маржи экспортёров. Особенно, с учётом санкционного дисконтирования даже со стороны «дружественных» покупателей.

Правда, у противоборствующей группировки внутренних противоречий не намного меньше.
Стремление одновременно создать базу для технологического развития (читай —модернизации) , и сделать Россию «хранителем традиционных (читай —домодерновых) ценностей Запада» сильно напоминает сорокинские антиутопии.

Единственное, что роднит и придаёт хотя бы оттенок последовательности и орешкинской экспортоориентированной экономике предложения, и белоусовскому дирижистскому «модернизационному консерватизму» —это попытка заложить политэкономические основы нового, но по существу антикитайского курса. Который, помимо всего прочего, станет ключевым элементом программы кандидата номер один в 2024 году.
Хотя реализация и того, и другого сценария сама по себе негативным образом отразится на электоральной предсказуемости.

Режим наибольшего благоприятствования для бизнеса предполагает отказ от повышения налогов. А следовательно —нерешенность проблемы дефицита бюджета и невозможность для Кремля использовать главный за последние 20 лет финансовый инструмент внутриполитического управления.
Про риски, связанные с идеей Белоусова по «изьятию» общества из системы взаимоотношений государства и бизнеса, мы писали ранее.

Варианты разрешения возникающий коллизии чем-то напоминают известный анекдот про колхоз и инопланетян.
Либо для минимизации политических издержек, возникающих при гальванизации экономики (необходимой, в том числе для бесперебойной работы ОПК) запускается реальная демократизации Системы.
Либо —оптимальный сценарий находится и реализуется с помощью искусственного интеллекта.

https://politconservatism.ru/blogs/dao-na-peske-ili-kitajskij-sled-gaya-richi

Пригожинский гамбит

Основатель ЧВК «Вагнер» лишился электоральных перспектив и выбыл из легального медийного поля.
Правда, в отличие от Навального, которого в середине десятых постигла сходная участь, Пригожин на свободе.
А в отличие от Ходорковского, сохраняет симпатии определенной (и весьма значительной) части населения, а также союзников (пусть и демонстративно «заснувших») среди элит.

Тем не менее, «мятежный сценарий» едва ли рассматривался как основной теми, кто ставил на пригожинскую политическую капитализацию.
Произошедшее в жаркий июньский уик-энд скорее напоминает даже план С, а не В, предусмотренный на случай стремительного изменения внешних факторов, вынуждающего так же стремительно перевести партию в эндшпиль.
И ракетный удар по «вагнеровским» позициям вряд ли может считаться таковым не столько в силу своей то ли подлинности, то ли «фейковости», сколько потому, что больше напоминает повод, нежели причину.

Намного примечательнее в этой связи визит Блинкена в Пекин и, наверное, обусловленная им субботняя (!) встреча дипломатов Запада с представителями Китая и «глобального Юга» по украинскому мирному урегулированию.
Ранее мы уже отмечали, что «заморозка» невыгодна Пригожину -- в случае прекращения активных боевых действий на Украине у Кремля просто исчезнет необходимость в сохранении противовеса Шойгу, как, впрочем, и в самом нынешнем министре обороны.
Правда, если для последнего какое-нибудь сибирское «генерал-губернаторство» вполне тянет на почетную пенсию, то достойная монетизация «вагнеровского» силового ресурса представляется при таком «обнулении» весьма сомнительной.
Ненужный жупел стоит недорого.

Но это при условии сохранения за Кремлём функций главного ресурсодержателя и арбитра в последней инстанции.
При активном и публичном вовлечении президента в конфликт между «вагнерами» и МО пригожинские перспективы, возможно, не становились более радужными. Однако и число путинских «степеней свободы» заметно сократилось бы.

Продолжая использовать шахматную терминологию, произошедшее в жаркий июньский уик-энд 2023-го можно уподобить жертве «своего» ферзя ради выведения «чужого» короля из-под защиты других фигур.
Как бы скептически те или иные наблюдатели ни относились к теме «транзита», теперь содержание избирательного бюллетеня-2024 представляется менее предсказуемым.

Даром, что возросший в этом, «преемническом», контексте интерес к тульскому губернатору Дюмину больше напоминает фальстарт и/или «отвлечение на негодный объект».
Равно как и очередная реанимация федеральными телеканалами вроде как табуированной на ПМЭФ темы превентивного ядерного удара очень напоминает попытку предупредить уже не только «коллективный Запад», но и Китай с «глобальным Югом», что у Путина по-прежнему нет никакой приемлемой для них альтернативы.

Золотов решил занять освобожденное Пригожиным (или – от Пригожина) место в силовой системе сдержек и противовесов.

Снабжение Росгвардии тяжелым вооружением (не «вагнеровским» ли?) превращает ее во вторую армию. К тому же – получающую пополнение за счет «музыкантов», отошедших от Пригожина, но не желающих подписывать контракт с МО РФ.

Подобное развитие событий, возможно, является платой Шойгу за сохранение поста.
И уж точно обнуляет шансы бывшего золотовского подчиненного Дюмина возглавить Минобороны – иначе все большие «силовые» карты окажутся в одной руке.

Но в отечественной истории уже были примеры серьезной конфронтации между воинскими подразделениями, ответственными за поддержание правопорядка внутри страны, и армией.
Символично, что как раз вчера исполнилось 70 лет со дня ареста Лаврентия Берии, чья попытка стать главным выгодоприобретателем постсталинского «транзита» сорвалась, в первую очередь, из-за блокирования верных ему внутренних войск армейскими формированиями.

Хотя, конечно же, любые исторические аналогии и, особенно, основанные на них прогнозы -- дело неблагодарное.
Как и поиск в нынешних Росгвардии и МО РФ фигур, конгениальных Берии или Жукову.

Появление Керимова и Шувалова на мероприятиях «номер один» разрушает пиар-конспирологическую версию о пригожинском мятеже как хитром плане по выдавливанию «остатков Семьи».

Причём, «керимовский» Дербент теперь выступает в качестве «Уралвагонзавода» образца 2012 года.
А сам «отец города» -- в роли «политэкономического противовеса» Лукашенко и Золотову, которых в равной степени можно назвать и выгодоприобретателями «антимятежных мер», при этом никак не являющимися симпатизантами дагестанского миллиардера.
Кроме того, у Керимова, исторически неравнодушного к драгметаллам и алмазам, появляется шанс перехватить соответствующие «вагнеровские» активы в Африке.

Если же допустить выдвижение Дерипаски кандидатом в президенты от альянса «Новых людей» и «Партии Роста» -- впору говорить, возможно, еще не о превращении «семейных» в новую (старую) опору Кремля, но о возвращении им доступа к антикризисному управленческому модулю.

Если в «пригожинском мятеже» эмоций было не больше, чем расчета, то избиение в Чечне журналиста Елены Милашиной и адвоката Александра Немова – действие чисто эмоциональное.
Впрочем, отсюда вовсе не следует, что у громкого инцидента в ЧР нет выгодоприобретателей. Или что они находятся исключительно на «коллективном Западе».

Теперь свою «брешь» в репутационной обороне получил и Рамзан Кадыров. Причем, речь идет о реакции не столько гражданского общества (мнение которого едва ли волнует главу Чечни), сколько федеральной власти.
Это делает более уязвимым альянс Кадырова и Шойгу, усилившийся было на фоне «равноудаления» Пригожина и идеологически окормляемый Владиславом Сурковым.
Но, что не менее важно, выбранный вариант реагирования на очередное пересечение внутриполитических «красных линий» даёт Кремлю шанс восстановить реноме эффективного кризис-менеджера и общенационального арбитра в последней инстанции, разрушение которого было главной целью «пригожинского гамбита».

Государство столкнулось с «военно-фискальной» проблемой.

Расходы на СВО, в лучшем случае, не снижаются. А доходы, с учетом учётом «адских санкций», (лишивших страну иностранных инвестиций и значительной части экспортных доходов) падают.
Варианты решения:
1) Тотально повысить налоги, в том числе и для населения, попутно, на добровольно-принудительной основе «обелив» все доступные гражданам источники доходов, включая рынок аренды квартир
2) Резко нарастить госдолг
3) Всячески стимулировать деловую активность, тем самым увеличивая налогооблагаемую базу

По шкале сопутствующих социально-политических рисков третий вариант вроде бы наименее травматичен.
Но поскольку правительство не только опасается увеличивать налоги, но и не хочет их снижать, единственный способ мотивировать бизнес – минимизировать стоимость кредита.
Михаил Мишустин и его команда имели все основания рассчитывать, что на алтарь «экономики предложения» будет принесена монетарная «железная леди» Эльвира Набиуллина.
Однако эту схему разрушил рубль, своим падением давший ЦБ неубиваемый аргумент в пользу ужесточения (а не смягчения) денежно-кредитной политики.

Влияние «пригожинского мятежа» на валютную конъюнктуру, конечно же, не следует переоценивать.
Даже если допустить конвертацию «вагнеровских» капиталов – рынок они едва ли могли бы сдвинуть, не войдя в резонанс с другими, более фундаментальными процессами.

Другое дело, что после 24 июня сохранение и приумножение доходов, полученных участниками СВО, становится для власти не просто ключевым элементом нового общественного договора (по А. Аузану), но уже экзистенциальным фактором.
При этом косвенным подтверждением масштабов инвестиционной активности «молодых богатых» (в терминах Дм.Белоусова) является почти миллионный прирост клиентов-физлиц Мосбиржи только за последние два месяца.

У финансового капитала, заинтересованного в сохранении положительных (по отношению к инфляции) процентных ставок, появился слишком влиятельный союзник, чтобы торпедировать усилия Олега Дерипаски и других сторонников «рейганомики по-русски».
А поскольку такой клинч никак не способствует разрешению «военно-фискальной» проблемы, пожалуй, единственный, сколько-нибудь работающий антикризисный сценарий – политическая институционализация «партии финансистов» и «партии промышленников».
И следовательно – как сейчас принято говорить, «непростые решения», касающиеся самого управленческого каркаса «Системы РФ».

Единственное сколько-нибудь рациональное объяснение «трехчасового» общения Путина с «вагнеровцами» меньше чем через неделю после объявления их мятежниками можно дать, опираясь на трактовку, предложенную Эдвардом Люттваком.

Если 24 июня 2023 года в России была не попытка военного мятежа, а нечто вроде «профсоюзного протеста» (по Люттваку), -- тогда и встреча главы государства с «профсоюзными активистами» вполне логична и оправданна.
Другое дело, что публичное (или, по крайней мере, публично подтвержденное) вмешательство власти в разрешение конфликта между «работниками» (здесь – ЧВК «Вагнер») и «работодателями» (МО РФ) автоматически легализует превращение первых в политическую силу.
Иными словами, вне зависимости от дальнейшего формата участия «вагнеровцев» в СВО и вопреки первым результатам «мятежа», Пригожин не просто не перестал быть российским политиком №2, но, наоборот, добился закрепления за собой этого титула не только в Телеграме.

В этом смысле 24 июня можно считать концом (вар – началом трансформации) той версии «Системы РФ», которая существовала последние 20 лет. Т.е. – с момента «равноудаления» Ходорковского.
И теперь едва ли не главная задача для кремлёвских администраторов – как сохранить управляемость, допуская политизацию других «лишенцев»?
Ведь предоставление соответствующего эксклюзива «вагнеровцам» существенно повышает вероятность скатывания в тот самый гражданский конфликт, во избежание которого демарш Пригожина и был объявлен мятежом.

В связи с коррупционным скандалом в Минцифры уместно вспомнить, что глава ведомства Максут Шадаев не менее 6 лет проработал под патронажем Сергея Нарышкина.
И как главы президентской администрации, и потом, -- как спикера Госдумы.

А буквально вчера Нарышкин заставил наблюдателей вновь заговорить о своих карьерных перспективах, рассказав о почти часовом обсуждении судьбы Украины с коллегой из ЦРУ Уильямом Бернсом.

Понятно, что задержанный силовиками Максим Паршин обосновался в Минцифры ещё до прихода туда Шадаева. И скорее всего, представляет интересы совершенно других «тяжеловесов».
Но при желании неспособность нарышкинского протеже вовремя и без такого шума, как сейчас, избавиться от «токсичного» зама тоже можно использовать для обнуления амбиций директора СВР.