«Контрреформация 2.0» вынуждает Ротшильдов монетизировать влияние.
Правительство Нидерландов выкупает у них рембрандтовского «Знаменосца» из-за чрезвычайной важности картины для голландской культуры и истории.

Длительность пребывания полотна у нынешних собственников – а это без малого 180 лет, – позволяет усомниться, что вопрос исключительно в характере владения -- частном или общественном.
Автопортрет посвящен событиям Восьмидесятилетней войны, ставшей первым вооруженным столкновением между католическим имперским и протестантским национально-государственным проектами, завершившимся победой второго, воспетой Рембрандтом.
А с этой точки зрения важнее то, насколько конфессиональные и политические симпатии автора «Знаменосца» разделяются его владельцем.

В XIX веке Ротшильды были (по выражению вдовы основателя династии) теми «мальчиками, которые войны не допустят», -- мощной наднациональной финансовой силой, которая сглаживала противоречия (включая религиозные) между различными европейскими правительствами и правящими домами.
И тогда получение рембрандтовского «панегирика Реформации» казначеями Габсбургов могло рассматриваться как символический акт признания их беспристрастности и авторитета.
Но, два века спустя, неангажированность «системообразующего» семейства Европы по отношению к двум её основным религиозно-политическим проектам, очевидно, вызывает намного больше сомнений.
Например – из-за активного участия Ротшильдов в ватиканском проекте «инклюзивного капитализма».

Иными словами, у властей Нидерландов были основания отобрать «Знаменосца» у «краснознамённых».
При этом вырученные за картину €175 млн – не такая уж большая плата, если расценивать сделку ещё и как отказ Ротшильдов от части символического суверенитета.

Голиковским законопроектам о QR-кодах предшествовал вызов социального вице-премьера на «виртуальный ковёр» Совбеза.
Вполне возможно, что услышанное тогда, 9 ноября, на заседании неформального политбюро, Голикова истолковала как карт-бланш на более решительные меры по принуждению к вакцинации.
В итоге, как показали дальнейшие события, то ли сигнал был истолкован неверно, то ли «передатчик» впоследствии перешёл на другую волну.

Сегодня, 10 декабря, совбезовский ареопаг выслушивает Белоусова.
Тема другая – не пандемия, а декарбонизация.
Да и нынешний докладчик по психотипу и аппаратному стилю значительно отличается от коллеги по правительству.
Но исключать появления в ближайшее время громких инициатив уже по белоусовский линии нельзя.
Особенно, с учётом неожиданной похвалы, которой первый вице-премьер удостоил Набиуллину, – за повышение ключевой ставки в условиях сохранения инфляционных рисков.

Со стороны дирижиста такой реверанс дорогого стоит, во всех смыслах.
Но подобно тому, как проект общенационального QR-кодирования стал результатом неожиданного альянса Голиковой и Собянина, сейчас может идти речь о столь же «фантастичной» коалиции Белоусова и Набиуллиной.
Благо сейчас основной оппонент ЦБ в правительстве -- Силуанов, настаивающий на смягчении ДКП при сохранении жёсткой бюджетной политики. Для Минфина это единственный шанс не оказаться крайним в спорах лоббистов и различных «друзей», лишенных возможности конвертировать админресурс в финансовый.
Белоусов же пытается добиться увеличения госрасходов, -- например, под эгидой повышения экологичности основных производств и стимулирования несырьевого экспорта, ¬¬-- соглашаясь при этом на высокие процентные ставки в рамках компромисса с «сислибами»
А поскольку бюджетное смягчение гарантированно увеличивает «откатную» ёмкость – неизбежно возрастает и спрос на услуги «силовой корпорации».

Иными словами, белоусовская модель претендует на роль консенсусной.
Чего, кстати, нельзя сказать о голиковско-собянинском «вакцинно-цифровом авторитаризме», породившем брожение не только в народе, но и в основных элитных группах.

Транспортники и патроны «Рольфа» должны быть благодарны Александру Сокурову.

Нельзя сказать, что режиссер открыл президенту глаза на возрастание центробежных рисков.
Но здесь, как с акциями на бирже, -- когда в такие «опасные игрушки» начинают «инвестировать» даже деятели культуры, впору всерьёз обеспокоиться.

А в этом плане QR-кодирование авиа- и железнодорожных сообщений – удар уже не просто по антиваксерам (хотя в ряде автономий их, действительно, немало), но и по общенациональной связности.
Чем меньше возможностей у гражданина из пункта А в одном субъекте РФ попасть в пункт Б в другом субъекте РФ – тем меньше потребности у этих субъектов оставаться таковыми.

Не менее показательно и то, что, как раз в день обнуления законопроекта о QR-кодах на транспорте, обременённый уголовными делами «Рольф» перешёл под контроль «Ключавто» -- кубанского автодилера, давно и тесно работающего с администрациями республик Северного Кавказа.
В условиях ковид-ограничений, логистических коллапсов, дефицита комплектующих и всплеска инфляции автомобиль становится и чуть ли не единственным (из доступных) средством передвижения, и роскошью, и неплохим источником заработка.
Поэтому формирование «автоолигархата» на юге страны можно расценивать, в том числе, и как (имущественный) вклад в борьбу с сепаратизмом. Даром, что в среднесрочной перспективе такая мотивация повышает уязвимость российского участия в глобальном «декарбоне» и эко-криминализации ДВС.

Для Собянина пандемия закончилась.

Иначе сложно объяснить возобновление мэрией практики финансового принуждения москвичей пересаживаться на общественный транспорт.
Ведь там вероятность подхватить суперзаразный «омикрон» намного выше, чем в личном авто.

Допустим, увеличение стоимости парковок связано с необходимостью пополнить измученный «ковидом» столичный бюджет. Но и тогда выигрыш будет, скорее всего, нулевым.
Поскольку рост заболеваемости приведёт к дополнительным расходам на медицину. А если, не ровен час, дело дойдёт до новых локдаунов —доходы городской казны опять уйдут в штопор из-за обнуления налоговых поступлений от сферы услуг и сокращения арендных платежей.

Едва ли не единственный сколько-нибудь рациональный мотив собянинско-ликсутовского парковочного демарша —попытка создать/пополнить «подушку безопасности» на случай «раскулачиваня» со стороны федерального Минфина.
Либо —продемонстрировать полное отсутствие у мэра «преемнических» амбиций. (Благо автолюбители за Собянина точно голосовать не станут.)
Хотя чем больше элитариев увидят в московском градоначальнике будущего президента —тем выше шанс «усмиряющих» рестрикций от ведомства Силуанова.

Превращение Госдумы в «место для дискуссий» примечательно не только тем, что попытка «оцифровать» (читай – усилить) автократию, – с помощью общенационального QR-кодирования, --на деле лишь увеличила риски её демонтажа.

Не будет большим допущением предположить, что неформальный сектор лидирует по доле антиваксеров.
Причём, эти 15 млн человек (если исходить из самых скромных оценок), ничего не платят и ничего не должны государству. Бюджет их не содержит ни прямо, ни косвенно – через подряды, лицензии и т.п.
Также приверженность политическому строю «конституционная анах@р я» (в терминах поэта В.Уфлянда), делает весьма вероятным их неучастие в выборах, включая недавние парламентские.

А отсюда две новости.
Первая: политику в стране теперь определяет наиболее аполитичная и, в то же время, наименее склонная к патернализму часть населения.
Вторая: Дума вспомнила володинское обещание, данное ещё на старте предыдущего созыва, и начинает учиться представлять непредставленных.

Какая из них «плохая», какая – «хорошая», или, вообще, обе с одинаковым «знаком», -- ответы зависят от угла зрения.
Точнее – от предпочтений по степени управляемости и предсказуемости Системы.

Абрамович садится на «хвост» Ротенбергу с помощью «Рольфа».

Земельный участок в прибрежной зоне Геленджика, который покупает Millhouse, до сих пор принадлежал кубанскому «олигарху» Алексею Прокопенко.
В его же сферу интересов входит и «Ключавто» -- новый владелец «Рольфа».

Иными словами, версия о том, что Абрамович имеет самое непосредственное отношение к кассированию Сергея Петрова, – не лишена оснований.
С учётом петровских связей с силовиками и прокопенковских – с элитами Северного Кавказа курортные инвестиции Абрамовича выглядят не только как добровольно-принудительное присоединение к деофшоризации.

По сути, «старая Семья» пытается продемонстрировать свои преимущества по сравнению с «друзьями» и другими «членами Политбюро» в деле восстановления консенсуса. Если не общенационального, то хотя бы внутриэлитного.

Португальское подданство Абрамовича —не просто ещё один «запасной аэродром». Благо, есть немало примеров, когда обилие паспортов не спасало российских «олигархов» от проблем ни здесь, ни там.

Интереснее, что сефардские предки владельца «Челси» оказались достаточно имениты, чтобы их след не затерялся после изгнания с Пиренейского полуострова, и можно было проследить связь с их ашкеназским потоком.
До сих пор сопоставимой древностью и элитарностью рода из всех крупных еврейских бизнесменов могли похвастаться разве что Варбурги. Своим богатством и влиянием эта финансовая династия не в последнюю очередь обязана импорту в континетальную, уже «заражённую» протестантизмом, Европу капиталов, спасенных от испанской и португальской инквизиции, и последующей монетизации комплекса вины поверженных католических империй.
Вряд ли случайно именно Варбурги принимали самое непосредственное участие в создании Федрезерва и формировании рынка еврооблигаций.

Отсюда не следует, что Абрамович непременно тоже должен участвовать в переформатировании мировой финансовой архитектуры.
Но такая опция у него и/или его наследников теперь есть.
Ведь отныне главный постсоветский court jew превращается из нефтедолларового нувориша в важный элемент капитало-образующих династических цепочек.

В известном смысле обретение Абрамовичем сефардских корней посильнее покупки «Челси». Особенно, если исходить из дивидендов, которые могут извлечь окормляемые и окормляющие миллиардера.
И как нет ничего удивительного в участии в этой «португальской» спецоперации хабадских раввинов, —повышение статуса спонсора автоматически ретранслируется и на сам ХАБАД, по-прежнему не слишком почитаемого западным еврейским истеблишментом, — так же логично допустить и заинтересованность в ней со стороны Кремля.
Пусть даже по формальным критериям подобная «диверсификация вассалитета» не слишком отвечает курсу на национализацию элит.

ИТОГИ-2021. «Посвященные» по версии Незыгаря.

(Не) занимательная антропология @anthro_fun

Paradox_friends @birmanalex

ФоРГО @FoRGO_official

Вячеслав Володин @vv_volodin

Можем объяснить @mozhemobyasnit

Одет аккуратно @oabch

Сергей Гурьянов @segozavr

Пул №3 @dimsmirnov175

Клуб Двинского @dvinskyclub

Банкста @banksta

Политика и конспирология @dvaplustwo

Чеснаков @Chesnakov

Временное правительство @oreshkins

«Зеленый» змий @greenserpent

Акценты @emphasises

Погоны и галстуки @PogonyGalstuky

Три буквы @barristerru

Милитарист @infantmilitario

Обухов. PRO @obuhovpro

Свои да наши @Svoidanash

47 news @allnews47

Znak com @znakcom

Медиатехнолог @mediatech

Асафов @aasafov

Proeconomics @proeconomics

Опросы показывают обратное @levada_center

Социо @socio_news

НОП- молодежь и система @youthpolicy

Преемник @preemnik

Тайный узбек @tayniyuzbek

Политрук @pltrk

Салам Кыргызстан @made_in_kg

Сигналы @ausguck

Андрей Серенко @anserenko

Чем выше ставки в торге с НАТО – тем логичнее вопрос о готовности Кремля «сыграть в Чапаева».
Причём, ответ отнюдь не исчерпывается дугинскими ссылками на «шестую колонну» или рассуждениями о «Системе РФ» как о крипто-колонии.

Окончательный и бесповоротный разрыв с Западом не входил в планы Москвы даже в менее «вегетарианские» времена.
Неслучайно, всего 4 года спустя после создания Североатлантического альянса, в 1952-м Сталин заговорил о возможности «мирного сосуществования» двух систем и предложил объединить Германию при условии её «блоковой» нейтральности.
О серьёзности сталинских намерений свидетельствовало то, что соответствующие инициативы разработались при самом непосредственном участии главного тогдашнего «силовика» Лаврентия Берия. А один из самых высокопоставленных «ястребов» и сторонников межблокового противостояния Сергей Штеменко как раз в то же время был отставлен с поста начальника Генштаба.

В известном смысле и резкое повышение градуса государственного антисемитизма, выразившееся в разгоне Еврейского антифашистского комитета и «деле врачей», -- тоже можно рассматривать как своеобразный реверанс в адрес «западных партнёров».
Ведь именно борьба с «еврейским заговором» была определяющим мотивом при создании НАТО для таких политиков, как глава британского МИДа Эрнест Бевин. При том, что СССР дал Бевину и другим его единомышленникам хороший козырь, признав в 1948-м государство Израиль.

Невозможность полной (само)изоляции обусловлена экономическим укладом, исключающим какое-либо национальное развитие без внешних рынков сбыта.
Трёхкратная смена формаций и структуры собственности несильно изменила географию ключевых зарубежных бенефициаров.
Даром, что таковым при строительстве социализма «в одной отдельно взятой стране» был западный промышленный капитал, а после превращения «обломков СССР» в инфраструктуру монетизации сырьевой ренты – финансовый.

Собственное население никогда не рассматривались как основной драйвер роста.
Если, конечно, не считать использования его в качестве «бесплатного» ресурса с помощью «оброков», экспроприаций или репрессий.
Отсюда, – а не только из-за размеров государства, -- предпочтение авторитарным моделям управления, хотя и с различными идеологическими «обложками».

И наоборот, даже намёк на автаркию, – вне зависимости от обусловивших её причин, -- провоцирует либерализацию.
Часто вспоминают, что горбачёвскую «перестройку» предварило обвальное падение цен на нефть.
К хрущёвской «оттепели» стоимость энергоносителей не имела никакого отношения, зато её «фоном» стали Варшавский договор, подавление восстания в Венгрии, Берлинская стена и, наконец, «карибский кризис».

Провал обеих этих попыток в равной степени свидетельствует и об их «сырости», и о вшитой неспособности страны перейти на длительную работу в «автономном режиме».
Хотя сегодня глобальный энергопереход, едва ли не больше, чем очередной виток конфронтации с НАТО, заставляет задумываться о формировании устойчивых внутренних и совсем не сырьевых социально-экономических «стимуляторов».

Дмитрий Мазепин получает первые дивиденды от смены руководства ФСИН.

Трудовые ресурсы, заимствованные у тюремного ведомства, -- дополнительная защита «минерального магната» от попыток Минсельхоза зафиксировать цену на удобрения.
Ведь иначе «Уралхим» и «Уралкалий» из социальных мотиваторов для «оступившихся» рискуют превратиться в «калийно-фосфатный ГУЛАГ».
А политическую токсичность подобных метаморфоз повышает не только и не столько параллельная ликвидация «Мемориала», сколько ставка Патрушева-мл на мигрантов для решения стремительно усугубляющейся продовольственной проблемы.

«Олигарх», дающий работу «нашим», скорее вызовет симпатии националистов, нежели «чекистский принц», трудоустраивающий «понаехавших».
И в этом смысле внутриэлитный «производственный» конфликт имеет шансы стать «уличным».
Точнее – именно такая перспектива гарантирует Мазепина от патрушевских выпадов.
Ведь, как показывает история самых резонансных российских протестов и «народных сходов», к «националистическому» прямому действию власть прислушивается намного внимательнее, чем к «либеральному».

Даром, что мазепинские связи тоже не слишком далеки от «силовой корпорации».
По крайней мере, -- от её «росгвардейских крыльев».

Ликвидацию «Мемориала» лишь на первый взгляд можно расценить как решающий символический удар в «смертельной битве» силовиков и «сислибов».

И дело даже не в том, что нынешние «правнуки Дзержинского» по многим критериям сильно отличаются от своих предков, чьи преступления расследуют «мемориальские» активисты.
В конце концов, «дача, стража. уваженье и лавэ» не мешают обитатателям Лубянки и её окрестностей оставаться одним из оплотов советскости.

Проблема в другом.
Для, построения и бесперебойного фуекционирования «полицейского государства» сейчас сисадмин гораздо важнее, чем сексот или следак.
История с QR-кодами —яркое тому свидетельство.

Показательна в этом смысле и позиция Зорькина —юридического дуайена «силовой коппорации». Ратуя за возвращение смертной казни, —т.е., помимо всего прочего, за снижение финансовых издержек ФСИН, —председатель Конституционного суда, в то же время критикует антиковидные ограничения.

Пандемия, если не обусловила, то, по крайней мере, ускоряет возвращение силовиков на вторые роли.
И тот факт, что первенство у них отнимают не «сислибы», не слишком меняет сути дела.
«Кшатриев» опять побеждают «брамины». Просто другие, новые.

Тем примечательнее, что главный предмет «мемориальского» интереса —сталинские репрессии ознаменовали как раз победу чекистов над большевистскими революционными иделологами, тогдашним советским «жречеством».

Святочным рассказом про «православный искусственный интеллект» Сурков дезавуировал предыдущий экспансионистский текст о «расширении».
Если воцерковление ИИ (не путать с инициалами госолигархов) возможно — значит, конфликт между «консерваторами» и «трансгуманистами» не тотален, а нарастание «социальной энтропии» можно предотвратить.
И следовательно —совсем необязательно идти в Донбасс, чтобы компенсировать «глубинному народу» QR-коды, биометрию, всеобщую маркировку и прочие проявления «цифрового концлагеря».

Другое дело, что в своём социально-терапевтическом послании Сурков упустил (скорее осознанно, нежели «по недомыслию») немаловажной момент.
Религиозность искусственного интеллекта непременно должна привести его к вопросу о происхождении зла. Причём, в силу технологической мощи вопрошающего, освоением грантов, выданных профильным академическим институтам, здесь не отделаешься.

Плохая новость для человечества, если ИИ предпочтет гностической подход и признает автономность злого начала В этом случае, в мире, управляемом людьми и машинами, у первых есть все шансы стать жертвами нового «техно-крестового похода».
Но если «процессоры и чипы» откажутся «любой свой косяк списывать на тёмные силы», — т.е. воспользуются рекомендацией авторов «Последнего богатыря», благо заключительная «резюмирующая» часть этой сказки для взрослых вышла почти одновременно с сурковским технооптимистическим манифестом, —последствия будут не менее разрушительными. Любой, кого угораздило установить новый антивирус при неснесённом старом, знает, чем заканчиваются такие злые шутки с «кремниевыми мозгами».

Обнаружение и обнуление источника зла в себе самом может быть достойным (и кассовым) финалом для «последнего богатыря». Но едва ли аналогичный «счастливый тупик» устроит продюсеров ИИ.
Им понадобятся специалисты по управлению машинным бессознательным, способные одновременно и купировать техно-психозы, предотвратить наступление такого конца истории.

Вопрос —владеет ли такими рецептами сам Сурков —остаётся открытым.
Хотя бы из-за его роли в психотизации и многолетнем гностическо-конспирологическом программировании «обычного», человеческого интеллекта.

Для петрократии «транзит» сам по себе не настолькг опасен, как совмещённый с «энергопереходом».

Резкое подорожание сжиженного углеводородного газа (СУГ) , спровоцировавшее квази(?) - революцию в Казахстане, обусловлено не дефицитом топлива как таковым, но, с одной стороны, — стремлением местного нефтяного лобби в кратчайшие сроки монетизировать все свои «транзитные» бонусы. А с другой — необходимостью Акорды выплачивать сырьевые «роялти за невмешательство» европейским, турецким и китайским интересантам.

Чтобы удовлетворить аппетиты всех «волков» и хоть как-то купировать недовольство «овец», —например, в результате тотального «ухода» пропана и бутана на экспорт, —токаевские технократы из Минэнерго решили отпустить внутренние цены на топливо.
Можно сетовать (и справедливо) на недостаток должной предварительной подготовки населения к столь непопулярным мерам.
Но в отсутствие внутриэлитного консенсуса никакая PD-профилактика не сработает.
Российская история с QR-законопроектами —лишнее тому подтверждение.

Между тем, Токаев явно неслучайно в сентябре 2021-го (когда топливный кризис в республике уже вошёл в решающую фазу, но ещё не перерос из отраслевого в социально-политический) назначил министром энергетики бывшего главу Минэкологии Магзума Мирзагалиева.
Обновление и, если угодно, «озеленение» ведомственного руководства для казахстанского сырьевого олигархата должно было стать сигналом.
Точнее —оно таковым и стало. Только, вместо приглашения к компромиссу в свете неизбежности «зелёной повестки», энергетические демарши президента и его креатур были восприняты как повод для перехода в контраступление.

При этом нельзя сказать, что сырьевики в итоге выиграют.
Даже окончательный снос режима едва ли отменит необходимость отказа от «углеводородного уклада».
Сколь бы «демократизированной» или вестернизированной ни была петрократия, в эпоху «энергоперехода» она не будет восприниматься Западом как абсолютно лояльная.
Хотя бы в силу своей политэкономической модели.

При всей невразумительности ссылок на «внешние силы» беспорядки в Казахстане приняли слишком затяжной характер (рискуя уже перерасти в полноценную гражданскую войну), чтобы исключить наличие зарубежных интересантов, подпитывающих эту «энергию хаоса».

В то же время, довольно сложно найти геополитического актора, которого была бы выгодна дестабилизации Казахстана.
Сравнения с Украиной или Ливией/Сирией не релевантны.
Во-первых — назарбаевская многовекторность обеспечивала оптимальное сочетание рисков и выигрышей для всех внешних интересантов. А Токаев не делал сколько-нибудь явных и демонстративных шагов, свидетельствующих о его намерении нарушить этот статус-кво.
Во-вторых, в свете успешно завершенного эксперимента по построению исламского радикализма в Афганистане появление нового очага напряжённости ещё в одной, находящейся неподалёку, стране, большинство многомиллионного населения которой также исповедует ислам и которая обладает значительными запасами урана, —явно не является оптимальным сценарием ни для её «немусульманских» соседей, вроде России или Китая, ни для Запада.

За счёт failed states любит увеличивать свою геополитическую капитализацию Эрдоган.
Но опять же, в тех случаях, когда падающие или шатающиеся режимы не были дружественны Турции или, вообще, не входили в сферу интересов Анкары. Именно с этим связана эрдогановская активность в Сирии или на Украине.
А про Казахстан-то такого сказать нельзя. Он — не просто ключевой партнёр Турции на азиатской части постсоветского пространства, но второй (или первый «внетурецкий» ) центр «пантюркистского проекта».

Другое дело, что чем сильнее Турция —тем уязвимее Иран.
Разумеется, не только он. Москву в действиях Анкары тоже далеко не всё устраивает, и это хорошо известно.
Но у Путина главная забота (по крайней мере, так было до казахстанских событий) — соглашение с НАТО.
Причём, в торге с Североатлантическим альянсом Кремль, похоже, собирался использовать «иранский фактор».
Косвенным свидетельством чему — приглашение президента Исламской республики Ибрахима Раиси в Москву незадолго до старта женевских консультаций.

Размен «натовских» гарантий на российские обязательства сдерживать Иран —вполне рабочая история.
Особенно с учётом заинтересованности нынешней администрации Белого дома в заключении «ядерной сделки» с Тегераном и опасений в отношении неё со стороны Израиля. Ведь ряд представителей израильского политического истеблишмента и связанных с еврейским государством бизнесменов (вроде Романа Абрамовича), очевидно, задействованы в «челночно-дипломатических» коммуникациях между Москвой и Западом.

Не случись беспорядков в Казахстане, Ирану пришлось бы окончательно отказаться от регионально-державных амбиций, довольствуясь ролью опекаемого/охраняемого двумя другими участниками «сочинской тройки» —соответственно, России и Турции.
Но угроза открытия «восточного фронта» резко меняет расклад.
В силу территориальных, этнических и экономических связей Москве и Анкаре не обойтись без помощи Тегерана в урегулировании казахстанского кризиса.
А значит, у «режима аятолл» вновь появляется возможность диктовать свои условия партнёрам.

Любой неудавшийся «транзит» —политизация эдипова комплекса.
Казахстан наглядно это подтверждает. Причём, второй раз.

Сам Назарбаев в начале 80ых оказался на республиканских аппаратных высотах, благодаря покровительству казахстанского партийного босса Кунаева, а затем, —когда перестроечная конъюнктура начала складываться не в пользу брежневской «старой гвардии», —фактически спровоцировал отставку своего «политического отца».
Правда, тогда, в 1986-м, заветный перво-секретарский пост достался не Назарбаеву, а «варягу» Колбину.
Что позвонило наблюдателям допустить назарбаевскую причастность к Желтоксану, массовым беспорядкам в Алма-Ате, де-факто запустившим процесс распада СССР.

«35 лет назад наша молодежь выступила против диктата союзного центра. Протесты 1986 года продемонстрировали стремление народа к свободе и суверенитету. Героизм участников Декабрьских событий, ставших предвестником Независимости, навсегда вписан в историю нашей государственности», — так Токаев написал о Желтоксане в декабре 2021-го. Менее чем за месяц до того, как произошли сопоставимые, если не более кровавые события, которым, впрочем, ещё далеко до получения окончательной оценки в национальной исторической мифологии.

Но не менее примечательно, что для нынешнего президента Казахстана год первого неудачного «транзита» оказался рубежным и по личным причинам.
В октябре 1986-го на 64-м году скончался писатель Кемель Токаев, отец будущего назарбаевского преемника.
Вряд ли Токаев-старший занимал в кунаевском Казахстане более привилегированное положение, чем «хозяйственник» Назарбаев. Однако возможность отправить сына на учёбу в МГИМО говорит о многом.
При этом, несмотря на столь престижное образование, то ли он сам не особо рвался на родину в первые пост-кунаевские годы, то ли родина не слишком нуждалась в нём. Лишь в 1992-м Касым-Жомарт Токаев был назначен замглавы казахстанского МИДа.
Рискнём предположить, —не в последнюю очередь из-за стремления мотивировать на сотрудничество умеренных симпатизантов Кунаева. Для восстановления внутриэлитного консенсуса, столь необходимого, отправившемуся в самостоятельное плавание, Казахстану.

Токаева нередко и не без оснований сравнивают с Примаковым.
Помимо формального дипломатического бэкграунда, тот тоже был «послом» (или «агентом»?) побеждённой номенклатурной группировки («горбачевской») в команде победившей («ельцинской»).
Тем не менее, в российском бессознательном уход Горбачёва (взятый в отдельности от сопутствующего ему распада СССР) не играет такой «травматической» роли, как отставка Кунаева – в казахском.
Возможно, в том числе и поэтому, –а не только из-за «происков ельцинской Семьи», -- Примаков не стал вторым президентом в России, а Токаев занял этот пост в Казахстане.

Чем острее потребность обнулить травму, возникшую из-за предыдущего «отцеубийства», -- тем выше шансы, что очередное назначение «преемника» будет данью «свергнутому богу».
Но такое искупление греха, призванное снизить травматичность нового «транзита», на деле лишь повышает его риски, вместо преемственности власти обуславливая «дурную бесконечность» госпереворотов.

Хотя бы с этой точки зрения Токаеву важно не создавать из назарбаевских новых «обиженных и оскорблённых» – чтобы потом и ему не пришлось покупать у них гарантии неприкосновенности после своего ухода с таким же неочевидным результатом.
Поэтому и ссылка на «внешние силы» остаётся доминирующим официальным объяснением произошедшего.
Не только как оправдание вмешательства ОДКБ, но и как замещение одним политическим психозом другого, по факту, более опасного.

Токаев обменивает национальный суверенитет на суверенитет крупнейших собственников.

Отказ назарбаевских олигархов «отдать должное народу» чреват сохранением нестабильности и как следствие – окончательной потерей Казахстаном фирменной многовекторности.
Такова токаевская логика, и неслучайно свои эгалитаристские заявления он «подсластил» анонсом о скором завершении миссии ОДКБ.

При этом риторика казахстанского президента напоминает, с одной стороны, выпады Байдена в адрес богатых американцев, которые «не платят свою справедливую долю», а с другой – идею «общего процветания», продвигаемую Си.
Иными словами, в случае успешной реализации объявленных реформ Казахстан имеет шанс вписаться в новый глобальный «левый поворот», войдя в одобряемую двумя геополитическими центрами фазу «вялого», но инклюзивного роста.

Многое, впрочем, зависит от исполнения и реального целеполагания.
Показательна в этом плане допущенная Токаевым возможность ликвидации фонда «Самрук-Казына».
Ведь речь идёт не просто о «кассе Назарбаева», но де-факто – о ключевом финансовом канале связи между казахской и британской элитами.

«Самрук» создавался как аналог сингапурского Temasek. А роль Британии в появлении «экономического чуда» назарбаевского кумира Ли Куан Ю сложно переоценить. О чём, кстати, Токаев, трудившийся в середине 70ых в советском посольстве в Сингапуре, наверняка прекрасно осведомлён.
Немаловажно и то, что британец Джон Дудас с февраля 2020-го возглавляет совет директоров фонда. А президент Казахстана как раз задался вопросом о пользе от привлечения к его работе «дорогостоящих иностранных специалистов».

Если «Самрук-Казына» исчезнет, а вместо него главным «аккумулятором» национальной ренты станет фонд «Народу Казахстана», -- это логично с точки зрения окончательного демонтажа двоевластия. Безраздельный контроль над финансами и ключевыми корпорациями не менее важен для Токаева и его людей, чем контроль над силовиками.
Но вот реакция Лондона на такой исход казахстанского «госпереворота» может оказаться весьма болезненной. И, с учётом связей Короны и с Вашингтоном, и с Пекином, обернуться для новой токаевской многовекторности весьма неприятными последствиями.

Создание пантюркистской идеологической вертикали, – госсекретарь Карин и министр информации Умаров, -- такой же символический жест, как и переименование столицы Казахстана в честь Назарбаева.

Только тогда, в 2019-м, «целевой аудиторией» были «елбасы» и его окружение.
А теперь – «низовые» националистические радикалы и все те ключевые зарубежные контрагенты, которые опасаются усиления российского влияния в РК.

Благо ажиотаж, который получение Умаровым министерского портфеля ожидаемо вызвало у патриотических инфлюэнсеров Рунета, сделал для опровержения тезиса «Токаев – вассал Москвы» не меньше, чем спешный вывод войск ОДКБ.

Другое дело, что самый драматичный момент той части истории Казахстана, которую с известной точки зрения можно охарактеризовать как «колониальную», связан не с царскими, а с советскими временами.
Конкретнее – с коллективизацией, вынудившей многих казахов (включая, кстати, и токаевскую семью) покинуть родину и стоившей республике примерно половины 5-миллионного населения.

Сам Токаев дипломатично (и вполне обоснованно) подчёркивает, что к этой трагедии «русский народ не имеет никакого отношения».
Но если исходить из того, что виноваты не люди/нации, а идея, – стремление построить справедливое общество, ликвидировав частную собственность, -- «левый поворот» и, тем более, призывы к «раскулачиванию олигархов» оказываются концептуально (если не этически) уязвимыми.

Конечно, никто не отменяет «риторику золотой середины».
Но чем больше геополитические «авансы и долги» влияют на социально-экономическую конъюнктуру – тем сложнее подменять реальные результаты «словесными интервенциями» и безболезненно лавировать между «национализмом» и «социализмом».

Лишение королевского патронажа принца Эндрю —до недавнего времени самого титулованного партнёра назарбаевской Семьи —косвенное свидетельство признания Токаева «контрреформационной» частью западной элиты.

Букингему пришлось лишить второго королевского сына всех титулов и званий после того, как накануне Нью-йоркский суд дал ход рассмотрению гражданского иска Вирджинии Джуффре, обвиняющей принца в изнасиловании.
Эта тяжба —очередной внутриэлитный скандал, порожденный делом финансиста Джеффри Эпштейна, обвиненного в ряде преступлений сексуального характера приятеля герцога Йоркского и многих других видных фигур американского и европейского истеблишмента.

Недружественное решение американского суда вряд ли стал для Короны полной неожиданностью.
Так же понятно было, что Елизавете II придётся предпринимать какие-то шаги, чтобы минимизировать репутационный ущерб.
Но коль скоро «отставка» принца Эндрю была предопределена —не могло ли это обстоятельство придать решимости желающим «равноудалить» его казахскую клиентелу?
Причём, благодаря такой опосредованной поддержке со стороны глобальной «контрреформационной фракции», Токаев получил возможность более жёстко действовать не только в отношении «елбасы» и его окружения, но и в отношении союзников-помощников из Москвы.

«Ковидным» психозом приходится вытеснять «геополитический».

Невозможность ни «отобрать» Украину у НАТО, ни «разменять» её на Казахстан ставит Кремль перед весьма непростым выбором.
Либо – продолжать повышать ставки и, соответственно, риски. При том, что участие ОДКБ в разрешении казахстанского кризиса насторожило не только Запад, но и Китай. И следовательно, рассуждения о возможном российско-китайском военном блоке «в пику НАТО» из просто гипотетических превращаются в блеф.
Либо – снова вовсю «сосредотачиваться». Благо «омикрон» -- вполне легитимная причина такого «отступления» и для США с ЕС, и для Китая.

С внутрироссийской «целевой аудиторией» намного сложнее. Особенно, если учесть, что среди отечественных «нео-имперцев» доля ковид-диссидентов и антиваксеров весьма высока.
Более того, именно их отказ от «санитарного» общественного договора в немалой степени обусловил попытку вернуться к его «геополитической» версии.

Показательно, кстати, что тема сделки с НАТО возникла практически одновременно с редкой для современной России, отнюдь не подковёрной, войной из-за QR-законопроектов.
Теперь эта инициатива «партии порядка» окончательно обнулена. Единственную «уцелевшую» новеллу –о QR-кодах в общественных местах – оставили без второго чтения.
Причём, сделано это на фоне разговоров о неизбежном пришествии «омикрона» в Россию и «пятой волне».

С точки зрения эффективности борьбы с пандемией -- шаг нелогичный.
Но с точки зрения общественного психического здоровья строительство «цифрового концлагеря» в отсутствие компенсации-«расширения» (в сурковском смысле) – слишком опасный «микс».
Поэтому власти, похоже, решили сделать из «ковида» аналог НАТО – «внешнюю угрозу», призванную консолидировать нацию, а не создавать дополнительные линии раздела, здесь – на привитых и непривитых.
Даром, что при таком подходе и с учетом вышеуказанных «несанитарных» привходящих победа над вирусом так же невозможна, как и победа над Североатлантическим альянсом.

В масштабном столоверчении на Неглинной смена «зампреда по отмыванию» не менее примечательна, чем отставка «слишком разговорчивого» Сергея Швецова.

Юрий Исаев, который с 26 января займется в ЦБ «противодействием недобросовестным практикам», -- не просто никогда не был ни членом набиуллинской команды, ни даже её союзником.
Исаевское АСВ, помимо весьма непростых отношений с регулятором, само подвергалось критике за финансовую нечистоплотность некоторых топ-менеджеров.
Так, замгендиректора агентства Валерий Мирошников фигурировал в «деле Черкалина», подозревался в создании преференций для экс-владельца «Югры» Алексея Хотина и в итоге вынужден был покинуть страну.
С Черкалиным связывали и одного из исаевских покровителей – первого замдиректора ФСБ Сергея Смирнова, у которого будущий глава АСВ работал советником в 2004-м.

Тот факт, что теперь Исаеву доверили всю «антиотмывочную» тематику, может свидетельствовать, что претензий лично к нему не было и нет.
Но также логично допустить, что его появление в ЦБ, да ещё и со столь специфическими полномочиями – и следствие, и предвестник более значительных, но менее публичных изменений в силовой корпорации.
Тем более, что практически одновременно смирновский одноклассник Борис Грызлов после двухнедельной паузы, -- прошедшей с момента одобрения профильным комитетом Госдумы и явно слишком затянувшейся для такого «тяжеловеса», -- официально назначен российским послом в Белоруссии.

Чем больше риторики «красных линий» во взаимоотношениях России и НАТО – тем скорее в двойке самых популярных министров (Шойгу и Лаврова) будет увеличиваться разрыв в пользу шефа военного ведомства.

Социологических данных, подтверждающих (или опровергающих) данную гипотезу нет, поскольку ВЦИОМ и ФОМ пока не публикуют свежие результаты опросов по доверию политикам.
Возможно, -- как раз из-за очередного «рейтингового» триумфа главы Минобороны.
А такие цифры – сами по себе повод не только для выводов, но и для решительных действий.

Многие наблюдатели не без оснований отмечают, что гарантии безопасности, которых Путин добивается от НАТО, -- это ещё и условие (не достаточное, но необходимое) «транзита».
При этом, если ориентироваться на «глас народа» -- то наиболее вероятным кандидатом в «преемники» является Шойгу.

С другой стороны, Казахстан показал уязвимость «транзитного» сценария, когда во-первых, отсутствует сколько-нибудь заметный поколенческий сдвиг (элиты скорее воспримут нового президента как временную фигуру), а во-вторых – у «престолонаследника» имеется связь с предыдущим нацлидером.
Ведь Шойгу – такой же отчасти «ельцинский», как Токаев – отчасти «кунаевский».
Хотя, конечно, Путин по отношению к своему предшественнику и «политическому отцу» поступил намного корректнее, нежели Назарбаев – по отношению к Кунаеву.

Есть, впрочем, у событий в Казахстане геополитический аспект, играющий на руку амбициозному министру обороны. Точнее – его сибирскому мега-проекту.
Чем менее устойчив и предсказуем крупнейший центрально-азиатский сосед – тем важнее демографическое и технологическое укрепление граничащего с ним системообразующего российского макрорегиона.

Правда, развивать Восток, воюя или даже просто, меряясь дивизиями, на Западе, -- невозможно ни с финансовой, ни с персональной точек зрения.
Пока страна остаётся в режиме «предчувствия горячей войны», Шойгу не стать «генерал-губернатором всея Сибири».
Иначе подобную «смену коней» не поймут ни сограждане, ни «партнёры».