Попытка The National Interest превратить Алексея Кудрина в «нового Горбачёва» имеет отношение не столько к «российской» стратегии Байдена (как это пытаются представить некоторые коллеги), сколько к очередному витку «предтранзитных» войн в самой России.
Благо в зоне обстрела оказывается финансовый соавтор «вертикали власти».
Если использовать терминологию Глеба Павловского образца 2011 года-- один из двух (наряду с Владиславом Сурковым) самых сильных строителей Системы РФ.
Сейчас кудринские позиции выглядят намного предпочтительнее.
Лишнее тому подтверждение – «капитуляция» Дмитрия Медведева, который всегда или, по крайней мере, со времён своего президентства симпатизировал скорее Суркову.
С другой стороны, возвращение демократов в Белый дом даёт бывшему кремлёвскому идеологу определённый шанс на «реинкарнацию».
Ведь при Обаме Сурков не только попал в санкционные «чёрные списки» за причастность к крымско-донбасским событиям, но и – несколько раньше, на старте первой каденции 44-го президента США – наладил весьма эффективные коммуникации с демократическим истеблишментом. Коль скоро именно в бытность Суркова вторым человеком в медведевской администрации пошли разговоры о «перезагрузке».
Как бы ни ценили Кудрина американские финансисты, не они могли бы стать ключевыми элементами сурковской «челночной дипломатии».
В этом плане нынешний глава Счётной палаты и нынешний «серый кардинал Шрёдингера» -- вовсе не конкуренты.
Другое дело -- внутриполитическая капитализация заокеанских успехов.
Понятно, что с репутацией «нового Горбачёва» рассчитывать на сколько-нибудь серьёзные бонусы и, главное, на участие в разработке сценариев «транзита» -- бессмысленно.
Кстати, с этой точки зрения The National Interest, действительно, обозначил новые подходы применительно к России – использование «кремленологии» не для принятия собственных решений, но для дезориентации противника и выведения из игры его наиболее результативных игроков.
Благо в зоне обстрела оказывается финансовый соавтор «вертикали власти».
Если использовать терминологию Глеба Павловского образца 2011 года-- один из двух (наряду с Владиславом Сурковым) самых сильных строителей Системы РФ.
Сейчас кудринские позиции выглядят намного предпочтительнее.
Лишнее тому подтверждение – «капитуляция» Дмитрия Медведева, который всегда или, по крайней мере, со времён своего президентства симпатизировал скорее Суркову.
С другой стороны, возвращение демократов в Белый дом даёт бывшему кремлёвскому идеологу определённый шанс на «реинкарнацию».
Ведь при Обаме Сурков не только попал в санкционные «чёрные списки» за причастность к крымско-донбасским событиям, но и – несколько раньше, на старте первой каденции 44-го президента США – наладил весьма эффективные коммуникации с демократическим истеблишментом. Коль скоро именно в бытность Суркова вторым человеком в медведевской администрации пошли разговоры о «перезагрузке».
Как бы ни ценили Кудрина американские финансисты, не они могли бы стать ключевыми элементами сурковской «челночной дипломатии».
В этом плане нынешний глава Счётной палаты и нынешний «серый кардинал Шрёдингера» -- вовсе не конкуренты.
Другое дело -- внутриполитическая капитализация заокеанских успехов.
Понятно, что с репутацией «нового Горбачёва» рассчитывать на сколько-нибудь серьёзные бонусы и, главное, на участие в разработке сценариев «транзита» -- бессмысленно.
Кстати, с этой точки зрения The National Interest, действительно, обозначил новые подходы применительно к России – использование «кремленологии» не для принятия собственных решений, но для дезориентации противника и выведения из игры его наиболее результативных игроков.
Было бы странно, если бы Володин не попытался использовать широко освещённую встречу на саратовской улице для укрепления собственных электоральных и аппаратных позиций.
Даром, что резонансному разговору спикера с 90-летней пенсионеркой-ветераном и (как реакции) володинскому совету «задуматься коллегам из правительства и Центрального банка» предшествовал путинский призыв к законодателям «избегать пустословия и дешевого, ничем не обеспеченного популизма».
Любопытнее другое.
Почти одновременно с Володиным «на стороне народа» выступил патриарх Кирилл, в своей предпасхальной проповеди призвавший «всяких начальников — больших и малых» избегать «личной гордыни и превозношения» и не допускать, чтобы власть становилась тиранией.
Если это не внезапное прозрение/фрондерство части элиты —логично предположить попытку «медийно» возглавить процесс, который не в силах остановить.
Благо усталость граждан от пандемии и борьбы с ней лишь усиливают социально-политическую турбулентность.
Проблема в том, что популистские риски для Системы , о которых предупреждал Путин на заседании Совета законодателей, из-за такой «психотерапии» лишь возрастают.
Особенно, если «третья волна» вынудит власти запустить новый раунд ограничительных мер, дав повод вне- и внутрисистемным оппонентам «санитарной корпорации» говорить об очередных проявлениях «тирании».
Даром, что резонансному разговору спикера с 90-летней пенсионеркой-ветераном и (как реакции) володинскому совету «задуматься коллегам из правительства и Центрального банка» предшествовал путинский призыв к законодателям «избегать пустословия и дешевого, ничем не обеспеченного популизма».
Любопытнее другое.
Почти одновременно с Володиным «на стороне народа» выступил патриарх Кирилл, в своей предпасхальной проповеди призвавший «всяких начальников — больших и малых» избегать «личной гордыни и превозношения» и не допускать, чтобы власть становилась тиранией.
Если это не внезапное прозрение/фрондерство части элиты —логично предположить попытку «медийно» возглавить процесс, который не в силах остановить.
Благо усталость граждан от пандемии и борьбы с ней лишь усиливают социально-политическую турбулентность.
Проблема в том, что популистские риски для Системы , о которых предупреждал Путин на заседании Совета законодателей, из-за такой «психотерапии» лишь возрастают.
Особенно, если «третья волна» вынудит власти запустить новый раунд ограничительных мер, дав повод вне- и внутрисистемным оппонентам «санитарной корпорации» говорить об очередных проявлениях «тирании».
В чёрной израильской шутке о том, что «страна, первой в мире победив Covid-19, вернулась к рутине», есть только доля и шутки, и правды.
Нынешний арабо-израильский конфликт – столь же очередной, сколь и первый «пост-ковидный».
Социально-экономические и геополитические последствия пандемии стали если не единственной причиной эскалации, то, по крайней мере, создали необходимые условия для такого взрыва.
Цинично говоря, священность для всех авраамических религий Иерусалима, ставшего в этот раз катализатором конфликта, определяет и стоимость недвижимости в городе.
При этом спрос на иерусалимское жильё подстёгивают и пандемия как таковая (это общемировая тенденция – веерные самоизоляции повысили ценность «своего угла»), и стремление состоятельных евреев американской и европейской диаспор обзавестись «запасным аэродромом» на исторической родине для защиты от BLM-радикализации (тоже, в известной степени, --результата «карантинной» безработицы).
Отсюда – повышенный интерес к ещё не до конца «освоенным» арабским кварталам.
Благо их «сионизация» -- шанс поправить финансовое положение, прежде всего, для еврейских религиозных общин, для нужд которых земли в том же Шейх Джаррахе покупались еще в конце XIX века, за 70 лет до создания Государства Израиль.
Кстати, расположенная в этом квартале могила Шимона Цадика (Праведного) в своё время стала центром праздничных церемоний, аналогичным тем, которые на Лаг-ба-Омер проходят на могиле Шимона бар Йохая на горе Мерон. (Просто в одном случае среди паломников преобладали хасиды-ашкеназы, а в другом – сефарды.)
Данный нюанс многое проясняет с учётом той неоднозначной реакции, которую вызвала в израильском обществе «мероновская» трагедия.
После неё могло показаться, что конфронтация между светскими израильтянами и ультра-ортодоксами, -- опять же, усугубившаяся именно на фоне пандемии и неприятия последними карантинных мер, -- достигла апогея.
И что социально-политического взрыва (=гражданской войны) не избежать, не найди власти способа компенсировать потери (финансовые, но не только) «харедим» без ущерба для других граждан и более добросовестных налогоплательщиков.
В этом плане расширение доходной базы восточно-иерусалимских рантье, возможно, представлялось вполне логичным и сравнительно безболезненным выходом.
Мирный договор с ОАЭ и уже никем особо нескрываемое сближение с Саудовской Аравией позволяли Нетаньяху рассчитывать на отсутствие сколько-нибудь серьёзных ответных демаршей со стороны ключевых палестинских спонсоров.
А как раз в конце апреля было объявлено о покупке эмиратской Mubdala Petroleum 22%-доли в газовом месторождении Тамар, расположенном на израильском шельфе неподалёку от сектора Газы.
Но чем ближе Абу Даби и Иерусалим к совместному освоению газового рынка Европы – тем больше это нервирует Анкару.
И тем удивительнее было бы, если бы Эрдоган не попытался воспользоваться нагнетанием страстей вокруг Шейх Джарраха и не отыграть средиземноморский энергетический расклад в свою пользу.
Турецко-катарский «прокси» ХАМАС слишком взвинтил ставки, чтобы урегулирование конфликта не потребовало от Израиля достаточно серьёзных уступок.
Отказ от амбициозного газового проекта в этом плане не менее вероятен, чем приостановка «сионизации» Восточного Иерусалима.
Понятно, что в моменте ракетные атаки из Газы значительно снизили остроту и актуальность внутриизраильских политических, социальных и мировоззренческих разногласий.
Но в перспективе цена нового мира с арабами сделает «пост-ковидное» восстановление экономики еврейского государства и уровня жизни его наименее обеспеченных слоёв населения (в т.ч. из числа ультра-ортодоксов) уже не столь предопределённым.
Со всеми вытекающими отсюда неэкономическими «побочными эффектами».
Нынешний арабо-израильский конфликт – столь же очередной, сколь и первый «пост-ковидный».
Социально-экономические и геополитические последствия пандемии стали если не единственной причиной эскалации, то, по крайней мере, создали необходимые условия для такого взрыва.
Цинично говоря, священность для всех авраамических религий Иерусалима, ставшего в этот раз катализатором конфликта, определяет и стоимость недвижимости в городе.
При этом спрос на иерусалимское жильё подстёгивают и пандемия как таковая (это общемировая тенденция – веерные самоизоляции повысили ценность «своего угла»), и стремление состоятельных евреев американской и европейской диаспор обзавестись «запасным аэродромом» на исторической родине для защиты от BLM-радикализации (тоже, в известной степени, --результата «карантинной» безработицы).
Отсюда – повышенный интерес к ещё не до конца «освоенным» арабским кварталам.
Благо их «сионизация» -- шанс поправить финансовое положение, прежде всего, для еврейских религиозных общин, для нужд которых земли в том же Шейх Джаррахе покупались еще в конце XIX века, за 70 лет до создания Государства Израиль.
Кстати, расположенная в этом квартале могила Шимона Цадика (Праведного) в своё время стала центром праздничных церемоний, аналогичным тем, которые на Лаг-ба-Омер проходят на могиле Шимона бар Йохая на горе Мерон. (Просто в одном случае среди паломников преобладали хасиды-ашкеназы, а в другом – сефарды.)
Данный нюанс многое проясняет с учётом той неоднозначной реакции, которую вызвала в израильском обществе «мероновская» трагедия.
После неё могло показаться, что конфронтация между светскими израильтянами и ультра-ортодоксами, -- опять же, усугубившаяся именно на фоне пандемии и неприятия последними карантинных мер, -- достигла апогея.
И что социально-политического взрыва (=гражданской войны) не избежать, не найди власти способа компенсировать потери (финансовые, но не только) «харедим» без ущерба для других граждан и более добросовестных налогоплательщиков.
В этом плане расширение доходной базы восточно-иерусалимских рантье, возможно, представлялось вполне логичным и сравнительно безболезненным выходом.
Мирный договор с ОАЭ и уже никем особо нескрываемое сближение с Саудовской Аравией позволяли Нетаньяху рассчитывать на отсутствие сколько-нибудь серьёзных ответных демаршей со стороны ключевых палестинских спонсоров.
А как раз в конце апреля было объявлено о покупке эмиратской Mubdala Petroleum 22%-доли в газовом месторождении Тамар, расположенном на израильском шельфе неподалёку от сектора Газы.
Но чем ближе Абу Даби и Иерусалим к совместному освоению газового рынка Европы – тем больше это нервирует Анкару.
И тем удивительнее было бы, если бы Эрдоган не попытался воспользоваться нагнетанием страстей вокруг Шейх Джарраха и не отыграть средиземноморский энергетический расклад в свою пользу.
Турецко-катарский «прокси» ХАМАС слишком взвинтил ставки, чтобы урегулирование конфликта не потребовало от Израиля достаточно серьёзных уступок.
Отказ от амбициозного газового проекта в этом плане не менее вероятен, чем приостановка «сионизации» Восточного Иерусалима.
Понятно, что в моменте ракетные атаки из Газы значительно снизили остроту и актуальность внутриизраильских политических, социальных и мировоззренческих разногласий.
Но в перспективе цена нового мира с арабами сделает «пост-ковидное» восстановление экономики еврейского государства и уровня жизни его наименее обеспеченных слоёв населения (в т.ч. из числа ультра-ортодоксов) уже не столь предопределённым.
Со всеми вытекающими отсюда неэкономическими «побочными эффектами».
«[Евреи] развязали Первую мировую войну, которая привела к падению Исламского халифата, а им самим принесла прибыли и контроль над значительными ресурсами».
Этот конспирологический пассаж из Хартии ХАМАСа, написанной ещё в 1988-м, -- лишний раз доказывает, что симпатии Эрдогана к радикальному движению из Секатора Газа обусловлены отнюдь не только тактическими, геоэкономическими, или даже религиозными соображениями.
Точнее – общая вера и связанные с ней политические корни (ХАМАС и эрдогановская «Партия справедливости и развития» вышли из «Братьев мусульман»), в данном случае, являются основой большого и долгосрочного нео-османского проекта.
Ведь, в то время, когда «хамасовские» идеологи возлагают на своих главных врагов вину за крушение Османской империи (а иначе что ещё понимается под «Исламским халифатом»?), турецкий президент именно с её коллапсом увязывает все проблемы в регионе, включая перманентный палестинский кризис.
И неслучайно превращение Айя-Софии в мечеть в июле 2020-го Эрдоган назвал «провозвестником освобождения мечети Аль-Акса».
Чтобы стать полноценным лидером исламского мира недостаточно взять символический реванш у Второго (и опосредованно – Третьего) Рима – надо ещё вновь покорить Иерусалим.
Тем показательнее фраза Путина на сегодняшнем заседании Совбеза о том, что палестино-израильский конфликт «происходит в непосредственной близости от наших границ и напрямую затрагивает интересы нашей безопасности».
В известной степени такое географическое (но не геополитическое) допущение можно считать ответом Эрдогану и за историю с Айя-Софией, и за присутствие Анкары во всех «точках нестабильности» на постсоветском пространстве, начиная с Карабаха и киргизско-таджикского противостояния, и заканчивая Украиной с Молдавией.
Этот конспирологический пассаж из Хартии ХАМАСа, написанной ещё в 1988-м, -- лишний раз доказывает, что симпатии Эрдогана к радикальному движению из Секатора Газа обусловлены отнюдь не только тактическими, геоэкономическими, или даже религиозными соображениями.
Точнее – общая вера и связанные с ней политические корни (ХАМАС и эрдогановская «Партия справедливости и развития» вышли из «Братьев мусульман»), в данном случае, являются основой большого и долгосрочного нео-османского проекта.
Ведь, в то время, когда «хамасовские» идеологи возлагают на своих главных врагов вину за крушение Османской империи (а иначе что ещё понимается под «Исламским халифатом»?), турецкий президент именно с её коллапсом увязывает все проблемы в регионе, включая перманентный палестинский кризис.
И неслучайно превращение Айя-Софии в мечеть в июле 2020-го Эрдоган назвал «провозвестником освобождения мечети Аль-Акса».
Чтобы стать полноценным лидером исламского мира недостаточно взять символический реванш у Второго (и опосредованно – Третьего) Рима – надо ещё вновь покорить Иерусалим.
Тем показательнее фраза Путина на сегодняшнем заседании Совбеза о том, что палестино-израильский конфликт «происходит в непосредственной близости от наших границ и напрямую затрагивает интересы нашей безопасности».
В известной степени такое географическое (но не геополитическое) допущение можно считать ответом Эрдогану и за историю с Айя-Софией, и за присутствие Анкары во всех «точках нестабильности» на постсоветском пространстве, начиная с Карабаха и киргизско-таджикского противостояния, и заканчивая Украиной с Молдавией.
Китайская ставка на палестинцев – пожалуй, главное «дипломатическое» отличие нынешнего арабо-израильского конфликта от предыдущих.
Ближневосточный кейс даёт Пекину хорошую возможность продемонстрировать (прежде всего -- Вашингтону) окрепшие «пост-ковидные» геополитические мускулы.
Кроме того, Турция и Иран, вербально и финансово спонсирующие ХАМАС, -- потенциально ключевые логистические элементы проекта «Один пояс – один путь». А в свете нерешённой уйгурской проблемы лишний реверанс Анкаре и Тегерану со стороны КНР, конечно же, не помешает.
Наконец, нельзя сбрасывать со счётов и смену израильского посла – как раз в конце 2020 года свою миссию в Поднебесной завершил Цви Хейфец, весьма эффективный дипломат и друг Нетаньяху. При том, что устранение Хейфица со столь важного поста произошло после того, как премьер вынужден был уступить мидовский портфель лево-центристским партнёрам/конкурентам по коалиции.
Но активная игра на «зелёном» поле рискует существенно осложнить «зачистку» неформального сектора, в которой китайские власти видят ещё один ключ к глобальному доминированию.
Лишнее тому подтверждение –демонтаж финтех-империи Джека Ма, внедрение цифрового юаня и полномасштабный запуск системы социального кредита.
В свою очередь, политическому исламу, -- который в лице ХАМАСа задаёт тон в нынешней эскалации с Израилем, -- такой «коммуно-капиталистический» подход, мягко говоря, не близок.
Чем меньше бизнесов и доходов остаются в «серой зоне», не доступной ни национальным, ни наднациональным бюрократиям, -- тем больше шансов использовать эти ресурсы для капитализации исламистских сетевых структур.
И наоборот, курс на добровольно-принудительную цифровизацию и тотальную транспарентность, неизбежным следствием которых станет масштабное перераспределение общественного благосостояния и появления новых недовольных -- хорошая возможность для географической и этнической экспансии за счёт всего евроазиатского неформального сектора, привлечённого мусульманскими рецептами удовлетворения запроса на справедливость.
Ближневосточный кейс даёт Пекину хорошую возможность продемонстрировать (прежде всего -- Вашингтону) окрепшие «пост-ковидные» геополитические мускулы.
Кроме того, Турция и Иран, вербально и финансово спонсирующие ХАМАС, -- потенциально ключевые логистические элементы проекта «Один пояс – один путь». А в свете нерешённой уйгурской проблемы лишний реверанс Анкаре и Тегерану со стороны КНР, конечно же, не помешает.
Наконец, нельзя сбрасывать со счётов и смену израильского посла – как раз в конце 2020 года свою миссию в Поднебесной завершил Цви Хейфец, весьма эффективный дипломат и друг Нетаньяху. При том, что устранение Хейфица со столь важного поста произошло после того, как премьер вынужден был уступить мидовский портфель лево-центристским партнёрам/конкурентам по коалиции.
Но активная игра на «зелёном» поле рискует существенно осложнить «зачистку» неформального сектора, в которой китайские власти видят ещё один ключ к глобальному доминированию.
Лишнее тому подтверждение –демонтаж финтех-империи Джека Ма, внедрение цифрового юаня и полномасштабный запуск системы социального кредита.
В свою очередь, политическому исламу, -- который в лице ХАМАСа задаёт тон в нынешней эскалации с Израилем, -- такой «коммуно-капиталистический» подход, мягко говоря, не близок.
Чем меньше бизнесов и доходов остаются в «серой зоне», не доступной ни национальным, ни наднациональным бюрократиям, -- тем больше шансов использовать эти ресурсы для капитализации исламистских сетевых структур.
И наоборот, курс на добровольно-принудительную цифровизацию и тотальную транспарентность, неизбежным следствием которых станет масштабное перераспределение общественного благосостояния и появления новых недовольных -- хорошая возможность для географической и этнической экспансии за счёт всего евроазиатского неформального сектора, привлечённого мусульманскими рецептами удовлетворения запроса на справедливость.
Экс-начальник управления «К» СЭБ ФСБ Виктор Воронин возвращается в нефтепереработку.
Его протеже Анатолий Яблонский почти за ₽111 млрд приобрёл Антипинский НПЗ и другие активы, ранее принадлежавшие Дмитрию Мазурову.
После ухода с Лубянки Воронин руководил службой безопасности ныне покойного Владимира Когана, до 2019-го владевшего Афипским НПЗ.
При этом бывший когановский подчинённый по банку «Уралсиб» Айрат Гаскаров с января 2019-го возглавляет «Росспиртпромом».
А самого Яблонского некоторые наблюдатели называют неформальным патроном нынешнего главы Росалкогольрегулирования (РАР) Игоря Алёшина.
Как известно, алёшинский предшественник Игорь Чуян поплатился креслом и стал фигурантом уголовного дела во многом из-за конфликта с влиятельным адвокатом Николаем Егоровым.
А в сферу интересов Егорова, помимо ОФК-банка (из-за которого они и поссорились с Чуяном), долгое время входил и Антипинский НПЗ.
Показательно, что уже после мазуровского ареста и фактического перехода завода под контроль «Сбера» в числе миноритариев, наряду с азербайджанской госкомпанией Socar, появился егоровский однокурсник Ильгам Рагимов.
Но в конце апреля азербайджанские инвесторы вышли из состава акционеров Антипинского НПЗ.
Не менее любопытно и совпадение нового передела на российском рынке нефтепереработки с громким слиянием ритейлеров, один из которых, – «Дикси», точнее, его владелец Игорь Кесаев,-- также довольно тесно связан и с алкогольной индустрией, и с лубянскими ветеранами.
Главный кесаевский безопасник Владимир Анисимов в 2002-2005 годах занимал пост замдиректора ФСБ и ещё со времен совместной службы в Карелии дружит с Николаем Патрушевым. При том, кстати, что Виктор Воронин – креатура давнего патрушевского недоброжелателя Виктора Черкесова.
В свою очередь, именно Кесаев поглотил «Красное & Белое», после того как в конце 2018-го туда пришли налоговики и силовики с подачи алешинского (!) РАР.
Если теперь кесаевская империя алкомаркетов войдёт в контур сделки с «Магнитом», то вкупе с появлением новых активов Яблонского и его «силовых» партнёров, логично говорить об очередной перегруппировке «окололубянских» бизнесов.
Что не может не быть связано с недавними перестановками в руководстве СЭБ ФСБ.
Его протеже Анатолий Яблонский почти за ₽111 млрд приобрёл Антипинский НПЗ и другие активы, ранее принадлежавшие Дмитрию Мазурову.
После ухода с Лубянки Воронин руководил службой безопасности ныне покойного Владимира Когана, до 2019-го владевшего Афипским НПЗ.
При этом бывший когановский подчинённый по банку «Уралсиб» Айрат Гаскаров с января 2019-го возглавляет «Росспиртпромом».
А самого Яблонского некоторые наблюдатели называют неформальным патроном нынешнего главы Росалкогольрегулирования (РАР) Игоря Алёшина.
Как известно, алёшинский предшественник Игорь Чуян поплатился креслом и стал фигурантом уголовного дела во многом из-за конфликта с влиятельным адвокатом Николаем Егоровым.
А в сферу интересов Егорова, помимо ОФК-банка (из-за которого они и поссорились с Чуяном), долгое время входил и Антипинский НПЗ.
Показательно, что уже после мазуровского ареста и фактического перехода завода под контроль «Сбера» в числе миноритариев, наряду с азербайджанской госкомпанией Socar, появился егоровский однокурсник Ильгам Рагимов.
Но в конце апреля азербайджанские инвесторы вышли из состава акционеров Антипинского НПЗ.
Не менее любопытно и совпадение нового передела на российском рынке нефтепереработки с громким слиянием ритейлеров, один из которых, – «Дикси», точнее, его владелец Игорь Кесаев,-- также довольно тесно связан и с алкогольной индустрией, и с лубянскими ветеранами.
Главный кесаевский безопасник Владимир Анисимов в 2002-2005 годах занимал пост замдиректора ФСБ и ещё со времен совместной службы в Карелии дружит с Николаем Патрушевым. При том, кстати, что Виктор Воронин – креатура давнего патрушевского недоброжелателя Виктора Черкесова.
В свою очередь, именно Кесаев поглотил «Красное & Белое», после того как в конце 2018-го туда пришли налоговики и силовики с подачи алешинского (!) РАР.
Если теперь кесаевская империя алкомаркетов войдёт в контур сделки с «Магнитом», то вкупе с появлением новых активов Яблонского и его «силовых» партнёров, логично говорить об очередной перегруппировке «окололубянских» бизнесов.
Что не может не быть связано с недавними перестановками в руководстве СЭБ ФСБ.
Заявления ХАМАСа о победе – вовсе не ритуальные, как это может показаться на первый взгляд.
Дело не только в 10 тысячах ракет, сохранённых благодаря размещению в жилых домах и нежеланию ЦАХАЛа увеличивать число жертв среди мирного населения.
Не менее важно, что Нетаньяху прекратил военную операцию по настойчивой просьбе (=требованию) Байдена.
И соответственно – причины, заставившие Белый дом сменить произраильскую позицию на «сбалансированную».
С Байденом у Нетаньяху не такая «химия», как с Трампом, но и «не искрит», как с Обамой.
Неслучайно, в ноябре 2020-го израильский премьер одним из первых поздравил кандидата-демократа с ещё официально не признанной победой на выборах, а в январе 2021-го удалил из своего твиттер-аккаунта совместное фото с 45-м американским президентом.
В свою очередь, нынешний хозяин Белого дома как-то написал Нетаньяху на подаренном фото: «Биби, я часто с тобой не согласен, но чёрт возьми, люблю тебя».
Наступление очередной фазы несогласия во взаимоотношениях Джо и Биби, очевидно, обусловлено нежеланием первого идти на конфликт с Катаром.
Газовый эмират и, по совместительству, один из ключевых «хамасовских» спонсоров давно и тесно связан с семейством Клинтонов и клинтоновскими протеже в команде Байдена. Прежде всего, -- с советником по нацбезопасности Джейком Салливаном.
Кроме того, катарские поставки СПГ в Европу – важный элемент в системе геоэкономического сдерживания России, актуальность которого для США не снизилась, а наоборот, повышается в свете отмены санкций в отношении «Северного потока-2».
В этом плане весьма показателен апрельский визит Зеленского в Доху, в ходе которого был подписан меморандум о сотрудничестве между украинским Минэнерго и Qatar Petroleum.
Но у Катара есть возможность играть на двух досках, с учётом присутствия эмирата в капитале «Роснефти».
И чем активнее Вашингтон будет поддерживать Израиль в его борьбе с ХАМАСом – тем больше шансов, что Катар предпочтёт энергетический альянс с Москвой, нежели жёсткую конкуренцию.
Правда, теперь ХАМАС, скорее всего, попытается использовать свой успех для получения контроля над всей Палестинской автономией. Т.е. – де-факто, для смещения Махмуда Аббаса и получение в свое распоряжение, наряду с Сектором Газа, ещё и территорий Иудеи и Самарии (Западного берега реки Иордан).
Насколько такой «транзит» будет легитимен – сказать трудно, если учесть, что в конце апреля руководство ПНА отменила парламентские и президентские выборы, -- намеченные, соответственно, на 22 мая и 31 июля, -- ссылаясь на отказ Израиля одобрить их проведение в Иерусалиме.
По версии израильских аналитиков, именно это решение (выгодное Аббасу, но невыгодное «хамасовцам») и стало настоящей причиной обострения конфликта.
Вполне возможно, что и основная цель экстренного ближневосточного турне Блинкена – всё-таки добиться проведения этих выборов.
Проблема в том, что такие итоги «ракетной избирательной кампании» ХАМАСа едва ли устроят других палестинских спонсоров из числа монархий Залива, которые не столь благосклонны к «Братьям-мусульманам» и их ответвлениям, как Катар.
Дело не только в 10 тысячах ракет, сохранённых благодаря размещению в жилых домах и нежеланию ЦАХАЛа увеличивать число жертв среди мирного населения.
Не менее важно, что Нетаньяху прекратил военную операцию по настойчивой просьбе (=требованию) Байдена.
И соответственно – причины, заставившие Белый дом сменить произраильскую позицию на «сбалансированную».
С Байденом у Нетаньяху не такая «химия», как с Трампом, но и «не искрит», как с Обамой.
Неслучайно, в ноябре 2020-го израильский премьер одним из первых поздравил кандидата-демократа с ещё официально не признанной победой на выборах, а в январе 2021-го удалил из своего твиттер-аккаунта совместное фото с 45-м американским президентом.
В свою очередь, нынешний хозяин Белого дома как-то написал Нетаньяху на подаренном фото: «Биби, я часто с тобой не согласен, но чёрт возьми, люблю тебя».
Наступление очередной фазы несогласия во взаимоотношениях Джо и Биби, очевидно, обусловлено нежеланием первого идти на конфликт с Катаром.
Газовый эмират и, по совместительству, один из ключевых «хамасовских» спонсоров давно и тесно связан с семейством Клинтонов и клинтоновскими протеже в команде Байдена. Прежде всего, -- с советником по нацбезопасности Джейком Салливаном.
Кроме того, катарские поставки СПГ в Европу – важный элемент в системе геоэкономического сдерживания России, актуальность которого для США не снизилась, а наоборот, повышается в свете отмены санкций в отношении «Северного потока-2».
В этом плане весьма показателен апрельский визит Зеленского в Доху, в ходе которого был подписан меморандум о сотрудничестве между украинским Минэнерго и Qatar Petroleum.
Но у Катара есть возможность играть на двух досках, с учётом присутствия эмирата в капитале «Роснефти».
И чем активнее Вашингтон будет поддерживать Израиль в его борьбе с ХАМАСом – тем больше шансов, что Катар предпочтёт энергетический альянс с Москвой, нежели жёсткую конкуренцию.
Правда, теперь ХАМАС, скорее всего, попытается использовать свой успех для получения контроля над всей Палестинской автономией. Т.е. – де-факто, для смещения Махмуда Аббаса и получение в свое распоряжение, наряду с Сектором Газа, ещё и территорий Иудеи и Самарии (Западного берега реки Иордан).
Насколько такой «транзит» будет легитимен – сказать трудно, если учесть, что в конце апреля руководство ПНА отменила парламентские и президентские выборы, -- намеченные, соответственно, на 22 мая и 31 июля, -- ссылаясь на отказ Израиля одобрить их проведение в Иерусалиме.
По версии израильских аналитиков, именно это решение (выгодное Аббасу, но невыгодное «хамасовцам») и стало настоящей причиной обострения конфликта.
Вполне возможно, что и основная цель экстренного ближневосточного турне Блинкена – всё-таки добиться проведения этих выборов.
Проблема в том, что такие итоги «ракетной избирательной кампании» ХАМАСа едва ли устроят других палестинских спонсоров из числа монархий Залива, которые не столь благосклонны к «Братьям-мусульманам» и их ответвлениям, как Катар.
Ссылка на «солдат ХАМАСа», из-за «сигнала» которых Минску якобы пришлось посадить злополучный борт Ryanair, в гораздо большей степени объясняет причины и механизмы спецоперации по задержанию основателя Nexta Романа Протасевича, чем это может показаться на первый взгляд.
Всего за три дня до громкой посадки в белорусском аэропорту, – в минувший четверг, -- Лукашенко впервые за долгое время «наехал» на «Газпром».
На сей раз белорусского лидера возмутили не тарифы на «голубое топливо» (как это нередко случалось ранее), а «газпромовский забор в центре Минска» -- многофункциональный «Газпром-центр», строительство которого в мае решено было законсервировать.
Но если вспомнить, что незадолго до этого лукашенковского выступления стало известно, о решении Байдена не вводить санкции в отношении «Северного потока-2», -- логично предположить, что раздражение белорусского лидера обусловлено отнюдь не только пробелами в вопросах градостроительной политики.
Ведь перенос главной российской экспортной трубы с «постсоветской» суши в море бьёт по транзитным бенефитам Минска так же, как и по киевским.
Неслучайно, Лукашенко ещё в 2009-м назвал трансбалтийский газопровод «убыточным проектом» и посчитал более разумным достроить «Ямал – Европа».
Понятно, что, пожелай белорусский лидер всё-таки остановить этот поезд или хотя бы выторговать для себя компенсацию, реплики по поводу «газпромовского» долгостроя в Минске – мягко говоря, не метод.
Чего нельзя сказать о громком инциденте, задевающем Запад и позволяющем последнему экстраполировать ответственность на Россию как основного союзника Белоруссии.
Идея новых (старых?) санкций в отношении «Северного потока-2», озвученная британских МИДом, -- в этом смысле слишком предсказуема, чтобы в Минске не предполагали таких последствий принудительного приземления рейса с Протасевичем.
А в таком контексте упоминание ХАМАСа вполне логично.
Например, с учётом роли, отводящейся хамасовскому спонсору Катару в энергетическом сдерживании России и довольно тесных взаимоотношений Батьки с газовым эмиратом.
Всего за три дня до громкой посадки в белорусском аэропорту, – в минувший четверг, -- Лукашенко впервые за долгое время «наехал» на «Газпром».
На сей раз белорусского лидера возмутили не тарифы на «голубое топливо» (как это нередко случалось ранее), а «газпромовский забор в центре Минска» -- многофункциональный «Газпром-центр», строительство которого в мае решено было законсервировать.
Но если вспомнить, что незадолго до этого лукашенковского выступления стало известно, о решении Байдена не вводить санкции в отношении «Северного потока-2», -- логично предположить, что раздражение белорусского лидера обусловлено отнюдь не только пробелами в вопросах градостроительной политики.
Ведь перенос главной российской экспортной трубы с «постсоветской» суши в море бьёт по транзитным бенефитам Минска так же, как и по киевским.
Неслучайно, Лукашенко ещё в 2009-м назвал трансбалтийский газопровод «убыточным проектом» и посчитал более разумным достроить «Ямал – Европа».
Понятно, что, пожелай белорусский лидер всё-таки остановить этот поезд или хотя бы выторговать для себя компенсацию, реплики по поводу «газпромовского» долгостроя в Минске – мягко говоря, не метод.
Чего нельзя сказать о громком инциденте, задевающем Запад и позволяющем последнему экстраполировать ответственность на Россию как основного союзника Белоруссии.
Идея новых (старых?) санкций в отношении «Северного потока-2», озвученная британских МИДом, -- в этом смысле слишком предсказуема, чтобы в Минске не предполагали таких последствий принудительного приземления рейса с Протасевичем.
А в таком контексте упоминание ХАМАСа вполне логично.
Например, с учётом роли, отводящейся хамасовскому спонсору Катару в энергетическом сдерживании России и довольно тесных взаимоотношений Батьки с газовым эмиратом.
«Это был бы такой подарок для американцев и коллективного Запада, если бы Россия ставила своей целью включить Беларусь в состав России. Это был бы конец».
Выступая перед парламентариями Лукашенко довольно прозрачно указал, «для чего писалась» история с Ryanair.
Самолётный демарш превратил Белоруссию в «отравленную пилюлю».
Августовские протесты вынудили Минск ещё теснее «прижаться» к Москве и даже впустить её в политические «закрома», согласившись на конституционную реформу.
Апрельское задержание белорусских военных мятежников сделало Лукашенко лично обязанным российским силовикам.
А отказ американцев от санкционного удушения «Северного потока-2» значительно снизил ценность белорусского газового транзита и соответственно, -- стоимость теперь уже кажущейся неизбежной интеграции.
Но после воскресного инцидента в минском аэропорту издержки для России от «поглощения» западного соседа-союзника кратно превысят любые гипотетические бонусы.
Лукашенко становится неприкасаемым.
И именно с позиции слабого, а не сильного, считает возможным диктовать свои условия.
С чем, очевидно, и связан его рассказ об «извинениях Путина», который при прочих равных был бы воспринят как проявление крайней нелояльности.
Выступая перед парламентариями Лукашенко довольно прозрачно указал, «для чего писалась» история с Ryanair.
Самолётный демарш превратил Белоруссию в «отравленную пилюлю».
Августовские протесты вынудили Минск ещё теснее «прижаться» к Москве и даже впустить её в политические «закрома», согласившись на конституционную реформу.
Апрельское задержание белорусских военных мятежников сделало Лукашенко лично обязанным российским силовикам.
А отказ американцев от санкционного удушения «Северного потока-2» значительно снизил ценность белорусского газового транзита и соответственно, -- стоимость теперь уже кажущейся неизбежной интеграции.
Но после воскресного инцидента в минском аэропорту издержки для России от «поглощения» западного соседа-союзника кратно превысят любые гипотетические бонусы.
Лукашенко становится неприкасаемым.
И именно с позиции слабого, а не сильного, считает возможным диктовать свои условия.
С чем, очевидно, и связан его рассказ об «извинениях Путина», который при прочих равных был бы воспринят как проявление крайней нелояльности.
Атакой на ватные палочки Абрамченко пытается урезонить аппетиты Чемезова.
Чем меньше в стране выпускается и используется неперерабатываемого материала – тем сложнее выбивать и осваивать триллионные «мусоросжигательные» бюджеты.
Не случайно, параллельно с объявлением «пластиковой войны» профильный вице-премьер вновь высказала сомнение в необходимости строительства 25 МСЗ вдобавок к четырём, уже запущенным «Ростехом».
Но тем самым Абрамченко расширяет и круг своих недоброжелателей-«тяжеловесов».
А первый вице-премьер Белоусов вряд ли настолько влиятелен, чтобы защитить свою протеже от коалиции Чемезова-Тимченко.
Чем меньше в стране выпускается и используется неперерабатываемого материала – тем сложнее выбивать и осваивать триллионные «мусоросжигательные» бюджеты.
Не случайно, параллельно с объявлением «пластиковой войны» профильный вице-премьер вновь высказала сомнение в необходимости строительства 25 МСЗ вдобавок к четырём, уже запущенным «Ростехом».
Но тем самым Абрамченко расширяет и круг своих недоброжелателей-«тяжеловесов».
А первый вице-премьер Белоусов вряд ли настолько влиятелен, чтобы защитить свою протеже от коалиции Чемезова-Тимченко.
₽100-миллиардный «ценник» для металлургов в равной степени и отвечает белоусовской специализации по поиску излишков у сырьевых (но, как правило, не нефтяных) рантье, и даёт оппонентам первого вице-премьера повод для алармистских исторических аналогий.
Когда ФСИН реанимирует гулаговское ноу-хау, а правительство призывает к «раскулачиванию» крупнейших частных компаний, -- в пору говорить не о пост-ковидном «НЭП 2.0», но о новом, «цифровом», издании мобилизационной экономики.
Даром что основная цель (или «разводящая база») силовиков и дирижистов – оправдать инвестирование средств ФНБ в инфраструктурные «стройки века».
Ведь чем меньше затраты на рабочую силу и сырьё – тем выше шансы, что этот эксперимент с распечатыванием главной национальной «кубышки» будет признан успешным.
Но в таком целеполагании есть весьма существенный концептуальный провал.
Сталинская индустриализация, оправдывающая обнуление трудовых издержек (благодаря массовым репрессиям и ГУЛАГу) и принудительное снижение стоимости продовольственных ресурсов (за счёт коллективизации), -- по преимуществу автаркический проект.
А нынешнее масштабное инфраструктурное строительство призвано, прежде всего, повысить транзитные возможности России, ускорить встраивание национальной экономики в «мир-систему».
И если те же металлурги (большинство из которых, кстати, как раз «плоды» сталинского «большого скачка») наращивают экспорт – они следует вполне в рамках «генеральной линии».
При этом попытки заставить их сдерживать внутренние цены, -- пусть и не с помощью экспортных пошлин, что вроде бы исключает Белоусов, -- делают продолжение и расширение внешней экспансии более социально-конфликтным.
Лисинский пассаж про «несколько миллионов владельцев акций [металлургических компаний], которые не получат рассчитываемые дивиденды», -- не просто указание на главный политэкономический побочный эффект наблюдаемого последние пару лет народно-биржевого бума. Хотя с помощью этой армии «недобаффетов» крупные отечественные бизнесмены получают шанс вновь стать олигархами и торпедировать любые недружественные фискальные инициативы властей.
Отказ от экспроприации доходов «среднеклассников», вложившихся в сырьевые «голубые фишки», неизбежно потребует резкого усиления эксплуатации работников этих предприятий.
А вне зависимости от того, какой вариант будет выбран, – более масштабная автоматизация производственных процессов или ужесточение системы вознаграждений и KPI, -- это уже вполне реальные предпосылки для нового «покраснения» российского «ржавого пояса».
Когда ФСИН реанимирует гулаговское ноу-хау, а правительство призывает к «раскулачиванию» крупнейших частных компаний, -- в пору говорить не о пост-ковидном «НЭП 2.0», но о новом, «цифровом», издании мобилизационной экономики.
Даром что основная цель (или «разводящая база») силовиков и дирижистов – оправдать инвестирование средств ФНБ в инфраструктурные «стройки века».
Ведь чем меньше затраты на рабочую силу и сырьё – тем выше шансы, что этот эксперимент с распечатыванием главной национальной «кубышки» будет признан успешным.
Но в таком целеполагании есть весьма существенный концептуальный провал.
Сталинская индустриализация, оправдывающая обнуление трудовых издержек (благодаря массовым репрессиям и ГУЛАГу) и принудительное снижение стоимости продовольственных ресурсов (за счёт коллективизации), -- по преимуществу автаркический проект.
А нынешнее масштабное инфраструктурное строительство призвано, прежде всего, повысить транзитные возможности России, ускорить встраивание национальной экономики в «мир-систему».
И если те же металлурги (большинство из которых, кстати, как раз «плоды» сталинского «большого скачка») наращивают экспорт – они следует вполне в рамках «генеральной линии».
При этом попытки заставить их сдерживать внутренние цены, -- пусть и не с помощью экспортных пошлин, что вроде бы исключает Белоусов, -- делают продолжение и расширение внешней экспансии более социально-конфликтным.
Лисинский пассаж про «несколько миллионов владельцев акций [металлургических компаний], которые не получат рассчитываемые дивиденды», -- не просто указание на главный политэкономический побочный эффект наблюдаемого последние пару лет народно-биржевого бума. Хотя с помощью этой армии «недобаффетов» крупные отечественные бизнесмены получают шанс вновь стать олигархами и торпедировать любые недружественные фискальные инициативы властей.
Отказ от экспроприации доходов «среднеклассников», вложившихся в сырьевые «голубые фишки», неизбежно потребует резкого усиления эксплуатации работников этих предприятий.
А вне зависимости от того, какой вариант будет выбран, – более масштабная автоматизация производственных процессов или ужесточение системы вознаграждений и KPI, -- это уже вполне реальные предпосылки для нового «покраснения» российского «ржавого пояса».
«Нежадный мужик» Владимир Богданов вместе с Игорем Сечиным продолжат поставлять сырьё на белорусские НПЗ, несмотря на угрозу вторичных санкций
Это, пожалуй, главный сочинский трофей Лукашенко, рисковавшего столкнуться с острым дефицитом топлива после того, как США объявили о возобновлении с 3 июня рестрикций в отношении ведущих нефтехимических предприятий Белоруссии.
На этом фоне азербайджанская SOCAR в мае вообще приостановила сотрудничество с Минском.
А российские поставки снизились до 608 тыс тонн против 1,32 млн в апреле.
Понятно, что активизация белорусского экспорта в условиях «ледяной войны» Минска с Западом – шанс для российских компаний навсегда застолбить за собой ёмкий соседний рынок.
При этом вторично-санкционные риски, хотя и возникают, но пока – по крайней мере, до встречи Путина с Байденом, -- не очень высоки.
Другое дело, что «бесплатность» топливного бонуса для Лукашенко вызывает большие сомнения.
Особенно, в свете диссонанса между краткостью президентского пересказа и длительностью самой сочинской встречи.
Показательно и то, что Путин предпочёл делиться итогами переговоров с белорусским коллегой за закрытыми дверями – на очередном совещании Совбеза РФ, которое, вместо традиционной пятницы, состоялось сегодня (возможно, правда, из-за предстоящего ПМЭФ) и было посвящено «отношениям с ближайшими соседями, республиками бывшего Советского Союза».
Это, пожалуй, главный сочинский трофей Лукашенко, рисковавшего столкнуться с острым дефицитом топлива после того, как США объявили о возобновлении с 3 июня рестрикций в отношении ведущих нефтехимических предприятий Белоруссии.
На этом фоне азербайджанская SOCAR в мае вообще приостановила сотрудничество с Минском.
А российские поставки снизились до 608 тыс тонн против 1,32 млн в апреле.
Понятно, что активизация белорусского экспорта в условиях «ледяной войны» Минска с Западом – шанс для российских компаний навсегда застолбить за собой ёмкий соседний рынок.
При этом вторично-санкционные риски, хотя и возникают, но пока – по крайней мере, до встречи Путина с Байденом, -- не очень высоки.
Другое дело, что «бесплатность» топливного бонуса для Лукашенко вызывает большие сомнения.
Особенно, в свете диссонанса между краткостью президентского пересказа и длительностью самой сочинской встречи.
Показательно и то, что Путин предпочёл делиться итогами переговоров с белорусским коллегой за закрытыми дверями – на очередном совещании Совбеза РФ, которое, вместо традиционной пятницы, состоялось сегодня (возможно, правда, из-за предстоящего ПМЭФ) и было посвящено «отношениям с ближайшими соседями, республиками бывшего Советского Союза».
Кампания под названием «СИМ-СИМ, закройся» не только делает городскую среду менее комфортной для любителей хипстерских средств передвижения -- самокатов, велосипедов и т.п.
Под угрозой маржинальность онлайн-сервисов, чьим курьерам данный вид транспорта позволяет увеличить скорость выполнения заказов, одновременно избегая тех издержек, которые возникают при использовании авто.
В этом смысле федеральные и московские транспортные ведомства с группой поддержки в виде СК, ГИБДД и СПЧ тестируют на прочность оборону цифровых олигополий.
За время пандемии выручка подразделений «Сбера» и «Яндекса», специализирующихся на доставке еды, выросла в разы. Чего нельзя сказать об их доходах.
А по мере ослабления ковид-ограничений и на фоне перманентного ропота курьеров --возможностей для заработков у этих агрегаторов будет ещё меньше.
Если сюда добавить рестрикции в отношении СИМ –главным российским экосистемам не избежать серьёзной коррекции бизнес-моделей, а их управляющим – сокращения бонусов.
Причём, объяснять происходящее исключительно «перегибами на местах» -- мягко говоря, неосмотрительно.
Особенно, с учётом того, что параллельно Греф получил на ПМЭФ сигнал с самого «верха» -- в виде призыва ко всем крупнейшим банкам страны полностью подключиться к центробанковской СБП до 1 июля.
Под угрозой маржинальность онлайн-сервисов, чьим курьерам данный вид транспорта позволяет увеличить скорость выполнения заказов, одновременно избегая тех издержек, которые возникают при использовании авто.
В этом смысле федеральные и московские транспортные ведомства с группой поддержки в виде СК, ГИБДД и СПЧ тестируют на прочность оборону цифровых олигополий.
За время пандемии выручка подразделений «Сбера» и «Яндекса», специализирующихся на доставке еды, выросла в разы. Чего нельзя сказать об их доходах.
А по мере ослабления ковид-ограничений и на фоне перманентного ропота курьеров --возможностей для заработков у этих агрегаторов будет ещё меньше.
Если сюда добавить рестрикции в отношении СИМ –главным российским экосистемам не избежать серьёзной коррекции бизнес-моделей, а их управляющим – сокращения бонусов.
Причём, объяснять происходящее исключительно «перегибами на местах» -- мягко говоря, неосмотрительно.
Особенно, с учётом того, что параллельно Греф получил на ПМЭФ сигнал с самого «верха» -- в виде призыва ко всем крупнейшим банкам страны полностью подключиться к центробанковской СБП до 1 июля.
Ксения Шойгу – ещё одна именитая пострадавшая от нынешнего «наката на самокаты».
Только в апреле фонд Sistema Smart Tech, управляемый дочерью министра обороны, вложил ₽200 млн в кикшеринговый сервис Urent, среди прочих приостановивший работу в Санкт-Петербурге на фоне обысков СК.
А с 1 июня, как раз, когда самокатный скандал только начал раскручиваться, был открыт новый водный маршрут между северной столицей и кронштадтским «Островом фортом», также патронируемым Ксенией Шойгу.
Изначально эту весьма хлебную магистраль пыталась осваивать Radisson Royal Зараха Илиева и Года Нисанова.
Но в итоге яхты московской компании были заменены на метеоры «Нева Тревел».
Глава СК Александр Бастрыкин – однокурсник Ильгама Рагимова, давнего делового партнёра и, отчасти, покровителя Илиева и Нисанова.
Поэтому не исключено, что электросамокаты могли стать инструментом для принудительной демонополизации (или, если повезёт, -- нового передела) водного сообщения с «Островом фортов».
Только в апреле фонд Sistema Smart Tech, управляемый дочерью министра обороны, вложил ₽200 млн в кикшеринговый сервис Urent, среди прочих приостановивший работу в Санкт-Петербурге на фоне обысков СК.
А с 1 июня, как раз, когда самокатный скандал только начал раскручиваться, был открыт новый водный маршрут между северной столицей и кронштадтским «Островом фортом», также патронируемым Ксенией Шойгу.
Изначально эту весьма хлебную магистраль пыталась осваивать Radisson Royal Зараха Илиева и Года Нисанова.
Но в итоге яхты московской компании были заменены на метеоры «Нева Тревел».
Глава СК Александр Бастрыкин – однокурсник Ильгама Рагимова, давнего делового партнёра и, отчасти, покровителя Илиева и Нисанова.
Поэтому не исключено, что электросамокаты могли стать инструментом для принудительной демонополизации (или, если повезёт, -- нового передела) водного сообщения с «Островом фортов».
Обнуление ФБК символично совпало с 25-летием победы ельцинского олигархата над зюгановскими коммунистами и коржаковскими силовиками.
Дело здесь не столько в «попрании демократических процедур» как таковом (хотя такие исторические аналогии и выводы, возможно, кому-то покажутся уместными), сколько в сходном институциональном бэкграунде, соответственно, выигравших и проигравших.
Навальный неслучайно появился в первые годы отсидки Ходорковского.
При всех дополнительных «медийных» бонусах этого «проекта» главная его политтехнологическая цель заключалась в создании эффективного противовеса тогдашнему «узнику #1» --«народно-демократической» защиты от «олигархического реванша».
Тем показательнее, что именно на фоне «самоподрыва оппозиции» Дерипаска одновременно говорит и о 10-летнем путинском карт-бланше, и фактически призывает к демонтажу кудринской финансовой модели, обуславливая экономический суверенитет формированием ₽70-триллионного рынка негосударственного рублёвого долга.
Это не первая попытка Дерипаски сломать политэкономические стереотипы. В 2003-м вместо распечатывания ЗВР в пользу крупного частного бизнеса, —как это советовал основатель «Русала», — случилось дело «ЮКОСа». А с созданием стабфонда (предтечи ФНБ) монополизация государством основных финансовых ресурсов стала необратимой и безальтернативной.
Но санкции и «корона-кризисные» изъятия делают содержание экономики и, главное, обеспечение её роста всё более обременительным для казны.
При том, что любые сценарии кардинального увеличения доходов или минимизации расходов бюджета задевают либо население, либо госкапиталистическом аристократию, тем самым повышая угрозу политической турбулентности.
Игра на обострение с Навальным —лишнее тому подтверждение.
А кремлёвский выигрыш в ней —скорее тактический, нежели стратегический.
Особенно, при отсутствии в среднесрочной перспективе сколько-нибудь заметных изменений к лучшему в уровне жизни.
В этом смысле Дерипаска предлагает своеобразную сделку —власти гарантируется стабильность и преемственность в обмен на отказ от финансовой монополии.
Четверть века назад государство купило лояльность бизнеса, оплатив формирование крупной частной собственности —с помощью пресловутых залоговых аукционов.
Теперь речь идет не о новой масштабной приватизации (во всяком случае – пока), но о «разгосударствлении» денежных потоков.
Не надо «нахлобучивать» металлургов, вынуждая их направлять сверхдоходы в бюджет или на одобренные правительством «преобразующие инвестиции» -- достаточно предложить обладателям этих денег ликвидные рублёвые бонды, не ОФЗ, но такие же надёжные и доходные.
И конечно же, – а Дерипаска не был бы Дерипаской, если бы попутно не метил в ЦБ, -- поделиться с бизнесом бенефитами от денежной эмиссии, включив данные бумаги в ломбардный список.
При таком развитии событий заёмщики окажутся не менее влиятельными, чем кредиторы (следуя известной поговорке про различие между банковскими клиентами, задолжавшими $1000 или $1 млрд)
Но то, что Путин назвал белоусовские заявления «резковатыми», -- хотя, казалось бы, первый вице-премьер высказался вполне в президентском стиле, -- не позволяет свести к нулю вероятность «бархатного олигархического реванша» по схеме Дерипаски.
Дело здесь не столько в «попрании демократических процедур» как таковом (хотя такие исторические аналогии и выводы, возможно, кому-то покажутся уместными), сколько в сходном институциональном бэкграунде, соответственно, выигравших и проигравших.
Навальный неслучайно появился в первые годы отсидки Ходорковского.
При всех дополнительных «медийных» бонусах этого «проекта» главная его политтехнологическая цель заключалась в создании эффективного противовеса тогдашнему «узнику #1» --«народно-демократической» защиты от «олигархического реванша».
Тем показательнее, что именно на фоне «самоподрыва оппозиции» Дерипаска одновременно говорит и о 10-летнем путинском карт-бланше, и фактически призывает к демонтажу кудринской финансовой модели, обуславливая экономический суверенитет формированием ₽70-триллионного рынка негосударственного рублёвого долга.
Это не первая попытка Дерипаски сломать политэкономические стереотипы. В 2003-м вместо распечатывания ЗВР в пользу крупного частного бизнеса, —как это советовал основатель «Русала», — случилось дело «ЮКОСа». А с созданием стабфонда (предтечи ФНБ) монополизация государством основных финансовых ресурсов стала необратимой и безальтернативной.
Но санкции и «корона-кризисные» изъятия делают содержание экономики и, главное, обеспечение её роста всё более обременительным для казны.
При том, что любые сценарии кардинального увеличения доходов или минимизации расходов бюджета задевают либо население, либо госкапиталистическом аристократию, тем самым повышая угрозу политической турбулентности.
Игра на обострение с Навальным —лишнее тому подтверждение.
А кремлёвский выигрыш в ней —скорее тактический, нежели стратегический.
Особенно, при отсутствии в среднесрочной перспективе сколько-нибудь заметных изменений к лучшему в уровне жизни.
В этом смысле Дерипаска предлагает своеобразную сделку —власти гарантируется стабильность и преемственность в обмен на отказ от финансовой монополии.
Четверть века назад государство купило лояльность бизнеса, оплатив формирование крупной частной собственности —с помощью пресловутых залоговых аукционов.
Теперь речь идет не о новой масштабной приватизации (во всяком случае – пока), но о «разгосударствлении» денежных потоков.
Не надо «нахлобучивать» металлургов, вынуждая их направлять сверхдоходы в бюджет или на одобренные правительством «преобразующие инвестиции» -- достаточно предложить обладателям этих денег ликвидные рублёвые бонды, не ОФЗ, но такие же надёжные и доходные.
И конечно же, – а Дерипаска не был бы Дерипаской, если бы попутно не метил в ЦБ, -- поделиться с бизнесом бенефитами от денежной эмиссии, включив данные бумаги в ломбардный список.
При таком развитии событий заёмщики окажутся не менее влиятельными, чем кредиторы (следуя известной поговорке про различие между банковскими клиентами, задолжавшими $1000 или $1 млрд)
Но то, что Путин назвал белоусовские заявления «резковатыми», -- хотя, казалось бы, первый вице-премьер высказался вполне в президентском стиле, -- не позволяет свести к нулю вероятность «бархатного олигархического реванша» по схеме Дерипаски.
Набиуллина и Белоусов год назад были главными сторонниками сворачивания локдауна.
И в этом смысле финансово-экономические «ветви» власти и бизнес оказались едины в противостоянии «партии карантина».
Теперь первый вице-премьер вновь озаботился поиском предпринимательских сверхдоходов.
А ЦБ перешёл к закручиванию «финансовых гаек», неуклонно повышая стоимость кредита.
На этом фоне частичный собянинский локдаун при всей его кажущейся «бархатности» может оказаться для экономики (причём, не только московской) идеальным штормом.
Причём, «коктейль» из новых «ковид-ограничений», монетаристских ужесточений и «продразвёрсточных» заявлений рискует скорее, чем во время прошлогодних «карантинных каникул», вывести предпринимателей из лояльного поля.
Или, -- в лучшем для власти случае, -- усилить запрос бизнеса на участие в принятии ключевых решений.
И в этом смысле финансово-экономические «ветви» власти и бизнес оказались едины в противостоянии «партии карантина».
Теперь первый вице-премьер вновь озаботился поиском предпринимательских сверхдоходов.
А ЦБ перешёл к закручиванию «финансовых гаек», неуклонно повышая стоимость кредита.
На этом фоне частичный собянинский локдаун при всей его кажущейся «бархатности» может оказаться для экономики (причём, не только московской) идеальным штормом.
Причём, «коктейль» из новых «ковид-ограничений», монетаристских ужесточений и «продразвёрсточных» заявлений рискует скорее, чем во время прошлогодних «карантинных каникул», вывести предпринимателей из лояльного поля.
Или, -- в лучшем для власти случае, -- усилить запрос бизнеса на участие в принятии ключевых решений.
Успешная общенациональная вакцинация не спасла Нетаньяху от политического поражения.
Наоборот, вполне возможно, что премьерского кресла ему стоила, в немалой степени и жёсткость в борьбе с «ковидом».
В этом смысле «кейс Биби» становится дополнительным козырем для кремлёвских противников отказа от добровольности прививочной кампании.
Благо российский «глубинный народ» в своём отношении к прогрессистским «железным рукам» не менее «жестоковыйный», чем жители Израиля.
И никакое закручивание силовых гаек в отношении оппозиционеров, рэперов и блогеров не способно настолько поколебать устои «вертикали власти», как вакцинный «обязон», затрагивающий абсолютно всех, вне зависимости от политических предпочтений, социального статуса и т. п.
Другое дело, что пробуксовка с формированием коллективного иммунитета —дополнительный и довольно мощный катализатор межклассового конфликта.
Внеплановые «выходные с сохранением зарплаты» —банкет за счёт бизнеса.
Не желая расходовать казённые заначки и при этом испытывать терпение «бедных», власти залезают в карман к «богатым», вынуждая предпринимателей платить за прививочную пассивность обывателей.
Им посылается нехитрый и недвусмысленный сигнал: либо заставляйте своих работников вакцинироваться, абсорбируя весь связанный с этим негатив, —либо и впредь будете терять деньги.
В моменте создание таких «санитарных кордонов» между трудом и капиталом выгодно власти —принцип «разделяй и властвуй» никто не отменял.
Но неизбежная в этом случае идеологическая поляризация рискует самым неблагоприятным образом отразиться на «Единой России».
Её не столько «руководящий и направляющий», сколько цементирующий политическую систему функционал до сих пор заключался, прежде всего, в навязывании обществу повестки «поверх» межклассовых разногласий.
С этой точки любые сколько-нибудь заметные движения ЕР «вправо» или «влево» девальвируют её ценность для режима.
В то же время, стремление во что бы то ни стало сохранить нейтралитет в новом, «вакциннно-обусловленном», противостоянии между «имущими» и «неимущими» способно свести к нулю привлекательность «партии власти» для избирателей.
Наоборот, вполне возможно, что премьерского кресла ему стоила, в немалой степени и жёсткость в борьбе с «ковидом».
В этом смысле «кейс Биби» становится дополнительным козырем для кремлёвских противников отказа от добровольности прививочной кампании.
Благо российский «глубинный народ» в своём отношении к прогрессистским «железным рукам» не менее «жестоковыйный», чем жители Израиля.
И никакое закручивание силовых гаек в отношении оппозиционеров, рэперов и блогеров не способно настолько поколебать устои «вертикали власти», как вакцинный «обязон», затрагивающий абсолютно всех, вне зависимости от политических предпочтений, социального статуса и т. п.
Другое дело, что пробуксовка с формированием коллективного иммунитета —дополнительный и довольно мощный катализатор межклассового конфликта.
Внеплановые «выходные с сохранением зарплаты» —банкет за счёт бизнеса.
Не желая расходовать казённые заначки и при этом испытывать терпение «бедных», власти залезают в карман к «богатым», вынуждая предпринимателей платить за прививочную пассивность обывателей.
Им посылается нехитрый и недвусмысленный сигнал: либо заставляйте своих работников вакцинироваться, абсорбируя весь связанный с этим негатив, —либо и впредь будете терять деньги.
В моменте создание таких «санитарных кордонов» между трудом и капиталом выгодно власти —принцип «разделяй и властвуй» никто не отменял.
Но неизбежная в этом случае идеологическая поляризация рискует самым неблагоприятным образом отразиться на «Единой России».
Её не столько «руководящий и направляющий», сколько цементирующий политическую систему функционал до сих пор заключался, прежде всего, в навязывании обществу повестки «поверх» межклассовых разногласий.
С этой точки любые сколько-нибудь заметные движения ЕР «вправо» или «влево» девальвируют её ценность для режима.
В то же время, стремление во что бы то ни стало сохранить нейтралитет в новом, «вакциннно-обусловленном», противостоянии между «имущими» и «неимущими» способно свести к нулю привлекательность «партии власти» для избирателей.
Собянин вернул себе политическую субъектность, но резко сократил избирательные «антитела» «Единой России».
Вне зависимости от того, распространится ли на всю страну столичное ноу-хау – партия власти отныне будет ассоциироваться именно с этой «квази-обязательной» вакцинацией.
Особенно, если московский мэр возглавит городской список ЕР.
При этом, даже согласно ВЦИОМ, доля вакцинных скептиков достигает 22%.
И сложно представить, что никто не попытается использовать этот ресурс, политизируя недовольство прививочным «обязоном».
Понятно, что ни симпатизирующая Китаю зюгановская КПРФ, ни привившийся ещё прошлой осенью Жириновский, ни ещё не зачищенные прозападные «несистемщики» не способны сыграть на антивакцинационной повестке.
Но «санитарного Левиафана» можно столкнуть с «русским миром».
Не исключено, что нынешний довольно активно раскручиваемый конфликт между Сурковым и Прилепиным – результат тонкой контригры АП, призванной как раз нейтрализовать потенциальную угрозу.
Но так же резонно допустить вероятность «договорняка» для капитализации лево-консервативного проекта.
Благо, чем быстрее будут набирать электоральные очки Прилепин и его «СР-За правду» -- тем ценнее для ЕР Сурков и его клиентела в Донбассе, чьи жители вместе с паспортами РФ получили и возможность участвовать в российских выборах.
Когда экс-помощник президента, обращаясь к единомышленникам по «русскому миру», говорит: «Нам нужен один сторонник – Путин», --
Сурковская фраза «Нам нужен один сторонник – Путин» при схожем внешнем пафосе, по своей практической ценности сильно отличается от володинской формулы «Нет Путина – нет России».
Автор «суверенной демократии» и главный продюсер «русского мира», что называется, делает два конца.
Донбассу «продаёт» поддержку Путина, а Путину – поддержку Донбасса.
Из того факта, что «империя –неростовщическая», вовсе не следует запрета на проведение подобного «арбитража» при её строительстве.
Тем более – со стороны идеолога-постмодерниста.
Вне зависимости от того, распространится ли на всю страну столичное ноу-хау – партия власти отныне будет ассоциироваться именно с этой «квази-обязательной» вакцинацией.
Особенно, если московский мэр возглавит городской список ЕР.
При этом, даже согласно ВЦИОМ, доля вакцинных скептиков достигает 22%.
И сложно представить, что никто не попытается использовать этот ресурс, политизируя недовольство прививочным «обязоном».
Понятно, что ни симпатизирующая Китаю зюгановская КПРФ, ни привившийся ещё прошлой осенью Жириновский, ни ещё не зачищенные прозападные «несистемщики» не способны сыграть на антивакцинационной повестке.
Но «санитарного Левиафана» можно столкнуть с «русским миром».
Не исключено, что нынешний довольно активно раскручиваемый конфликт между Сурковым и Прилепиным – результат тонкой контригры АП, призванной как раз нейтрализовать потенциальную угрозу.
Но так же резонно допустить вероятность «договорняка» для капитализации лево-консервативного проекта.
Благо, чем быстрее будут набирать электоральные очки Прилепин и его «СР-За правду» -- тем ценнее для ЕР Сурков и его клиентела в Донбассе, чьи жители вместе с паспортами РФ получили и возможность участвовать в российских выборах.
Когда экс-помощник президента, обращаясь к единомышленникам по «русскому миру», говорит: «Нам нужен один сторонник – Путин», --
Сурковская фраза «Нам нужен один сторонник – Путин» при схожем внешнем пафосе, по своей практической ценности сильно отличается от володинской формулы «Нет Путина – нет России».
Автор «суверенной демократии» и главный продюсер «русского мира», что называется, делает два конца.
Донбассу «продаёт» поддержку Путина, а Путину – поддержку Донбасса.
Из того факта, что «империя –неростовщическая», вовсе не следует запрета на проведение подобного «арбитража» при её строительстве.
Тем более – со стороны идеолога-постмодерниста.
«Тотальный нигилизм» (в терминах Пескова) тотально ломает Кремлю повестку.
Ссылками на происки западных конкурентов никак не объяснишь провал вакцинации в России и абсолютные антирекорды по темпам заболеваемости Covid-19.
А значит, и дальнейшие бенефиты «вакцинной дипломатии» оказываются под большим вопросом.
Неутешительная статистика Оперштаба лишает Москву возможности/морального права оценивать «эпидемиологическую чистоту» других стран и использовать «туристический ресурс» в геополитическом торге с ними.
Неслучайно, на планах по возобновлению авиасообщения с Турцией никак не отразились заявления Эрдогана о создании военной базы в Азербайджане.
Наконец, инициатива в борьбе с пандемией вновь перешла к Собянину.
Хотя в последние месяцы вновь активизировались слухи о скорой (предположительно – осенней) смене московского мэра.
С одной стороны, Собянину при таком раскладе нечего терять.
А если его нынешние анти-ковидные эксперименты не увенчаются успехом и/или приведут к заметному ухудшению социально-политической ситуации в столице – будет на кого списать «недочёты и перегибы» и принести в жертву без угрозы для Системы.
Но ведь в случае собянинской победы в отражении «новой волны» сама его отставка (даже при наделении какой-нибудь условно-госсоветовской синекурой) рискует спровоцировать довольно значительное брожение умов. И в «верхах», и в «низах».
Тем более, что, судя по произошедшему с вакцинацией и соблюдением антиковидных санитарных норм, «пульт управления» общественным мнением явно засбоил.
Ссылками на происки западных конкурентов никак не объяснишь провал вакцинации в России и абсолютные антирекорды по темпам заболеваемости Covid-19.
А значит, и дальнейшие бенефиты «вакцинной дипломатии» оказываются под большим вопросом.
Неутешительная статистика Оперштаба лишает Москву возможности/морального права оценивать «эпидемиологическую чистоту» других стран и использовать «туристический ресурс» в геополитическом торге с ними.
Неслучайно, на планах по возобновлению авиасообщения с Турцией никак не отразились заявления Эрдогана о создании военной базы в Азербайджане.
Наконец, инициатива в борьбе с пандемией вновь перешла к Собянину.
Хотя в последние месяцы вновь активизировались слухи о скорой (предположительно – осенней) смене московского мэра.
С одной стороны, Собянину при таком раскладе нечего терять.
А если его нынешние анти-ковидные эксперименты не увенчаются успехом и/или приведут к заметному ухудшению социально-политической ситуации в столице – будет на кого списать «недочёты и перегибы» и принести в жертву без угрозы для Системы.
Но ведь в случае собянинской победы в отражении «новой волны» сама его отставка (даже при наделении какой-нибудь условно-госсоветовской синекурой) рискует спровоцировать довольно значительное брожение умов. И в «верхах», и в «низах».
Тем более, что, судя по произошедшему с вакцинацией и соблюдением антиковидных санитарных норм, «пульт управления» общественным мнением явно засбоил.
«Впереди нас ждут интересные вещи. Будет много новых драматических преобразований. Если я доживу до тех времен, когда это произойдёт, -- я буду иметь работу».
Расценивая финальный сурковский пассаж в статье FT как намёк на «транзит», нетрудно объяснить, почему бывшего «серого кардинала» стало слишком много в медийном поле.
Но здесь очень важно избежать фальстарта, иначе велик риск быть «отстреленным» задолго до начала настоящей охоты.
При этом нынешнюю политическую фазу с очень большой натяжкой можно было бы назвать «предтранзитной» даже с прицелом на 2024-й. А после принятия поправки об обнулении и такой рубеж представляется весьма гипотетическим.
Если только не рассматривать женевский саммит как первый шаг к заключению «пакта о ненападении» с главным внешним игроком. Предполагая, что в этом случае Путин, наверное, мог бы решиться на уход с президентского поста.
Другой вопрос – каковы должны быть взаимоприемлемые условия такого «мирного договора» и что может обеспечить его «железобетонность»?
Или точнее – почему Сурков мог решить, что «транзитное время» вот-вот наступит?
Единственный вероятный в этом смысле повод – шаги по идеологическому (но не геополитическому) сближению с Западом.
При всей их «робости» и неоднозначности они способны разрушить то самое «одиночество полукровки», о котором Сурков писал (и по сути, воспевал) в 2018-м еще будучи помощником президента.
Поэтому теперь он предупреждает Запад, что «транзит» вынудит вернуться в строй главного конструктора антизападной версии российского проекта.
И заодно даёт сигнал отечественным элитам, кого «возродит к жизни» столь сильно ожидаемые ими «новые драматические преобразования».
Тем самым, де-факто Сурков играет «антитранзитную партию», что, собственно, тоже повышает его шансы вновь оказаться востребованным.
Расценивая финальный сурковский пассаж в статье FT как намёк на «транзит», нетрудно объяснить, почему бывшего «серого кардинала» стало слишком много в медийном поле.
Но здесь очень важно избежать фальстарта, иначе велик риск быть «отстреленным» задолго до начала настоящей охоты.
При этом нынешнюю политическую фазу с очень большой натяжкой можно было бы назвать «предтранзитной» даже с прицелом на 2024-й. А после принятия поправки об обнулении и такой рубеж представляется весьма гипотетическим.
Если только не рассматривать женевский саммит как первый шаг к заключению «пакта о ненападении» с главным внешним игроком. Предполагая, что в этом случае Путин, наверное, мог бы решиться на уход с президентского поста.
Другой вопрос – каковы должны быть взаимоприемлемые условия такого «мирного договора» и что может обеспечить его «железобетонность»?
Или точнее – почему Сурков мог решить, что «транзитное время» вот-вот наступит?
Единственный вероятный в этом смысле повод – шаги по идеологическому (но не геополитическому) сближению с Западом.
При всей их «робости» и неоднозначности они способны разрушить то самое «одиночество полукровки», о котором Сурков писал (и по сути, воспевал) в 2018-м еще будучи помощником президента.
Поэтому теперь он предупреждает Запад, что «транзит» вынудит вернуться в строй главного конструктора антизападной версии российского проекта.
И заодно даёт сигнал отечественным элитам, кого «возродит к жизни» столь сильно ожидаемые ими «новые драматические преобразования».
Тем самым, де-факто Сурков играет «антитранзитную партию», что, собственно, тоже повышает его шансы вновь оказаться востребованным.
«Санкционные» анонсы Джейка Салливана дают дополнительный повод для проведения аналогий между Байденом и Картером.
Политику 39-го президента США в отношении СССР тоже определяли два антагониста, занимавшие посты, соответственно, советника по нацбезопасности и госсекретаря, – «ястреб» Збигнев Бжезинский и «голубь» Сайрус Вэнс
Последнему, кстати, симпатизировал Сэмуэль Писар, отчим нынешнего шефа Госдепа Энтони Блинкена и один из лоббистов «энергетической конвергенции» с Москвой.
Его пасынок сегодня в какой-то степени репродуцирует эту логику, занимая достаточно умеренную позицию по поводу «Северного потока-2».
Салливан, напротив, выступает в качестве «злого полицейского», грозя российскому газовому «броску на Запад» новыми рестрикциями, спустя меньше недели после женевского саммита.
Но, помимо встречи Путина и Байдена в Женеве, нашумевшему интервью Салливана предшествовали президентские выборы в Иране, в которых победил ультраконсерватор Ибрагим Раиси.
Этот результат сколь предсказуем, столь и весьма проблематичен для нынешней администрации Белого дома.
Избранный президент Исламской республики, в силу международного реноме и личных взглядов, становится весьма серьёзным дополнительным препятствием для возобновления «ядерной сделки».
А это не просто болезненный удар по амбициям Салливана, готовившего «распечатывание» Ирана ещё при Обаме.
Чем меньше шансов на полномасштабное иранское возвращение на мировой энергетический рынок – тем больше зависимость Европы от нефтегазовых поставок из России.
Наоборот, теперь принуждение Тегерана к сколько-нибудь конструктивному и предсказуемому сотрудничеству невозможно без содействия Москвы.
Хотя бы потому, что иранский газ (в отличие от нефти, не затронутый санкциями) может попадать на Запад либо через «Турецкий поток», либо через Армению.
Валютная выручка «режима аятолл» в немалой степени зависит от «газпромовской» инфраструктуры и уровня российского геополитического влияния в регионе.
С этой точки зрения «не тот сигнал» Салливана может оказаться «приглашением к размену», попыткой обусловить санкционный тайм-аут для «Северного потока-2» более активным российским участием в давлении на Иран.
Даром, что в пределе ни согласие, ни отказ Кремля от очередной оферты Белого дома не сделает энергетический вариант «возвращения в Европу» более эффективным.
Политику 39-го президента США в отношении СССР тоже определяли два антагониста, занимавшие посты, соответственно, советника по нацбезопасности и госсекретаря, – «ястреб» Збигнев Бжезинский и «голубь» Сайрус Вэнс
Последнему, кстати, симпатизировал Сэмуэль Писар, отчим нынешнего шефа Госдепа Энтони Блинкена и один из лоббистов «энергетической конвергенции» с Москвой.
Его пасынок сегодня в какой-то степени репродуцирует эту логику, занимая достаточно умеренную позицию по поводу «Северного потока-2».
Салливан, напротив, выступает в качестве «злого полицейского», грозя российскому газовому «броску на Запад» новыми рестрикциями, спустя меньше недели после женевского саммита.
Но, помимо встречи Путина и Байдена в Женеве, нашумевшему интервью Салливана предшествовали президентские выборы в Иране, в которых победил ультраконсерватор Ибрагим Раиси.
Этот результат сколь предсказуем, столь и весьма проблематичен для нынешней администрации Белого дома.
Избранный президент Исламской республики, в силу международного реноме и личных взглядов, становится весьма серьёзным дополнительным препятствием для возобновления «ядерной сделки».
А это не просто болезненный удар по амбициям Салливана, готовившего «распечатывание» Ирана ещё при Обаме.
Чем меньше шансов на полномасштабное иранское возвращение на мировой энергетический рынок – тем больше зависимость Европы от нефтегазовых поставок из России.
Наоборот, теперь принуждение Тегерана к сколько-нибудь конструктивному и предсказуемому сотрудничеству невозможно без содействия Москвы.
Хотя бы потому, что иранский газ (в отличие от нефти, не затронутый санкциями) может попадать на Запад либо через «Турецкий поток», либо через Армению.
Валютная выручка «режима аятолл» в немалой степени зависит от «газпромовской» инфраструктуры и уровня российского геополитического влияния в регионе.
С этой точки зрения «не тот сигнал» Салливана может оказаться «приглашением к размену», попыткой обусловить санкционный тайм-аут для «Северного потока-2» более активным российским участием в давлении на Иран.
Даром, что в пределе ни согласие, ни отказ Кремля от очередной оферты Белого дома не сделает энергетический вариант «возвращения в Европу» более эффективным.