Уважаемый «Толкователь» (@netovetz) не учитывает масштабы того удара, который пандемия, (и борьба с ней) нанесла по Европе.

«Covid-девальвация» большинства базовых европейских ценностей не менее опасна, чем усуглубление рецессии и разрастание «дыр» в бюджетах большинства стран ЕС. 1
Старый Свет одновременно лишается и ценностной, и финансовой субъектности и, тем самым, превращается в сравнительно недорогой объект для поглощения.
Но из-за довольно скромных финансовых возможностей шансы России стать новым «поглотителем Европы» едва ли выше, чем у Китая или США.
Смирившись с режимом «большого брата», Берлин и Париж, скорее, предпочтут его китайскую модель российской. Хотя бы в силу её большей технологичности и капитализации.

Что же касается исламского мира, то его лидеры либо остаются британскими прокси (как монархии Залива), либо —ангажируются Китаем (как Иран).
Так что на «зелёном поле» создать третий центр мировой силы точно не получится.

https://t.iss.one/tolk_tolk/5079

Очередной приступ «сухого кашля» у ЕС.

Федеральный конституционный суд ФРГ усмотрел превышение полномочий в действиях ЕЦБ, запустившего в 2015 программу «количественного смягчения», и предписал немецкому правительству «принять активные шаги» для противодействия ей.
Почему вердикт выносится именно сейчас, спустя 5 лет после запуска европейской программы QE? Ответ прост – чтобы не допустить использование её для помощи Италии и другим, наиболее пострадавшим от пандемии участникам ЕС.
Ранее та же Германия отвергла идею специально предназначенных для этого «корона-бондов».
Теперь, если ЕЦБ зайдёт со «старых» козырей – у Бундесбанка будет «отмазка» в виде постановления высшей судебной инстанции страны.

Яркий пример «коронавирусного» тестирования на прочность национальных суверенитетов и наднациональных образований.
Благо в середине апреля The Diplomat допустил возможность масштабной скупки Китаем стремительно подешевевших на фоне кризиса итальянских активов.
А в числе факторов, не позволяющих эффективно противостоять китайской экспансии, называлось сохранение за каждым участником ЕС свободы выбора фискальной политики при централизации монетарной.
С одной стороны, это– очевидный пас Германии, чья главная претензия к потенциальным получателям финпомощи – отсутствие бюджетной дисциплины.
С другой – подведение всех участников ЕС под одну «фискальную гребёнку» лишает суверенитет каждого из них каких бы то ни было финансовых оснований.

При этом нельзя сказать, что федерализация Европы – утопия. Особенно, для «пост-вирусного» мира.
Здесь, пожалуй, главный вопрос – в чью пользу будет такое переформатирование ЕС?

Один из соавторов упомянутой статьи в The Diplomat – Вальбона Зенели, директор департамента стратегических инициатив Европейского центра Маршалла по исследованиям в области безопасности.
В начале мая директор этого центра, генерал Кит Дейтон был назначен новым американским послом на Украине.
Это можно рассматривать как уступку демократам лишь отчасти. Похоже, в трамповской системе ценностей европейский вопрос стремительно поднимается вверх. Что логично в условиях нарастающей конфронтации с Китаем и нежелания отдавать весьма вероятному противнику «плането-образующий» континент.
А именно с этой точки зрения вполне логично зайти с того фланга, где находятся главные для потенциальных «подопечных» риски (и возможности). С делегированием туда человека, хорошо знакомого как раз с проблематикой европейской безопасности.

Признание Белоусова о том, что компании придерживают «кэш» и не пускают его на расчёты с контрагентами, -- лишнее доказательство «эффективности» антикризисных мер.

В этом смысле кризис неплатежей будет главным экономическим следствием отказа государства взять на себя всю поддержку домохозяйств, осуществив те самые «прямые выплаты» и позволив бизнесу использовать имеющиеся ресурсы для восстановления.
Что касается социальных последствий, то, похоже, именно их ожидание и опасение заставляет Собянина, несмотря на ежедневные «коронавирусные рекорды» и, вопреки своей же прежней логике, инициировать отмену «локдауна» для всех крупных московских работодателей.

При всей политической «токсичности» ограничительных мер у них есть один безусловный, «несанитарный», плюс для Системы.

Пока страна борется с пандемией – силовики востребованы не меньше, чем медики.
А значит, ни о каком «силовом транзите» с неизбежными в этом случае «схватками бульдогов» не может быть и речи.
И наоборот, любые намёки на самоизоляционные послабления– сигнал для бенефициаров «силовой корпорации» о необходимости фиксировать прибыль.

В этом смысле показательно, что именно шеф Росгвардии Виктор Золотов стал одним из немногих, кто за последний месяц лично встретился с президентом.
Ведь закупки спецтехники для нужд ФСВНГ (о которых говорится в той части стенограммы встречи, которая опубликована на kremlin.ru) вряд ли могли стать основным поводом для такого ново-огарёвского «эксклюзива».

Ещё два громких события, на которые имеет смысл посмотреть сквозь призму «силового транзита», -- задержание Анатолия Быкова и самоубийство Дмитрия Босова.

При прочих равных политическая активность главного красноярского «теневика» могла бы стать хорошим поводом для делегирования в регион такого «тяжеловеса», как Сергей Шойгу. Благо сам министр обороны не так давно говорил о своём желании «вернуться в Сибирь».

Что касается Босова, то он, конечно же, многое знал о Быкове.
Но кроме того, в числе его главных лоббистских «приобретений» последнего времени – Алексей Дюмин, которому давно прочат возвращение к «силовым корням».
Если, конечно, самоубийство обладателя медали «Меценат Тульской области» не станет убийственным козырем в руках дюминских оппонентов.

В связи с самоубийством Дмитрия Босова многие обратили внимание, что гибели бизнесмена предшествовали жёсткий внутрикорпоративный конфликт и увольнение теперь уже бывшего совладельца «Востокугля» Александра Исаева.

Более того, Исаев очень недолго оставался не у дел.
В конце апреля его трудоустроил Альберт Авдолян, близкий к руководству «Ростеха» претендент на титул новой «сырьевой звезды».

Для человека, который сделал состояние на высоких технологиях (Yota), Авдолян слишком круто «закопался в землю».
При том, что приобретенные им за прошедший год Якутская топливно-энергетическая компанию и Эльгинское месторождение обременены внушительными долгами. И быстрой окупаемости от них явно ждать не приходится.

Отсюда следует, что у Авдоляна либо есть заранее законтрактованный покупатель на упомянутые активы, либо – очень опытный, поднаторевший на угле и энергетике, советчик. Либо – и тот, и другой в одном лице.

Косвенно в пользу такой версии свидетельствуют два момента.

Первый.
Интересы Авдоляна в Огоджинском угольном проекте, куда он вошёл еще в 2015-м, представляет Екатерина Лапшина, до того момента 5 лет управлявшая медиа-бизнесом Рината Ахметова.

Второй.
Осенью 2018-го, чуть ли не сразу после того, как туда же, в Огоджу, «Ростех» привлёк в качестве основного оператора Босова, появилась информация, что на активы последнего претендует Сергей Курченко.

Если ещё учесть, что Авдолян активизировался на «сырьевом поле» в начале 2019го, т.е. в преддверии украинских президентских выборов, -- получается очень любопытная «картина маслом».

После того, как в начале 2020-го Авдолян наконец-то сломил сопротивление Игоря Зюзина и получил Эльгинское месторождение, Босов оставался едва ли не последней помехой.
И история с Исаевым, безусловно, проделала внушительную брешь в босовской обороне.

Но вот самоубийство бизнесмена может сделать финал этого «угольного ралли» не столь предсказуемым.
Особенно, если у Босова обнаружатся неожиданные наследники или у его наследников – неожиданные партнёры.

Интересно, что объявлению Путина о прямой и, в сущности, безусловной (в отсутствие несовершеннолетних детей с финансовыми проблемами справиться намного проще) поддержке населения предшествовало согласие Набиуллиной на запуск «печатного станка» в пользу бюджета.

Так Bloomberg расценивает согласие ЦБ на проведение аукционов долгосрочного репо, обеспеченных ОФЗ или облигациями субъектов РФ и муниципальных образований с наивысшим кредитным рейтингом.
Тем самым регулятор стимулирует банковские покупки госдолга.
Что позволяет правительству финансировать антикризисные расходы, не очень сильно при этом залезая в ФНБ.


Хотя меньше недели назад Силуанов категорически отвергал такой сценарий:
«Банки говорят: выпускайте займы, мы будем покупать, заключать сделки репо с ЦБ. Конечно, сегодня это очень выгодно для наших финансовых институтов. Берешь у ЦБ по одной стоимости, добавляешь маржу и спишь спокойно. Мы не можем на это пойти, поскольку все наши действия не должны перекашивать рынки ценных бумаг и увеличивать стоимость коммерческих кредитов».

Но в условиях, когда политические минусы и моментального «обнуления» ФНБ, и отказа от прямой поддержки населения сопоставимы – без набиуллинской «пирамиды репо», похоже, никак не обойтись.

Крупнейшая инфраструктурная госкомпания Китая --China Railway Construction Corporation (CRCC) -- превращается в главный инструмент «ковид-компенсаций».

В Испании CRCC спасает от банкротства строительную компанию Aldesa, приобретая более 75% её акций.
А в России –собирается вложить не менее ₽25 млрд в жилой небоскрёб One Tower, возводимый «Мосинжпроектом» в «Москва-Сити».

Для CRCC это – не чистая благотворительность, а возможность со сравнительно небольшими затратами расширить своё присутствие на упавших из-за пандемии рынках.
Заодно, Пекин, содействуя перезапуску пострадавших от пандемии экономик, получает новых или дополнительно мотивирует старых союзников среди зарубежных бюрократий.

Во время встречи с Путиным Сечин специально и явно на публику (поскольку это -- в открытой части стенограммы) оговаривается, что не просит «каких-то особых льгот».

Но при этом глава «Роснефти» увязывает сохранение инвестпрограммы в прежних объёмах со «смягчением банковской политики», возможностью «увеличения лимитов на кредитора».
С учётом наибиуллинских планов по поддержке госдолга это означает, что банковские ресурсы будут почти без остатка поделены между бюджетом и крупными корпорациями.

Таким образом, реабилитация малых и средних бизнесов, не включенных в кооперационные цепочки с государством, госкомпаниями или «олигархическими» холдингами, оказывается под очень большим вопросом.
По крайней мере, если кто-то из МСП и сможет выжить, то вряд ли благодаря использованию легальных инструментов финансирования.

Три месяца назад, когда о поправках в Конституцию говорили намного чаще, чем о коронавирусе, Сергей Кириенко утверждал, что Россия «создала необходимые условия и подушку безопасности для того, чтобы обеспечить гарантии для людей, не ставя под риски финансово-экономическую систему».

Эта формула, в известной степени, концептуальнее володинской «нет Путина – нет России».
Поскольку увязывает конституционную реформу (точнее – закрепляемое ею превращение России в социальное государство) с сохранением ФНБ.

Отсюда – сакрализация нефтегазовой ренты и отказ от её расходования на антикризисные меры, включая прямую поддержку населения.
В этом смысле об «обнулении» конституционной реформы можно будет говорить лишь в том случае, если (когда) ситуация в экономике станет настолько критичной, что для недопущения социально-политического «пожара» властям придётся полностью израсходовать ФНБ.

Больничным пожарам, причиной которых считают аппараты ИВЛ, предшествовали довольно экстренные кадровые перестановки на «Уральском приборостроительном заводе»(УПЗ) -- производителе этой медтехнике.

6 мая Булата Гайнутдинова сменил на посту гендиректора УПЗ глава «Уфимского приборостроительного производственного объединения» (УППО) Марат Бадгутдинов.
О внеплановости этой замены свидетельствует не только то, что за Бадгутдиновым сохранили также руководство УППО.
Гайнутдинов руководил УПЗ меньше года.
А всего полтора месяца назад активно рекламировал возможности предприятия по выпуску ИВЛ.
Так что ссылка на то, что молодой топ-менеджер покинул должность «для участия в другом проекте», выглядит, по меньшей мере, неубедительной.

При этом интересно, что аппаратом концерна КРЭТ – материнской компании УПЗ и УППО – руководит Анвар Гайнутдинов.
В 2008-м Гайнутдинов, будучи начальником управления госзакупок Амурской области, проходил в качестве одного из фигурантов по делу о хищении чужого имущества и злоупотреблении полномочиями.
Масштабные «зачистки» администрации Приамурья завершились отставкой тогдашнего губернатора Николая Колесова и всей его команды.
В результате Колесов и Гайнутдинов, которые знают друг друга по совместной работе на Казанском ОМЗ, обосновались в КРЭТ.
С 2009-го они занимают, соответственно, посты гендиректора концерна и руководителя аппарата.

Пока правительство только намечает концептуальные контуры «антивирусного НЭПа», его ключевые «персональные» драйверы уже определены.
Это – Сечин и Чемезов.

Один будет восстанавливать кооперационные цепочки с помощью не сильно урезанной инвестпрограммы.
Другой – создавать новые рабочие места за счёт массового строительства мусоросжигательных заводов.
Причём, растущая безработица – особенно, на фоне смерти МСП в небольших городах -- очевидно, отодвинет на второй план любые «зелёные» контраргументы, снижая, тем самым, политическую «токсичность» чемезовских «строек века».

Таким образом, если «госолигархический транзит» и предполагался «революцией 15 января» -- пандемия отложила его на неопределённый срок.
Но при сохранении старой госкапиталистической системы сдержек и противовесов её фронтмены неизбежно столкнутся с новым форматом борьбы за ресурсы.

Вместо административного ресурса (приоритетного доступа к первому лицу) – теперь определяющим (и самым дефицитным) становится финансовый.
Что в условиях обнуления бюджетного профицита сакрализации ФНБ – далеко не одно и то же.
Подпитка драйверов «антивирусного НЭПа» -- задача не «кассы государевой», а банков во главе с ЦБ.
А это, как минимум, создаёт предпосылки для «политизации» денежной власти.

Попытки найти место на антикризисном «Ноевом ковчеге», одновременно, и для владельцев ТРЦ, и для их арендаторов – лишнее подтверждение (не)готовности политического класса пожертвовать ресурсной и инфраструктурной рентой ради восстановления экономики.

Коммерческая недвижимость (особенно, столичная) – главный инструмент монетизации и относительно справедливого (для элиты) перераспределения той части сырьевых доходов, которые не изымаются в казну.
Именно на этом «топливе» работала собянинская «машина консенсуса», призванная обнулить те системные риски, которые возникли из-за лужковского «феода».

Но теперь главные угрозы – совершенно иные.
Отказ государства от полномасштабной национализации своей ренты и единовременного распечатывания ФНБ, повышая макроэкономическую устойчивость, создаёт предпосылки для серьёзной социально-политической турбулентности.

Компенсация издержек «меркантилизма высшего уровня» за счёт раскулачивания «рантье второго уровня» представляется едва ли не единственным выходом из возникшей коллизии.
И если угодно – основой нового общественного договора.

Правда, в этом случае цепочка обнулений затронет не только сами рентные капиталы, но и их «крыши» -- бюрократию и силовиков.
Т.е. под ударом опять оказываются «основы выживаемости» Системы.
И полноценный «пост-вирусный» перезапуск экономики создаёт проблемы, вполне сопоставимые с «транзитной».

Владельцы «Фуд Сити» очень не вовремя затеяли пересмотр арендных ставок.
Либо – этими их планами очень грамотно воспользовались «контрагенты».

Теперь у сторонников «раскулачивания рантье» появился новый «железобетонный» аргумент.

Кризис «медицинских» неплатежей – результат не только «боярской» нерасторопности или злокозненности.

Это -- следствие трансформации здравоохранения в сферу услуг с неизбежными KPI и привязки любых выплат и надбавок к задокументированному результату.
Даже в том случае, когда речь идёт о федеральных «коронавирусных» доплатах, региональная и медицинская бюрократия не может их «просто» провести, не нарушив какой-либо из отраслевых регламентов.
И, таким образом, нарваться на обвинения в растрате казённых средств.

Иными словами, коллапс с выплатой вознаграждений за борьбу с пандемией высветил ту же системную проблему, что и сама пандемия, -- действующая в стране страховая модель медицины крайне неповоротлива, предельно забюрократизирована и неспособна работать в ситуации перманентного форс-мажора с необходимостью постоянно принимать нестандартные решения.

«Катарский фейк» про покушение на главу «эмиратского» МИДа – из тех «сказок», которые очень многие хотели бы сделать «былью».

На фоне саудовского нефтяного пике ОАЭ претендуют на роль нового регионального лидера.
При этом, в отличие от своего саудовского «коллеги-преемника», наследного принца Мухаммеда бен Сальмана, наследный принц Абу-Даби Мухаммад бен Заид предпочитает многовекторную внешнюю политику.
Свидетельством чему -- такие нестандартные для суннитских монархов шаги, как отправка в Тегеран медикаментов и оборудования для борьбы с пандемией или активизация контактов с Башаром Асадом.

Пожалуй, лишь с Турцией и Катаром у ОАЭ сохраняется «режим взаимной нерукопожатности».
Более того, чем больше амбиций у альянса Анкары и Дохи – тем острее их конфронтация с Абу-Даби.

При этом ОАЭ, точнее, Дубай -- один из крупнейших мировых финансовых хабов.
И дестабилизация Эмиратов не только помешает восхождению Мухаммада бен Заида, но и сильно ударит по существующей системе перетока и накопления капиталов.
Благо её демонтаж вполне отвечает «антимеркантилистским» рецептам борьбы с последствиями «Великого локдауна».
Неслучайно, кстати, в конце апреля FATF призвала ОАЭ провести «масштабную и фундаментальную» реформу антиотмывочного законодательства, пригрозив, в противном случае, включением в «черный список».

Чтобы опровергнуть «домыслы» о занижении «ковид-смертности», Татьяна Голикова вспомнила даже про «экономический фактор».

На фоне скандала с федеральными доплатами ссылки на всё, что связано с медицинскими KPI, -- мягко говоря, уязвимы.
Но проблемность голиковской аргументации не только в этом.

Чем хуже «ковид-статистика» -- тем прочнее позиции собянинской «партии карантина».
А её победа (или реванш) означает дальнейшее ухудшение ситуации в экономике, рост безработицы, урезание зарплат. И как следствие – резкое сокращение поступлений в курируемые Голиковой соцфонды, включая ФОМС.

При этом именно в Москве последние дни резко растут официальные показатели по летальным случаям с Covid-19.

Дагестанский провал в борьбе с пандемией – побочный эффект антикоррупционной зачистки, которую решили осуществить силами «внешних» для автономии кадров.

В «мирное время» равноудалённость от всех дагестанских кланов позволяла Васильеву обеспечить должный уровень беспристрастности при принятии ключевых решений.
Но чтобы остановить распространение Covid-19, нужно либо обеспечить тотальную прозрачность региона и его полную подконтрольность официальным властям.
Либо – задействовать теневых игроков, которые едва ли не лучше бюрократии разбираются в местной специфике и обладают едва ли не более значительным влиянием на рядовых жителей.

Примерно так происходит на юге Италии или в Латинской Америке, где мафия и наркокартели частично взяли на себя контроль за соблюдением «ограничительных мер».
Очевидно, такой сложной (во всех смыслах) национальной автономии, как Дагестан, использование подобного ноу-хау тоже пригодилось бы.

Но готов ли был Васильев пойти на такую «сделку с дьяволом»?
Тем более, что в этом случае автоматически обнулялась бы основная цель его дагестанской миссии.

Нарастающий «исход кэша» из банковской системы – плохой сигнал для власти.
И не только как индикатор низкой эффективности уже реализуемых антикризисных мер.

Чем меньше у банков остаётся ликвидности сегодня – тем больше будет кредитное сжатие завтра.
Особенно, если кабмин сделает ставку на наращивание госдолга, а ЦБ заставит финансовый рынок на него работать.
Благо пункт об «увеличении заимствований для замещения источников финансирования бюджетного дефицита» содержится в правительственном проекте плана по восстановлению экономики.

Но в таком случае, создатели частных «подушек безопасности» (чьими действиями и обусловлены нынешние антирекорды с наличностью) – не просто вняли совету Грефа и учатся «жить под водой».
Они претендуют на роль основных кредиторов той части экономики, которая лишится доступа к бюджетным и банковским ресурсам.

И чем больше бизнесов окажется «под водой» -- тем больше такие альтернативных/неформальных финансовых центров будут отбирать сферы влияния (в том числе, неэкономического) у государства.

Украинская «движуха» обусловлена не только годовщиной Зеленского или назначением нового американского посла.
Хотя последнее, что называется, «теплее».

На днях региональный экономист ЕБРР Димитар Богов предположил, что нынешний кризис приведёт «к более тщательному изучению цепочек поставок с упором на устойчивость и диверсификацию».
Поэтому «Украина с ее географической близостью к Западной Европе и размером имеет все возможности для того, чтобы извлечь выгоду из такого посткризисного развития» и стать альтернативой Китаю, который во многих секторах «является сейчас доминирующим мировым поставщиком».

Иными словами, если в после кризиса 2008-го ЕС рассматривал Украину как новый рынок сбыта и «окно на Восток» (что, собственно, и вызвало недовольство Кремля) – то теперь на первый план выходят украинские «производственные мощности».
Но ведь и такая смена приоритетов весьма проблематична для России.
Важность «окна в Европу» для российских производителей никогда никто не отменял. Но в свете пост-вирусной рецессии и при резком падении внутреннего спроса любой экспорт становится едва ли не панацеей.
Череповецкие или уральские металлурги заинтересованы в европейских заказах не меньше, чем донецкие.

При том, что превращение Украины в «европейский Китай», очевидно, потребует и от Киева, и от Брюсселя с Вашингтоном большей гибкости при решении проблемы Донбасса.
С соответствующими вложениями в восстановление его промышленного потенциала.

Пока «настоящий» Игорь Иванович лоббирует увеличение банковских лимитов на «Роснефть» -- «ненастоящий» отдаёт ₽100 млрд пенсионных накоплений Ротенбергам.

При этом, покупая «вечные» бонды РЖД, ВЭБ будет одновременно и инвестировать, и осваивать средства «молчунов».
На другом конце финансовой цепочки, наверняка, окажется «Нацпроектстрой» -- инфраструктурно-подрядное детище Шувалова и Ротенбергов, куда, среди прочих, входит и «Группа компаний 1520», главный исполнитель железнодорожных строительных заказов.

Неизбежный, в таком случае, конфликт между рентами пенсионеров и подрядчиков вряд ли разрешится в пользу первых.
Хотя ссылка на интересы этих инвесторов даёт РЖД хорошую «разводящую базу», чтобы отклонить сечинское предложение по снижению тарифов на перевозку нефти.

В стране формируется нечто вроде «пост-вирусного консенсуса».

Большинство работающих сограждан – 71%, по данным ВЦИОМ – нуждаются в дополнительной занятости.
Это значит, что «жить на одну зарплату» уже сейчас слишком проблематично для экономически активной части населения.
Причём, среди молодёжи и 30-40-летних доля тех, кто испытывает потребность во «втором доходе», зашкаливает за 85%.

А ведь «covid-рецессия» неизбежно приведёт если не к массовым увольнениям, то к сокращениям зарплат и переводу на неполный рабочий день.
Иными словами, недостаточность основного заработка будет ощущаться намного острее и ещё более значительным числом сограждан.

При том, что сколько-нибудь существенного сокращения расходов (которое компенсировало бы падение доходов) не предвидится.
Точнее – оно может происходить исключительно за счёт изменения потребительского поведения на фоне пандемии, но не за счёт добровольно-принудительного самоограничения владельцев ресурсной и инфраструктурной ренты.
Коррекция законопроекта о поддержке арендаторов – наглядное, но далеко не единственное тому подтверждение.

В этом смысле, вшитый социально-экономический конфликт между рантье и предпринимателями (в широком смысле, включая и тех, кто продаёт свой труд и компетенции) рискует трансформироваться в политический.
Если власть сочтёт, что финансовое благополучие первых важнее для сохранения устойчивости всей системы, чем минимизация издержек вторых.