Forwarded from Дарья Излагает
«Наконец-то хоть какая-то движуха, спасибо дяде Вове», — подумал Вася, разглядывая маленькую похоронку с открытой датой в руках. Работа Васю знатно утомила, хоть он работал в офисе Спёрбанка, а не на заводе, как его сосед, но каждый день одно и тоже: сумасшедшие бабки в очереди, нагоняи от начальства, дома — растолстевшая жена, которая пилит с утра до вечера, и два маленьких спиногрыза, ни минуты покоя и тишины. Скучно так, что сдохнуть можно, а ведь ему только 31. Вася внутри себя всегда чувствовал, что рождён для чего-то великого, масштабного в своей жизни. Например, масштабного наступления.
Дети — это все унылое, бабское, офис — вообще противоестественная среда; его мужская тестостероновая душа тосковала по настоящему, великому, вроде охоты на мамонта; и наконец это великое настало. Как воевать Вася знал из видеоигр, а вся эта войнушка — что-то вроде ГТА-стрелялки, может, даже удастся сохраниться, а не удастся — да и черт с ним, больно-то хотелось возвращаться в этот Северозалупинск.
Быстро собрав сумку, он с плохо скрываемой радостью смотрел через мутное запотевшее стекло старого автобуса на покидаемый город. Жена лила крокодильи слезы, утираясь шерстяным платком, наспех замотанным вокруг пуховика, больше напоминавшего ватник; рядом с ней топтались два сына, один ел козявку, другой ковырялся в луже. «Бабы вечно ревут, — думал Вася, — это их предназначение, второе после родов. Видит, что человек на свободу вырвался — смотри-ка, сразу плохо ей стало…»
В этом году отпуска Васе не давали — дескать, работать некому; но вчера начальник, увидев маленькую бумажку, совсем по-другому запел — пришлось ему Васю отпустить. «Поеду я всё-таки в бессрочный отпуск, новую страну посмотрю, которая скоро моей станет, а начальник меня даже уволить не сможет — есть же на свете справедливость! Самого-то его, бедного, никуда не берут, в военнике категория Д. Д значит Дурка. Даун, дурак. Тьфу, как его только руководителем отдела взяли…»
Мужики в автобусе о чем-то смеялись и перешептывались, водитель включил дорожное радио, из старых динамиков понёсся бодрый шансон. Автобус свернул загород, за окном проносились поля с пожелтевшими берёзами и аккуратно сложенными стогами сена. Откуда-то слева потянуло спиртом.
Дети — это все унылое, бабское, офис — вообще противоестественная среда; его мужская тестостероновая душа тосковала по настоящему, великому, вроде охоты на мамонта; и наконец это великое настало. Как воевать Вася знал из видеоигр, а вся эта войнушка — что-то вроде ГТА-стрелялки, может, даже удастся сохраниться, а не удастся — да и черт с ним, больно-то хотелось возвращаться в этот Северозалупинск.
Быстро собрав сумку, он с плохо скрываемой радостью смотрел через мутное запотевшее стекло старого автобуса на покидаемый город. Жена лила крокодильи слезы, утираясь шерстяным платком, наспех замотанным вокруг пуховика, больше напоминавшего ватник; рядом с ней топтались два сына, один ел козявку, другой ковырялся в луже. «Бабы вечно ревут, — думал Вася, — это их предназначение, второе после родов. Видит, что человек на свободу вырвался — смотри-ка, сразу плохо ей стало…»
В этом году отпуска Васе не давали — дескать, работать некому; но вчера начальник, увидев маленькую бумажку, совсем по-другому запел — пришлось ему Васю отпустить. «Поеду я всё-таки в бессрочный отпуск, новую страну посмотрю, которая скоро моей станет, а начальник меня даже уволить не сможет — есть же на свете справедливость! Самого-то его, бедного, никуда не берут, в военнике категория Д. Д значит Дурка. Даун, дурак. Тьфу, как его только руководителем отдела взяли…»
Мужики в автобусе о чем-то смеялись и перешептывались, водитель включил дорожное радио, из старых динамиков понёсся бодрый шансон. Автобус свернул загород, за окном проносились поля с пожелтевшими берёзами и аккуратно сложенными стогами сена. Откуда-то слева потянуло спиртом.