📿Воображаемся география Кавказа
Недавно на семинаре рассказали историю о том, как таджикская феминистка из Амстердама уличила нашего преподавателя в расизме и ориентализме. Стоит заметить, что этот препод ведет в самом либеральном вузе страны дисциплину «История востоковедения и критика ориентализма», поэтому забавно было услышать, что его самого причислили к ориенталистам. Претензия «прогрессивной» особы заключалась в том, что преподаватель, тоже претендующий на звание «прогрессивного», назвал Туркменистан, в лучших традициях русского ориентализма, Туркменией.

Помимо мыслей о том, что вся эта деколониальная тематика в руках левых интеллектуалов стала очень мощным и отчасти полезным орудием для деконструкции вредных симулякров, я вспомнил о воображаемой географии, упоминаемой ещё самим автором «Ориентализма». Воображаемая география по Э. Саиду - это специфическое социальное восприятие пространства, порождённое текстами, изображениями и дискурсами. Он связывает этот термин непосредственно с восприятием Востока Западом. Саид говорит о том, что «Запад», описывая с помощью этого способа «Восток», конструирует образ себя, т.е. познаёт сам себя через противопоставление «Иному».

Сегодня принято ругать европейцев, а сам принцип воображаемой географии связывается непосредственно с ориентализмом (изучением и накоплением знаний о «Востоке»). В то же время, абсолютно игнорируется наличие этого феномена у любых обществ, вне зависимости от того, к каким условным категориям их причислять. Любое сообщество*, опираясь на собственные локальные представления и смыслы, конструирует образы «Иных». *Речь идёт именно о локальных сообществах, а не нациях, которые могут состоять из множества отличающихся друг от друга сообществ.

Еще во времена жизни в Саудии, я заметил, что выходцы из Южной Азии (пакистанцы, афганцы) вообще не смыслят за существование нашей «необъятной». Они называли Россию Бухарой, а Кавказ (к которому часто относят и мусульманские регионы Восточной Европы - те же Балканы, Крым) - страной джинов / одержимых, которая располагается тоже где-то в Азии.

Никто ведь не станет объяснять старому пуштуну, продающему финики в провинциальном городке Саудии, что той самой средневековой Бухары, о которой он подумал уже давно нет. Причём высока вероятность, что эта Бухара не имеет ничего общего с той, о которой кто-то из нас может почитать в учебниках по национальной истории Узбекистана. Наверняка, у него в голове всплыла собственная конструкция некой воображаемой Бухары, для понимания которой нам понадобилось бы погрузиться в контекст миросозерцания конкретно этого пуштуна. Именно по этой же причине, не было бы проку объяснять ему, что «Кавказ» - это не «Азия».

Кстати, а с чего это Кавказ - не Азия? Почему мы так решили?

Потому что именно таким образом когда-то нарисовали карты и дали названия географическим объектам те, у кого было больше ресурсов. Ведь было бы больше ресурсов у условных пуштунов и полмира называла бы Россию Бухарой, а кавказцы ссорились бы на почве того, кто из них более «азиатский», а не как сегодня - кто более соответствует европейской норме культуры.

После подобных примеров, я не удивляюсь, когда в каком-то арабском сериале про мамлюков говорят, что Черкесия – это страна в Центральной Азии.

Проблема для мусульман заключается в том, что Европа оформила свой взгляд на «Иного» в систему (колониализм) и пошла её навязывать всему миру. Отсюда и Фуко с его рассуждениями о связи знания и власти. Постколониальные элиты во всех бывших колониях педалирует теми же понятиями, что и вчерашний колонизатор, декларируя этим самым процесс самоколонизации или внутренней колонизации. Таким образом, национальные элиты и их идея нации становятся таким же инструментом колонизации (точнее - самоколонизации или внутренней колонизации).

Нам стоит называть вещи именами данными Аллахом , а не онтологией европейского просвещения. Иными словами, необходима актуализация мусульманской системы восприятия реальности / апеллирование к религиозному категориальному аппарату.

📿Советские истоки национальных идентичностей
Между либеральным дореволюционным и красным востоковедением нет никакого содержательного разрыва. Разница заключается лишь в идеологическом оформлении - обёртке. «Восток» у коммунистов остаётся «Востоком», а «туземные» народы всё ещё воспринимаются «братьями меньшими», которым необходимо «помочь» встать на путь развития для интеграции в единое, но уже не имперское, а коммунистическое пространство.

К примеру, один из основателей российской школы востоковедения В. В. Бартольд (1869-1930) пишет, что «Восток» обладает собственными знаниями, но у него нет четкой методологии. «Четкая методология» в его случае это безусловно «западная»/ «светская» методология. Отсюда и идёт европейское неприятие собственного прошлого, когда эпоху средневековья обзывают «темными веками», а религиозное сознание и мироощущение становятся разновидностями «мракобесия». Именно по этой причине, к примеру, европоцентричные востоковеды, писавшие об Исламе, часто критиковали тасаввуф, который им представлялся реакционным и примитивным, в то время как для большинства мусульманских обществ того периода он был основным институтом производства знаний. Той же логике следовали и красные востоковеды. Глубинной разницы между этими методологиями (буржуазной и марксистской) не может быть, так как они опираются на одни и те же постулаты модерна - прогресс, цивилизационный дискурс и т.п.

Можно очень долго говорить об имперских проектах по интеграции «туземных» сообществ в единое имперское пространство. Кавказские просветители, имперские агенты, либералы предлагали разные подходы для достижения одной цели - формирования единого унифицированного пространства империи. В советский период, конечно же, не было такого разнообразия подходов - была только советизация. Лишь к последней четверти XX столетия местные республиканские элиты начали делать ставку на формирование этно-национальных мифов, сепарированных от идеи более широкой идентичности Советского человека. Если в начале национальные мифы конструировались в рамках конкретного нарратива о необходимости интеграции в «единую советскую семью народов», то к концу эпохи мы видим активизацию националистического дискурса нового формата (иными словами, политизацию этничности). Отныне Nation building производилось по типичному западноевропейскому сценарию, копируя давно сформулированные в Западной Европе либеральные нарративы.

На тему советских и постсоветских национализмов на Северном Кавказе вы можете ознакомиться с важнейшим трудом современности - «Быть аланами», В. А. Шнирельмана.