* * *

Анне Ревякиной

На сцене, что знала водолазкинского «Лавра»,
донбасская скалолазка воспела век из кевлара.
Она, впрочем, не по скалам, а по «всего-то холмам»
взбиралась на литературный Олимп. Слышь, мам?

Пока мама была жива, смотрела по телевизору
сериал, где Борман в исполнении Визбора
говорил: «В своё время мы подумаем и об этом»,
а потом переключала на передачу с донецким поэтом

по имени Анна — аналитическую передачу,
в которой политологи до сих пор обо всём судачат.
Мама говорила, что дончанка ей напоминает учителя
советской школы, когда Бог был ещё расточителен

на талантливых небодержцев из ленинской Атлантиды,
когда люди в театрах знакомились, а не в «Тиндере».
И я собирал стихи Анны, как Горький — нэцкэ,
а затем началась СВО, и я сам оказался в Донецке

без оружия, но с блокнотом и ручкой в кармане.
Из «подростковья» и дальнего подмосковья, мама,
я приехал на малую родину этой «женщины в платье
с кевларовой арматурой» — к духовным братьям.

И, как полагается в бывшем Сталино, тотчас встретил
самых советских и русских людей на свете,
которые, много лет убиваемые, не умирали,
будто бы пригубив из чаши святого Грааля.

Покинув республику с мыслью: «Вернусь без блокнота и ручки»,
я, отложив заработанные две получки,
ушёл отовсюду, где человечности не хватало.
И улетел вдруг в Читу. А там — Анна стихи читала,

с экрана сойдя с точёной фигурой и лисьим взглядом,
что излучал чистоту, а с её наряда
гордо смотрела Куба — ДНР времён Че Гевары.
Анна сшивала века — золотой, серебряный и кевларовый.

Слыш, мам? Я знаком с той дончанкой из передачи.
Возможно, я даже в неё влюблён восторженно, по-ребячьи.
И я точно влюблён в любимый ею Донецк,
куда уезжаю, в дорогу взяв меч-кладенец.

6 сентября 2024 года

#матвейраздельный