Главный редактор ИА Regnum, писатель, журналист, член СПЧ Марина Ахмедова @Marinaslovo

Из Ясиноватой, с машзавода, только что уехал в Якутию комбайн, и это событие для Бельгии. Что общего у Ясиноватой, стоящей в 3 км от фронта, и Бельгии? Комбайн — горнопроходческий, будет добывать российские алмазы. Из Якутии они поедут на крупнейшую алмазную биржу в Антверпене.

По статистике Национального банка Бельгии, до СВО 25% необработанных алмазов поступало в Антверпен из России. Сейчас Бельгия постоянно выступает против запрета на российские бриллианты. Уголь, нефть можно у нас не покупать. Но бриллианты не покупать нельзя. Нельзя лишать представителя первого класса человечества возможности порадовать себя очередным предметом роскоши.

— Эти ж европейские богатеи будут носить бриллианты, добытые на крови ваших рабочих, — говорю я, сидя перед владельцем Ясиноватского машзавода Владимиром Трубчаниным.

И я знаю, о чём говорю. За год Трубчанин похоронил девять мобилизованных с завода рабочих. В апреле на его глазах рабочему оторвало снарядом голову. Сейчас здесь как на передовой, и, когда я соединяю в своей голове рабочего без головы с бриллиантом, через грани которого антверпенское солнышко пробивает глаз любующегося им богатея, меня охватывает чувство глубокого протеста.

— Марин, я сам злюсь, — говорит Трубчанин. — Ты в первый раз приехала к нам на завод в 2015-м, ты знаешь мою историю.

Знаю. В 2014 году, когда началась гражданская война, родной брат Трубчанина, прихватив чемодан с миллионами, скрылся в Киеве. По заводу в буквальном, а вовсе не в фигуральном смысле прошла линия фронта, танки воюющих сторон перекидывались снарядами. Трубчанин тем не менее подъехал к воротам с той стороны, где стояли наши, и попросил их пустить его с рабочими на места. Пока ополчение отвоёвывало территорию завода, в цехах производились комбайны.

— С тех пор в отношениях с братом ничего не изменилось, — говорит Трубчанин. — Я с ним девять лет не разговаривал. И наверное, он мне уже и не брат. Оскорбляет ли меня то, что европейцы будут носить бриллианты, добытые нашим комбайном? Оскорбляет — это мягко говоря. Но мне надо кормить коллектив. Но, опять же, я с 2015 года ничего принципиально не продал европейцам.

Если не углубляться в философию европейского лицемерия, то отправка комбайна из Ясиноватой в Якутию — по всем меркам большое для России событие. Последние комбайны уходили с этого машзавода в Якутию ещё при Советском Союзе. После распада Союза отсюда комбайны уже не брали — покупали импортные по гораздо более высоким ценам. Но после начала СВО европейские производители сказали: «Не будет вам не только наших комбайнов, но и запчастей к старым не дадим».

— А мы не такие балованные, мы значительно дешевле продаём, — говорит Трубчанин. — Но вы же любите во всём искать философию, Марин. Так вот я ничего не продам европейцу ни за какие деньги принципиально. Вот не продам! Как мне ему объяснить, что у нас тут десять лет война? Мы не участвуем в войне, но война сама уже участвует в нас. Жить в 3 км от линии фронта — это не то же самое, что жить в 15.

Неделю назад возле дома Трубчанина лёг самый близкий за девять лет снаряд — в 150 м. В прифронте вообще вероятность погибнуть другая. В Макеевке гибнут от «Урагана», «Града» и HIMARS. А в Ясиноватой можно погибнуть от любой 120-мм мины.

— Вот вы считаете, что я злюсь, — говорит он. — Уже нет, просто жду победу. А если б мы в неё не верили, на фига б мы стали тут жить и работать?

Когда я ухожу, мы обмениваемся репликами, в которых даже не на уровне слов, а на уровне смыслов даём друг другу понять: всё же мы оба верим, что эти бриллианты не принесут счастья их владельцам и когда-нибудь это несчастье выстрелит с той же силой, что и 120-мм мина.

🟩 Подпишись на канал «Специально для RT»