Друзья, я приняла решение, что я больше не буду выкладывать фотографии людей с хлебом. Вчера вечером и сегодня утром я выложила, а мне на душе весь день паршиво. Люди хватают этот хлеб, подносят к лицу, дышат им. Люди - немытые грязные, с болью в глазах. И тут я ради отчета их фотографирую, чтобы всем их показать, когда они в беспомощном состоянии. В уязвимом состоянии. И я пользуюсь этим состоянием. Больше не будет никаких фотографий где старики и дети с хлебом. И я жалею, что их выкладывала для отчета. Я буду отдельным постом выкладывать в комментариях только закупленные продукты. Захотите помогать, поможете. Нет - нет. Но я точно знаю, что в тех же условиях я бы тоже вышла из подвала сальная чумазая, с такими же слезящимися глазами и так же нюхала бы этот хлеб. И я бы не хотела, чтобы в этот момент беспомощности кто-то меня снял. Или что ещё хуже - снял бы как он передаёт мне этот хлеб

Булка, которую я выхватила у официантки для собаки, стала проблемой. Собака убежала, я осталась с булкой. Выбросить не смогла. Уже который день она, засохшая, лежит в номере. Есть я ее не буду, а выкинуть рука не поднимается.
Ещё несколько месяцев назад я легко разделывалась с зачерствевшим хлебом - он со всеми почестями шёл в мусорку. Серьезно с почестями - бабушка, помнящая войну, в детстве приучила меня - увидела хлеб на дороге, подними и отнести в сторонку. Не выкидывать хлеб она не учила - возможность такого не приходила ей в голову. Поэтому выкидывая хлеб, я всегда говорю - «Хлеб, ну прости». А мама отдаёт хлеб птицам. Но в Москве это делать все сложней. Однажды в моем дворе к ней подошёл молодой человек с хипстерской бородкой и пожурил - «Женщина, как вам не стыдно мусорить? А птицы - разносчики заразы». Но теперь - после Волновахи и Мариуполя - и я не могу выкинуть чествую булку. Ведь прямо сейчас где-то рядом люди в темноте и сырости мечтают о ней. Да, вы правы, отношение к хлебу изменилось

«Зеленский - еврей, и поэтому на Украине не может быть нацизма» - супер-аргумент. Но только и он отдаёт национализмом. Какая разница кто человек по национальности? Нацизм не по крови передаётся, это - ментальное нарушение

Чем ближе к Азовстали - тем ожесточённее сопротивление. Это логично - именно этого мы и ждали. Ощущение, будто сунули руку в осиное гнездо. Один момент, который меня крайне радует: промзону не так жалко, как жилые кварталы, и если в жилых кварталах азовцы умело прятались за спинами гражданских, подвергая их жизнь опасности, то в промзоне каждое движущееся пятно в тепловизоре - со стопроцентной вероятностью враг.

Бывает так - начинается спецоперация, идут боевые действия, стреляют туда, стреляют сюда. Мирные люди гибнут.
А бывает так - начинается спецоперация. Украинские военные приходят в больницу, сгоняют пациентов в подвал, ставят на этажах в палатах пулеметные расчёты, во дворе - танки. Стреляют, стреляют во врага. А, когда проигрывают, разворачиваются и бьют по самой больнице. Зачем - для меня загадка. Зачем сбивать с больничной часовни крест - ещё большая загадка.
Впрочем, если подумать, на первый вопрос ответ есть. Та же Волноваха и тот же Мариуполь - это Донбасс, тут убивать уже восемь лет можно. На второй вопрос ответа не имею

Я так много снимаю и выкладываю видео из городов, чтобы в том числе показать - почему ещё Россия называет происходящее на Украине и частично уже не на Украине, а на освобождённых территориях, спецоперацией, а не войной.

Оборудовать огневые точки в жилых домах и социальных учреждениях - это терроризм в отношении мирных людей. Вести боевые действия у них над головами - терроризм. Разворачиваться и стрелять в них, отчётливо видя свою цель и четко понимания, что ты убиваешь мирных, а не военных - терроризм. А против террористов обычно ведут не войну, а спецоперацию.

– Давай туда заедем, - сказал Игорь, показывая вглубь дворов Волновахи. – Просто там дома, куда никто с помощью не доезжает. Там бабка живет, ее соседи уже похоронили. Подняли панику, что давно не выходила. Я заламываюсь в ее квартиру, а она так голову из спальни высовывает – «Что пришел, пи-ас?!».
– А что у вас с рукой? – спрашиваю я, показывая на шрам.
– Сухожилие крючком тянули. Я в плену был.
– А за что вас брали?
– Меня брал департамент уголовного розыска – Аброськин, Кива. Аброськин за меня генерала получил. Кива сейчас депутат. Маньячелло. Я таких маньяков еще не видел. Брали меня в Дружковке. Я сливал данные по поводу их групп, которые приезжали сюда и должны были здесь местных наших обрабатывать.
– А как бы вы поступили, если бы поймали человека, который сливает данные на ту сторону?
– Приняли бы его и все.

– Крючком бы сухожилие не тянули?
– Да ну на хера?! Человек прекрасно понимает, что сдать информацию все равно придется. Поэтому допрашивая человека, не надо его бить. Он сам все прекрасно понимает, итак все скажет. Но сухожилие – это еще самая малость из того, что было.

– Наверное, они хотели, чтобы вы в чем-то признались?

– Да я кучу бумаг им сразу подписал и сказал, что во всем признаюсь. Когда тебя торбят трое суток непрерывно на убой, ты через два часа подпишешь все.
– Сильно хотели остаться в живых?
– Ты че, мать?

– Я имела в виду, не хотели ли вы поскорей умереть, чтобы прекратились мучения?
– Нет. Человек – живучая скотина. А они просто убивали, и все. Кайфовали от этого.

– А как вы поняли, что они кайфуют?

– Ну если человек приходит с полотенчиком, с баклажкой воды, надевает перчаточки и начинает тебя урабатывать. Поработал-поработал часика полтора-два, попил водички, полил себя водичкой, вытерся полотенчиком, чайку попил и через пятнадцать минут снова тебя начинает. Потом меня повезли куда-то. Но как везли? Они меня скрутили, сели на меня и мы поехали из Дружковки в Мариуполь. Пока ехали, он еще меня хирячил прикладом автомата. У меня было несколько переломов. – А в Мариуполе куда вас отвезли? – «Азову» сдали.
– И что «Азов» с вами делал?
– Долго ржал. Они кому-то звонят – «На хер он нам надо? Он все равно до утра не дотянет. Шо еще с него можно взять? Не знаю, какие фашисты с ним работали. А еще нас фашистами называют». А я лежал весь проволокой скрученный. И один мне сказал – «Ты это, не подыхай. Выживешь, в тюряжку тебя сдадим».

– А сухожилие вам реально крюком тянули?
– У него была такая херня – типа как шило, только с крючком. Он берет так сухожилие… Ощущение – обсикаешься.
– И вы видели его?
– Кого?
– Сухожилие.
– Ну да…
– Какого цвета оно было?
– Белое… Мать, ты что, извращенка? …Если ты и меня хочешь спросить, почему они так поступают, то не спрашивай. Я не знаю. Мне не дано понять логику маньяка. Я людей не пытаю.

Выходим из машины. Игорь выносит мешки с хлебом. Из подвалов появляются женщины. Весна. Поют птицы. Проглядывают из жирной земли стебли будущих цветов. Я стою возле костра, на котором женщины греют ведро воды. Задаю уже избитый вопрос – «Кто стрелял по домам?». А потом вдруг спрашиваю – «А чем это у вас так нехорошо пахнет?».
– А сегодня старушку из одного подъезда вынесли, - отвечают. – Мы думали она еще раньше умерла. А она оказалась живая. Вроде была, была живая, и вот взяла и умерла.

Песков назвал телеведущего Урганта большим патриотом, у которого может быть своя точка зрения.

Осталось только переписать трактовку слова «патриот». А то непонятно, как демонстративное бегство в трудную минуту из страны и отказ ее поддержать сочетается со всеми теми значениями, которые мы привыкли выкладывать в слово «патриот».

Песков: «Ведь если ты певец, ты не понимаешь ничего в политике. Если ты певец, ты и не должен понимать про расширение НАТО, ты должен хорошо петь».

А зачем тогда наш президент нам так подробно объясняет про НАТО? Мы все - учителя, врачи, пекари, шахтеры, уборщики, санитарки. Мы тоже ничего не должны понимать и только должны хорошо делать свою работу? Или Песков имел в виду, что певцы - тупее всех?

Вот такой у нас есть друг.

Я, как и Тина, не поддерживаю эти списки. У нас итак память хорошая. Пусть возвращается кто хочет. Но в страну, а не на федеральные каналы. Живут себе тихо, но не так, чтобы мы видели на экранах федеральных каналов лица тех, кто плевал в спины наших солдат. А что думаю, про Пескова, я уже сказала.
И, друзья, Тина - мой друг. Мы дружим с ней уже 15 лет)

https://t.iss.one/tikandelaki/11855

В марте я связывалась с людьми в Буче. Вернее, я пыталась связаться с ними дней десять, и уже со страхом думала, что люди погибли. Но в конце марта к радости своей я получила сообщение. Из него я узнала, что фронт перекатился через Бучу дальше к Ирпеню. Буча стоит почти пустая. Знакомая писала - «навскидку 97-98% выехало, среди оставшихся жертв мало, лично видела только троих». Об остальном подумайте сами.

Заезжая в Мариуполь, начинаешь слышать, как останавливается сердце. Это – страх. Исключительно за свою жизнь. Появляются вопросы – «А что именно я здесь делаю? Почему я здесь?». Ты допускаешь присутствие в этой зоне поражения кого угодно, смерть кого угодно другого, но не себя – мягкого, теплого, важного. Это включается малодушие. В любой душе оно наступает в таких местах. Появляется желание повернуть назад, и уже нет дела до людей, которым везешь хлеб. Да, они страдают от голода, но ты, именно ты должен жить. Малодушие длится несколько секунд. Но ты находишь в себе какую-то педаль, жмешь на нее, и малодушие уходит, а машина продолжает движение по убитому городу. Эту педаль нащупать легче, когда ты знаешь, что максимум через час покинешь гиблое место, быстро раздав содержимое багажника. И за этот час педаль всегда будет под прессом твоего духа, твоей воли. И только оказавшись в безопасном месте, ты снимешь с нее этот груз.

Вышеизложенным текстом я хотела показать показать, как чувствуют себя наши солдаты, которые живут, воюют и вытягивают сейчас ставших живым щитом гражданских из под огня ВСУ в Мариуполе. Они там находятся уже несколько недель, и все это время под снайперскими пулями и обстрелами тяжелого калибра педаль в них вжата до предела. И они не отпустят ее до конца. А мы – Россия, Донбасс – следим за ними, ждем новостей, поддерживаем словом, когда они появляются в эфире. Цепенеем, когда, например, командир бригады «Восток» ДНР Александр Ходаковский показывает нам фотографию девятнадцатилетнего сироты Никиты, который только что отдал свою жизнь, спасая гражданских. И погиб этот Никита не по случайности, не по боевой неопытности своей в девятнадцать лет, а с пулеметом в руках.

Мы смотрим на его простое веснушчатое лицо, вспоминаем о том, что по какой-то причине для Никиты в детстве не нашлось мамы, и мы меняемся. Мы становимся другими. Но самое важное – мы становимся другими всей страной. Потому что где-то в глубинах неизъяснимого нашего человеческого подсознания мы таким образом хотим отдать дань жизни и смерти рядового сироты Никиты и других погибших наших солдат.
Но тут появляется пресс-секретарь нашего президента Дмитрий Песков и игриво сообщает белорусской журналистке о том, что телеведущий юмористического шоу на федеральном канале Иван Ургант – патриот. И не просто патриот, но большой патриот. И у него, по словам Пескова, может быть свое мнение. Но проблема в том, что и у нас может быть свое мнение. И в этом мнении практически вся страна совпадает. А самое главное – на этом мнении очень много чего держится. На нашем общем мнении в том числе держится дух нашей армии. И тот сирота Никита спасал гражданских в аду Мариуполя, воевал за нашу Родину потому, что знал – за его спиной стоим мы и наше мнение. Каждый российский и республиканский солдат на передовой знает, что устав морально и физически, он может прислониться на миг спиной к нашему мнению и набраться новых сил от нашего единого духа. Но не только.

Продолжение ⤵️

https://expert.ru/2022/04/3/elitniy-patriotizm/

Почему с Бучей так получилось? Потому что Россия слишком велика и масштабна для того, чтобы до конца понимать, с каким мелким бесом она имеет дело. И потому она, по-прежнему, меряет Украину по себе.

Россия не будет заниматься выкладкой мертвых тел для съёмок - и слава Богу. Тела надо уважать, а не таскать их туда-сюда для картинки. Это заложено в нашей культуре. А бесы-некрофилы, у которых в биографии была Волынская резня, будут. Просто это надо учитывать - они будут, пока этому не противопоставить судебно-боевой экзорцизм.

Пока же от специальной операции страдают только простые люди - наши люди из Волновахи и Мариуполя, но не та свора блогеров и киевских политиков, которые все эти годы разжигали войну и человеконенавистничество. Этим людям первым надо было сказать - «Изыди». То есть как угодно, но громко-показательно привлечь их к ответственности. А пока свора сидит себе в уютных местах и продолжает в том же духе и, кажется, даже получает удовольствие от того, что люди гибнут. Этим чем больше, тем лучше.

В Донецке не бываю - жильё пустует. Уговаривал переехать туда семью из разбитой девятиэтажки, где эта замечательная девочка Арина, - ни в какую. Рядом частный разбитый дом, в подвале которого ютятся девять человек, а среди них беременная на седьмом месяце молодая леди - пытался убедить её выехать с мамой и мужем, - тоже получил отпор...

Спрашиваю: почему? Стоит такой одуванчик среди груды обломков и под звуки непрекращающейся пальбы отвечает мне: ну там же в Донецке стреляют... Там, говорят, воды нет... Одновременно смотрим на полупустую баклагу воды - весь оставшийся запас - и начинаем смеяться: да, наш народ не победить...

Это удивительно - как люди привязаны к своему жилью. Совершенно очевидно, что для них это уже не жилплощадь, а израненный друг, переживший вместе с ними самое ужасное, что только могло выпасть на их совместную долю...

Настал тот день, когда мир проснулся с трупными пятнами в голове. В сети вполне нормальные, умственно полноценные люди с самого утра обсуждают, как и как долго должен лежать труп, чтобы на нем появилось вот такое пятно, такое и еще такое. А когда люди обсуждают это, едва проснувшись, значит, и засыпали они с этим, и в жизнь их уже введена инъекция трупного яда. И если люди срочно не примут противоядия, дела их плохи.

Восемь лет назад я стояла на майдане в Киеве. Вокруг меня росли горы стухших цветов. Люди вокруг уже славили свою «небесную сотню», и меня тревожно настораживал и запах этих цветов, и сладострастие в скорби. Скорбь собравшихся была и сладострастной, и тлетворной. Здоровый нос не мог этого не уловить. И я подумала: это – секта. Какая-то некрофильская секта, которой нравится лишать людей жизни, а потом испытывать эмоции ненависти к тем, не будь кого все было бы хорошо, и эти мертвецы были бы живы. Секта, движущей силой которой стала ненависть к другой стране, и чем больше мертвецов, тем больше ненависти и тем больше силы. А приобщиться к этой секте было просто – испытать экстаз сладострастной скорби по мертвецам и ненависти к России.

Я с сочувственным интересом смотрела на российских и иностранных коллег-журналистов, приобщавшихся некрофильского экстаза. Им чудился в тлетворном духе воздух свободы, и я с надеждой думала о том, что когда они уедут домой, отойдут от этого кладбища сгнивших цветов подальше, их головы проветрятся, и они вернуться в нормальное состояние человека, который никого не ненавидит. Особенно не ненавидит целую нацию – российский народ. Но я ошибалась. Четвертого апреля две тысячи двадцать второго года настал тот день, когда половина мира вступила в эту секту и начала засыпать и просыпаться с мертвецами в голове.

Неделю назад я стояла у штабелей тел украинских военных в Волновахе. Я даже не сразу поняла, что это тела. Не ожидала их увидеть, и поэтому спросила – «А что это?». «Смотри хорошо» – ответил военный, шедший следом за мной. Я подошла ближе, присмотрелась и всё увидела.
– Это же люди, — сказала я.
– Люди, — просто без всякого злорадства ответил военный, и в его тоне я услышала тихое почтение к смерти.

Я не знаю, что творили эти конкретные военные ВСУ, которые смотрели на меня затекшими глазами из общей кучи. Наверняка, много плохого, ведь я уже прошла по Волновахе и послушала свидетельства людей. Только перед смертью все отступило. Если они и были в чем виноваты, то смерть избавила их от суда на этой земле.
– А им будут гробы? – спросила я.
– Сначала гражданским, — виновато сказал рабочий. – Вы лучше туда зайдите, — он показал на ангар, в котором лежали тела гражданских, — там спросите про украинцев. Ну а что, страшно тебе? — всмотревшись в меня, спросил он, перейдя на «ты».
– Нет. Но так не должно быть, — ответила я, имея в виду, что тело – любое тело – должно быть прибрано.

Потом я ходила по ангару, разглядывая тела гражданских, бормотала себе под нос, пока ко мне не подошел тот же рабочий и не сказал – «Да что ты заладила – катастрофа, катастрофа? А куда ж ты их денешь сейчас? Кладбища заминированы. Будут гробы, приберем».
Это не первый раз в моей жизни, когда я вижу горы тел. С четырнадцатого года я заходила в морги Донецкой Народной Республики после массированного обстрела города вооруженными силами Украины. Но каждый раз я смотрю на тела как впервые. Глядя на них можно испытывать только одно желание – чтобы поскорее им отдали дань уважения – предали земле. Кем бы эти люди ни были. Какие бы действия ни совершали. Кем бы они ни были, ты все равно говоришь им про себя – «Люди, простите», и если веришь в Кого-то, можешь еще молитву прочесть. Но точно не хватать их, мертвых и окончательно беззащитных, и не тащить на театр военных действий, чтобы они там стали не только предметом и реквизитом, но и действующими лицами страшной пьесы, которую Украина показала вчера всему миру. (Продолжение⤵️)

https://ahmedova.com/kak-eto-razvidet/

– У нас стояли люди в детском отделении и отделении терапии.

– Что за люди?

– Вооруженные силы Украины. Они стояли на территории нашей больницы. Тут стояли танки, за посадкой – «Грады». На территории стояла артиллерия.

– А зачем они их здесь поставили? Они же знали, что это – больница? Наверное, я задаю вам глупый вопрос.

– А я дам вам еще более глупый ответ – я не знаю. Я подходил к командирам и объяснял им Женевскую и Гаагскую конвенции. Говорил, что не стоит прикрываться больными и медиками и просил их уйти с нашей территории.

– И что они вам ответили?

– «Це вийна». «Это война» – по-русски…

Интервью Марины Ахмедовой с главным врачом Волновахской ЦРБ Виктором Саратовым - по ссылке https://www.president-sovet.ru/members/blogs/post/intervyu_s_glavvrachom_volnovakhskoy_tsrb_viktorom_saratovym/

Главврач Волновахской ЦРБ Виктор Саратов рассказывает Марине Ахмедовой во что превратили больницу украинские военные

Теперь-то вы поняли, почему президентом Украины стал актёр? Предполагалась война и в том числе - море фейков. Для того, чтобы достойно сыграть внутри фейка, зная, что это - фейк, надо все-таки быть актёром. Другой плохо бы справился. А этот как рыба в воде. Надеюсь, ему за президентскую роль действительно дадут Оскара, и награда до конца его жизни простоит на полочке в камере

Друзья, вы умнее меня, почитайте заметку моего коллеги по «Русскому Репортёру» Соколова-Митрича про параллельный импорт, а потом мне объясните. А вообще у него интересный канал и меткие замечания. Потому что Митрич - мастер слова и, как и я, по природе - репортёр. Только настоящий - классический

https://t.iss.one/smitrich/378