«Утверждать, что в Донбассе происходит геноцид, нелепо» - заявил канцлер Германии Олаф Шольц.
У меня в памяти сразу всплыл разговор с голландским журналистом, произошедший в Донецке. Я только вернулась из села Степановка. Там ещё лежали неубранные тела. Только что был выбит «Правый Сектор» (запрещённая в России организация). В том числе мне показали яму, в которой были прокопаны тела мирных жителей.
- Это геноцид, - сказала я в разговоре с голландским журналистом.
- Это не геноцид, - ответил он. - Ты говоришь, их там трое в яме было. Геноцид - это больше ста.
Ну а как по мне, то если даже один убит за то, что он русский и говорит на русском, то это геноцид русских. А что это ещё? Но немцы видать миллионами мыслить привыкли. По Великой Отечественной мы в курсе.
У меня в памяти сразу всплыл разговор с голландским журналистом, произошедший в Донецке. Я только вернулась из села Степановка. Там ещё лежали неубранные тела. Только что был выбит «Правый Сектор» (запрещённая в России организация). В том числе мне показали яму, в которой были прокопаны тела мирных жителей.
- Это геноцид, - сказала я в разговоре с голландским журналистом.
- Это не геноцид, - ответил он. - Ты говоришь, их там трое в яме было. Геноцид - это больше ста.
Ну а как по мне, то если даже один убит за то, что он русский и говорит на русском, то это геноцид русских. А что это ещё? Но немцы видать миллионами мыслить привыкли. По Великой Отечественной мы в курсе.
Этот текст написан не для соцсетей, но пусть тут тоже будет в день рождения доктора Лизы.
Летом 2014 года я приехала в Краматорск. Тогда он не был занят Украиной. Я ходила по городу, зашла в штаб, постояла у очередей за водой, поговорила с людьми об эвакуации, об обстрелах, отправилась дальше и вдруг набрела на детский дом. На его заборе, на окнах висели простыни – «Не стреляйте! Здесь дети!». Я вошла в детский дом, будучи уверенной, что найду его пустым. Не могли ведь детей бросить под обстрелом на войне? Но он был полон детей. Воспитатели показали мне и тех детей, которых невозможно было просто взять на руки и унести – они имели серьезные нарушения и для их перевозки нужны были специальные медицинские средства.
В тот же день я написала доктору Лизе в мессенджере Facebook. Мы с ней не были близко знакомы, но пересекались в радиоэфирах. Краматорск жил в ожидании сильных обстрелов, их обещали со дня на день и объективно я понимала, что доктор Лиза не успеет. Но через день она прибыла на автобусах и те дети, которых я нашла в Краматорске, стали первыми, кого она вывезла из-под войны в Донбассе. Я помню эти кадры из автобусов. Помню доктора Лизу с этими детьми. Помню до сих пор даже имена этих детей.
Потом она занималась на войне своей работой, я своей. Я часто бывала в бомбоубежищах, в больницах, оставшихся без помощи – без еды, без воды, без медикаментов. В случае безвыходных ситуаций, когда невозможно было достать лекарства, я писала доктору Лизе. Она присылала помощь. Иногда она комментировала в Facebook мои тексты о войне. Последний комментарий, который она написала – «Жизнь – это бумеранг».
Когда она погибла я была в Донецке. Проснулась утром, прочла новости – ее смерть еще не была подтверждена. Я решила уснуть еще, думая – когда проснусь, окажется, что она жива и волноваться, ждать не придется. Но она не была жива. С тех пор мне вот так быстро никто не помогал помогать людям на войне. Мы любим повторять – «Незаменимых нет». Есть незаменимые. Доктор Лиза – незаменима. Время после ее гибели идет, и я с каждым годом еще сильнее ощущаю ее отсутствие. Постепенно в моей голове ее имя срастается с именами тех Краматорских детей и ее словами о бумеранге
Летом 2014 года я приехала в Краматорск. Тогда он не был занят Украиной. Я ходила по городу, зашла в штаб, постояла у очередей за водой, поговорила с людьми об эвакуации, об обстрелах, отправилась дальше и вдруг набрела на детский дом. На его заборе, на окнах висели простыни – «Не стреляйте! Здесь дети!». Я вошла в детский дом, будучи уверенной, что найду его пустым. Не могли ведь детей бросить под обстрелом на войне? Но он был полон детей. Воспитатели показали мне и тех детей, которых невозможно было просто взять на руки и унести – они имели серьезные нарушения и для их перевозки нужны были специальные медицинские средства.
В тот же день я написала доктору Лизе в мессенджере Facebook. Мы с ней не были близко знакомы, но пересекались в радиоэфирах. Краматорск жил в ожидании сильных обстрелов, их обещали со дня на день и объективно я понимала, что доктор Лиза не успеет. Но через день она прибыла на автобусах и те дети, которых я нашла в Краматорске, стали первыми, кого она вывезла из-под войны в Донбассе. Я помню эти кадры из автобусов. Помню доктора Лизу с этими детьми. Помню до сих пор даже имена этих детей.
Потом она занималась на войне своей работой, я своей. Я часто бывала в бомбоубежищах, в больницах, оставшихся без помощи – без еды, без воды, без медикаментов. В случае безвыходных ситуаций, когда невозможно было достать лекарства, я писала доктору Лизе. Она присылала помощь. Иногда она комментировала в Facebook мои тексты о войне. Последний комментарий, который она написала – «Жизнь – это бумеранг».
Когда она погибла я была в Донецке. Проснулась утром, прочла новости – ее смерть еще не была подтверждена. Я решила уснуть еще, думая – когда проснусь, окажется, что она жива и волноваться, ждать не придется. Но она не была жива. С тех пор мне вот так быстро никто не помогал помогать людям на войне. Мы любим повторять – «Незаменимых нет». Есть незаменимые. Доктор Лиза – незаменима. Время после ее гибели идет, и я с каждым годом еще сильнее ощущаю ее отсутствие. Постепенно в моей голове ее имя срастается с именами тех Краматорских детей и ее словами о бумеранге
Так интересно читать комментарии, которые пишут подписчики телеканала «Дождь» (признан иноагентом) под сообщениями о Донбассе.
Вот выдал телеканал заметку о том, что беженцев в Таганроге разместили в зале спортивной школы. И началось - «А они ждали Хаят или Кемпински?», «Это искусственный отбор. Сильнейшие умнейшие уехали, осталось стадо», «Вот она русская мечта».
Во-первых, каждый второй комментатор - из Киева. Вот такая аудитория у иноагента «Дождя», который сделал ненависть к своей стране товаром, экспортируемым за ближайшую границу. И без этой ненависти у него даже видимости наличия аудитории не останется.
Во-вторых, аудитория - это все-таки лицо самого автора. Читая эти комментарии, я вдруг заметила, как за последние годы окончательно обезобразилось лицо этого телеканала.
Вот выдал телеканал заметку о том, что беженцев в Таганроге разместили в зале спортивной школы. И началось - «А они ждали Хаят или Кемпински?», «Это искусственный отбор. Сильнейшие умнейшие уехали, осталось стадо», «Вот она русская мечта».
Во-первых, каждый второй комментатор - из Киева. Вот такая аудитория у иноагента «Дождя», который сделал ненависть к своей стране товаром, экспортируемым за ближайшую границу. И без этой ненависти у него даже видимости наличия аудитории не останется.
Во-вторых, аудитория - это все-таки лицо самого автора. Читая эти комментарии, я вдруг заметила, как за последние годы окончательно обезобразилось лицо этого телеканала.
«Европа, что ты делаешь? Не надо» – такие слова, наверное, хочется воскликнуть многим из тех россиян, которые интересуются внешней политикой. И речь тут даже не о той политике, которую Европа проводит, а о разрушении культурных иллюзий. Все-таки Россия по культурному своему коду гораздо ближе к Европе, чем к Китаю. И все-таки мы, россияне, несмотря на все санкции и ультиматумы последних лет, сохраняли какое-то восхищение перед коллективной Европой. Но ровно до тех пор, пока европейские политики не начали демонстрировать низкий уровень образованности и брякать что-то вроде – «мы никогда не признаем суверенитет России над Воронежской и Ростовской областями». Не знаю, как вам, а мне обидно от того, что европейские дипломаты и политики ведут дискуссию, аргументы которой в легкую были бы разбиты даже не во ВКонтакте, а в «Одноклассниках». За Европу-то и обидно.
Глава дипломатии ЕС Жозеп Боррель сообщил в Мюнхене на конференции по безопасности о начале нового противостояния идеологий Запада и альянса России и КНР. Конфликт – о сути международного миропорядка. Ставки в этом конфликте – роль демократии, национальный суверенитет и права человека. По его мнению, опасность в том, что Россия и Китай хотят пересмотреть старый миропорядок и предложить новый. На этом месте наш Игорь из какого-нибудь Таганрога, присутствуй он в Мюнхене, напомнил бы главе дипломатии, что «старый миропорядок», с которым все прочие страны должны согласиться по праву слабого, вовсе не является тем самым порядком, если мы хотим оставаться в терминах «порядок», «правильность». То положение дел, которое сложилось в мире – сильный указывает по праву сильного – это «мировой непорядок», и его давно пора было менять. Тем более, когда мы знаем, что неповиновение порядку, принятому сильнейшим, сразу же карается с молчаливого согласия той же Европы.
Всю речь Борреля я не осилила. Послушала половину. Но я знаю, что ему возразили бы наши в «Одноклассниках», когда он заговорил о стремлении России и Китая защитить суверенитет нейтральных государств от вмешательства «внешних сил». По мнению Борреля, такое – авторитарная попытка поставить независимость какой-либо страны выше таких ценностей, как свобода личности, права человека и нации. Какой-нибудь Олег из Воронежа напомнил бы Боррелю о том, что именно вмешательство лидеров миропорядка в суверенитет третьих стран всегда приводило к нарушению прав человека и к ущемлению свободы личности. Просто в последние годы миропорядок был устроен так: соблюдаются только права личностей, живущих в сильных странах. Права остальных нарушаются, уничтожаются и никогда не восстанавливаются только ради того, чтобы сильный чувствовал себя сильным и мог по-прежнему обеспечивать права и свободы тех граждан, которых он назначил первым сортом. Америка и Европа давно ведут себя так, будто они – первый сорт в этом ими же рассортированном человечестве.
В целом, конечно, может, оно и без разницы что они там думают. Но поскольку лично мне действительно культурно гораздо ближе Европа, чем Китай, то мне и обидно. Хотелось бы большей политической тонкости что ли. И глубины. Неприятно осознавать, что при таком наборе аргументов, как у главы дипломатии ЕС, любой наш диванный аналитик поставил бы его на место. Европа, ну что ты делаешь? Хватит)
Глава дипломатии ЕС Жозеп Боррель сообщил в Мюнхене на конференции по безопасности о начале нового противостояния идеологий Запада и альянса России и КНР. Конфликт – о сути международного миропорядка. Ставки в этом конфликте – роль демократии, национальный суверенитет и права человека. По его мнению, опасность в том, что Россия и Китай хотят пересмотреть старый миропорядок и предложить новый. На этом месте наш Игорь из какого-нибудь Таганрога, присутствуй он в Мюнхене, напомнил бы главе дипломатии, что «старый миропорядок», с которым все прочие страны должны согласиться по праву слабого, вовсе не является тем самым порядком, если мы хотим оставаться в терминах «порядок», «правильность». То положение дел, которое сложилось в мире – сильный указывает по праву сильного – это «мировой непорядок», и его давно пора было менять. Тем более, когда мы знаем, что неповиновение порядку, принятому сильнейшим, сразу же карается с молчаливого согласия той же Европы.
Всю речь Борреля я не осилила. Послушала половину. Но я знаю, что ему возразили бы наши в «Одноклассниках», когда он заговорил о стремлении России и Китая защитить суверенитет нейтральных государств от вмешательства «внешних сил». По мнению Борреля, такое – авторитарная попытка поставить независимость какой-либо страны выше таких ценностей, как свобода личности, права человека и нации. Какой-нибудь Олег из Воронежа напомнил бы Боррелю о том, что именно вмешательство лидеров миропорядка в суверенитет третьих стран всегда приводило к нарушению прав человека и к ущемлению свободы личности. Просто в последние годы миропорядок был устроен так: соблюдаются только права личностей, живущих в сильных странах. Права остальных нарушаются, уничтожаются и никогда не восстанавливаются только ради того, чтобы сильный чувствовал себя сильным и мог по-прежнему обеспечивать права и свободы тех граждан, которых он назначил первым сортом. Америка и Европа давно ведут себя так, будто они – первый сорт в этом ими же рассортированном человечестве.
В целом, конечно, может, оно и без разницы что они там думают. Но поскольку лично мне действительно культурно гораздо ближе Европа, чем Китай, то мне и обидно. Хотелось бы большей политической тонкости что ли. И глубины. Неприятно осознавать, что при таком наборе аргументов, как у главы дипломатии ЕС, любой наш диванный аналитик поставил бы его на место. Европа, ну что ты делаешь? Хватит)
Макрон предложил президентам России и Америки провести саммит по Украине. Байден согласился встретиться с Путиным, но при одном условии - если тот не нападет на Украину.
А потом Байден будет говорить, что Путин не напал на Украину только из-за его, Байдена личной харизмы и непреодолимого желания Путина с ним повидаться)
А потом Байден будет говорить, что Путин не напал на Украину только из-за его, Байдена личной харизмы и непреодолимого желания Путина с ним повидаться)
Знаете, чем вчера вечером я занималась в ущерб личному времени? Я просматривала те самые ростовские паблики, которые негодуют из-за наплыва беженцев. Во-первых, я в это не верила с самого начала. Чтобы жители Ростова протестовали против того, что дети из Донбасса пойдут в местные школы, а взрослые, убежавшие от войны, будут жить? Не просто в Ростове будут жить, а в принципе будут жить? Нет, такое в нашей стране невозможно. И вот я зашла в эти паблики и начала изучать аккаунты тех, кто писали комментарии и всячески старались вызвать людское негодование от наплыва беженцев. И я обнаружила, что в этот раз бот-фермы лучше подготовились – не то, что в 2014. Сейчас их местом обитания значится Ростов или Таганрог. Уже не Киев, не Сумы и не Львов. Вот только почти все аккаунты либо закрытые, либо заполнены двумя-тремя постами с разбросом в год-два. То есть создавать эти аккаунты начали загодя и постарались сделать так, чтобы место штамповки ботов оставалось завуалированным. А как встретишь нормальный человечный комментарий, так он написан живым человеком с открытым живым аккаунтом.
Но самым интересным я нахожу другое – это то, как удивительным образом однотипные комментарии с бот-фермы совпадают с высказываниями наших псевдолибералов. «Завезли… Пусть Сибирь едут осваивать… Ой, бедолаги, ха-ха, они еще не знают что такое вляпаться в глубинку России». Ладно, будем знать, что заказы и те и другие получают из одного источника.
Но и правда в их словах определенная есть. Действительно жители Донбасса не знают каково это жить в российской глубинке. Но они знают, что такое восемь лет жить под обстрелом. Их дети знают, что такое родиться на войне. И на войне же и погибнуть шести лет отроду. Они уже прекрасно знают, что люди, считающие себя в нашей стране лучшими, почему-то просто смеются над их бедой, восемь лет смеялись и смеяться не перестали. А им просто идеология не позволяет проявить простую, самую простую человечность. Теперь эти люди удивляются – «Ой, а че-то в сети упоротых стало маловато. Че-то они с нами не спорят, не доказывают что Донбасс – в огне». Так ведь восемь лет прошло с тех пор, как с вами по-настоящему, по-человечески спорили. И за все это время на Донбассе не прекращалась война. Вы-то сами продолжали жить в комфортной жизни и ни разу не высказали людям на войне своего пусть даже высокомерного сочувствия. Так и чего спорить-то с вами? Раньше спорили, когда еще в вас верили и вас хоть как-то уважали. А сейчас кому вы нужны? 2022 у нас, не 2014, когда еще все казалось поправимым. Восемь лет – достаточный срок, чтобы обзавестись элементарной, не обгаженой идеологией эмпатией. Зачем вообще жить на свете, если не можешь посочувствовать человеку в беде? Но не обзавелись и ладно. Только непонятно, к чему споры. Спорят с теми, кого еще уважают. Так что если вам вдруг не хватает упоротых, не забудьте в зеркало посмотреть.
Но самым интересным я нахожу другое – это то, как удивительным образом однотипные комментарии с бот-фермы совпадают с высказываниями наших псевдолибералов. «Завезли… Пусть Сибирь едут осваивать… Ой, бедолаги, ха-ха, они еще не знают что такое вляпаться в глубинку России». Ладно, будем знать, что заказы и те и другие получают из одного источника.
Но и правда в их словах определенная есть. Действительно жители Донбасса не знают каково это жить в российской глубинке. Но они знают, что такое восемь лет жить под обстрелом. Их дети знают, что такое родиться на войне. И на войне же и погибнуть шести лет отроду. Они уже прекрасно знают, что люди, считающие себя в нашей стране лучшими, почему-то просто смеются над их бедой, восемь лет смеялись и смеяться не перестали. А им просто идеология не позволяет проявить простую, самую простую человечность. Теперь эти люди удивляются – «Ой, а че-то в сети упоротых стало маловато. Че-то они с нами не спорят, не доказывают что Донбасс – в огне». Так ведь восемь лет прошло с тех пор, как с вами по-настоящему, по-человечески спорили. И за все это время на Донбассе не прекращалась война. Вы-то сами продолжали жить в комфортной жизни и ни разу не высказали людям на войне своего пусть даже высокомерного сочувствия. Так и чего спорить-то с вами? Раньше спорили, когда еще в вас верили и вас хоть как-то уважали. А сейчас кому вы нужны? 2022 у нас, не 2014, когда еще все казалось поправимым. Восемь лет – достаточный срок, чтобы обзавестись элементарной, не обгаженой идеологией эмпатией. Зачем вообще жить на свете, если не можешь посочувствовать человеку в беде? Но не обзавелись и ладно. Только непонятно, к чему споры. Спорят с теми, кого еще уважают. Так что если вам вдруг не хватает упоротых, не забудьте в зеркало посмотреть.
Накопила сил для проведения нового журналистского курса. Объявляю на него набор. «История. Интервью». О чем он?
На первых занятиях будем говорить о том, как брать интервью – я поделюсь своей техникой и своими приемами. На третьем занятии мы, умудрённые опытом, уже пойдём к репортажу.
Буду рассказывать о теории репортажа, главном вопросе, структурировании текста через практические примеры. Я вообще не люблю теорию без практики.
Если спросить меня, в чем вы видите одну из самых сильных сторон рассказчика или репортажника, я скажу, может быть, то, что кого-то удивит. Это – не умение складывать слова в предложения, это не умение сводить разные рассказы и комментарии героев темы в единый текст. А это – умение увидеть целиком историю, которую можно сложить из разрозненных кусочков. Вот об этом умении увидеть историю и связывать ее смысловые нити в один узор мы и будем говорить. Ну и об отличии темы от истории.
Кому еще, кроме журналистов, подойдет курс? Тем, кто в принципе работает со сложными текстами в социальных сетях.
Занятий шесть. В курсе предусмотрено домашнее задание – маленький репортаж, который готовится под моим руководством с каждым участником отдельно. Но это – по желанию.
По всем вопросам и за условиями писать мне [email protected]
На первых занятиях будем говорить о том, как брать интервью – я поделюсь своей техникой и своими приемами. На третьем занятии мы, умудрённые опытом, уже пойдём к репортажу.
Буду рассказывать о теории репортажа, главном вопросе, структурировании текста через практические примеры. Я вообще не люблю теорию без практики.
Если спросить меня, в чем вы видите одну из самых сильных сторон рассказчика или репортажника, я скажу, может быть, то, что кого-то удивит. Это – не умение складывать слова в предложения, это не умение сводить разные рассказы и комментарии героев темы в единый текст. А это – умение увидеть целиком историю, которую можно сложить из разрозненных кусочков. Вот об этом умении увидеть историю и связывать ее смысловые нити в один узор мы и будем говорить. Ну и об отличии темы от истории.
Кому еще, кроме журналистов, подойдет курс? Тем, кто в принципе работает со сложными текстами в социальных сетях.
Занятий шесть. В курсе предусмотрено домашнее задание – маленький репортаж, который готовится под моим руководством с каждым участником отдельно. Но это – по желанию.
По всем вопросам и за условиями писать мне [email protected]
Все время вспоминаю одну женщину, которая в 2014 бежала в Ростов из Донецка со своими детьми. Я встретила ее в палаточном лагере, и она мне сказала - у неё есть новое платье с розами. И показала его. А Донецк - город роз. Когда будет победа, она наденет это платье и пойдёт по улицам Донецка. Сейчас идёт заседание Совбеза, а я о ее платье думаю. Пусть у неё будет повод надеть его на этой неделе.
Мои друзья мне не раз говорили - «Ты никогда не выступаешь против Путина из-за Донбасса». И это правда. Путин для меня все эти восемь лет был единственной гарантией безопасности Донбасса. Я верила в то, что он - сильный человек для того, чтобы принять решение по Донбассу, и не видела никого другого кому под силу было бы принятие этого исторического решения. И я не ошиблась.
Почему же это было так важно для меня все эти восемь лет? Это вообще не про идеологию, не про какие-то идеи, которые я могу поставить выше человеческой жизни. В том-то и дело, что не могу. Это не про ненависть. У меня ее ни к кому нет. Но я ненавижу насилие. Это то, чего не должно быть никогда. На Донбассе я впервые в жизни столкнулась с насилием и много раз становилась его свидетелем. Я встретила там людей, которые были такие как я - верили во все то, во что верила я, говорили как я, думали как я. Их убивали именно за это! За то, что они вот такие. И я каждый раз это чувствовала так, будто убивали саму меня. Нелегко часто быть убитой. Я хотела, желала, ждала, чтобы это насилие прекратилось. И сейчас я чувствую себя очень свободным человеком. Историческое решение только что принято. И я, как свободный и тоже неслабый человек говорю - я поддерживаю президента. Я уверена, что ему нужна наша поддержка, и мы должны ему ее сейчас оказать
Почему же это было так важно для меня все эти восемь лет? Это вообще не про идеологию, не про какие-то идеи, которые я могу поставить выше человеческой жизни. В том-то и дело, что не могу. Это не про ненависть. У меня ее ни к кому нет. Но я ненавижу насилие. Это то, чего не должно быть никогда. На Донбассе я впервые в жизни столкнулась с насилием и много раз становилась его свидетелем. Я встретила там людей, которые были такие как я - верили во все то, во что верила я, говорили как я, думали как я. Их убивали именно за это! За то, что они вот такие. И я каждый раз это чувствовала так, будто убивали саму меня. Нелегко часто быть убитой. Я хотела, желала, ждала, чтобы это насилие прекратилось. И сейчас я чувствую себя очень свободным человеком. Историческое решение только что принято. И я, как свободный и тоже неслабый человек говорю - я поддерживаю президента. Я уверена, что ему нужна наша поддержка, и мы должны ему ее сейчас оказать
С утра начиталась плача о том, что - нет войне. Против войны выступают сплоченными рядами. Куда ни посмотри, везде - антивоенные заявления. Зашла новости почитать, и там про большого котяру, который, как вы понимаете, тоже против войны. Он родился на Украине, живет в России, а сам он - пацифист.
И есть во всем этом одна нестыковка. Война идёт. Она прямо сейчас идёт. Она восемь лет шла. Но люди вдруг сегодня проснулись и заголосили - «Нет войне!», «Война не пройдёт!». А почему так? Нестыковка ведь. Война идёт, а с антивоенными лозунгами выходят только теперь. Эта нестыковка сильно бросается в глаза и портит эффект от лозунгов. Она нуждается в редактировании хотя бы для того, чтобы все стало логически стройным. Надо просто иметь смелость признать - «Я не против войны как таковой. Я против только той войны, которая может затронуть меня лично. А до войны в ДНР и ЛНР мне и дела нет. Пусть там хоть десять войн идёт одновременно». Так по-крайней мере будет честно.
И есть во всем этом одна нестыковка. Война идёт. Она прямо сейчас идёт. Она восемь лет шла. Но люди вдруг сегодня проснулись и заголосили - «Нет войне!», «Война не пройдёт!». А почему так? Нестыковка ведь. Война идёт, а с антивоенными лозунгами выходят только теперь. Эта нестыковка сильно бросается в глаза и портит эффект от лозунгов. Она нуждается в редактировании хотя бы для того, чтобы все стало логически стройным. Надо просто иметь смелость признать - «Я не против войны как таковой. Я против только той войны, которая может затронуть меня лично. А до войны в ДНР и ЛНР мне и дела нет. Пусть там хоть десять войн идёт одновременно». Так по-крайней мере будет честно.
Глава дипломатии ЕС Жозеф Боррель объявил о введении санкций против депутатов Госдумы. Он подчеркнул, что депутаты больше не смогут ездить на шопинг в Милан, покупать бриллианты в Антверпене и развлекаться на вечеринках в Сен-Тропе.
Спасибо дорогой. Мы давно ждали таких пророссийских санкций.
Спасибо дорогой. Мы давно ждали таких пророссийских санкций.
В этот день мне хочется поздравить защитника отечества, которого я знаю не из кино и не из книжек. А знаю лично. Без него Донецк был бы сметён в первые дни. С Днём защитника Отечества, Александр Сергеевич! @aleksandr_skif
В 2015 у меня еще не было тг и многие тут моих текстов не читали. Это отрывок, ссылка ниже. А геноцида не было, не. Темная приемная морга ведет в длинный темный коридор, где в кисло-сладком запахе, завернутая в одеяло, лежит на каталке женщина. Видна грива ее каштановых волос. У стен стоят люди с бескоровными лицами. На корточках сидит ополченец, прижимая к уху телефонную трубку. — Носки, трусы, форма какая-нибудь летняя, чтобы красиво было в гроб Седого положить! — кричит он. — Чтоб по-нормальному! Десять дней назад погиб, до сих пор не можем похоронить пацана! На двери, у которой он сидит, табличка — «Золото». Из темноты коридора появляется полный мужчина. Берется за ручку двери. — Что вы хотели? — интересуется он. — Посмотреть на тела вчерашних погибших? — Золото входит в свой кабинет и лукаво улыбается оттуда. — Зачем? Вы ничем нам не поможете. Вы напишете, а войну-то не остановите. Знаете, еще почему нет — я не хочу, чтобы вы их фотографировали, а эти, на той стороне, радовались. Асфальт перед моргом Калининской больницы — в буграх толстого льда. Дверь в морг открыта. Виден полированный гроб с золотыми ручками, в котором лежит немолодой мужчина в гражданском. Над больницей высоко пролетает снаряд, сделав воздух на время своего полета шершавым. Гроб выносят и его молча принимают — следуя за ним к распахнутым дверцам микроавтобуса — женщины в черном. — Я Роман. Вы меня спрашивали? — из дверей показывается молодой мужчина в медицинском костюме. Короткие рукава открывают его сильные, покрытые густыми темными волосами руки. — Заходите. У входа в морг стоит корзинка, забитая пластиковыми бутылками и тряпками. Рядом на полу валяются грязные резиновые перчатки и слетевшие с чьих-то ног носки. Здесь, если посмотреть вправо, на столе лежит труп молодого мужчины, одетого в камуфляжные штаны. Роман следует дальше. В узком коридоре на каталке тело голого старика, который лежит, открыв рот и запрокинув голову с открытыми глазами к потолку. Сверху, выгнувшись на нем, лежит голая женщина средних лет. Ее половые органы тоже смотрят в потолок. Небритыми сморщенными ногами она обнимает лицо деда, борода которого — седа. Плитка следующего отсека — в разводах запекшейся и свежей крови. На каталках — тела, у мутного окна — крупный мужчина с неестественно взбугрившийся грудной клеткой. Под окном свалены еще тела. Они лежат друг на друге, старые и молодые, смешав пятки, заляпанные кровью. — Вот артобстрел, — идет дальше Роман. — И вот артобстрел. В следующем отсеке трупы высятся от пола до середины стены. Они лежат, отвернув в сторону или задрав к потолку синие, желтые, свекольные лица. Руки и ноги выглядывают из общей кучи. Плотный запах жужжит гнилью. Сверху на куче стоит обрубок тела. Под ней валяются оторванные посиневшие руки и ноги — женские и мужские. Половые органы мужчин набухли, свесившись на бок, и кажутся неестественно большими для тел, ставших легкими и хрупкими после того, как их сразила смерть, которая как будто поставила на все лица одинаковую печать. Сделала лежащих тут похожими, напомнив о том, что все равны — и те, кто мог и хотел жить лучше, и те, кто не захотел или не сумел принять ценности европейской цивилизации. — Поступил на исследование пластиковый пакет с фрагментами трупа, — слышится женский голос из прозекторской. — Чего вы говорите? — наклоняется ко мне Роман. — Много?! Да вы много еще не видели! Половину сегодня утром забрали. Кладбища простреливаются. Только на двух сейчас можно хоронить. Вот артобстрел и вот, — показывает на тела, из которых выглядывает красное застывшее мясо. — А вон молодая женщина лежит — мать-одиночка. Дите у нее четырех лет осталось одно. А куда нам их класть?! Их каждый день так много, что нам просто некуда их класть! Вам надо было утром приехать, посмотрели бы… А мы тут еще успели полы помыть… На ноги ополченца надевают маленького размера черные ботинки с круглыми носами. Завязывая шнурки, санитары тянут его ногу, и та дергается, шевелится на столе, словно ожив, но другой жизнью — мертвой.
Во всех моих блогах звучит с утра вопрос мне – «И теперь?!». И теперь особенно. Теперь особенно, когда у меня будет ответ на вопрос – «Кто я? К какому народу я принадлежу?». Я хотела на него ответить с 2014. И в 2017 особенно, когда в селе Веселом узнала про женщину. Ее сына убил снайпер. Она похоронила его во дворе. Ее мужу осколок снаряда попал в живот. Он умер. И потом, когда начинался обстрел, а он начинался каждый божий день, она садилась у окна и ждала. Она дождалась. Нет, она уже не звала Россию на помощь. Это уже прошло. До сына еще звала. Потом - нет. Но пока она ждала своего осколка, который, конечно, ударил ее в голову, я мучительно хотела ответить для себя на вопрос – «А мы россияне – кто? Если нас наши зовут, а мы не слышим». Поэтому сейчас особенно – да. Я только молюсь за то, чтобы люди ни с какой стороны не пострадали. На Украине для меня нет ни наших, ни не наших. Все свои. Но я хочу увидеть судебные процессы над нацистами. Я хотела бы увидеть своими глазами процесс вроде Нюрнбергского над убийцами Одессы.